Текст книги "И здесь граница"

Автор книги: Вениамин Росин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Следопыт Алексей Сапегин

Вместо предисловия

Говоря откровенно, мне здорово повезло: в одном из пограничных отрядов западной границы познакомился с Алексеем Ивановичем Сапегиным – отважным следопытом, который, что называется, бывал на коне и под конем, попробовал и горького, и горячего…

Совместные поездки по заставам, долгие беседы сдружили нас, он раскрылся, как человек и как воспитатель, наставник, умело передающий молодым воинам свой богатейший опыт борьбы со шпионами и диверсантами.

Интересную, насыщенную событиями жизнь прожил этот заслуженный пограничник, кавалер многих орденов, медалей, знаков воинской доблести.

Перед тобой, читатель, небольшая повесть о нем.

Служу на границе

Застенчивая улыбка пробегает по сухощавому лицу прапорщика Сапегина, он пожимает плечами. Рассказать о себе? Пожалуйста. Только ничего особо примечательного нет в его жизни. Родом он с Рязанщины, из села Казачье. Еще не исполнилось и восемнадцати, как надел военную форму. Да и мог ли усидеть дома, когда фашисты напали на Родину? Рвался на фронт, в действующую армию, где уже второй год находился его отец, да вышло иначе. Назначили в пограничные войска.

Откровенно говоря, это не совсем обрадовало (тыл, мол!), а как прибыл на заставу, то понял, что ошибся, здорово ошибся. По существу, здесь тоже шла война, только война тайная, война невидимая, война разведок… Так с сорок второго и породнился с границей… А насчет каких-то особых случаев и невероятных приключений, то их вроде бы и не было.

– Нет, не было, – уже более решительно повторил Алексей Иванович. – Обнаружишь нарушителя, преследуешь… Задержишь… Вот, пожалуй, и все. Ничего особенного. – Он закуривает и прохаживается по комнате. Выше среднего роста, с широко развернутыми плечами, стройный и подтянутый.

– Я слышал, вы охотник? – говорю, чтобы как-то нарушить затянувшееся молчание.

Алексей Иванович кивает головой:

– Да, немного есть. Охотник и рыболов.

Он заметно оживляется и с увлечением начинает рассказывать, как чудесно посидеть часок-другой с удочкой на берегу реки, терпеливо ожидая, когда доверчивая рыбешка польстится на червяка… Не без гордости показывает свою отменного боя тульскую двустволку, с которой любит побродить по лесу. Именно побродить, понаблюдать скрытую от посторонних глаз жизнь лесных обитателей. Слиться с природой. Увидеть нежную, неповторимую просинь раннего утра, когда тают в низинах розовые облачка тумана и в бесчисленных каплях росы искрится солнце. Затаив дыхание, дрожа от восторга, подследить, как в валежнике возится юркий поползень, как паучок забрасывает паутину на вершину ярко-зеленой елочки и терпеливо дожидается своей добычи. Послушать негромкое, булькающее, напоминающее журчание ручейка, воркование горлинки…

Алексей Иванович с мечтательной улыбкой вспоминает, как ранней осенью шел он с ружьем по опушке леса. Деревья отливали багрянцем, и чуть ли не вокруг каждого дружная семейка грибов.

Откуда ни возьмись – косой. Прижался к росистой траве, положив уши на спину. Сапегин ударил в ладоши. Улепетывай, дескать. И весело подмигнул вслед мелькающему в кустарнике коротенькому светлому хвостику.

В тот день вернулся он с пустым ягдташем. И дома за ужином пришлось дважды с мельчайшими подробностями рассказать дочке про зайчишку. И даже жена, Раиса Петровна, отложив в сторону студенческие тетради (она преподавала тогда в педучилище), слушала эту историю.

…Поговорив о преимуществах ловли на поплавковую удочку перед спиннингом, мы незаметно перешли на пограничную службу.

Сапегин задумчиво трет высокий лоб. Голубые, чистые глаза смотрят куда-то вдаль. Светлые, выгоревшие на солнце брови нахмурены.

