Текст книги "Кремлёвские козлы. Исповедь любовницы Сталина"

Автор книги: Вера Давыдова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

КОСТЯК ВЛАСТИ

Вскоре мне были предложены гастроли в Ленинграде, Киеве и Одессе.

Сталин спросил по телефону:

– В каких городах будут проходить гастроли? – и, услышав мой ответ, добавил: —Товарищи согласились с моим предложением: Барсова и Норцов поедут в Ленинград, а вы – в Киев и Одессу. Не волнуйтесь, партнера вам найдем.

А я так хотела съездить в Ленинград, встретиться с друзьями, сходить на могилу родителей…

Двухнедельные гастроли пролетели быстро. Концерты имели большой успех. На вокзале в Москве меня встретил Кузяев:

– Товарищ Давыдова, сегодня вы отдыхайте. Продукты уже у вас дома.

– Откуда у вас ключи? – наивно спросила я.

Кузяев только усмехнулся:

– Завтра машина будет ждать вас в четырнадцать ноль-ноль.

Едва я приехала в Кунцево, Сталин мне сказал;

– Больше не разрешу вам уезжать так надолго. Надо использовать также и других артистов. Их много, как тараканов. Товарищи из секретариата, заботясь о моем здоровье, уложили мне в постель горничную с большим бюстом. Попробовал и послал ее к черту.

– Товарищ Сталин, зачем вы говорите мне об этом?! Мне не нужны подробности…

– Верочка, когда я не занят, то думаю только о вас. – Затем, умоляюще, добавил: – Прошу тебя, будь только моей. Когда я вижу тебя, у меня душа горит. Конечно, я злой, вспыльчивый, упрямый и никогда не изменюсь. Но ты, ты не должна спать с Мчедлидзе! Он покупает себе проституток на вокзале. Я покажу тебе пикантные фотографии и…

– Прошу вас, не напоминайте мне о муже, – прервала я. – Это – мучительно!

Сталин ничего не ответил и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

В этот же вечер в Кунцево приехали Буденный, Каганович, Калинин, Ежов, Маленков, Гамарник, Микоян, Орджоникидзе. Костяк руководства в основном не менялся. Наблюдая окружение Сталина, я поняла, что не только он решал и направлял ход дел в стране – как политических, так и хозяйственных.

Очень плохое впечатление на меня произвел Ежов. Карликового роста и лицо, как у наемного убийцы.

Калинин был довольно замкнут, близорук и от этого скован в движениях. Казалось, что на глазах у него по бельму. Несмотря на очень пожилой возраст, он любил молодых балерин.

Гости рассыпались в комплиментах, но мне вовсе не хотелось исполнять роль фаворитки Сталина.

Больше всех пил Ежов. Неожиданно, уже пьяный, он оглушительно крикнул:

– Верочка, поедем со мной, глазом не успеете моргнуть, как окажетесь дома!

Сталин, посмотрев на него искоса, усмехнулся и сказал:

– Николай Иванович, не беспокойтесь, общими усилиями постараемся организовать транспорт для нашей уважаемой гостьи. Не бойтесь, она пешком не пойдет.

Карлик мгновенно отрезвел, понял, что позволил себе лишнее. Все смотрели на меня похотливыми глазами: догадывались о наших интимных отношениях и завидовали Сталину, принимая во внимание его возраст.

Прием закончился в пять утра. Когда все вышли, Иосиф Виссарионович шепнул мне:

– Надо будет нам встретиться в другом месте.

– Можно мне не принимать участия в ваших приемах? – спросила я.

Сталин, подмигнув, ответил:

– Вы правы, Верочка, сменим тактику. На наши официальные приемы дважды в месяц начнем приглашать артисток, спортсменок, женщин-директоров фабрик, и народные комиссары перестанут раздевать вас глазами. Будь их воля, эти канальи изнасиловали бы вас прямо на полу этой комнаты, в которую приходят жрать и пить. Этих бестий надо держать в ежовых рукавицах.

