Текст книги "Миссия на счастье (СИ)"

Автор книги: Вера Бен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Глава 30. Марсель говорит

– Жак, да кто нас слушать будет? – воскликнула я, кутаясь в куртку: конец декабря выдался прохладным.

– Нас – может, и никто, – сказал Жак, – а вот тебя, Марсель, очень даже все будут! Ты – лучшая ученица! Твое имя на плакате с какими-то грязными намеками! Ты обязана выступить!

– Выступить? – ужаснулась я, – выступить перед толпой студентов?

У меня похолодели и без того замерзшие руки, а сердце медленно покатилось в живот. Живот подвело и почувствовалась тошнота.

– Да, выступить, – Жак что-то тыкал в телефоне, – там уже они вовсю скандируют, репортеры ожидаемо собрались… Надо такси, можем не успеть!

– Жак, я не смогу, – жалобно пискнула я, – я не смогу, я боюсь.

– Тогда они его потопят, – сказал Этьен, глядя мне в глаза сквозь стекла очков.

Я сглотнула.

– Такси приехало, садимся, – скомандовал Жак, – так, Марсель, давай по тезисам! Что будешь говорить! Этьен, давай подключайся! Нужна сильная и емкая линия защиты!

Возле Университета собралось около сотни человек – у меня перехватило дыхание! Сейчас, перед ними, я должна говорить? Я прищурилась и разобрала надписи на плакатах: «НЕТ насилию!», «Лорье – ВОН!». От последнего у меня встал ком в горле. Мне тоже когда-то сказали «Вон», даже не разобравшись.

Мы протискивались сквозь толпу, работая локтями. Жак первый взлетел на ступеньки, Этьен (щеки его горели, взгляд опущен в пол – парень ну очень сильно боится публики) встал рядом. Я все еще переминалась с ноги на ногу у подножия ступенек – во мне все трепетало, тело ходило ходуном: меня била крупная дрожь.

– Слово Марсель! – крикнул Жак, – дайте слово Марсель!

Толпа притихла, и Жак втащил меня на ступени. Я оглядела собравшихся студентов: лица их раскраснелись. Толпа хотела карать.

Я набрала воздуха и попыталась крикнуть, что есть мочи.

– Он не виноват! – вырвался из моей груди какой-то странный хрип.

– Что?? Не слышно!!! Говори громче! – донеслось с разных концов.

– Мишель Лорье невиновен! – громче крикнула я.

На этот раз меня услышали, толпа зашумела.

– Доказательства! Покрываешь! Сама с ним в связи!

Я с ужасом ловила обрывки обвинений в адрес Мишеля и в свой. Все слова, что мы пытались отрепетировать в такси, выветрились. Перед глазами плыли круги, усилием воли я хваталась за обрывки сознания, чтобы не рухнуть на ступени. Воздуха не хватало.

– Да кто ты такая?! – все громче кричали мне.

Казалось, каждая секунда моего молчания рождает десятикратную ненависть.

– Вы спрашиваете, где доказательства?! – рявкнул Жак, и толпа притихла, – я спрашиваю то же! Где доказательства? Где предполагаемая жертва? Где Адель?

– Ей стыдно! Она не может! – толпа снова заревела, но я заметила, что на лицах некоторых студентов показалось сомнение.

– Она написала плакат! – выкрикнул Жак, – если она начала – почему не идет дальше? Вы все! На кого вы учитесь? Вы же юристы, мать вашу!

Снова повисла тишина: все слушали, что скажет Жак.

– Вы слышали о презумпции невиновности? Я сейчас пойду и обвиню ректора во всех смертных грехах! Вы мне поверите или решите, что я слетел с катушек после экзаменов? Я разговаривал с месье Лорье! И знаете, чем он занят? Он громит свой бизнес: добровольно уговаривает, – Жак сделал акцент на последнем слове, растянув его, – уговаривает своих клиентов уйти в другие конторы, чтобы не бросить тени на их репутацию! А чем занята Адель? Кто видел ее, кроме Марсель?

Толпа заголосила, было не разобрать, что выкрикивают студенты. Однако, одна из них – девушка в первых рядах, крикнула очень громко:

– Да кто такая эта ваша Марсель?! Она только выпендривается! И Адель написала, что Марсель сама с месье Лорье… Понятно теперь, откуда у нее такие оценки!