Граница, граница… Это короткое, но емкое слово подтягивает, заставляет быть строже, требовательней к себе, своим поступкам, поведению. Слово это звучит тревожно, волнующе. В нем будто слышится шелест камыша, крадущиеся настороженные шаги, таинственные тени…

Граница Советского Союза тянется по лесам, по горам, равнинам, рекам. Пограничники слышат неумолчный шум дальневосточной тайги, грозный рокот Тихого океана, видят раскаленные барханы выжженной солнцем пустыни и холодные заснеженные вершины Памира. Они несут службу в болотах и лесах Карелии, на боевых кораблях…

Безлюдье на границе, кажущийся покой, тишина. Но тишина тут хрупкая, коварная. Здесь государственный рубеж советской земли. А рядом, в двух шагах, сопредельное государство. Чужая земля, чужое небо, другие обычаи и порядки… За спиной же Россия, Москва, родные, близкие, друзья, край, где ты родился, жил.

На пограничной заставе не совсем так, как в обычной войсковой части. Поутру горнист не играет общего подъема. Одни солдаты ложатся спать, когда на востоке загорается солнце, другие встают, умываются, когда на небо выползает луна.

Жизнь на заставе не замирает ни на минуту, как не останавливается кровь в человеческих жилах. Служба длится все двадцать четыре часа – в будни и в праздники, днем и ночью, в жару и в дождь, туман и снежную метель. И поэтому кто-то отдыхает, кто-то готовится в наряд.

Ровно в двадцать часов весь личный состав выстраивается для боевого расчета. Объявляется суточный наряд. Выделяется оперативная, так называемая тревожная, группа… Строго и торжественно звучит голос начальника заставы: «Приказываю выступить на охрану государственной границы Союза Советских Социалистических Республик! Всех лиц, нарушивших или пытающихся нарушить…» И солдаты, серьезные, сосредоточенные, взяв оружие и снаряжение, идут на боевое дежурство. Так их отцы и деды шли в разведку на фронте.

Медленно разматывается клубок воспоминаний. Преследования. Перестрелки. Ночные и дневные тревоги. Беспокойная, полная опасностей жизнь пограничника.

Ведь это только сказать легко: задержал, доставил на заставу. За каждым из таких эпизодов (зачастую связанных со смертельным риском) стоит огромный труд, умение, мужество… А на боевом счету ветерана свыше семидесяти задержанных им нарушителей.

«Семьдесят нарушителей!» Услышав это, я мысленно ахнул. Чтобы построить, скажем, мост, необходимы большие средства, усилия сотен и сотен людей самой высокой квалификации, месяцы, если не годы работы. А взорвать этот мост могут два-три диверсанта. Так сколько же все эти семьдесят пробирающихся к нам врагов могли принести беды?

Могли бы, не встань на их пути отважный следопыт, коммунист Алексей Сапегин и его товарищи.

Родная застава

Службу начал я проводником розыскной собаки на одной из отдаленных застав южной границы. Конечно, может показаться странным: к чему сейчас, в век совершенной техники (раздаются иной раз и такие голоса), какие-то там собаки?

Ничего не скажешь, на границе произошла техническая революция. Давным-давно появились локаторы, приборы ночного видения, современнейшие средства связи, вертолеты… Все это так. Но не придумали еще такую машину, да и вряд ли придумают, чтобы нарушителя по следу искала. Так что без овчарок никак не обойтись. Правда, говорят, какой-то башковитый изобретатель задумал сконструировать машину-следопыта на полупроводниках. Задумал, помозговал, прикинул и сам же отказался от своей идеи. Потому что эта «электронная», что ли, ищейка по габаритам мало чем уступала огромному самосвалу.

Оглядываясь на пройденный путь, хочу сказать тем допризывникам, что собираются служить в погранвойсках: не легко и не просто, ребята, работать со служебной собакой. Инструктор – не цирковой дрессировщик, обучивший своего пуделя ходить на передних лапах или вскакивать на спину бегущего по арене пони. Инструктор – в первую очередь пограничник, следопыт, часовой, не сочтите мои слова высокопарными, неусыпный часовой Родины.

Надо знать назубок всевозможные уловки, ухищренные способы и хитроумнейшие приспособления, используемые нарушителями. А они чего только ни выдумывают, чтобы сбить пограничников с толку. Так что наблюдательность – ценнейшее для нас с вами качество. Само по себе такое умение ни у кого не появляется, в магазине его не купишь и в каптерке вместе с зеленой фуражкой не выдадут. Нужно настойчиво учиться видеть и слышать, тренировать свою зрительную память. Дается же это лишь старанием и настойчивостью.