РЕЗИДЕНЦИЯ В СОЧИ

Через день, с репетиции, меня вызвали в партком театра, где неизвестные люди подробно расспрашивали меня о моих родных, о жизни. Интересовались моими друзьями и просили у меня «на всякий случай» их адреса и телефоны. То же самое я вынуждена была повторить в ГПУ. Меня продолжали проверять.

Перед окончанием сезона в театре Сталин позвонил и, не поздоровавшись, сообщил:

– Вам принесут билеты на скорый поезд.

– Иосиф Виссарионович, мне надо собраться, договориться о концертах.

– Сколько концертов хотите дать в Сочи, Сухуми и Тбилиси?

– Два… или три, – неуверенно ответила я.

– Считайте этот вопрос решенным. Успехов!

Через час ко мне пришла сотрудница, занимающаяся организацией концертов. Я подписала контракт на шесть сольных концертов.

Вечером Кузяев привез мне запечатанный конверт и сказал: «Приеду за сорок пять минут до отхода поезда. Возьмите с собой только самое необходимое». В конверте, кроме билетов, оказалась большая сумма денег.

День прошел быстро. Пришел Норцов с букетом цветов. Увидев мои чемоданы, поинтересовался, куда я еду: «Верочка, дорогая, вы должны отдохнуть. Я приеду в Сочи на неделю и попробую вас там отыскать. Жаль, неизвестно, где вы остановитесь». Распрощались мы очень тепло.

Я заняла двухместное купе в международном вагоне. Шофер внес элегантные чемоданы: «Товарищ Давыдова, эти чемоданы – ваши. Я с врачом еду в соседнем купе. Не стесняйтесь, вызывайте в любое время – я за это деньги получаю. В ресторане все оплачено, заказывайте, что угодно. Специально для вас есть икра, лососина и прекрасное мясо».

Прежде всего я заинтересовалась, как и каждая женщина, содержанием чемоданов. Что в них? Льняные блузки, летние платья, плащ, юбка, туфли, американское белье, французские костюмы, духи, маникюрный набор – действительно, все, о чем можно мечтать! И все было точно моего размера.

Через день приехали в Сочи. Кузяев привез меня на очень красивую государственную дачу: «Этот дом полностью в вашем распоряжении, – и добавил: – На всякий случай оставлю вам свой телефон».

Подошла высокая, костлявая женщина лет пятидесяти: «Меня зовут Полина Сергеевна. Если вы не очень устали, покажу вам дом».

На первом этаже располагались гостиная, столовая, кухня, концертный зал, ванная комната, бильярдная и бассейн. На втором этаже – спальня, кабинет, вторая ванная комната и уборная.

Горничная сказала: «У нас нет меню, за день заказывайте все, что хотите. У нас есть сад с фонтаном, качалки, гамаки, кресла на колесиках. Из сада лифтом спуститесь на пляж, который очень чист и хорошо оборудован. Концертный зал с прекрасной акустикой, сегодня из Москвы привезли рояль. Большая библиотека, около 60 тысяч книг. Если вам будет нужен врач, только прикажите». Я поблагодарила Полину Сергеевну. «Чувствуйте себя как дома, – добавила она, – ваши чемоданы уже наверху, вещи выглажены и развешаны в шкафу в вашей комнате. Завтра в семь к вам приедет массажистка, а в восемь – маникюрша».

Все блестело на этой даче. Во всех комнатах стояли цветы. Я никогда не видела такой большой ванной. В спальне на сервировочном столике были приготовлены черешня, абрикосы, сливы, гранаты, соки и чудное вино. Я была в восторге! Мне казалось, что счастье ждет меня: стоит отворить двери этого дома – и оно прилетит вместе с шумом листьев и ветром.

Я долго бродила по пустынному пляжу, собирая ракушки и разноцветные камешки, обкатанные морем, солнцем и временем, загорала и купалась.

Вечер провела в концертном зале. Инструмент и акустика были бесподобны: голос звучал полно, было впечатление, что я пою в Колонном зале. Пролистала пару книг.

В полночь меня разбудил телефонный звонок. Голос Сталина:

– Вера Александровна, хорошо отдыхаете? Не скучаете?