Снова студенты зашумели – в этот раз одобрительно. Они явно поддерживали мнение студентки. У меня на глазах выступили слезы. Я поймала взгляд Этьена – он смотрел на меня с такой жалостью, сам пребывая в состоянии близком к обмороку, что я не сдержалась и зарыдала.

– Марсель – лучшая студентка курса! – вдруг выпалил Этьен, и все притихли. Этьен говорил негромко, но так как все привыкли, что он незаметная тень самого себя – студентов, казалось, удивил сам факт того, что кучерявый очкарик умеет разговаривать.

– Марсель имеет наивысший балл у всех преподавателей, при чем тут Лорье! Или вы считаете, что она переспала заодно с мадам Трюссо, месье Жераром преклонных лет и с деканом впридачу?

Снова все затихли.

Я вытерла слезы и закрыла глаза. Я должна это сделать. Я должна заговорить!

– Я оказалась здесь, с вами, в этом Университете, потому что в моей прошлой жизни мне тоже сказали «ВОН!». Никто ни в чем не разобрался. Меня просто вычеркнули. Потом, человек, который поступил так со мной, твердил, что произошла ошибка. Пытался принести свои извинения. Но это «ВОН!» до сих пор стоит в моих ушах. А сейчас, теперь, – я распахнула веки и отыскала взглядом тот самый плакат, – теперь еще и в глазах. Вы можете меня не слушать, можете мне не верить! Но я не могу не вступиться за того, кого оклеветали! Пусть за это вы меня разорвете в клочья! Мишель Лорье – не совершал того, в чем его обвиняют! На том плакате есть еще одна неправда – у меня никогда не было никаких отношений с месье Лорье, кроме рабочих! Вы устраиваете травлю, даже не разобравшись! Я не знаю, что двигало Адель! И я считаю, что сейчас ей нужна помощь и поддержка. Только вот от меня она ее не приняла. Может, это получится сделать у кого-то из вас! Но месье Лорье не заслуживает ненависти на основании криво исписанной бумажки!

Я почувствовала, что силы меня покидают – я нащупала руку Этьена, стоявшего рядом, и крепко сжала ее. Жак поддержал меня с другой стороны. И мы втроем, держась за руки, спустились по ступеням и покинули площадь в полной тишине.

Глава 31. Три стажера берутся за дело

Мы сидели в конторе у Лорье и пили вино. Мы были взбудоражены. Мы обсуждали, что теперь будет после нашего выступления на демонстрации.

– Этьен, ну ты, конечно, выдал! Крутяк, – вновь и вновь одобрительно повторял Жак с уважением глядя на кучерявого коллегу.

– Я и сам удивился, – виновато улыбнулся Этьен, – но Марсель очень круто выступила! Теперь будет шанс, я считаю.

– Друзья, я даже не знаю, как благодарить вас, – впервые за последний час заговорил Мишель. Все это время он молчал, даже тогда, когда мы наперебой рассказывали о событиях на демонстрации.

– Но, понимаете, все тщетно, – он привычно сложил брови домиком, – даже если меня оправдают – все равно везде останется память об этом обвинении. Честно признаться, я всегда считал, что нужно просто работать и хорошо делать свое дело. И этого будет достаточно, чтобы жить праведную жизнь. А теперь… Теперь я не знаю, что мне делать! Ведь эта девочка совершила сей поступок не просто так! Не потому, что ей поиграть захотелось – я в такое не верю. Ей было плохо, она страдала отчего-то – но никто этого не замечал. Я не замечал. Тогда, Марсель, когда она потребовала аудиенции, она несколько минут кричала на меня, обвиняла… Я так и не понял. И не захотел разобраться. Она ушла, а я подумал, что непременно займусь этим странным делом… А потом мне стало удобнее подумать, что это нервный срыв перед экзаменами. Я всю жизнь поступал правильно – но даже это не помогает. Даже это может причинить боль окружающим…

Мы переглянулись. Я, кажется, понимала, о чем говорит Мишель, но Жак с Этьеном смотрели на него как на помешавшегося. Уже одно только словосочетание «праведная жизнь» вызвало у них сильное удивление.

Мы начали собираться – было далеко за полночь.

