355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вера Колочкова » Привычка жить » Текст книги (страница 4)
Привычка жить
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 17:46

Текст книги "Привычка жить"


Автор книги: Вера Колочкова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Нет, надо все-таки честно признать – есть что-то завораживающее в этих предновогодних хлопотах. Как будто и впрямь чуда какого ждешь. Знаешь, что не будет никакого чуда, а все равно радуешься этому самообману, как ребенок малый. Поддаешься невольно, и тоже будто чего ждешь усиленно, и носишься как оглашенный по магазинам, и глазами горишь, как дурень какой наивный… Всем, всем хочется всегда праздника! И не важно, как он со стороны выглядит, праздник этот. Пусть даже и обыкновенным психозом выглядит, честно работающим на ловких торгашей, спихивающих на кормежку этому психозу все, что на полках залежалось. И время бежит в этой суете незаметно и обманчиво, вытекает ручейком, как деньги из кармана…

– …Так. Валерке я подарок купила. Детям тоже. Теперь бы еще свекровке-вредине как-то измудриться угодить… – рассуждала Ася куда-то в пространство, держа на весу белую кофейную чашку. Потом повернула голову к Жене, взглянула будто виновато: – Ой, а ты-то как, Женька? Я смотрю, вялая ты какая-то, не покупаешь ничего…

– Да успею еще… – отмахнулась от нее Женя, разглядывая текущую мимо их столика толпу. – Вот отнесу сегодня деньги за Максимкин зимний лагерь, там и сориентируюсь. Бог его знает, сколько они запросят! Может, и не хватит еще ни на какие подарки…

– Ну да… Конечно… Я понимаю… Жень, я б тебе подкинула, да у самой в обрез… – виновато моргнула Ася.

– Да ну тебя! Обойдусь! Не понимаю я, что ли?

Женя прикрыла глаза, улыбнулась легкомысленно, слегка покачивая головой в такт разудалой ритмической мелодии, льющейся из динамиков маленького кафе, затерявшегося в недрах огромного торгового центра. Вот же ловко придумали эти торгаши, научились-таки использовать в торговых центрах всякого рода завлекухи! То кафушек везде понатыкают, то каток построят, то концерт доморощенный организуют… Все для вас, дорогие наши потребители! И хлеб, и зрелища. Спешите, потребляйте… Все лучше, чем дома сидеть и думы тяжкие думать о трудной своей жизни! Тем более – всего неделя до Нового года осталась, а вы, дорогие наши потребители, не весь еще товар у нас потребили…

– А давай, Жень, так с тобой сделаем! – решительно хлопнула ладошкой Ася, пытаясь перекричать льющиеся из динамиков вопли распоясавшейся мальчуковой хулиганской группы. – Давай так – ты не будешь свой взнос на стол делать! Я ж со всех по две тысячи собираю – и с Новоселовых, и с Демченков… А ты не будешь. И я никому не скажу. Договорились? Ты как? С Катькой поедешь или одна?

– Не знаю, Ась, – пожала плечами Женя. – Может, я вообще на праздники никуда не пойду.

– Как это – не пойду? Ты что? – всполошилась испуганно Ася. – Совсем рехнулась, что ли? Одна дома будешь сидеть?

– Почему одна? С Катькой…

– Ага! Размечталась! Так она и осталась на Новый год дома – под мамкиной юбкой! Как пить дать, умчится по подружкам!

– Ой, да пусть…

– И что? Одна останешься?

– Ну и останусь…

– Жень, да что с тобой такое происходит, в самом деле? Ты прямо пугаешь меня… Это ж прямая дорога в депресняк – одной Новый год встречать… Не боишься этого, Жень?

Женя пожала плечами, опустила лицо, начала внимательно разглядывать остатки кофейной гущи в своей чашке. Молчала. А что она должна была ответить своей подруге? Что она и впрямь до ужаса боится этого – встречать Новый год в одиночестве? Ну да, конечно же боится. Но и сбегать от этого страха в прежнюю компанию тоже не хочется. Потому что оно пустое, бегство это. Потому что одиночество ее и там догонит. И не просто догонит, а еще и поддаст в солнечное сплетение пребольно – ишь, мол, засуетилась, убежать решила… Вот и майся теперь, принимай на себя чужую жалость, для тебя же и унизительную. Лучше бы дома осталась, подружилась со мной… Чего бояться-то? Никто еще не придумал договора более честно-человеческого, чем договор с собственным одиночеством…

– А что, может, и правда не стоит этого бояться… – тихо произнесла она, так и не подняв на Асю глаз. – Чего бояться-то? Надо хоть раз попробовать одной Новый год встретить – может, и впрямь не так это и страшно…

– Да не выдумывай, Жень! И слышать этого не хочу! Да и себе не прощу, если ты одна в Новый год останешься… Да я просто не допущу этого, вот и все! Что я тебе, не подруга, что ли?