– Иосиф Виссарионович, не скучаю, тут великолепно! Покинула пыльную, душную Москву и оказалась в раю, это– сказка из «Тысячи и одной ночи».

– Я рад. Скоро увидимся.

СОЛДАТ ТОЛКИН

В этот день было пасмурно, потом пошел дождь. Я побежала домой. В гостиной увидела Сталина. Он был в белоснежном летнем костюме. Лицо было землистым, синяки под глазами выдавали крайнюю усталость.

– Верочка, вы прекрасно выглядите! Кавказ и Крым подарили вам свежесть и красоту.

– Спасибо за комплимент, Иосиф Виссарионович… Но зачем вы прислали мне так много денег? Деньги еще не все…

– Зачем встречаете идиотскими вопросами?! – прервал он меня. – Я немного отдохну, а после обеда пойдем к морю.

В саду я заметила каких-то людей в гражданском. Сталин вызвал начальника охраны Палкера – огромного мужчину – и сказал: «Сколько раз повторять, что ваша работа требует такта, конспирации. Вспомните нашу революционную и суровую молодость».

В конце дня море было спокойным. Я лежала в купальнике на теплом песке пляжа. Тишина и блеск моря разнеживали.

Иосиф Виссарионович пошел к воде, боязливо окунулся, вытерся, переоделся и прилег рядом в шезлонг: «Вера Александровна, для персонала вы – моя кузина со стороны отца. Я уверен, что никто ни о чем не будет спрашивать, но лучше не выдавать нашей тайны. Время от времени будем ездить на другие дачи. После концертов не оставайтесь в гостиницах и не ходите пешком, машина с шофером всегда в вашем распоряжении». Сталин закурил трубку и после нескольких затяжек продолжал: «Норцов поехал на гастроли в Сибирь и па Дальний Восток. Молодым полезно иногда проветриться». Он усмехнулся и пошел к себе.

Я его увидела только на следующее утро за вторым завтраком. После еды он сказал: «Я лег вчера, как всегда, очень поздно. Всегда перед сном читаю. Нам скоро предстоит большая работа, в январе будет XVII съезд партии, перед нами – большие задачи».

Мы долго гуляли у моря. Сталин прервал молчание: «У меня было трудное детство. Мой отец был ремесленник. Много пил, как и все рабочие. Меня не любил и часто бил меня и мать. В девять лет меня отдали в церковно-приходскую школу в Гори. Через шесть лет я поступил в православную духовную семинарию. Меня выгнали, и я не закончил курса».

Почему выгнали, он мне не сказал. Я боялась произнести слово, так как Иосиф Виссарионович впервые говорил мне о себе. Помолчав, он продолжил: «В семинарию принимали только детей богатых. Для меня до сих пор тайна, с чьей помощью я попал туда. Моя мать хотела сделать из меня священника. Она считала, что духовное звание обеспечит мне спокойную жизнь и достаток…»

В этот момент мы заметили едва видимую тень спрятавшегося охранника. Сталин мгновенно выхватил из кармана револьвер (вероятно, тот, из которого застрелил свою жену Надежду Аллилуеву). Молодой, лет двадцати, парень вышел из укрытия.

– Фамилия, сукин сын! Какое отделение?

– Товарищ Сталин, я получил приказ охранять вас от внутренних и внешних врагов! Ягода лично мне доверил такую честь, – отрапортовал солдат, стоя по стойке «смирно».

Сталин достал из кармана свисток. Примчался комендант.

– Заберите отсюда этого идиота, – сказал ему Сталин. – Последний раз говорю: если еще раз замечу за собой слежку – убью на месте!

– Товарищ Сталин, простите, ваши указания будут выполнены, – униженно отвечал комендант.

– Прогоните отсюда этого дебила! Не хочу больше ничего слушать!

Все еще взбешенный, повернулся ко мне:

– Вера Александровна, не обращайте на меня внимания, идите купаться.

Я послушно ушла. После купания, когда мы встретились, он сказал:

– Я сдержал свое слово: привез вам американские противозачаточные таблетки. Но не давайте их никому, женщины в нашей стране должны рожать. Необходимо, чтобы у нас возросла численность населения, – и без малейшего перехода добавил: – Верочка, вы сегодня будете хозяйкой дома. Мы пригласили на ужин наших товарищей. Вы всех знаете.