– Мишель, мы придем завтра в десять, – оглядывая преподавателя, сказал Жак, – будем разбирать дело мадам Сошет. Идет?

Мишель взглянул на Жака, кивнул и уставился невидящим взглядом в пустоту.

– Только бы он с катушек не слетел, – проговорил Жак, когда мы садились в такси.

Наутро местные газеты пестрели заголовками: «Харрассмент в Университете Бордо», «Знаменитый адвокат Мишель Лорье был обвинен в домогательствах своей студентки». Я с отвращением затолкала газету обратно в лоток и продолжила свой путь к остановке.

Мишель был на месте в своей конторе, выглядел приемлемо, правда, участия в наших обсуждениях дела мадам Сошет принимал минимальное.

– Они не могли брачный контракт заключить, как все нормальные люди!? – чертыхался Жак, перебирая бумаги.

– Они были молоды и влюблены! – вступилась я.

– И к тому же, бедны, – не отрывая носа от монитора, проговорил Этьен.

Наши поиски решения растягивались в дни (мне пришлось отменить свои парижские каникулы с Артемом, хотя он все равно настоял на коротком визите после встречи с родителями), но мы не чувствовали уверенности в успехе.

Мишель с каждым днем выглядел все отстраненнее и скоро начал закрываться в отдельном кабинете, ни с кем не разговаривая. Пару раз приходила мадам Сошет и, с опаской поглядывая на нас, отвечала на наши вопросы.

Несколько раз я пыталась поговорить с Мишелем – но он будто забрался в непроницаемый футляр и моих слов и увещеваний не слышал. Я все чаще думала о Пижоне: он, по описаниям Вики, сейчас абсолютно такой же. Уныние, апатия – все эти друзья бездействия стали верными спутниками не только Мишеля, но и Дениса Нечаева.

Каникулы подходили к концу, мы не заметили прошедших праздников – все дни мы втроем (Мишеля в соседней комнате мы уже даже не считали) рылись в бумагах и составляли план действий.

– Народ, – Этьен отодвинулся от ноутбука, устало снял очки и принялся тереть их краем своей бессменной рубашки в клетку, – мы вот сейчас даже если все придумаем, то кто в суде-то выступать будет? Мы не можем – у нас лицензии нет.

Мы переглянулись: слушание уже совсем скоро, а состояние Мишеля день ото дня все хуже. И речи быть не может пускать его в суд – в его нынешнем настроении он провалит самый выигрышный расклад!

– Хм… Ну, может, он взбодрится?… – неуверенно пробормотал Жак.

Мы с Этьеном покачали головами. Повисла тишина. Каждый погрузился в мрачные мысли: мало того, что мы ввязались в проект, для осуществления которого у нас не было необходимых знаний, так еще и все труды насмарку, если в суде будет некому выступать! Мои мысли вновь вернулись к Пижону. Как он встретил Новый год? С кем? Один в темной квартире? Я-то хоть и не отмечала, но была в кругу друзей! Да, этих людей – Этьена и Жака я с уверенностью могу назвать своими друзьями! А Денис? Кто был рядом с ним?

– Придумал! – Жак вскочил с кресла, – я попрошу отца! Я уверен, что он оторвется от своих виноградников и поможет нам! Он выступит в суде! Главное, привезти его сюда пораньше и хорошенько подготовить!

Идею мы нашли блестящей. Единственное, надо было оговорить это с Мишелем. Мы гурьбой вывалились в его каморку: Мишель сидел в кресле и смотрел в окно.

Мы рассказали ему о том, что намереваемся просить отца Жака выступать в суде по делу мадам Сошет.

– Я хотел на старости лет сделаться аббатом. Заработать денег, построить храм в честь моей матери… А до этого момента вести жизнь правильную… Но вот, что случилось… Я не увидел горя девушки рядом со мной, а теперь еще и предался унынию, смертному греху! И не могу выбраться. Какой же из меня аббат…

– Мишель, ты слышал, что мы тебе сказали? – с беспокойством, смешанным с раздражением, сказал Жак.

– Что твой отец выступит в суде? – Мишель не обратил внимания на обращение на «ты» от стажера, – пускай.

И Мишель снова отвернулся к окну.