– Подруга, Ась, подруга… Самая настоящая. Давай не казнись заранее, чего ты? Понимаешь, я сама должна решить… Как там говорится? Не бойся своих страхов, повернись к ним лицом? Вот и хочу – чтоб лицом. Чтоб не бояться…

– Да ну тебя! Развела философию на пустом месте… Нельзя так, Жень! Ты ж такой не была, чего ты… Это развод на тебя так подействовал, да?

– Да. Наверное, – пожала плечами Женя. – Говорят, каждый своим способом из этой проблемы выходит. Вот и я свой способ изобретаю. Экспериментирую, так сказать. И не мешай мне, Ась, ладно? Я сама решу, как мне поступить. Не обижайся.

– Да мне-то за что обижаться, господи… – кинула быстрый взгляд в ее сторону Ася. – Я ж как лучше хотела… По-человечески, по-простому, без всяких там экспериментов… У меня, слава богу, нет пока в этих экспериментах никакой такой надобности… Мой-то Валерка всегда при мне…

Женя кивнула в знак согласия, улыбнулась грустно, проглотив очередной горьковатый кусочек пирога женской дружбы. Что ж делать, попадаются иногда в этом пироге такие кусочки. Как перца горошинка. А без перца и пирог не пирог – так, преснятина сплошная. Да и не судят о пироге по одной только перца горошинке…

– Ладно, пошли по домам, Ась. Мне еще надо к Максимкиному тренеру заскочить, деньги отдать. И дома ужина нет…

– Пошли, что ж… – нехотя отодвинула от себя пустую чашку Ася. – Хотя погоди, пирожное доем! Чего добро оставлять…

– И мое доешь. Хочешь?

– Давай! Счастливая ты, Женька, – сладкого не любишь! Потому и фигурка у тебя как у малолетки нерожавшей. А я вот маюсь со своими обвесами, ни в одну юбку уже не влезаю!

Ася и впрямь к своим тридцати трем годам выглядела булочкой сдобной. Но обстоятельство это ее ничуть не портило, потому что была эта булочка очень свежей и очень аппетитной, только-только с пылу с жару. Так и хотелось улыбнуться завистливо, глядя, с каким удовольствием эта булочка уминает пирожное! И энергия от Аси всегда шла такая – добрая и хлебная. Бывают такие люди, с которыми даже посидеть рядом приятно. И все у них всегда хорошо, все замечательно… Жене вдруг подумалось на секунду – а как бы Ася повела себя в ее ситуации? Ну, если б ее Валерка взял и бросил ее в одночасье? Вызвал бы в судилище, стал бы при ней умолять судью оформить развод побыстрее… Интересно…

– Интересно, Ась, а как бы ты себя на моем месте повела? – озвучила Женя свою мысль, грустно улыбнувшись. – Вот если б Валерка, не приведи господи, конечно, с тобой развод затеял?

– Я ему затею! Так затею по одному месту, что мало не покажется! – грозно взглянула на подругу Ася. – Пусть только попробует, точно живой не останется!

– Ну а все-таки?

– Да никаких все-таки! Я просто не допущу этого, и все. Да и у него возможности такой нету, чтоб дурости всякие затевать…

– А что ты имеешь в виду под возможностями? – с интересом спросила Женя.

– Как что? Деньги, конечно. Вот как только у Игоря твоего зашевелилось лишку в кошельке, так крыша набекрень и съехала. А когда у мужика забот в голове других нет, кроме добычи для семьи пропитания хоть самого мало-мальского, ему дурости всякие любовные на ум не приходят… Ну, сгульнет, может, на стороне пару раз для интересу, и все… Мужиков надо правильных выбирать себе, Женька! Чтоб звезд с неба не хватали! Тогда и проживешь всю свою женскую жизнь без огорчений…

– Значит, я себе неправильного выбрала… – вздохнула Женя, горько улыбнувшись. – Вернее, позволила себя выбрать неправильному…

– Ну, Жень… Ну чего ты, в самом деле… Ну не убивайся ты так! – виновато протянула Ася. – Прямо смотреть на тебя больно! Два года уж прошло, а ты все никак выкарабкаться не можешь!