Часто ли кто обращает внимание, сколько вазонов на подоконнике в классном помещении школы или техникума? А какого цвета стены в учительской? Сколько пуговиц на куртке у товарища?..

Правда же, трудно ответить на эти, совсем простые вопросы. Оно и неудивительно: мало у кого развита наблюдательность, как в свое время не была развита и у меня.

Помню, как собирался впервые в жизни в наряд. Все представлялось радужным и героическим. Я, храбрый пограничник, сижу в засаде. Ночь. Кромешная тьма. Только одиночные звезды перемигиваются в небе. И неожиданно – шорох, треск, смутные тени… Кто в юные годы не мечтает о жарких схватках с агентами иностранных разведок, погонях, приключениях? Кто не мечтает отличиться, задержав лазутчика с шифрами, бесшумным пистолетом, стреляющими авторучками, средствами тайнописи… А там уже, само собой, и награда, и отпуск в родные края. В полной форме, при всех регалиях и знаках солдатской доблести неторопливо шагаешь по улице, где тебя помнят несмышленым мальчонкой. А рядом – сияющие от гордости родные, Вот, дескать, какой у нас орел!

На самом деле получилось иначе. Теперь самому смешно вспоминать, как проваливался в каждую яму, наталкивался на каждую низкую ветку, настораживался по пустякам. Березняк, днем такой ясный и приветливый, в темноте казался таинственным и враждебным. За каждым кустом чудился вооруженный до зубов нарушитель, чуть что, за автомат хватался.

Не умел я поначалу разбираться в ночных звуках, загадочных шорохах и шелесте. Не знал, как шуршит в опавшей листве неутомимый ежишка, вздрагивал, когда скрипнет дерево или упадет сухой сучок…

Начальники и командиры терпеливо учили меня азбуке следопытства. Вот, тяжело хлопая крыльями, взлетела куропатка. Почему? Обычно куропатки ночью не летают. Выходит, кто-то потревожил ее. Человек? Зверь?..

Из кустов на лужайку, похрюкивая, протрусил дикий кабан. Почему так? Если ночью, то ничего необычного, настораживающего в том нет. Днем же, это надо твердо помнить, дикие кабаны выходят на открытое место, только испугавшись чего-то…

Тихо в лесу, спокойно. И вдруг над кустами появился выводок фазанов. Вспорхнул и перенесся на другую сторону поляны. Можешь не сомневаться: птицы испугались человека. От зверя фазаны отлетают поодиночке, да к тому же недалеко.

Сорока, увидев человека в лесу, кричит. Коростель, наоборот, умолкает. Так же умолкают при появлении человека и лягушки… Таких примеров можно привести немало.

Следы много объясняют тому, кто умеет их читать. Они скажут, каков нарушитель ростом, стар он или молод, бежал он либо шел шагом, налегке или с грузок…

Как-то, помню, читал я в журнале «Пограничник» про одного пастуха. Завидной наблюдательности был этот старик. Остановился он со своей отарой у ручья.

И безошибочно определил, что тут до него побывал человек высокого роста, конь у него вороной и хромой на одну ногу.

Эти свои выводы пастух обосновал так: на земле отпечаток левого переднего копыта менее отчетлив, чем остальные. Следовательно, конь хромает, осторожно ставит больную ногу. У дерева всадник соскочил с коня. Широкие шаги и отпечатки обуви говорили, что ростом он не обижен. Конь терся боком о дерево, остались шерстинки, по ним он определил вороную масть…

Много примеров искусного чтения следов дает опыт пограничной службы. Вспоминается один любопытный случай, про который рассказывал майор из управления погранокруга… Было это в Карелии, где он служил до перевода в наши края. Пограничники Давыдов и Харламов находились в дозоре. У болота заметили следы матерого медведя. Давыдов опустился на корточки и принялся внимательно изучать их.

Самонадеянный по молодости лет Харламов пожал плечами. «Да что тут, – говорит, – смотреть и сомневаться? И слепому видно, что медведь протопал…»

Но Давыдов не спешил с выводами. У него было ценнейшее для чекиста качество – повышенное чувство ответственности. Если возникало пусть даже малейшее подозрение, не успокоится, пока все тщательно не проверит. Да и опыта побольше, чем у Харламова, только-только начавшего свою службу.

