Текст книги "Дети вечного марта. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Вера Огнева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Дядька, цыкнув на племянника, продолжал:

– Раньше-то ясно все было, как на ладони. Теперь тайны кругом. Такие слухи ходят, что не знаешь, еще пожить, аль сразу помереть. Поговаривают, например, что восточные соседи собираются напасть на герцогство.

– Тогда почему мы на запад идем? – жалобно спросил племянник.

– На западе своя напасть: Камишер, – леший его потопчи, – вообще отделился.

– Как!?

– Каком кверху. Закрыли границы с той стороны, и все дела.

– А разве такое возможно?

– Взял я тебя на свою голову! Сидел бы ты в своей Таракановке, сапоги, как другие, тачал, нет – понесло, на белый свет посмотреть! В Камишер издревле через приграничные чащи перла всякая дрянь. Тамошние жители эту дрянь ловили, да на сторону продавали: то шкуру какую-нибудь необыкновенную, то клыки в три копья длинной, то чешуйки каждая с ладонь и светится радугой. За такую чешуйку при старом герцоге марку давали.

– А сейчас?

– А сейчас просто отнимут и тебя вместе с ней загребут. Новый герцог объявил всю добычу государственным достоянием. Поймал, стало быть, страховидлу – тащи ее в казну.

– А они отказались?

– Ага. Герцогского легата за то, что много орал, в ловушку вместо приманки посадили. От дурак-то! Нашел, кого стращать. Камишерцев! Легата, значит, зверям скормили, а границу замостили палочником.

– Это что?

– Палки живые. На вид – простой сучок, а как наступишь, он тебя за ногу хвать. За ним ползает улита – слизняк. Он на палочнике живет. Тот держит, а этот подползает, и ну добычу облизывать. До кости.

– Чур, меня, чур!

– Тебя кто учил чуром ругаться?

– Никто. В деревне так говорили.

– Забудь! Чуров только нелюди-алларии почитают. У нас, у людей, свой бог – Светонос, который нас из вековой темноты вывел.

– Куда?

– Отвяжись! Иди вон на луг, палкой помаши. А то уже косятся, пригрел, говорят, мальчишку. Вали, давай! Работай!

Парнишка убежал. А у Эда пятки зачесались. Но не потому, что торопился донести слухи до товарищей. За границей человеческого, да и собачьего слуха, на пределе его необыкновенного чутья появился новый фактор. Да такой – самое время драпать. Еще очень далеко отсюда, но уже практически рядом – это как посмотреть – двигалось огромное, неповоротливое всеядное чудовище: регулярная армия герцога Ария.

Чтобы не наделать глупостей, Эд расслабился, растекся по камню, на котором сидел. Иначе заскрипит зубами, начнет трястись. Он за собой такие вещи знал и давным-давно научился с ними справляться. Другое дело, что он-то сидел, а они-то надвигались. И, как очень скоро стало понятно – широченной дугой. От такой облавы не больно-то уйдешь. От нее, попросту – некуда бежать. Разве, в Камишер. Если и вправду придется спасаться в том направлении, одна надежда – Сашка. Пусть котяра по нехоженым тропкам ведет.

Да какая на него может быть надежда! – спохватился Эд. Лопух! Он же границу пересекал только в установленном порядке. Пятки зудились совершенно нестерпимо. А внизу лейтенант и не думал идти, смотреть, как там его воинство.

Оставалось, сидеть и ждать ночи. Хорошо бы напрочь отключиться, а то заорет.

* * *

Дома его ждала убранная, светлая комната, к которой примыкал альков. За два, проведенных в университете года, Эд подзабыл, как оно прекрасно, побыть одному. Можно не напрягаться, можно позвонить и тебе все принесут. Не надо вскакивать в такую рань, что даже петухи еще спать не легли. Не надо трястись перед зачетом. Не трындит над ухом Ванька Пелинор. Не скребется у порога, мальчишка посыльный с запиской от очередной подружки. Последняя, кстати, была очень даже ничего. Эд сладко потянулся. Хотя это, наверное, не совсем нормально, если девушка раскрывает на ночь окно настежь, а потом орет под тобой благим матом. В первый раз он растерялся. Потом сообразил, так ее больше заводит. И что, что кошка? Зато горячая, гладкая и строптивая. К тому же все его фантазии выполняет даже не с полуслова, с единой мысли.