– Да. Два года уже… А кажется, что вчера еще все хорошо у меня было…

– Я вот недавно по телевизору слышала, что адаптация после развода как раз два года и длится! Значит, и тебе хватит уже того… адаптироваться. Давай уже жить начинай, Жень!

– Да ерунда это все про два года, Ась… Некоторые всю жизнь только и делают, что адаптируются, адаптируются…

– Нет, подруга, не нравишься ты мне сегодня! Ну что это за настроения такие? Слушай, а вот этот твой ухажер… Юрик, да? Он что, совсем такой уж противный? Может, к нему просто присмотреться стоит?

– Нет, Ась. Присмотрелась уже. Хватит.

– Ну, тогда я не знаю… Слушай, а может, я поговорю с Валеркой, и он приведет для тебя на Новый год мужичка какого? А что, развеешься… Тебе хороший мужичок совсем не повредит, согреешься хоть…

– Ой, ну этого еще не хватало, Ась! Ну что ты меня за идиотку держишь?

– Ну почему за идиотку? Хороший секс, он, знаешь…

– Ась! Ну хватит! Ну что ты все к озабоченности какой-то сводишь?

– Ладно, прости. Не буду. Все время забываю, что ты у нас натура тонкая, чувствительная, склонная к самоанализу… Смотри, не закопайся совсем в этом самоанализе только. Попроще надо быть, Женька, поактивнее… Принц на белом коне все равно не прискачет, не надейся. Надо брать то, что дают…

– Ну, не прискачет, и не надо. И то, что дают, тоже брать не буду.

– Тогда одна останешься.

– Ну и останусь.

– А это хорошо, по-твоему?

– Нет, это очень плохо, Ась. Но сама же говоришь – я натура тонкая. Мне человека чувствовать надо, а не абы как. Вот Игоря я по-своему чувствовала. Не сказать, чтобы любила безумно, конечно, но плыли мы в одной лодке и веслами гребли в унисон…

– Ну и то уже хорошо, что не принца теперь ждать будешь, а гребца лодочного. Уже легче, – грустно рассмеялась Ася, вставая из-за стола. – Пошли уже, и впрямь засиделись…

Перед тем как заскочить в подошедший к остановке автобус, Женя торопливо обняла подругу за полные плечи, прижала к себе на секунду, клюнула в мягкую щеку. Хорошая она. Настоящая, земная, теплая. И любит ее по-настоящему. А что кусает иногда – так это не от вредности вовсе, а от простоты непритязательной. А может, и не она вовсе кусает, а ее, Женино, раненое женское самолюбие такими комплексами тешится.

Скорей бы уж зарастала эта рваная рана, что ли. Все болит и болит…

Максимкин тренер был ничего себе мужчина. Симпатичный, с усами. Долго раскладывал перед ней весь затратный на Максимкин каникулярный отдых пасьянс, будто оправдываясь за получившуюся в итоге значительную сумму. Женя кивала вдумчиво, на самом деле совсем даже не вникая в эту занудно-путаную калькуляцию. Зачем? Все равно возьмут столько, сколько им надо. Ну, обманут маленько. Подумаешь. Кто сейчас не обманывает бедных родителей, скажите? Тренерам, им же тоже жить надо.

– …Вот, пожалуйста! – легко отсчитала она и протянула усатому тренеру требуемую сумму. – А скажите, мой сын – он как, хорошо занимается? Получится из него хоккеист или так, для здоровья просто?

– Ну что вы… – растянул губы в приятной улыбке тренер. – Конечно получится! Он у вас парень такой… Хоть и покладистый, но с характером! И целеустремленный… Сразу видно – из хорошей семьи! Да и не может быть у такой крайне симпатичной мамочки плохого сына…

– Да? – вскинулась неловко Женя от неожиданно прилетевшего комплимента. – Ну что ж, тогда спасибо…

Всю дорогу до дома она улыбалась. Вот, оказывается, как мало надо обиженным судьбою теткам, чтоб настроение поднялось! Сказал мужик комплимент – и нате вам, пожалуйста! Мы уже и поверили, что и в самом деле такие мы и есть, крайне симпатичные…

Дверь ей открыл Максимка. Взглянул в вопросительном ожидании, но вслух ничего не спросил. Да и не успел бы – Женя поторопилась и сама сообщить ему радостное известие:

– Все в порядке, сын! Поедешь ты в зимний свой лагерь! Я сейчас от тренера твоего иду…

– Правда, мам? И денег хватило?