– Что мне надеть, Иосиф Виссарионович? – я принесла показать черное и синее платья и два английских костюма. Довольный тем, что прошу у него совета, усмехнулся и сказал:

– Наденьте черное, оно вам очень к лицу.

Гости здоровались со мной, как со старой знакомой. Специально, чтобы подчеркнуть маленький рост Ежова, Сталин посадил его около меня. Он всегда использовал в своих интересах слабости и особенно физические недостатки своих компаньонов.

– Товарищи Каменев и Зиновьев снова начинают путаться у нас под ногами, – сказал Маленков после второго блюда.

– Объясните, в чем дело? – осторожно спросил Сталин.

– Эти цепные псы организуют новую оппозицию.

– Мы им скоро покажем оппозицию… – сухо заметил Киров. – Они поймут наконец, что такое настоящие большевики.

– Не вижу смысла ждать, – процедил сквозь зубы Ежов. – Я буду самым счастливым человеком, когда собственноручно вырву язык Бухарину. Он слишком много говорит, вообразил себя миротворцем, великим теоретиком марксизма, но его речи – это просто обычная болтовня…

Хитрый и коварный Сталин смотрел, слушал и запоминал. Ведь эти бесконечные обеды и ужины он специально организовывал, чтобы у его соратников развязались языки.

– Да, – сказал он, – эти люди не меняются. – Все, как по приказу, повернулись к нему, и он продолжал: – Оппортунист – это двуликий Янус. Еврей Троцкий чернит нашу страну, большевистскую партию, товарища Ленина и рабочий класс! Его надо как можно быстрее ликвидировать.

Молчание. Никто и никогда не вступал в дискуссию со Сталиным, все знали, что его мнение – закон.

– Вера Александровна, – спокойно обратился ко мне Сталин, – может быть, споете нам? Аккомпаниатор уже ждет в концертном зале.

Я была рада угодить ему и спела несколько арий из классических опер и романсы русских композиторов, которые ему особенно нравились. Маленков подарил мне кофейный сервиз из серебра, инкрустированного платиной. Сталину это не понравилось:

– Георгий Максимилианович, вам не кажется, что такими подарками можно испортить Веру Александровну? Возгордится и перестанет нас навещать.

Ко мне подошел Киров:

– Вера Александровна, приезжайте к нам в Ленинград. Мы вам создадим прекрасные условия.

Сталин нахмурился:

– Сергей Миронович, как говорится, «поезд ушел». Вере Александровне у вас нечего делать. Вы прекрасно знаете, что она работает в Большом театре. И мне кажется, что товарищ Давыдова не может пожаловаться на созданные ей условия.

Я пристально посмотрела на Сталина, и он деликатно помог мне выкрутиться из создавшейся ситуации.

В ту ночь Иосиф Виссарионович вошел ко мне в спальню, воспользовавшись собственным ключом, сел в кресло и закурил трубку:

– Верочка, – начал он, – у меня было много женщин, но ни к кому меня так не тянуло, как к вам. Вначале была только физиология, единственное, чего я хотел – обладать вами… Скажи мне, Верочка, ты меня хоть немного любишь?

Я так была поражена этим признанием, но надо было отвечать:

– Иосиф Виссарионович, если обману – рассердитесь, если скажу правду – не поверите. Только время позволит ответить на ваш вопрос.

Успокоенный, положил голову на мою грудь и уснул. От его храпа дрожали стены. Я снова и снова думала о своей жизни, о будущем: «Этот маленький, голый мужчина, ревнивый и капризный, который спит сейчас со мной в постели – властелин огромной России. А я должна его целовать, ласкать, обнимать…»

Во время завтрака в столовую вошел комендант Палкер:

– Товарищ Сталин, разрешите доложить?

– Слушаю, быстро! (вообще доклады во время еды были запрещены).

В нерешительности Палкер посмотрел на меня.

– Говорите, – приказал Сталин.