Ванька Пелинор весь извелся на стоны и жалобы. У него с девушками не ладилось. В кои-то веки закадрил кошечку, недели две бегал к Эду за советами, а однажды пришел злой и пожаловался, что она его выгнала.

Обласканный университетскими дамами, Эд снизошел к стонам Ваньки и начал расспрашивать. Выяснилось, друг не удовлетворяет ее в постели. А так пробовал? – добивался Эд. А эдак? А наоборот? Выходило, все известные формы и методы Ванька применил, но толку не добился.

– Что делать? – канючил приятель.

– Не заморочиваться. Может, и не ты вовсе виноват, а она. Ну, попалась холодная девка. Брось ее, заведи другую.

– Тебе легко говорить, – Ванька чуть не плакал. – А давай пойдем к ней вместе. Ты ее… того, тут и выяснится, в ней причина или во мне.

Н-да, к такому обороту дела Эд готов не был. Но ронять славу рода? Никогда! Если что, скажет: не понравилась, не готова, физиология там… придумает что-нибудь.

По дороге они заскочили "Под вязы". Друзей там не так давно начали принимать. Процедура зачисления молодняка в члены клуба состояла из грандиозной попойки, сопровождающейся битьем, валянием в грязи, чисто мужским крещением, которое Эд прошел легко, а Ванька в силу жуткой закомплексованности чуть не провалился.

В кабачке царило легкое оживление. Эд был нимало удивлен, узнав, чем оно вызвано. Оказывается, на следующей неделе университет собрался посетить его собственный старший брат.

Вот же козел! Чужие знают, а он, Эд, пребывает в полном неведении. Но успел состроить подходящую туманную мину. Прокатило.

Со злости он тогда хватил лишку. Да и Ваньке налил, чтобы зашатало – пусть расслабиться. Матерый медведь, а дрожит как осиновый листик.

Они уже собрались уходить, когда в кабачок ввалился старший Пелинор:

– О! Пацанва! Эдвард, я тебя второй день ищу. Тебе письмо. Наливай.

Эд быстро сложил в голове кусочки головоломки и презрительно выпятил губу:

– Ты бы его еще дольше таскал. Я еще вчера знал, что Марк приезжает.

Лицо у старшего Пелинора вытянулось, а Эд ногтем, как бы нехотя, поддел письмо и сунул себе за пазуху.

Голубиную почту в университете имели только ректор да старший Пелинор. Чтобы Влад не заподозрил галимого вранья, Эд, так уж и быть, налил по полной всем присутствующим. И – понеслось.

Проснулись они утром под тем самым вязом, с которого когда-то начались их приключения в университете. Под лавкой шуровал метлой старый бобер-дворник. Как они вообще на эту лавку поместились? Эд дождался, когда Халимас уберет метлу, и соскользнул с края лавки, за который цеплялся, наверное, чудом.

– Доброе утро, – вежливо поздоровался молодой собака. – Не подскажете, любезнейший, какое сегодня число?

– Завтрашнее, – понимающе усмехнулся Халимас.

– Хорошо, что не послезавтрашнее. – Эд потер щеки и толкнул приятеля. – Вставай, девушка заждалась.

Всю дорогу до дома Иван страдал. По его выходило: во всем виноват Эд. Теперь привередливая кошка вообще на порог не пустит. Обещался вчера прийти с подарком, и такой конфуз.

Дома Эд первым делом прочитал письмо брата. Тот собирался погостить в университете дня три. Устроит, разумеется, младшему полную проверку и, соответственно, выволочку. Эд мысленно перебрал свои грехи. Набиралось с лихвой. Отец специально не оставил ему голубиной почты и их личной, тайной, тоже. Живи сам себе господин, сам за грехи свои и ответишь. За все сразу. Имей Эд почту, уже бы маменьке все уши прожужжал… ну, разве на первом курсе, да и то только в самом начале, – признался себе Дайрен.

А Иван все ныл.

– Ладно, – оборвал жалобный поток Эд. – Пойду тебя отмазывать. Девке наплету что-нибудь. Да вот хоть новость расскажу, что братец мой с минуты на минуту будет здесь. Скажу, отчет вместе готовили.