Мы чуть потоптались возле его стола, пытаясь завести беседу, но все было тщетно.

– Он поехал! Вы слышали? Аббатство, смертные грехи… Двинулся! – с ужасом в голосе шептал Жак, когда мы вернулись в «наш» кабинет.

– Аббатсво, положим, вполне обоснованно было его целью, – проговорил Этьен, – не даром у него ни жены, ни партнерши – никого. Это меня всегда настораживало. Но вот то, что он понимает, что в депрессии – это уже хорошо.

– Он не говорил, что он депрессии, – шипел Жак, – он заявил, что он «унынию предается»! Чувствуешь разницу?

– Слушайте! – воскликнула я, – если мы провалим дело – ему станет еще хуже! Мы должны преуспеть, потому что это единственная надежда его вытащить! А еще…

Я замолчала. Ребята уставились на меня. Я будто перепроверила в голове, точно ли хочу это сделать:

– Я поеду к Адель!

Этьен с Жаком пытались меня отговорить, но я уже решила. Я понимала, что разговор с Адель – это единственный шанс остановить все это безумие!

– Марсель, у нее уже нет пути назад, – говорил Жак, – как ей теперь дать обратную? Сказать «ой, ребят, я ошиблась»? Не надейся.

Этьен одобрительно покачал головой – мол, согласен с Жаком.

Я все равно покинула контору и направилась к квартире Адель.

Глава 32. Марсель обличает

Еще на лестнице я услышала басы гремящей музыки. Подойдя к двери Адель, сомнений не осталось – звук шел из ее квартиры.

Я постучала, но, скорее всего, меня никто не услышал.

Тогда я толкнула дверь – та поддалась, и я шагнула на порог.

Внутри царил хаос: разбросанные пластиковые стаканчики, переполненные пепельницы, а вокруг всего этого человек пятнадцать. Преимущественно девушки. Кто-то лежит на диване, кто-то танцует. Я нашла взглядом Адель. Она стояла у высокого стола, разделявшего кухню и гостиную.

– Чего тебе? – крикнула хозяйка вечеринки, – тебя не звали!

Все лица повернулись ко мне.

Не знаю, откуда во мне взялось столько решимости: безучастное лицо Мишеля или мысли о терзаниях Пижона… Все мои переживания вдруг обратились в злость! Я подошла к колонке и резким движением вырвала провод из розетки. Музыка смолкла. Воцарилась тишина.

– Хорошо вам? – обернулась я к развалившимся на диване студентам, – хорошо на костях плясать? Что отмечаете? То, как здорово утопили Лорье?

– Он получил по заслугам! – выкрикнула Адель.

– По каким заслугам? – заорала я, – ты так завралась уже, что сама поверила в свои байки? Или, вон, допилась уже до галлюцинаций?

Адель сжала губы и машинально отставила бокал с вином на стол.

– Ты зачем это натворила, а? Влюблена в него по уши была, а на тебя, видите ли, внимания не обращали? А меня зачем приплела? Уж кому-кому, а тебе было доподлинно известно, что у нас с ним вообще ничего никогда не было и быть не могло!

– Я видела, как вы с ним обнимались! – завизжала Адель.

Остальные участники вечеринки заинтересованно наблюдали за нами.

– Дура ты! – завопила я, – он мне о Боге проповедовал и просто руки на плечи положил, потому что я, идиотка, люблю до сих пор своего придурка из прошлой жизни! А Мишель мне говорил, что я должна его простить! А ты вообще в курсе, что Мишель сейчас из-за тебя убивается?

– Да еще б, – буркнул какой-то парень.

– Заткнись, имбецил! – рявкнула я, – так вот, дорогуша, Мишель убивается из-за того, что не заметил, что ты страдала! Ведь такую гадость и подлость, по его мнению, мог совершить только человек, который страдает! Которому очень плохо! И он теперь сидит целыми днями в окно смотрит и твердит, что, раз он не заметил, что тебе нужна помощь, какой из него аббат… Ах, да! Тебе это тоже неизвестно! Он мечтал стать аббатом на склоне лет! Церковь построить и пойти служить в приход! А теперь он, видите ли, поставил на себе крест, потому что дебильной Адель стало скучно! Потому что она решила к себе внимание привлечь! Мишель себя винит в этом – мол, не увидел вовремя, что тебе помощь была нужна! Ты ж там орала на него три минуты как резаная, а он решил, что у тебя срыв перед экзаменами! Теперь корит себя, что тебе еще не попроповедовал! А ты ведь просто так орала, да? Тебе просто надо было, чтобы были свидетели, что вы с ним хоть однажды были наедине!

Адель кусала губы, ее взгляд бегал, ноздри раздувались.

– Давайте! Празднуйте! Налегайте на вино! Это ведь так здорово! Уничтожить человека! Это праздник! – я пнула одну из бутылок и она покатилась по полу, расплескивая остатки бордовой жидкости. Я выбежала из этой квартиры и с грохотом захлопнула за собой дверь.

На что я надеялась? Кого хотела образумить?

Меж тем, завтра начиналась учеба. А в конце января должен приехать Артем. Он приземлится сразу после слушания по делу мадам Сошет.

Глава 33. Три изгоя

В первый учебный день, войдя в Университет, я сразу почувствовала неладное. Уж слишком много взглядов в мою сторону. И много, очень много из них злобно-осуждающих. На первую лекцию я опоздала: мы с Этьеном и Жаком спорили о деле мадам Сошет. Я ворвалась в аудиторию, извинилась и прошла «на галерку». Поднимаясь по ступеням амфитеатра аудитории, я прошла мимо Адель. Она вернулась в Университет? Совести хватило? Мишеля-то выперли!

– Опять оценки отрабатывала, – послышалось хихиканье за моей спиной.

Может, я не так поняла? Разум пытался найти объяснение этим словам, но эмоции… Извините, господа собравшиеся, я сожалею. Мои эмоции – это тайфун, с которым я совладать не смогу.

Меня захлестнула волна гнева и я, не помня себя, с размаху шмякнула свою сумку с учебниками о стол высказавшихся. Послышался изумленный «ах», разлетевшийся по аудитории.

– Конечно! – я захлебывалась злостью, – да! Отрабатывала! Думаете так просто иметь высший балл по всем предметам?! А теперь еще после лекции здесь буду отрабатывать!

Я обвела безумным взглядом ошеломленных студентов.

– Мадам Жоффр! – развернулась я к женщине профессору преклонных лет, – мы ведь с Вами задержимся после лекции?! Я ведь баллы получаю не за работы свои, не за знания! Народ считает, что я иными способами успехов достигаю! А ну-ка, подтвердите аудитории, что все не просто так! Расскажите им, чем мы с Вами занимаемся, что Вы мне такие оценки ставите!

Повисла оглушительная тишина. Я обезумевшими глазами смотрела на собравшихся в аудитории студентов, большинство из которых опустило глаза в пол.

– Лекции на сегодня отменяются, – сдавленным голосом проговорила мадам Жоффр, – Ваше поведение, Марсель, немыслимо. Я доложу о нем в ректорат! Все свободны.

Никто не смел поднять глаза. Только я, сжимая зубы, обводила взглядом аудиторию.

– Всем на выход! – попыталась крикнуть мадам Жоффр, но у нее вышел невразумительный писк. Несмотря на это, студенты начали спешно покидать аудиторию.

– Довольна? – процедила я, когда мимо проходила Адель. Бывшая подруга не подняла глаз от пола.

Следующие дни сделали меня изгоем и среди студентов, и среди преподавателей. Последние старались меня не замечать. Студенты шушукались за моей спиной, но больше никто не решался говорить громко в моем присутствии.

Больше всего я любила лекции, которые пересекались у меня с Этьеном – мы могли садиться вместе, и тогда вообще ни единая душа не решалась даже посмотреть на нас косо (по всей видимости, задиры боялись, что обеспеченная поддержкой молчаливого парня в клетчатой рубашке, я вообще всех порву).

С Жаком, что был старше нас на год, мы пересекались лишь в коридорах. Мы делились друг с другом нашими бедами и, как выяснилось, Жаку доставалось не меньше. Ему приходилось противостоять насмешкам и издевательствам в одиночку. Он не отчаивался, улыбался и говорил, что это прекрасная тренировка для будущего адвоката.

Через несколько дней вокруг моего места (или нашего с Этьеном) была пустота. Никто не решался садиться рядом.

В коридорах нас порой поливала грязью заранее собравшаяся толпа. Пару раз мы пытались дать отпор, но это было невозможно – нас просто не было слышно.

Жак становился все бледнее с каждым днем. Однажды он признался, что только теперь понял значение слов и действий Мишеля – когда он пытался отгородить от своего имении своих клиентов и нас.

– Ты считаешь, мы зря его поддержали? – сжимая кулаки, набросилась я на Жака.

– Ну ты хоть на меня не рычи, – устало отмахнулся он, – конечно, не зря. Просто изначально мы не понимали, на что идем. А вот теперь понимаем. Нас ненавидят все.

Шли дни, и я стала замечать, что не все студенты готовы втоптать нас в грязь. Была довольно ощутимая группа тех, кто держал нейтралитет. Также набралось сообщество, готовое нас поддержать. Это давало лично мне хоть какие-то силы.

Я была на грани: днем Университет, вечером контора, ночью домашние задания. Мне хотелось кого-то возненавидеть. Цель была очевидна. Адель.

Но однажды днем она лишила меня этой «радости».

Потому что подошла ко мне в коридоре и прошептала: «Я не думала, что так далеко зайдет».

Я почувствовала что-то похожее на жалость.

Глава 34. Суд

Мы не вылезали из конторы. Мишель, наоборот, перестал в ней появляться. Этьен (как мы с Жаком безмолвно и надеялись все это время) нашел путь привязки нашего случая с похожим прецедентом пятидесятилетней давности.

К моменту прибытия отца Жака (он согласился нам помочь), у нас было все готово. Месье Клод похвалил сына (походя заодно и нас с Этьеном), и мы с волнением ожидали слушания.

Мадам Сошет, прибывшая в суд с большим опозданием, была крайне недовольна тем, что ее интересы будет представлять не Лорье, а «какой-то Клод без имени». Отец Жака, к счастью, не услышал этого выпада, а мы смогли уверить мадам, что вся линия согласована лично с Мишелем. Что было почти правдой: мы действительно пытались обсудить с ним наши изыскания, но Лорье остался безучастен. Он сидел в своей квартире, философски уставившись в потолок. Поэтому все, что мы смогли сделать – это забить его холодильник полуфабрикатами.

Я получила сообщение от Артема, что он вылетел, и вошла в зал суда.

– У тебя кроме джинс другой одежды не нашлось? – рыкнул мне в ухо Жак. Сам он, как всегда, был облачен в костюм. А сегодня еще добавил галстук.

Даже Этьен надел пиджак с брюками и приправил это незнакомой рубашкой не определяемого цвета. Галстука он, видимо, не нашел (на мой взгляд, и к лучшему).

Мы уселись подле Клода, и я сжала под столом карандаш – руки ходили ходуном от волнения.

Слушание шло как в тумане: я будто забыла французский! Половину из того, что было сказано, я не понимала. Однако, с каждой минутой все больше покрывалась потом.

Когда отец Жака взял слово, я не примкнула заметить, что сын невероятно похож на отца: те же надменные манеры, снисходительный взгляд. Тут я поняла, почему Мишель имел такой успех. Во время стажировки я однажды видела его в суде: он говорил как ребенок. Как очень мудрый ребенок, который любит вас и всех окружающих, но доброжелательно указывает на ошибки, терпеливо объясняя где и почему вы были не правы. После речей Мишеля в суде, всем присутствующим становилось тепло и уютно – хотелось улыбнуться, поблагодарить и согласиться.

После речи отца Жака хотелось воевать. И это меня испугало: я не была уверена в нашей победе. Напрашивающееся столкновение могло привести к поражению.

Я кусала губы, прикладывала салфетку ко лбу (ну, зачем я накрасилась?! Сто лет этого не делала – и вот, выбрала день!) и продолжала вертеть карандаш…

Мы проиграли. Это очевидно! Сколько бы гениальных решений ни нашел Этьен – нам не создать прецедент! Клод, отец Жака, сказал все, что было необходимо. Он не упустил ни единой детали. Абсолютно каждое слово, в весомости которого мы убеждали его в минувшие дни, – он произнес.

Но он не Мишель.

Я опустила голову. Слушание закончилось. Судья оглашала вердикт.