– Ага, хватило! Еще и на подарки осталось! Я, может, измудрюсь тебе еще и мобильник новый купить…

– Ой, да не надо, мам! Я и со старым еще похожу! Хотя он уже сдох совсем… Мам, а я картошки пожарил! Хочешь?

– Ах ты моя умница! Хочу, конечно!

– Тогда мой руки и иди ешь! И ужин готовить не надо!

– Слушай, а Катьку мы чем кормить будем? Картошку она точно есть не будет…

– Да она сказала, что поздно сегодня придет… Вроде как на день рождения к кому-то ушла, что ли…

– К кому?

– Ой, я не знаю, мам!

– Хм… Что-то я не припомню, чтобы у кого-то из ее подружек был перед Новым годом день рождения… Ладно, потом я с ней поговорю…

Нехорошее предчувствие легким ветерком пробежало по хорошему Жениному настроению и тут же исчезло, его не испортив. Вернее, она отогнала его старательно, это предчувствие. Конечно, дочка ее еще та девушка и запросто может выдать что-нибудь несусветное, но по большому счету она умная девчонка, без глобальных глупостей в голове. И все равно – глаз да глаз нужен…

Однако разговора с Катькой в этот вечер не получилось. Неожиданно для себя Женя заснула прямо в кресле перед телевизором. Главное, крепко так заснула, будто физической работой умаявшись. Встрепенулась, когда за окном уж вовсю белая луна выкатилась, заглянула к ней уныло в комнату. Потянувшись сладко, Женя выключила телевизор, тихо прошла к дверям Катькиной комнаты, заглянула… Дочь спала безмятежно, рассыпав густые волосы по подушке. Наушники от плеера свалились на пол, послушно выдавали в никуда бубукающую на одной ноте мелодию. Прокравшись к лежащему рядом с подушкой маленькому устройству, Женя тихонько нажала на кнопочку отключения, поправила на Катьке одеяло и пошла к себе – спать. Только бы не заспать свое хорошее настроение, пусть бы продержалось подольше…

Хватило ей этого настроения и на весь следующий день. Может, потому, что выдался он на редкость для декабря теплым, и она позволила себе даже пешком от работы до дома пройтись. В другие-то дни теперь в куртке не особо прогуляешься… Да и в магазины по пути не мешало бы зайти, приглядеться к новогоднему товару, где что дают подешевле. Катька наверняка себе новый прикид запросит, вот она и сориентируется, куда ее потом привести. Да и продуктов прикупить надо, холодильник совсем пустой. И чашку кофе можно себе позволить в уютном кафетерии… В общем, время протекло абсолютно приятно и незаметно, будто и не было его. Когда к дому подошла, часы уж девять показывали. Вот уже и родной двор… А во дворе явно что-то происходит, очень интересное…

Во дворе, аккурат около Жениного подъезда, обнаружилось стихийное маленькое собрание – из старушек в основном, активно что-то обсуждающих. Маленький такой митинг собрался, только без обычных для митинга лозунгов-транспарантов. А еще стояла возле подъезда, опасно белея боками, машина скорой помощи. А впритык к ней и милицейская машина обнаружилась, джип желто-синий. Припустив бегом, Женя подлетела к митингу, схватила испуганно за плечо старушку соседку:

– Баб Аня, что такое случилось-то? Это к кому «скорая»? И почему милиция?

– Что, что! – сердито отозвалась баба Аня, поправляя на голове толстый пуховый платок и сжимая бледные губы противной куриной гузкой. – Подружка твоя пришлая вон натворила чего-то!

– Какая подружка? Оксанка, что ли?

– Ну да. Оксанка, стало быть. И чего ты с ей дружбу стала водить, Евгения? Не пара она тебе, вовсе не пара… Ты женщина порядочная, хоть и одиночкой теперь живешь. А эта, гляжу, все мужиков каких-то басурманистых к себе водит… Не дружи с ней, Евгения! Слышь, чего говорю?

– А что, что с ней случилось-то? – снова затрясла ее за плечи Женя.