Ванька полез в шкаф и достал деревянную коробочку:

– Передай ей.

В коробочке лежало колечко с медовым янтарем. Янтарные прииски имелись только у медведей. Перстенечек был хоть и маленький, но дорогой.

– Еще чего! – возмутился Эдвард. – Так уболтаю.

Кошка его встретила помелом. Ух и орала. И сволочи они, и лгуны, и пьяницы. Эд, изобразив жуткий страх, забился в угол. А кошка бегала по комнате, норовя, зацепит его своим оружием. Эд жалостливо ей поведал о скором визите грозного родственника.

– А он точно…

– Только никому не говори, – попросил хитрый собака, выбрался из угла и, как бы невзначай, придвинулся к кошке. Ничего, ладненькая. Щечки раскраснелись. Маленькая, верткая. – И на Ваньку не сердись. Он меня в такую минуту бросить никак не мог. Да еще его старший заявился. Знаешь, какую выволочку ему устроил? Но сегодня вечером Ванька будет у тебя как штык.

– Ха, – сказала кошка. – Штыков в университете полно, – и слегка потянулась. Потом бросила веник в угол и выгнула спину еще больше. – Придет, навалится, засопит. О! Приходите вместе. Ты сделаешь вид, что заснул, а потом, когда он кончит, как бы проснешься. И тогда мы с тобой…

Брат отменил свой визит в последнюю минуту. Что-то там у него не получилось. Эд от облегчения закатил "Под вязами" пьянку и зажил дальше.

К кошке они теперь ходили исключительно вдвоем с медведем. Одного Ваньку она не принимала. И ничего – всем нравилось.

* * *

Эд очнулся. Снизу – ни звука. Он потянул носом. Так и есть. Там – никого. Лейтенант всех выгнал на поляну и сам ушел. Вдалеке ворочалось, приближаясь, войско. Шли быстро.

Дайрен начал выбираться из своего укрытия. Осторожно, с камня на камень, спустился к подножью скалы, и тут его накрыло. Это был не запах – шестое или шестьдесят шестое чувство. Но ему он привык доверять больше. Оно не раз выносило его из полного дерьма.

Разведка шныряла где-то совсем рядом. Эд заметался. За спиной – подскальный караул, слева, – уже и в самом деле стало слышно, – оружие брякает. Дорожка, по которой он прибежал, оказалась таким образом отрезана. Остались крутые скользкие склоны оврага.

Он больше не раздумывал. Голоса с пресловутой полянки стали доноситься явственнее. Лейтенант с воинством возвращались на бивуак.

Вот гадство! А Эд недоумевал, почему вояки ведут себя так беспечно. Весь край оврага зарос непролазной ежевикой, оплетающей, рощу не менее пакостного длинноиглого шиповника. Сам дурак, сам теперь и выбирайся. Но в сплошной колючей зеленой стене не было даже махонького просвета. А голоса тем временем приблизились на критическое расстояние. Не шуми они так, вполне могли уже обнаружить вражеского лазутчика.

Эд решился. Перекрывший его тропу отряд – небольшой. Он бесшумно заскользил по тропе. Скала Ухо осталась за спиной. Когда характерный запах, разгоряченных, давно не мытых людей, забил ноздри, Дайрен побежал тише, потом вообще перешел на легкие, сторожкие шаги. Остановился.

Трое шли гуськом. Слева, метров пять – край вожделенного оврага. Эд встал за куст на повороте тропы. Первого пропустит, возьмет второго. Двое кинутся помогать товарищу. Он их прихватит и всех тут положит.

И никаких эмоций! Ему предстояла работа, которую надо было выполнить, не только максимально быстро и чисто, но и тихо. В кромке плаща пряталась тонкая стальная нить с режущим краем. Управляться с такой, умели единицы. Тут важно было себя не поранить. Эд сунул ладонь в петлю. Если повезет, он зацепит всех одним махом. Или пропустить вперед двоих и взять последнего?

Первым шагал плотный краснорожий вояка, уроженец Ягонецкого княжества. Длинные рыжие усы свешивались на грудь. Пропотелая жилетка пестрела вышивкой. В руках – до блеска отполированный корчь. На повороте он обернулся и тихо проговорил:

– Гвардейцы стоят под скалой. Пугнем матрасников? Подкрадываемся тихо. Чтобы – ни звука! Поняли?