«Посмотри-ка на отпечатки лап, – сказал он товарищу. – Ступня длинная, медведь, очевидно, здоровенный, тяжелый и на мягкой, как здесь вот, почве должен оставлять глубокие отпечатки. Так? Так. А тут что?» – «Ну, мелкие, – неохотно согласился Харламов». – «То-то и оно… Но это еще не все. У медведя, сам знаешь, задние лапы длиннее передних, а у этого следы всех лап одинаковые, и не видно отпечатков когтей. Нет, брат, не медведь это прошел…»

Харламов бледнел и краснел, а возразить нечего было. Кинулись они по следам и вскоре в лесочке задержали нарушителя. Не помогла хитрецу и пройдохе маскировка под медведя.

Стать хорошим следопытом, говоря прямо и откровенно, совсем не просто, нужно серьезно потрудиться. Ведь без труда, как говорится, не выловишь и рыбку из пруда. Будущим пограничникам порекомендую своеобразную игру-упражнение, развивающее наблюдательность. Пусть кто-нибудь разложит на столе с десяток разных предметов: авторучку, тетрадь, часы, катушку ниток, карандаш… Три-четыре секунды смотри на них, потом отвернись и расскажи, сколько всего предметов, где, что и как лежит.

И пусть вначале будешь ошибаться, путать, но со временем непременно появятся навыки следопыта.

Должен сказать, что служба на границе интересная, боевая. Суровая жизнь, трудности сближают солдат и командиров. Тут совсем не обязательно съесть с человеком пуд соли, чтобы узнать, каков он по натуре, что собой представляет. Выпадет тяжелое испытание, и каждый виден словно на ладони.

Вот хотя бы расскажу про моего товарища Ваню Мельничука. Как-то, еще в начале моей службы, шли мы с ним едва заметной горной тропой. Глухая, темная ночь. Сквозь низкие тучи едва пробивался слабый свет луны. Где-то далеко внизу глухо шумел поток. Маленький и незаметный летом, он каждую весну широко разливался, становился вдесятеро шире.

И случилось так, что я поскользнулся на влажной, еще не просохшей после дождя земле. Поскользнулся и покатился вниз. Гибель была неминуема. Но мне повезло: падая, успел ухватиться за выступ. И вот представьте мое положение: я висел над пропастью, зная, что самому мне никак не выбраться. Еще минута, другая – пальцы ослабнут, и я с огромной высоты свалюсь на острые камни. И тут мне стало до того страшно, что никакими словами не передать.

Говорят, что перед смертью человек, словно на экране в кинотеатре, видит всю свою жизнь, с первого и до последнего дня. Не знаю, у кого как, но я ни о чем тогда не думал, ничего перед глазами у меня не пробегало, досадно только было так глупо погибать.

Но не прошло и нескольких мгновений, как я почувствовал, что кто-то, тяжело дыша, тянет меня вверх. Оказывается, Мельничук – вот же молодчина! – не растерялся, ухватился одной рукой за куст в расщелине и помог мне выбраться…

Нет, на нашей заставе служили не какие-то особенные, исключительные люди. Самая обыкновенная линейная застава. Но для меня она была самой лучшей. Не просто основное подразделение войск, несущее охрану определенного участка границы, как сухо и лаконично сказано в Наставлении, а что-то свое, родное и очень близкое… Тут мой дом, и моя семья.

Приятно было и в сушилке, этом извечном «солдатском клубе», где, усевшись в кружок, вели мы задушевные беседы. Пышет жаром широкая печь. Потрескивают смолистые поленья. Раскаленная докрасна дверца, казалось, дышит: по ее поверхности то и дело пробегают едва заметные тени. Пахнет дымком, кожей, ружейным маслом… Привычный запах казармы. Запах дома… Нравился и посаженный нами фруктовый сад, и увитая диким виноградом беседка, где так хорошо отдыхалось в жаркий летний день…

Обстановка была в те времена на нашей границе (да, видимо, и на других), чего греха таить, довольно напряженная. Редкие сутки проходили спокойно. То «обстановка» на своем участке, то у соседа слева, то у соседа справа.

Тогда-то и довелось мне разыскивать… Однако расскажу все по порядку.

Находка на лесной вырубке

Случилось это в начале августа. Как сейчас помню, предстояли окружные состязания инструкторов службы собак, первые в моей жизни состязания, и, ясное дело, готовился я к ним, как говорится, с трепетом душевным. Был тогда у меня Кубик – широкогрудый темно-серой масти пес. Составил я план тренировки, прихожу к начальнику заставы для утверждения.