– Да мужика, говорят, порешила какого-то. Прямо в лифте и порешила. Сейчас вон его на носилках с лестницы спускают, сердешного…

– Да как это – порешила? Убила, что ли? Да не может быть…

– Чего не может-то? Всяко может. Раз к ей мужики толпой ходют, вот и случилась промеж них ссора…

– Промеж кого ссора? Говорите яснее, баба Аня! А то не понимаю я ничего…

– Да отстань, Евгения! Чего ты привязалась ко мне, репейка липучая? Сама толком ничего не знаю…

Баба Аня, отмахнувшись, изо всех сил приподняла грузное свое тело на цыпочки и вытянула из цигейкового воротника голову, стараясь разглядеть, что там в дверях подъезда происходит. В дверях и в самом деле что-то такое происходило. Два дюжих милиционера под руководством суровой врачихи в распахнутом красном пуховике, надетом прямо на зеленую медицинскую униформу, выносили брезентовые носилки. На носилках, запрокинув голову и обнажив щетинистую худосочную шею с острым кадыком, возлежал какой-то незнакомый парень. Совершенно безвольно возлежал, мотая головой из стороны в сторону и свесив длинную руку до земли. На скуластом его лице застыло желтоватой маской болезненное страдание, и вообще весь облик его, безвольно по носилкам распластавшегося, взывал к порыву настоящего человеческого сочувствия.

– Ох, сердешный… – тихо простонала баба Аня, прижав ко рту ладошку в толстой вязаной варежке. – Да что же она такое с ним сделала? Вот зараза крашеная…

– Так. Осторожно! – скомандовала врачиха, раздвигая руками толпу и освобождая путь для милиционеров с носилками. – Сюда, ребята, сюда! Загружайте. Кто-то с нами поедет?

– Да. Двое наших поедут с вами, – выскочил из подъезда симпатичный белобрысый паренек и тут же скомандовал: – Захаров! Осипенко! Поедете с ним в больницу, около дверей пост установите. Проверьте там все – на окна особое внимание обратите. И повнимательнее там! Поняли? Я заеду потом, проверю…

– Это старшой ихний, значит… – тихо прокомментировала для Жени баба Аня, махнув варежкой в сторону белобрысого. – Он нам и в подъезд велел не заходить пока. Велел на улице ждать. Они там это… как его… действия какие-то свои милицейские проводили. В общем, обсматривали все, вынюхивали, метелочками такими малюсенькими мели…

– Все, граждане, можете проходить. Осмотр места происшествия закончен, – обратился к собранию белобрысый милиционер и простер руку в сторону подъездных дверей, как Ленин к светлому пути коммунизма. – Только извините, лифт пока у вас работать не будет…

Женя ринулась к двери подъезда первой, будто и впрямь боясь опоздать да не успеть на тот светлый путь. Птицей взлетела на пятый этаж и, обнаружив в дверях своей квартиры высунувшиеся наружу любопытные головы Катьки и Максимки, вздохнула облегченно. Слава богу, с птенцами у птицы все в порядке. Можно и дух перевести. Можно и к Оксанкиной двери подойти, послушать осторожно, чего там у девчонки происходит…

– А вы, как я понимаю, соседка потерпевшей? – вздрогнула она от раздавшегося прямо за спиной голоса того самого белобрысого милиционера. И как это он подкрался неслышно…

– Да. Я соседка. А что случилось, объясните мне, пожалуйста! Почему вы Оксану потерпевшей назвали? Она что… От этого что-то потерпела, да? Которого сейчас вынесли?

– Ну да… – странно как-то улыбнулся милиционер. – Формально потерпела, конечно… А только побольше бы нам таких потерпевших, знаете ли…

– Что вы имеете в виду? Как это – побольше потерпевших?

– А так это! Вашу соседку, я так понял, кто хоть раз обидит, тот и трех дней не проживет. С характером бойцовским девушка…

– Ну да… Она такая… – неуверенно поддакнула Женя. – И все-таки, что случилось?

– Да напал на нее в лифте с ножом этот, которого на носилках сейчас унесли. Вошел за ней след в след, приставил лезвие к спине, а рукой за шею схватил. Только чего хотел от девушки – так и не успел словами определить внятно. Она ему в лицо чуть не весь газовый баллончик, развернувшись, со страху выпустила. А сама, не дыша, благополучно до пятого своего этажа добралась. Хотя и не совсем уж так благополучно, конечно. Он дернулся, да неудачно очень, проехался лезвием по ней слегка…

– Слегка – это как?

– Да без телесных повреждений, вот как. Шубу только разрезал. Чистой воды покушение, в общем. Пойдет по убойной статье, если выживет…

– Как это – если выживет? А что с ним?