– Солдат, которого вы вчера видели, погиб ночью на посту…

Я вскрикнула.

Сталин на секунду перестал жевать и невозмутимо приказал:

– Пошлите телеграмму с соболезнованиями его семье. Солдата Толкина, посмертно, представьте к награде. Его биографию опубликуйте в газетах.

ЛУБЯНКА

Полина Сергеевна радостно сообщила: «Для вас приготовлен катер, можете совершить морскую прогулку».

В следующую субботу Сталину захотелось покататься. Экипаж работал молча. Море было ласковым, белоснежные чайки летели следом. В каюте был приготовлен завтрак: фрукты, вино, лососина, икра, холодное мясо и мороженое. Мы с аппетитом поели.

Солнце светило в иллюминатор, и я попросила Иосифа Виссарионовича задернуть шторы. Он прошипел со злостью: «Я вам что, слуга? Зачем задергивать шторы? Боитесь рыб? Они вас не сглазят!»

Я забыла, что перестала быть человеком, забыла, что он – мой господин, бог и властелин. Подошла к нему и обняла. Сталин смягчился и перестал сердиться.

Вечером этого же дня мы выбрались на автомобильную прогулку. Я сидела й машине рядом с Иосифом Виссарионовичем, впереди с шофером сидел охранник. Ежов, Жданов, Орджоникидзе и охранник ехали следом за нами в другом автомобиле. Кроме этого, наш кортеж сопровождали вооруженные офицеры на мотоциклах.

Мы ехали в сторону Тбилиси. Сталин весело рассказывал анекдоты. Километров через двадцать неожиданно раздались выстрелы. Одна из пуль попала шоферу в переносицу. Его лицо было залито кровью. Он чудом сумел остановить машину, все стекла которой были выбиты. Трясущийся и бледный Ежов тут же соединился с Комитетом партии и руководящими органами. Тревога была объявлена мгновенно. Вся армия в Грузии была поставлена на ноги. Дрожащего Сталина быстро увезли в безопасное место.

Я вернулась на дачу, где меня уже ждали следователи Военного трибунала и ГПУ. Меня сразу же допросили и приказали:

– Гражданка Давыдова, вы едете с нами в Москву.

– Это приказ?

– Все, что мы делаем, согласовано с товарищем Сталиным. Мы должны допросить вас. По дороге в больницу шофер скончался. Бандиты на свободе, а вы теперь – единственный свидетель этого трагического происшествия. Ваш багаж пришлют позднее.

– Я могу, по крайней мере, принять душ и переодеться?

Присутствующие посмотрели на часы, а один военный, явно очень нервничая, с угрозой сказал:

– Давыдова, прекратите задавать вопросы, хватит дискуссий! Садитесь в машину, поезд – через сорок минут.

Мне не дали даже попрощаться с Полиной и персоналом. Возвращение в Москву нельзя было назвать комфортабельным путешествием. В купе со мной находились трое мужчин, которые беспрерывно курили. Ни на секунду я не оставалась одна, меня провожали даже в уборную.

В Москве наш вагон тут же окружила цепь солдат и гражданской охраны. Маленков сухо поинтересовался моим здоровьем. У меня не было желания отвечать ему. Я чувствовала, что меня подозревают, и ни капли ему не доверяла. Я нервничала, боясь ареста, насилия и пыток…

С вокзала меня привезли прямо на Лубянку. Допрос проводили Ягода, Агранов, Ежов, Вышинский. Заместитель генерального прокурора попросил меня объяснить причину моего перевода из Ленинграда в Москву. Я сказала, что это было решение Наркомата культуры, Большого театра и членов Верховного Совета.

Вышинский возбужденно сказал:

– Вера Александровна, вы – единственный свидетель покушения на жизнь товарища Сталина. Мы должны разобраться во всей этой истории.

Затянувшись папиросой, Ягода добавил:

– Во время нашей первой встречи, гражданка Давыдова, вы отказались информировать нас о ваших встречах с товарищем Сталиным. Может быть, сегодня расскажете о них? Ситуация, скажем так, самая удобная.

– Я и впредь отказываюсь отвечать на вопросы, не имеющие отношения к делу!

Разозленный Ягода просипел:

– Ты, сука гулящая, ты теперь в наших руках. Товарищ Сталин далеко! Он не занимается делами ГПУ и прокуратуры. Выбирай: или ты отвечаешь на наши вопросы, или мы освежим твою память в холодной и сырой камере, полной голодных крыс!

Я задрожала… Какой же кипучей ненавистью к Сталину был полон этот человек, стоящий у власти!

Ежов и Маленков хранили ледяное молчание, ожидая результатов этого разговора. Не знали, на чью сторону встать… Вышинский саркастически улыбался. Остальные тоже молчали. Ягода разошелся вовсю, чувствуя свое превосходство.

Я спросила, чего же они от меня ждут?

– Скажи, кто дал тебе задание организовать покушение на жизнь товарища Сталина?

– Когда это мы перешли на ты? Или я – уже преступница?

– Давыдова, перестань паясничать и разыгрывать из себя героиню, тоже мне, Жанна Д’Арк!

Я потеряла сознание…

Пришла в себя в тюремной больнице. Через пять дней снова была вызвана на допрос. На этот раз он проходил совершенно иначе. Ягода вел себя прилично, можно сказать, воспитанно. Я уж и не знала, чему верить, ведь и раньше знала о его подлости и хитрости.

Почти отцовским тоном прокурор Андрей Вышинский предложил мне откровенно признаться во всем. С патетикой начинающего актера воскликнул:

– Вера Александровна! Вы должны понять, что ваша артистическая карьера навсегда погублена! Дорогой соловей, ваша песенка спета! Товарищ Сталин не хочет больше вас видеть… – и добавил после многозначительной паузы: – Сегодня утром он подписал ордер на ваш арест. После суда вас расстреляют. Но, возможно, суд облегчит наказание. В таком случае вас сошлют в Сибирь вместе с уголовниками. Убийцы любят красивых женщин… В день прибытия в лагерь ваша судьба будет решена. Вас изнасилуют на грязном и заплеванном полу, ваша красота быстро исчезнет, зубы и волосы выпадут, будете унижаться из-за каждого куска хлеба…

– Довольно! Довольно! – крикнула я. – Я вам не игрушка! Вы прекрасно знаете, что я не имею никакого отношения к покушению на жизнь товарища Сталина. И не надо мне грозить! – Я чувствовала, что они разыгрывают комедию. Из обвиняемой я превратилась в обвинительницу. – Кто позволил вам это гнусное дознание? Вы что, с ума сошли?! Наверное, забыли, кто я? Иосиф Виссарионович никогда не отдаст меня в ваши лапы! Я его знаю лучше, чем вы! Подождите, придет время – рассчитаемся! Вы мне за все ответите! – и, не давая им времени прийти в себя, добавила: – Сейчас же отвезите меня домой!

Вышинский с деланной улыбкой сказал:

– Мы гордимся вами, Вера Александровна! Вы выдержали одно из самых трудных испытаний, которому можно подвергнуть человека. Вы великолепно выдержали его. Еще раз, извините нас! Вы должны понять, что мы не могли поступить иначе, выполняя наш долг.

Он хотел поцеловать мне руку, но я вырвала ее.

Ягода нажал кнопку – и тут же появился секретарь с мускулатурой боксера:

– Отвезите гражданку Давыдову домой на нашей служебной машине, – приказал, потом подошел ко мне с протянутой рукой:

– Надеюсь, мы останемся добрыми друзьями?

– Ягода, вы мерзкий, отвратительный человек! Я не хочу с вами разговаривать!

– У меня хорошая память, берегитесь: я не прощаю неуважения даже красивым женщинам…

Я вернулась домой и не узнала своей квартиры. Все было перевернуто вверх дном. Я была вынуждена вызвать рабочих, чтобы вставить новые замки, отремонтировать двери, сменить электропроводку и даже отремонтировать мебель.

От отпуска остался месяц, и я поехала в Поленово, на Оку. Лето пролетело быстро, надо было возвращаться в Москву. Мне было грустно…