Ему ответили, в том смысле, что катился бы он и не просто катился. Рыжеусый предводитель обложил товарищей последними словами, развернулся и пошел назад. По эту сторону куста хорошо было слышно, как он наущает остальных. Эд сообразил, что пока они там заняты разработкой каверзы против гвардейцев, он незаметно подберется и всех их…

Куст имел пышную крону, но стоял на тонком стволике. Дайрен нырнул под зеленый занавес.

Они сидели с той стороны, как раз на уровне его плеча. Расстояние – самое то.

В свое время Ванька Пелинор уйму красноречия извел на подначки: пристало ли отпрыску благородного семейства изводить себя гимнастикой. Пристало, пристало, отмахивался Эд и бежал на площадку для тренировок. Там они с Арпом устраивали целые гимнастические баталии. А чему не успел научить исполнительный надзиратель, потом скрупулезно доучивала жизнь.

Они его не заметили! Они и предположить не могли, что на них самих идет охота.

Так и сидели голова к голове. Только командир в последний момент поднял глаза.

По ним и хлестнула тонкая смерть. Две первые головы отвалились молчком. Эту пришлось рывком выкрутить в бок и отпилить, затупившейся стальной нитью. Из обезглавленных трупов фонтанчиками плюнула кровь. Попало и на плащ, и на сапоги. Но это – ничего. Это не страшно. Эд сделал все максимально быстро. Можно было, собой гордится. Жаль, рыжеусый успел подать голос.

Дайрен кубарем скатился в овраг, пробежал по топкой воде, наклонился в самом глубоком месте и с остервенением начал оттирать кровь с сапог, с рук и плаща. Переждал мгновение дурноты и кинулся на противоположный склон, чтобы уже через десять вдохов выйти на финишный участок.

Их кибитки стояли на опасно близком расстоянии. Если гвардейцы услышали крик рыжеусого, вскоре начнется погоня. Только бы Шак успел вернуться. Если Апостол задержится, или того хуже, попадет в руки вояк, Эду придется уводить повозки самому. Но ускакать во мгновение так далеко, чтобы тебя даже нечисть потеряла, мог только Шак.

Он почуял, когда гвардейцы нашли трупы вояк, и еще наддал, вкладывая в рывок всего себя.

Как там отец учил?

– Уай-я-у-у-у! Уай-я-у-у!

Не получалось! Ни хрена не получалось!

Эд на всем бегу затормозил, перекувыркнулся через голову, но подниматься не стал; остался на четвереньках, набрал воздуха в запаленные легкие и взвыл: "Уа-йа-я-я-у-у!!!" Оно уже не походило на человеческий голос. В лесу собирал своих братьев волк.

Они пришли, когда призыв еще не отзвучал. В высокой траве скользнули три серые тени. Эд не вставая с четверенек, уставился в глаза тому, который выступил вперед и громко, на только его клану известном наречии, пропел приказ.

Отец учил: если ты зовешь младших братьев, должен точно знать, что ты от них хочешь. Они поймут, они выполнят, но гони в момент приказа все посторонние мысли. Отец учил концентрации. Выбросить в приказе поток мысли чрезвычайно трудно. Легче одним росчерком свистящей стали убить троих воинов.

На ноги Дайрен поднимался, наверное, целую минуту. В глазах потемнело. Он дождался, пока отпустит дурнота, и медленно, неверными шагами, потом все быстрее и быстрее, побежал в сторону своих кибиток.

Глава 3

Саня

– Са-ань!

– Отвяжись.

– Са-а-ня…

– Отвянь, не видишь – читаю.

– Да что ты там такого нашел?

– Тебе, темной бабе, не понять.

– Посмотрите на него! Давно ли ваша кошачья светлость стали таким просвещенным?

Тон у Сольки был ехидный до отвращения. Не дождавшись ответа, вредная девчонка ущипнула Саню за чувствительное место. Кот подпрыгнул и хлопнул сложенной книгой хулиганку по руке.

– Больно! Дурак, какой.

И ладно бы за делом приставала – просто так лезет.