– Да понимаете, слабак он какой-то оказался. Сердечник. Врач сказал – после второго инфаркта мужик. Инвалид на пособии. Как газу глотнул, тут же у него и сердечный приступ случился. Ничего не понимаю, странный какой-то боец… Зачем к девушкам лезть, если сердце у тебя ни к черту? С таким сердцем надо дома сидеть, с валерьянкой обниматься, а не с девушками…

– А может, он голодный был? Сами говорите – инвалид на пособии? Может, просто денег хотел потребовать?

– Ну, так тогда бы он кошелек с нее потребовал, а не за шею хватать стал. Нет, ничего не понимаю. Странный какой-то случай. Да вы зайдите в квартиру, гражданочка, чего мы с вами на лестнице беседы беседуем?

– В чью квартиру? – моргнула растерянно Женя. – В свою?

– Ну зачем в свою? В квартиру потерпевшей. Вас как зовут, кстати?

– Евгения, – торопливо представилась Женя. – Меня зовут Ковалева Евгения. Можно просто Женя. А вас?

– А я – майор Степанков из вашего районного отделения. Дмитрий Иванович. – И, отчего-то чуть смутившись, добавил: – Можно просто Дима…

– Женя! Женечка! – с ходу кинулась Жене в объятия заплаканная Оксанка, как только они с милицейским майором Димой вошли в квартиру. – Ты все знаешь уже, да, Жень? Представляешь, как я испугалась? До сих пор трясет всю, успокоиться не могу! Стою, главное, лифт спокойно жду… Я даже и не заметила, как он сзади подкрался! Ей-богу, одна в подъезд заходила! Наверное, под лестницей стоял, поджидал меня… Ой, как страшно было, Женечка-а-а…

– Ну все, все, успокойся… Все уже позади, чего ты… Вон какая молодец оказалась, сама себя взяла и защитила…

– Ага, молодец… Ты посмотри, что он с шубой сделал, сволочь такая! Первый раз только надела… И зачем я ее у тебя только купила, эту шубу… Забирай ее обратно, Жень, ради бога, я теперь носить ее уж точно не смогу! Зашьешь потом по разрезу, не заметно ничего будет…

– Да что ты, Оксаночка… Не надо, что ты… Успокойся, все пройдет… Все забудется…

Милиционер Дима стоял, внимательно прислушиваясь к их женскому горестному диалогу, хмурил белесые бровки над умными голубыми глазами. Жене подумалось вдруг, что он, наверное, очень добрый, этот милиционер. И еще – что его в детстве очень мама любила. Сказки, наверное, на ночь читала. Потому что, когда мальчикам на ночь мамы сказки читают, они непременно потом вырастают такими вот – с ясными и умными, будто отмытыми маминой добротой глазами. Она вот Маскимке своему тоже все время сказки на ночь читала. Он и сам просил…

– Слушай, Димон, информация уже есть какая, нет? – выглянул из кухни еще один милиционер. Оглядев Женю быстрым и наглым взглядом и не обнаружив при этом, видимо, для себя ничего интересного, снова перевел глаза на Диму, ожидая ответа на свой вопрос.

– Нет, Саня. Сам еще ничего не знаю. Скорее всего, в уголовку это дело не отправят. Они ж там белая кость, а мы тут так… Думаю, нам оставят. Что тут расследовать-то? Если только прокуратура себе возьмет… Они такие дела любят, когда подозреваемый вот он, готовенький. Чистое покушение, только бумаги напиши правильно…

– Ага. Понял. Ну что, протокол я составил, можешь почитать, если интересно…

– Нет. Потом почитаю.

– Тогда что? Поехали, что ли?

– Погоди, Сань. Тут вот еще одна информация интересная выплыла. Шубу, в которой потерпевшая была, ей вот эта девушка недавно продала…

– Ну и что? – непонимающе хлопнул глазами Саня. – Продала и продала. И что с того? Нам-то это зачем?

– Как зачем, Сань? А может, это ее хотели убить?

– Кого? – одновременно спросили Женя и торчащий в дверях Оксанкиной кухни милиционер Саня. Потом переглянулись и снова повторили хором: – Кого убить?

– Ну, может, он просто перепутал? Ждал же он кого-то под лестницей! А шуба, я смотрю, приметная такая, яркая… Надо же тоже эту версию проработать, Сань.

– Да на фига? – тихо и удивленно переспросил Саня, осторожно скосив глаза на Женю. – Ты чё, Димыч, мудришь опять? У нас дел с тобой невпроворот, а ты начинаешь… Симаков вон только что звонил, ругался… Говорит, чего вы там застряли…

– Ладно. Поехали. И в самом деле – дел много. Но я к вам все-таки попозже зайду, Женя. Задам еще пару вопросов. Если сегодня не успею, то завтра обязательно зайду. Вы в котором часу дома бываете?