Капитан Пугачевский прочитал его и говорит: «Инструктор вы, товарищ Сапегин, старательный, и овчарка у вас хорошая. План составлен, ничего не скажешь, обстоятельный. Только уверен я, что приличного места вам не завоевать».

«Как так? Почему?» – чуть было не выкрикнул я. Сижу и ничего не понимаю. Думал, что похвалит меня капитан, а он вот что пророчит… Впереди полтора месяца, неужели не подготовлюсь как следует?

«А если мы внесем в план небольшие, совсем незначительные изменения, – продолжает капитан и достает из пластмассового стаканчика карандаш, – тогда вашим соперникам придется туговато… Состязания когда начинаются? Двадцатого сентября… Так вот, семнадцатого, восемнадцатого и девятнадцатого никаких занятий с Кубиком. Слышите? Ни-ка-ких! Иначе притупите интерес к поиску, и собака не покажет того, на что способна», – и капитан зачеркнул в плане назначенные на эти числа тренировки по следу и написал своим округлым почерком: «Прогулки, отдых».

Я попытался было что-то возразить, но капитан перебил меня:

«Когда-то я бегал на длинные дистанции. Стайерами называют таких спортсменов. И знаю по себе, как важно хорошо отдохнуть перед соревнованием»,

Я сделал так, как он велел. И что вы думаете? Капитан будто в воду смотрел. Мы с Кубиком завоевали второе место…

Да, о чем это я? Ага, что капитан подправил мой план. Через час после того меня срочно вызвали в канцелярию. Понимал, что вызывают неспроста, прибегаю и привычно так, скороговоркой: «Товарищ капитан, сержант Сапегин по вашему приказанию…»

На стуле посредине канцелярии, низко опустив патлатую голову, сидел молодой, давно не бритый парень. Он бубнил, что любит южную природу и приехал побродить в этих местах. Нет, он понятия не имеет, что гут запретная зона… Документы? Он был бы рад предъявить их, но, к сожалению, не может. Уснул в поезде и кто-то стащил у него пиджак, а там деньги и документы… И пусть товарищ капитан поверит, что никакого дурного намерения у него и в мыслях не было. Да, он не отказывается, имел при себе карту и компас, вон они лежат на столе. Но разве законом запрещается иметь их? Да ему, как туристу, они просто необходимы…

На какое-то мгновение угодливая улыбка исчезла с его лица, в узких темных глазах мелькнула ненависть. Он напоминал собой крысу, загнанную в угол.

Провозившись с ним полчаса, если не больше, капитан убедился, что напрасно теряет время. Истинных мотивов проникновения в приграничье выяснить не удалось. Задержанный твердо стоял на своем.

Когда его увели, начальник заставы поручил мне прочесать участок, где наряд задержал нарушителя.

Вместе с Ваней Мельничуком иду к месту задержания. Тропинка приводит нас в рощу. Где-то стучит дятел, напоминает о себе кукушка… Хорошо здесь. Полежать бы под дубком на траве, подышать лесными ароматами, да только не до того сейчас. Служба.

Крутым косогором спускаемся к лесной вырубке. Она густо заросла кустарником. Где-то здесь прятался нарушитель. Отстегиваю поводок. А ну-ка, Кубик, принимайся за работу!

Пес хорошо знал свои обязанности и старательно обыскивал ямы, кусты, лощины. Уже проверена добрая половина вырубки, а ничего не найдено. Даю собаке отдых.

Родничок, журчащий из-под вывороченного пня, поит нас вкусной прохладной водой.

Мельничук закуривает и язвительно говорит: «Плохо дело, Кубик? Кишка тонка что-то найти…»

Пес, казалось, почувствовал насмешку и так посмотрел на солдата, что у того сразу же исчезло желание подшучивать. Видимо, понимай он собачий язык, го выслушал бы немало неприятных слов в свой адрес.

Наступила неловкая тишина. Мельничук подавленно молчал, я, сдерживая улыбку, чтобы не обидеть его, покусывал травинку. Так прошло несколько минут.

Спрашиваю у товарища, точно ли тут заметили они неизвестного или, может, в другом месте. Уверяет, что не спутал.

Что ж, поищем еще. Ведь не исключено, что задержанный ничего и не прятал. Но в этом надо твердо убедиться.

Снова начинаю прочесывать вырубку. Вижу, что Кубик, пофыркивая, принюхался к кусту калины и просунул голову в середину его. Пятясь, вытянул модный светлый пиджак. Торжествующе приволок его ко мне.

Вдвоем с Мельничуком рассматриваем находку. В одном кармане обнаружили паспорт. С фотографии на нас смотрело знакомое продолговатое лицо с узкими темными глазками… Тот самый, что уверял, будто у него украли и документы, и пиджак.

Забираюсь в середину куста. Вижу клетчатую спортивную сумку с продуктами, баклажку, скомканную, замасленную бумагу… Тут нарушитель устроил себе лёжку, прятался, выжидая подходящий момент, чтобы пробраться через границу.

В это время Кубик разгреб лапами землю и вытянул из-под корней что-то завернутое в сиреневую майку. Развернули и, точно сговорившись, ахнули: деньги, много денег.

Вот тебе и тихоня, скромный турист, любитель природы! За кордон собирался уйти, подлец.

Спустя недели две или три встречает меня начальник заставы и говорит: «Помните длинноволосого субъекта, задержанного на лесной вырубке?» – «Конечно, помню», – отвечаю. – «Я был в отряде и там узнал, что следствие по его делу закончено. Думаю, и вам небезынтересно будет услышать, с кем пришлось иметь дело». И капитан рассказал мне позорную историю короткой и ничем не примечательной жизни лодыря и тунеядца.

При рождении нарекли его Георгием, но дружки по барам и ресторанам переиначили его на Гарри. Рос он баловнем в хорошо обеспеченной семье архитекторов. Родители были ослеплены любовью к единственному сыну и ни в чем не отказывали ему. Учиться парень не имел ни малейшего желания, с грехом пополам дотянул до десятого класса. В аттестате этого горе-ученика – сплошные тройки, да и их, видимо, ставили то ли из жалости, то ли из стремления скрасить общую картину успеваемости. Подобная тенденция, чего закрывать глаза на очевидность, еще бытует в школах.

Короче, на учебе был поставлен крест. Чем же заняться, какую дорогу выбрать в жизни? О работе на заводе или на стройке Гарри и не помышлял, считал для себя унизительным. А родители не торопили свое великовозрастное чадо. «Пусть ребенок погуляет, – твердили они, – на его век работы хватит, ему всего лишь каких-то восемнадцать». Забыл отец, что сам в такие годы добывал уголь в шахте.

Так жил-поживал в свое удовольствие маменькин сынок, не обременяя себя никакими заботами. Любвеобильные родители снабжали его деньгами, установив своеобразный, что ли, месячный оклад.

Но запросы Гарри увеличивались с каждым днем, и вскоре такой «зарплаты» ему стало мало. Он начал слоняться у гостиниц и ресторанов, заводил знакомство с иностранными туристами определенного толка. То выклянчит у них сигареты «Пэл-Мэл» или никелированную зажигалку «Ронсон», то раздобудет вытертые на коленях, заношенные до блеска джинсы с заморской этикеткой да перепродаст с выгодой.

Из-за пестрых носков либо пачки-другой жевательной резинки он без зазрения совести врал и клеветал на советский строй, на существующие порядки. Одним словом, ел наш хлеб и нас же обливал грязью. Разинув рот, слушал он зарубежные радиопередачи, наивно верил всем этим россказням про тамошнее благоденствие и процветание.

Ежедневные кутежи в ресторанах требовали больших денег, и Гарри вместе с таким же лоботрясом, как и он сам, задумывает налет на кассира продуктового магазина. В руках грабителей появляется значительная сумма. Они готовят еще одно нападение, теперь уже на приемный пункт Ювелирторга, но сообщника внезапно арестовывают. Гарри понимает, что дело плохо, и, боясь расплаты, решает убежать на Запад. Там, в странах «свободного мира», он сам слышал по радио, райская, просто безоблачная жизнь, и его, конечно же, встретят с распростертыми объятиями.

Поездом добрался в район, прилегающий к пограничной зоне. Несколько дней прятался, избегая встреч с людьми, ночевал в стогах сена, в кустах. Здесь и был пойман.

«Сейчас отщепенец ответит за все свои художества, в том числе и за попытку перехода госграницы. Молодой же парень, – с грустью заметил капитан, – а как жизнь сам себе испортил. Да и родителям заодно…»