Уже полдня повозки стояли у развилки. Шак и Эд ушли в разведку. Кот остался на хозяйстве. За две, проведенные в дороге недели он сильно пообвыкся, перестал удивляться и шарахаться. Но окончательно так и не успокоился. Первое, совершенное им в жизни убийство человека, донимало как заноза в пятке. Только забудется, только начнет раскидывать мозгами наперед, сразу вспомнит голову с остекленелыми глазами. Убил ведь. И что, что чистюк? Хотя, опять же – чистюк! Эд много чего о них порассказал, благо времени хватало.

Первые дни только о них и говорили. Шак от одного упоминания этой своры начинал дергать ушами. Фасолька, та относилась спокойнее. Понятно: тут мужики, там мужики – какая разница! Будет разница, если им попадешься, – ворчал Шак. Девушка не обращала внимания. Но Саня понимал, случись выбирать, к чужим она не пойдет, больше того, в драку за своих полезет. Потому что, несмотря на всю свою травяную сущность, она их любила.

Цыпа на некоторое время вообще из компании выпала. Удар сапогом в грудь, это вам не насморк. Первые трое суток она без движения лежала на соломе в телеге, почти не приходя в себя, потом немного очухалась, начала шевелиться. Иногда просила то воды, то перевернуть на бочок. Саня старался успеть первым. Помогал, поил с ложки, приносил одеяло, относил в кустики и оставлял там. Но это, когда она уже стала сама кое-как управляться. В начале ей помогала Солька.

Цыпа их спасла. Саня не знал, что если курица перекричит петуха – конец оцепенению. А она перекричала. Жаль только, цыпленок так и помер у нее на руках. Шак потом рассказал, что чистюки с мальчишкой делали, пока с собой возили, чем сильно облегчил Санину тоску. Он уже не воспринимал отрубленную голову как собственный смертный грех. Собака, тот вообще его героем величал. Но, опять же, не понятно: всерьез или насмехается. Сам нахваливает, а сам про Санино детство допытывается: как, что, с кем.

А тому и рассказать особо нечего.

– С кем компанию водил?

– Да с ребятишками.

– С людьми?

– Ага.

– Во что играли?

– В сливу, в три косточки, в монетку.

– В школу ходил?

Какие школы в Камишере! Там мало-мальски грамотный за ученого почитается.

– Родители читать, писать научили?

В телеге завозилась Цыпа, попросила воды. Саня кинулся помогать. Собачьи расспросы на время утихли. Но стоило курице задремать, как тот опять прицепился:

– Ты не ответил, кто тебя грамоте учил?

– Никто, – буркнул Саня.

– Слушай, парень, – Эд обернулся с облучка и забуравил взглядом, – у нас так не принято. Мы тебя не выдали, мы тебе поверили. Никого ты не убивал, и гоняются за совсем чужим котом. Но и узнать о тебе побольше, не мешает. Справедливо?

– Справедливо, – согласился кот.

А сам подумал, что он таится от арлекинов по давней привычке. Как ушел из родного Камишера, с людьми, лишнего слова себе не позволял. Только проболтайся, тут же кто-то задумается, для чего это справный парень грамотой балуется? Глядишь, на завтра остался без работы. Люди начнут стороной обходить. Законный колдун тут как тут: предъяви разрешение на обучение, предъяви контракт, Приписное свидетельство и Белый лист.

С последними двумя бумагами вообще страшное дело. Если грамотный, но не имеешь того и другого, точно в тайные колдуны запишут. А это хуже обвинения в убийстве. За убийство – светский суд. За тайную ворожбу – дознание в Духовном Клире. А туда еще доехать надо. Туда не просто везут, а с особыми предосторожностями: в железной клетке, без пищи и воды – хрен доедешь. Обучаться же чему-либо кроме ремесла коту подлого происхождения, – а ему, не имеющему вообще никакого происхождения, и подавно, – запрещалось под страхом оскопления.

Тьфу! Куда ни кинь, всюду яйца норовят оторвать. И собака прикопался, не отстает. Еще немного покручинившись и посомневавшись, Саня принялся рассказывать про свою тайную учебу. Как было, так все и выложил. На что Эд отнюдь не насторожился и за нарушение закона не попенял, молчком отвернулся на дорогу и больше до вечера не приставал. А вечером…

– Котяра, иди сюда. Пошепчемся.

Костерок давал мало света. Большие не разводили, старались вообще спрятать пламя в ямку, и по долгу у него не засиживались.

Только поели, только Фасолька ушла к ручью миски полоскать, как позвал Апостол. Саня нехотя встал – умаялся за день. И править пришлось, и толкать, и перетаскивать. Но как откажешься? Разговор, понятно, о чем пойдет. Сейчас Шак водичку допьет и начнет выпытывать, да стращать.

Саня шел с большой неохотой. Не их это дело. Он же не похваляется на площади перед зеваками. Он тихонько книжку почитал и так же тихонько на место положил. Никому никакого урона. К слову сказать, грамотных аллари ему пока встречать не доводилось. В Камишере и самих-то аллари раз, два да обчелся. Чем дальше на восток, тем их больше.

– Где ты учителя нашел? – без предисловий въелся Шак.

– В Рюхе. Он у барона на службе состоял, а я – у него.

– Как его звали?

– Кого?

– Твоего хозяина.

– Сигизмунд Гостарен.

– Человек?

– Ага.

– Эд, ты такого помнишь?

– Помню. Учился в школе для людей при университете. Не доучился. Редкий дурак. А тебе он как показался? – Высунул из шатра голову собака.

– Да в общем… Сначала я его сильно уважал. Смотрю, человек каждый вечер подолгу сам с собой об умном рассуждает. Потом заметил, он одно и тоже трендит. Неделю, месяц, три… а дальше я слушать бросил.

– Он на тебя жаловаться не побежал, когда с книгой застукал?

– Нет, – слегка покривил душой Саня.

– Хоть на это ума хватило. За несанкционированное обучение – штраф до ста монет.

– Ни фига себе! – у кота челюсть отвисла.

– С последующим усекновением языка.

Саня мог руку дать на отсечение, что такого закона не было.

– Что ты мне голову морочишь! – дальше говорить расхотелось. Шел, боялся: начнут пугать или ругать. Оказалось, разыгрывают.

– Шесть лет назад, месяц август, княжество Порт, – монотонно заговорил Эдвард, отвернув лицо к темноте, – Профессор Сарагонского университета Аркин Ман, находясь на отдыхе у родственников, несанкционированно обучал сельских ребятишек грамоте. Был уличен и осужден Духовным Клиром. Требуемой суммы у него не нашлось. В оплату штрафа пошло все его имущество, а так же имущество его родственников. Вырывание языка произведено на центральной площади Порта. Умер от кровопотери.

Пять лет назад, месяц январь, княжество Мец. Учитель при дворе князя Иван Пелинор, заподозрен в тайном обучении грамоте фрейлины Лариссы, в чем, сознался под пыткой. За неимением требуемой суммы был подвергнут снятию кожи, которая и пошла в уплату штрафа. До усекновения языка не дотянул, что и понятно.

Четыре года назад, месяц май. Баронство Лас. Декан исторического факультета Сарагонского университета Камибарам Мараведиш растолковал прохожему на улице смысл надписи. Назвал буквы. Был направлен как преступник в распоряжение Духовного Клира. Не доехал. Продолжать?

Саня тряхнул головой, отгоняя жуть. Вот так разыграли! Или врет? Неа. Голос у собаки как на панихиде. Поблескивали клыки. Его видимо знобило. Получается: Саня полный дурак, или глухой и слепой? Нет же такого закона!

– Нет такого закона! – выпалил он в темноту.

– Допускаю, что в местах, где ты вырос, о нем не слыхали. Там редкие деревни на тридцать верст одна от другой. С одной стороны Сухое море, с другой – пограничные дебри, из которых регулярно кто-то выползает. Ловить этого кого-то выходит вся провинция. Остальное время население Камишера занято подготовкой к следующему нашествию и борьбой за урожай. Глухомань. Аллари там вообще нет. Ты там их встречал? Нет. Тамошнему народу не до образования, а колдунам не до выслеживания еретиков. Быть бы живу, – Шак говорил уставившись в землю. – По соседним провинциям до последнего времени Клир тоже не лютовал. Запад, по большому счету, вообще ни кому не был нужен. Кстати, где ты про законы начитался? У Гостарена?

– Да.

– А он тебе не растолковал, что кроме Основного Свода существует параллельное законодательство, продукт, так сказать, жизнедеятельности Духовного Клира? Дабы не беспокоить простых тружеников и не смущать обывателя, широкой огласке он не подлежит. Я тебе больше скажу: всех, кого приговорили по его статьям, объявили перед казнью просто государственными преступниками. Без уточнения.

– Погоди, Шак, – опять подал голос собака. – Парень, ты, прости великодушно, все понимаешь?

Саня понимал. Хоть и говорили они странно. Это странность его уже допекла. Все у них шиворот на выворот: разговоры, жизнь, любовь, ненависть. И он с ним сделается таким же. В пору, подхватиться и бежать. К цыганам? Да хоть к ним. Ой, зазнобили вы мою головушку, сейчас отвалится. Не прямо сейчас, так чуть погодя, когда печать странности и на нем, простом грамотном коте, проступит. На лбу. А Клир поверх свою влепит… каленым железом.

– Мы с тобой этот разговор завели исключительно для твоей же пользы, – ворвался в его невеселые мысли собака. – Ты всю жизнь прожил на западе, других порядков не знаешь. И по тому, мы просто обязаны тебя предупредить. Когда мы одни, делай, что хочешь. Если вышли к людям, будь добр, изображай тупого молодого кота, которому – всех дел: нажраться и бабу трахнуть.

Тут Саня расхождений не имел, зато имел вопрос:

– А как же книги? Вы их открыто возите и – ничего.

– У нас имеется разрешение на торговлю. Книги – просто товар. Сколько за лицензию плачено, не спрашивай.

– Не напрягай парня, Шак. Ему много знать никчему. Пока. Так спокойнее. А ты, котяра, не брыкайся. И нам спокойнее и тебе.

Тоже не поспоришь. Кругом прав собака. Сбежать от них хочется, а остаться хочется еще больше. Только ведь заглянул в совершенно другую жизнь. Как в замочную скважину заглянул. Из нее тянет, понятно, не только приятностью, нешуточной опасностью тянет еще больше. Но интересно-то как! Любопытство колет как шило в заднице. Одному, значит, язык успели выдрать, другому кожу снять, третий вообще до щипцов не дотянул. Ой, котяра, ой дурак! Клиру, что ли, кроме тебя кастрировать некого?

Шел по жизни как по полю. Над головой простое небо под ногами простая трава. До березки дошел, пописал, дальше двинулся. А тут вдруг посреди, насквозь знакомого и привычного пространства разверзается… Пропасть?

Цыга-а-ане! Ха. Да такой жизни ни одному цыгану не снилось.

– Слышь, собака, нам какой-то ненормальный кот попался, – неожиданно засмеялся Шак. – Я думал, он ноги в руки и бежать, а он щас от любопытства лопнет.

На что Саня постарался принять независимую позу и незаинтересованный вид. Но вернулась Фасолька и поломала всю игру. Он так понял, девушек тут в сложность не посвящали. Зачем им? Потом проснулась и завозилась в телеге Цыпа. Кот нехотя поплелся ей помогать, жалея, что разговор так быстро кончился.

* * *

– Эй! Девчелюлечки, красавицы мои – по телегам!

Фасолька резво вскочила на облучок, даже Цыпа привстала в повозке, только Саня не торопился выполнять собачий приказ.

– Тебе, особое приглашение выдать? В виде пинка? – необоснованно наехал на кота, вывалившийся неведомо откуда, растрепанный, в оборванном плаще, Эд. Уходил нормально – по дороге. Вылез из кустов с противоположной стороны, весь в паутине и белый, как донный слизень. Только глаза горят двумя плошками.

– Пожар или потоп? – не сразу въехал кот.

– Давай, быстрее! Шака по дороге подхватим.

Саня собирался законно упереться, но на него заорала уже Фасолька:

– Не видишь, стряслось что-то. Быстрее!

Кот одним прыжком оказался в телеге возле Цыпы. Собака разворачивал. Солька придержала свою повозку, но только для того чтобы встать следом. Лошадь рванула с места как на скачках. Саню подбросило и приложило боком. Потом еще раз. Хотел крикнуть, мол, не репу везешь, но прикусил язык. Не спроста оно. Сиди-ка ты, котяра, помалкивай да береги чувствительные места. На глаза попалось бледное, а под природной смуглостью, так просто зеленое лицо Цыпы.

– Он что взбесился? – клацая зубами от тряски, спросил кот.

– Рядом, – непонятно отозвалась та.

– Кто?

– К-к-клир. И в-в-в…

– Волки?

– В-в-в-ойско.

– Ох, ни фига себе!

Опять по мою душу, – пронеслось в голове. Или не по мою? А вдруг по мою? Где мои цыгане!? Где моя красная рубаха!?

– Цыпочка, а чего они хотят?

– Я не знаю, – отозвалась та и сморщилась от боли. Трясло так, что и у здорового печенка выскочит. А ей каково?

– Ладно, молчи, – сжалился кот. – Потом расскажешь.

– Я не знаю, – тем не менее выдавила девушка. – Я т-т-олько близко м-м-огу.

– Заткнитесь оба! – гавкнул с облучка собака.

Кот ткнулся головой в солому, получил подскочившим дном по носу, высунулся, и сразу – удар облучком в лоб. Из глаз брызнули искры. Уже хотел заорать, но в руке собаки плясал кнут. Только пискни, враз огребешь. Чтобы поберечь голову, Саня развернулся и как раз увидел: во вторую повозку на всем скаку прыгнул из кустов Шак. Фасольку сдуло с облучка. Апостол встал в полный рост и то ли присвистнул, то ли взвизгнул – лошади не понеслись, они как будто полетели.

Он уже до крови оббил и колени и локти. Придорожные кусты размазались в серую полосу. Небо вытянулось рваными, синими мазками. Если он на колдобине вылетит из телеги, ни за что потом не догонит, – сообразил Саня, и вцепился в задок когтями. Ну, собака, ну, отольются тебе кошачьи слезки! Собственно, Эд был не при чем, но Саня все равно на него злился: за тряскую, опасную дорогу; за вечные подковырки; за то, что тот знал, почему и куда надо удирать, а кот – нет; за самоуверенность, за наглость, за разбитый локоть…

Повозки встали. Кот не сразу открыл глаза, а когда глянул – ужаснулся. Доска в два пальца толщиной, за которую он цеплялся, была изодрана в щепу. Из-под ногтей сочилась кровь. Рядом без движения лежала Цыпа. Убедившись, что она жива, Саня полез из телеги.

Собака повис на оглобле. Их лошадь вздрагивала потными боками. У Шака – не лучше. Апостол уже распрягал. Из телеги выбралась Солька. Лицо девушки заливали слезы. Дриада, это вам не железная курица, чуть что – заросилась.

– Я думала… ик! Я думала…

– Тебе вредно, – отозвался собака.

Смотрите на него: сам едва на ногах держится, а туда же – подковыривать!

Шак водил лошадей по кругу. Кот поплелся искать воду. Благо – низина – далеко ходить не надо.

За кустами, среди ослепительно зеленой, влажной травы извивался, похожий на шкурку змеи, ручеек. Наклонившись над водой, Саня увидел крохотную плотвичку. Рыбка играла, сверкая чешуей. Он осторожно, чтобы не спугнут, наклонился и попил. На том берегу суетились мелкие длинноногие птички. Перетрусили, должно быть, его появлением.

Интересно, подумал Саня, они меня как кота видят или как человека? Раньше он такими вопросами не задавался. Да и сейчас вроде не с руки. Самое время о пичугах беспокоиться! Однако он еще посмотрел на их беготню и только потом, зачерпнув воды, пошел докладываться Шаку.

Ехать дальше они не спешили. Лошадям требовался отдых. Не меньше коней запаленный собака поплелся по окрестностям. Разведчик! Его сейчас пальцем ткни – упадет. Уреванная Солька, помогала Цыпе, выбраться из телеги. Та кривилась, охала, но лезла. Апостол стоял у задка Саниной телеги.

– Котяра, поди сюда, – голос вожака не предвещал ничего хорошего.

– Ну.

– Твоя работа?

– Ну.

– Еще раз нукнешь…

– Моя.

– Ты скобы на бортике видел?

Саня еще раз хотел сказать: "Ну", но спохватился и только кивнул.

– Они на тот самый случай предусмотрены.

– На какой?

– Держаться, дубина! Телегу теперь чинить! Где я тебе ровную доску посреди леса найду?!