– В семь где-то… – растерянно протянула Женя.

– Ну, в семь так в семь. Пошли, Сань. До свидания, девушки. – И, обращаясь к Жене, тихо добавил: – Вы только больше своей соседке валерьянки не капайте. Она ее и так уже целый литр, наверное, накатила. Лучше уж покрепче чего-нибудь.

Закрыв за ними дверь, Женя отвела плачущую девушку в комнату, усадила на диван и начала чуть покачивать, крепко обняв за плечи. Знала потому что – в такой ситуации это самое хорошее лекарство, когда кто-то сидит с тобой рядом, молчит, к себе прижимает и чуть покачивает. И не надо никаких в этот момент испуганно-заполошных вопросов человеку задавать, демонстрируя свое сочувствие. Потому что сочувствие – оно в словах не нуждается. Оно же чувство все-таки. Оно рядышком течь должно. У плачущего свое горестное чувство, а у рядом сидящего – свое тепло-параллельное такое же со-чувство… Вскоре она и впрямь ощутила, как перестали трястись под ее рукой Оксанкины плечи, как она вздохнула несколько раз глубоко. А вот уже и лицо от ладоней оторвала, взглянув на Женю опухшими красными глазами и сама начала рассказывать в подробностях о пережитом недавно ужасе, глотая время от времени рвущиеся на свободу запоздалые короткие всхлипы.

– Жень, представляешь, я ведь ни сном ни духом… Иду себе, выпендриваюсь в новой шубе, собой довольная… В подъезд зашла – там точно никого не было! А когда лифт пришел, он как из-под земли вырос… Схватил меня за шею и к стене прижал – у меня только голова как пустой чугунок сбрякала! А потом чувствую – еще и нож к спине приставил… Ой, мамочки-и-и-и…

Оксанка снова было навострилась зарыдать с прежним отчаянием, но тут уж Женя ее попытку пресекла, спросив заинтересованно:

– А как, как ты извернулась-то, чтоб баллончик этот так быстро вытащить? Он у тебя где был? В руке, что ли?

– Нет, почему в руке… В кармане… Понимаешь, я сроду его в кармане не таскала! Так, валялся всегда в сумке. А тут, думаю, шуба все-таки… Вещь дорогая, вдруг кто позарится… Ну и сунула в карман, когда из дому выходила…

– Вот и хорошо, что сунула! Видишь, как ангел твой тебя сберег! Значит, счастливая ты, и все у тебя будет хорошо…

– Ага, хорошо… Знаешь, как я испугалась? Даже не помню, как этот баллончик из кармана выхватывала! И как я так сумела, а? Развернулась резко и давай что есть силы на колпачок давить! А сама от ужаса и не дышала даже! Хорошо, хоть пальцы правильно на колпачок легли, а то в себя бы могла струю направить… Слушай, Жень, а что они там говорили, эти менты, я не поняла… Он… ну этот, который напал… Вроде какой-то сердечно больной, да? Жень, а он не умрет? А вдруг он умрет в больнице? Я ж в него почти весь баллончик выпустила… Меня тогда что, Жень, обвинят, да? И посадить могут?

– Да бог с тобой, дурочка… Ну что ты говоришь такое? Ты же защищалась! Ты, наоборот, молодец! Помогла милиции преступника поймать… А вдруг он маньяк, которого давно разыскивают?

– Ой, не знаю… Я вот слышала, что тех, кто защищается, тоже судят… Как-то это у них там по-мудреному называется, я не помню…

– Это называется превышение пределов необходимой обороны. Но у тебя никакого превышения и не было, успокойся! Что ты – должна была стоять и газовую дозу для него рассчитывать, что ли? Сама понимаешь – для расчетов ситуация совсем не та…

– Ой, не та, Женечка, не та! Ой, мамо ридная, та шо ж это со мною такое зробылы… – снова отчаянно зарыдав, перешла вдруг на родной диалект Оксанка. Женя взглянула на нее с удивлением – сроду она в соседкиных речах и намека на него не слыхала. Даже букву «г» Оксанка всегда выговаривала, будто и не напрягаясь особенно…

– Оксаночка, ну что ты опять… Ну все же позади уже, Оксаночка…

– Ой, мамо моя ридная совсим не бачит, шо тут с дытыною ее зробылы… – продолжала причитать отчаянно и громко Оксанка, уткнувшись носом в Женино плечо и мотая туда-сюда спутанной гривой бело-желтых, старательно траченных перекисью волос. – Ой, никто мэне ни хвылыночки тута не кохае… Ой, ни можно мне бильше тута життя…

– Ну ладно, ну что ты, Оксанка… – чуть сама не расплакалась Женя, слушая надрывное ее подвывание. Потом встряхнула девушку резко, оторвав от своего плеча, глянула в заплаканное лицо, произнесла решительно: – Слушай, а может, и правда тебе лучше к маме уехать, Оксан? Какую ты тут любовь чертову найдешь? Пропадешь только ни за что! А там тебя мама и побачит, и покохает…

Оксанка, резко перестав плакать, уставилась на нее удивленно и сердито, потом улыбнулась чуть, слабо махнув Жене в лицо ладошкой:

– Та не… Шо ты говоришь такое, Женечка… У нее и без того здоровье совсем никуда, вся на фиг больная… Не, нельзя мне туда ехать… Маме еще сестренок моих надо поднимать, и тут я вдруг нарисуюсь… Не, я уж ей отсюда как-нибудь помогу…

– Оксан, а мама твоя знает, как ты тут живешь?

– Так это… Мы с ней никогда об этом и не разговаривали, Жень. К слову не пришлось. Да и чего об этом говорить попусту? Что изменится от этих разговоров?

– Ну да… Ничего, конечно. Значит, мама все-таки догадывается, что ты тут подвиг Сони Мармеладовой каждый день совершаешь…

– А кто это – Соня Мармеладова, Жень? Знакомая твоя, да?

– Ага, знакомая… – грустно подтвердила Женя, проведя рукой по влажной Оксанкиной щеке. – А ты вот что, дорогая, давай-ка лучше спать ложись. Сон – лучшее лекарство в таких делах. Поспишь, отдохнешь от всего этого ужаса… Тем более, как я слышала, ты целый литр валерьянки заглотнуть успела…

– Ой, да слушай ты этих ментов больше! Они и соврут, так недорого возьмут! Никакого там литра и не было, так, пара пузырьков всего… А спать я и правда очень хочу, Жень. Голова – как чугунок с вареной картошкой. И вся фигура болью болит, будто ее долго мяли…

– Так. Поднимайся давай, мятая фигура! Где у тебя белье, я постелю! – решительно скомандовала Женя, вставая с дивана. – Давай-давай, напяливай на себя пижаму… Ну?

– Жень, а ты не уйдешь? Ты посидишь со мной? А то мне страшно чего-то… – жалобно попросила Оксанка, вяло забираясь под одеяло. – Не уходи, Жень…

– Конечно, посижу. Вот тут, с краешку, пристроюсь и посижу. Спи давай, бедный мой ребенок…

– Ну точно как мама, – тихо проговорила Оксанка, сворачиваясь в уютный клубочек. – А еще мне мама всегда песню пела, когда спать маленькую укладывала… Хорошую такую… Спеть тебе, Жень?

– Ну, спой…

– Нэсэ Галя воду-у-у… Коромысло гнэтся… – пискляво и фальшиво завела Оксанка, будто снова заплакала. – А за ней Иванко как вьюночек вьется…

Чем закончились дальнейшие мужские поползновения вьющегося коварным вьюнком Иванки, Женя так и не узнала. Оксанка вдруг сразу как-то задышала очень сонно, то есть ровно и тихо. И продолжение этой истории наверняка случилось уже там, за пределами жестокой яви, в Оксанкиных хохлацких снах. Может, и впрямь сложилось у них там чего путное, у Гали этой с коромыслом да у вертлявого Иванки, кто ж теперь разберет… Женя долго еще сидела так, примостившись на краю дивана, смотрела на спящую девушку, наблюдая, как расправляется во сне ее кукольное красивое личико, как розовеют полуоткрытые пухлые губы, как загибаются вверх освободившиеся от тяжких слез ресницы, как сонный нежный румянец расплывается по ее гладким фарфоровым щечкам. Хороша, черт. Жалко девчонку. И впрямь пропадет она здесь ни за грош, ни за копейку, ни за украинскую гривну… Тихо встав с дивана, Женя вздохнула еще раз, подоткнула одеяло ей под ноги. И тут же вздрогнула от разлившегося по комнате громкого телефонного звонка. Бросив тревожный взгляд на спящую Оксанку, она тихой пантерой подскочила к аппарату, прошипела в трубку досадливо:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю