Текст книги "Огненная лавина"

Автор книги: Вениамин Колыхалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

"Допрыгался, гад!" – радостно крикнул Тваури. Это был его первый сбитый фашист.

Приближались холода. В полк прибыл дивизионный инженер Андреев, проводил инструктажи, знакомил пилотов, техников с работой машин в зимних условиях. Зыков, Тваури, другие однополчане охотно посещали такие занятия. Каждый новый штрих, новый секрет могли пригодиться в полете. Штурмовик надо проверять и готовить на земле – непреложный закон. Инженер рассказал об особенностях эксплуатации матчасти при низких температурах.

Затем выступил помощник командира полка по воздушно-стрелковой службе капитан Клименко. Его любили летчики. Клименко не отсиживался в штабе поднимался в небо в качестве стрелка, сам водил самолет на штурм вражеских позиций. Часто он помогал оружейникам подвешивать реактивные снаряды, бомбы. Он давал стрелкам и летчикам деловые советы, наставления, учил избегать непредвиденных случаев в боевой обстановке.

Прямо с занятий командир полка вызвал Зыкова и Россохина к себе – друзей он часто посылал на задания вместе.

– Готовьтесь в разведку. Тщательно проверьте фотооборудование. Ты, Россохин, сибиряк?

– Уральский я, товарищ майор. Из Тавды.

– Охотник?

– Приходилось охотиться, рыбачить.

– Зимой хорошо по снегу зверя выслеживаешь?

– Все как на ладони видно: где рысь прошла, где белка-летяга своими перепонками снег задела, где заяц пропрыгал.

– Вот и летите на разведку. Посмотрите, где фашистский зверь пробежал, по первому снегу следы оставил.

Поднимая шлейфы снежной пыли, самолеты оторвались от земли. Там, за линией фронта, звери поопаснее волков и рысей – многими хищными стаями разбрелись по русской земле. Не одна вражья стая уже угодила в хитропридуманные ловушки: окружена, истреблена. Самая большая ловушка приготовлена возле Сталинграда. В котле двадцать две отборные фашистские дивизии – вся сталинградская группировка врага. Фашисты предпринимали отчаянные попытки вырваться из кольца, но с каждым днем кольцо окружения сжималось все сильнее. Наши летчики перехватывали и совместно с зенитной артиллерией уничтожали транспортные самолеты, пытавшиеся доставить обреченным немецким войскам продовольствие, теплую одежду, боеприпасы.

Штурмовики под охраной истребителей миновали линию фронта. Летчики всматривались в белизну степи.

Кое-где среди крахмальных равнин серели земляные холмы. На белом фоне хорошо выделялись темные скосы оврагов, окопы, траншеи, противотанковые рвы тихо лежала сейчас земля.

Видимость стала хуже. Снизились до двухсот метров. Россохин заметил в леске какие-то плохо замаскированные орудия, передал по рации Зыкову. Опустились еще ниже, пронеслись над редколесьем на бреющем полете.

Опытные разведчики определили: деревянные пушки, раскрашенные под металл, – ложные артпозиции. Летчики знали – настоящие пушки выжигают перед собой площадку, сошники при отдаче образуют в земле ямы. Не было возле хитрых ловушек и ровиков для боеприпасов.

Разведывательные полеты нравились Зыкову. Он обнаруживал и передавал по рации о скоплении танков и пехоты, рассекречивал аэродромы и настоящие, не ложные, артиллерийские позиции. По его устным донесениям и материалам дешифровок поднимались группы штурмовиков, бомбили переправы через Дон, технику, склады. Приходилось летать и на проверку маскировки наших войск.

Увидели накатанные дороги, блестевшие под неярким солнцем. Прошли курсом этих дорог. Они вели к лесу. Вскоре показались плоские крыши каких-то хранилищ, ряд вышек для охраны, большая подъездная площадка, где валялись по сторонам бочки, мотки колючей проволоки, бревна, поломанные кузова машин.

Земля встретила шквальным огнем.

Взяли курс на северо-запад. Пролетели над опустевшими хуторами, над разбомбленным ранее аэродромом. Исправные машины успели перебазировать, на ровной площадке валялись искореженные фюзеляжи, крылья, шасси.

Погода начинала заметно портиться. Дали затягивались сплошными тучами. Опустились ниже, следуя над кромкой леса. Заметили изрытую широкую колею дороги – она была изрубцована гусеницами. Не трудно было догадаться, что здесь прошли танки. Они спешили в лес во время снегопада, надеясь, что снег заметет их следы. Но снежок лишь чуть-чуть припорошил дорогу, оставив на виду следы от гусениц.

Сначала танки шли одной колеей, затем разбрелись на маскировку. Одни из них затаились на дне неглубокой балки, другие – в леске под камуфляжными сетками, третьи...

Вскоре в районы скопления военной техники врага летели группы штурмовиков. Успешной была разведка, успешной – и штурмовка обнаруженной вражеской техники.

Привычным боевым строем без потерь возвращались на приволжский аэродром самолеты. Лишь на фюзеляже россохинского штурмовика от бокового попадания снаряда пролегла вмятина.

Небесные ратники

После полетов летчики по старой доброй традиции делились впечатлениями, говорили об удачах, не умалчивали о просчетах. Своеобразная учеба шла на пользу не только новичкам, но и асам.

Мастера воздушных боев Анатолий Кадомцев, Борис Гребеньков, Григорий Копаев, Иван Бибишев, никогда не унывающий Гога Тваури, Юрий Зыков неоднократно летали на бомбежку аэродромов, танковых колонн, привозили ценные данные после воздушной разведки. Командир первой эскадрильи капитан Кадомцев считался не только мастером дневных штурмовок – он метко разил врага и ночью. Не раз приносила ему успех "совиная охота".

В сложных метеоусловиях ходил на задания штурман полка капитан Григорий Копаев, лейтенант Иван Бибишев – этот любимец полка часто летал без прикрытия. Посадит штурмовик, заправит баки горючим, возьмет бомбы и снаряды – и снова в небо. Однажды прилетел с бомбежки ночью. Земля, закутанная туманом, была едва различима. По рации передали Бибишеву: садись на запасной аэродром. Но он все же почти вслепую приземлился на своем.

То в одной, то в другой группе летчиков был слышен говорок и смех Гоги. Он часто напевал какую-нибудь шуточную песенку.

В полете, когда перед ним вырастали горы облаков и туч, Гога думал о других, настоящих горных вершинах своей родины.

Сколько раз, наблюдая в детстве за полетом орлов, Георгию самому хотелось взлететь. Миновала годы, и вот он стал орлом и водит на штурм вражеских позиций боевой штурмовик.

Юрий Зыков любил своих однополчан той проверенной братской любовью, которая с годами не скудеет. Особенно ему нравился Клименко, его требовательность, умелый подход к летчикам. Капитан Клименко мог полететь и за стрелка, и за штурмана. Он не просто приобщался к небу войны, но наряду со всеми работал в нем, и работал отлично. Капитан мог непосредственно наблюдать за ведением боя и на тактических занятиях безошибочно указывал на промахи летчиков.

Незаурядным человеком, по мнению Зыкова и его товарищей, был Борис Гребеньков. Он обладал многими качествами и главным – бесстрашием. Раз умудрился посадить штурмовик на минное поле – левое колесо оставило след в метре от мины.

Борис знал много стихов, прекрасно исполнял арии из опер.

Выпадали на войне и дни затишья, обманчиво похожие на мирные дни. Появлялось время, свободное от огненной страды, и тогда летчики предавались воспоминаниям, и... приходила непрошеная грусть...

Военный совет и политуправление Сталинградского фронта призывали бойцов теснее сжимать кольцо окружения врага под Сталинградом. В полк с почтой прибыли новые листовки. На одной из них была помещена карта с обозначением линии фронта до наступления наших войск. В листовке говорилось: "Противник зажат в двойное стальное кольцо... С треском провалились планы Гитлера о захвате Сталинграда, о зимовке на Дону и Волге... Воин-богатырь, быстрее истребляй фашистское зверье! Освобождай путь для дальнейшего наступления наших войск. Помни, что твоя победа под Сталинградом означает начало катастрофы гитлеровской армии..."

Пришла зима, русская, ядреная. Иногда над степями бушевали жестокие метели, дули пронизывающие ветры. Небо подолгу оставалось мглистым, неприютным.

В один из таких морозных дней штурмовой полк Максима Склярова получил особое задание: блокировать аэродромы в кольце окружения, перехватывать и уничтожать транспортные самолеты, доставляющие осажденным дивизиям боеприпасы и продовольствие.

В этот день патрульные штурмовики и истребители принудили сесть на наш аэродром два немецких транспортных самолета. Отсеки воздушных грузовозов были набиты тюками с меховыми куртками, эрзац-валенками, рукавицами, ящиками с тушенкой, галетами, мороженой рыбой.

На мелкомасштабной карте район окружения немецких войск можно было прикрыть пятикопеечной монетой. Зыков, неоднократно летающий туда, знал, что территория та немалая, что на пятачке находится много танковых и моторизованных дивизий, аэродромов, подразделений пехоты.

С самого начала войны командир полка Скляров приучал понемногу летчиков к полетам в сложных метеоусловиях. Война есть война, иногда не приходится ждать у неба погоды. Будешь ждать – многое потеряешь. На штурмовку аэродрома "Оськинский" командир полка выбрал лучших летчиков. Ведущие – Филиппов, Кадомцев, Гребеньков. Среди ведомых – Россохин, Тваури, Зыков.

Второй день стрелка барометра, висящего в штабе полка, показывала "бурю". И как бы доказывая непогрешимость прибора, за окнами свистело и выло, наметало под самолеты и на землянки сахаристую крупчатку.

Скляров ждал "окна" в небе, чтобы через это окошко выпорхнули его соколы, полетели долгожданным курсом. Он прихлебывал крепкий чай и, кивнув на мутное окно, проговорил:

– Никто лучше Пушкина о такой погодушке не сказал:

Домового ли хоронят,

Ведьму ль замуж отдают...

– Точно, – подтвердил Клименко. – Рано нынче зима стала трясти своим малахаем.

– Ничего, пусть трясет... быстрее душу из фрица вытрясет...

Наконец появилось "окно".

Еще колобродил ветер, мела поземка и стрелка барометра нехотя отшатывалась к "переменно", когда Скляров приказал:

– Пора!

Часто летали на штурмовку прямым курсом. Сейчас же был четко обозначен на карте контрольный поворотный пункт. Знал Скляров, когда надо сделать обходной маневр. Давая последние наставления, сказал:

– Как и прежде, надо строго выдержать курс, высоту, скорость. "Мазурку" в небе не танцевать. От контрольного поворотного пункта – на бреющем. На подходе к цели набор должной высоты, ну а там вас учить нечему.

Сидя в ревущем штурмовике, Зыков посматривал на приборы.

– Ну, сивка-бурка, пойдем побороним! – произнес рассудительно Юрий и привычным взглядом осмотрел кабинное хозяйство.

Глаза задержались на бронестекле, прицельной сетке. Много раз ловил он в эту "сеть" танки, машины с пехотой, вражеские пушки...

Шли над хмурыми тучами. По мере приближения к цели они понемногу рассеивались. Вверху, на бледной голубизне неба, кудрявились облака.

Вот и контрольный поворотный пункт – островок леса, похожий с высоты на утюг. Нос "утюга" вытянулся почти в направлении фашистского аэродрома. Прижимаясь к правой кромке леса, пошли на бреющем. Затем набрали высоту до трехсот метров и, сбавив обороты двигателей, точно вышли на цель.

Днем раньше дивизионная разведка донесла, что горючее фашистским самолетам привозят издалека. Колонну бензозаправщиков, направляющихся к аэродрому, сначала подвергли усиленному обстрелу наши артиллеристы. Досталось вражеской колонне и от летчиков.

Били эрэсами по колонне бензозаправщиков – широко по заснеженному большаку погнало гриву едкого дыма в сторону аэродрома, где осталось лежать двенадцать разбитых самолетов врага.

Подоспевшая на помощь четверка Ла-5 завязала бой с истребителями врага и подожгла одного "мессера". Зачадив, он пошел резко на вынужденную посадку, сделал большого "козла", скапотировал и загорелся.

Неделю спустя был произведен налет на другой аэродром – близ совхоза "Питомник" – он находился в восьмидесяти километрах северо-западнее Сталинграда. Скляровцы обломали крылья еще девятнадцати фашистским самолетам. Юрий Зыков точным бомбометанием уничтожил трех "фоккеров".

В первой декаде декабря началось перебазирование полка на новый аэродром. Вокруг заснеженные степные неоглядные равнины. Степные ветры перегоняли с места на место барханы снега, оголяя промерзшую землю.

В соседнем совхозе расположили летный и технический состав, зенитный дизизион, батальон аэродромного обслуживания. Нашли место под штаб, столовую.

На второй день провели открытое партийное собрание. Об особой ответственности, о дисциплине в военное время говорили на собрании и коммунисты, и беспартийные.

– На новом месте, – сказал комполка, – мы должны работать лучше... Враг не сломлен, но согнули мы его хорошо. Не дадим возможности подняться с колен. Наша задача: совместно с наземными войсками окончательно уничтожить сталинградскую группировку и погнать врага до Берлина.

Капитан Клименко говорил о недопустимости нарушения строя в воздухе, о выборе способа атаки цели.

В полку широко изучался опыт ведения воздушных боев, постигалась новая тактика противника, велась подготовка воздушных стрелков.

Изучение пулемета и теории стрельбы было основой обучения стрелков. Здесь капитану Клименко неоценимую помощь оказывали воздушные снайперы Владимир Большаков и дважды орденоносец Василий Сорокин. Большаков поучал новичков:

– Стрелок не должен проявлять суетливости. Надо спокойно и тщательно целиться и встречать вражескую машину метким огнем. Спокойствие, расчет, осмотрительность, меткость – вот основные качества стрелков.

На полигоне специальная лебедка тросом вытаскивала из капонира макет самолета. Новички дружно строчили по нему из пулеметов. Тренировались они на совесть. Еще бы, ведь воздушный стрелок – щит летчика.

– Главное, ребята, – делился опытом Большаков, – небо надо меньше дырявить. Ничего, не горюйте: научитесь воевать.

Шли последние дни сорок второго года. Немцы предприняли много попыток вырваться из сталинградского окружения, но разжать тиски наших фронтов не могли. И вот стали сдаваться в плен взводами, ротами, батальонами.

Но на подступах к Сталинграду все еще продолжались ожесточенные бои. В десяти километрах от города, под Орловкой, было большое скопление танков. По нескольку раз летали туда на бомбежку советские летчики. После одного такого налета в полк приехал корреспондент фронтовой газеты. Отыскал капитана Гребенькова, подробно расспросил о последних боях, а затем попросил:

– Расскажите, товарищ капитан, о наиболее памятном для вас воздушном бое.

– Все они памятные, вот хотя бы последний. Семнадцать танков уничтожили. Храбро сражались Зыков, Тваури, Россохин, Клименко, Большаков...

– И все-таки – о себе.

– Работа как работа... Трудноуязвимую цель, особенно бронированную, надо подвергать многократным атакам. В последнем бою до цели мы шли в правом пеленге, не нарушая плотного строя. Высота была около километра. Настигнув танки на исходных позициях, стали выбирать самое удобное направление атаки. Перед пикированием предупредил ведомых: "Не бросайте сразу все бомбы, приберегите для повторных атак". Для обеспечения свободы маневра увеличили интервалы и дистанции, необходимые для индивидуального прицеливания, – общий строй, конечно, не теряли. Били по нам зенитки и танки – огонь был сильным. Пикируя, я поймал в прицел один тяжелый танк, плавно взяв ручку на себя, через мгновение нажал кнопку бомбосбрасывателя. На тренировках таким способом несколько раз добивался прямого попадания в мишень – сейчас бомбы тоже легли точно... После первой атаки, набрав высоту, развернулись, изменив направление атаки на сто восемьдесят градусов. Снова появились над целью, увидели свои результаты: горело четыре танка. Внеся нужные поправки, повторили бомбардировку, пикируя с четырехсот метров. По броне мы били из пушек с короткой дистанции. В колонне были бензозаправщики, автоцистерны, транспортные машины. Мы обстреляли их из пушек и пулеметов. Подавили несколько зенитных установок...

Военкор, не перебивая, записывал и записывал в блокнот. Гребеньков умолк, и корреспондент спросил:

– Вы не будете против, если я подготовлю для газеты этот ваш рассказ? Я почти дословно все записал – пусть другие летчики учатся на вашем опыте.

– Только вы всех наших парней отметьте, – и рассказал об отличившихся.

– Не забуду, всех отмечу.

Летчики совершали в день по пять-шесть вылетов. Изматывались. Уставали и оружейники, заряжая пушки, пулеметы, подвешивая бомбы и реактивные снаряды. Нина Полунина и ее подруга Маша Рябова едва успевали прочищать пулеметы, пушки. В течение десяти – пятнадцати минут они подготавливали "Ильюшин" к новому вылету.

Часто летчики сами помогали устанавливать под плоскостями эрэсы. Девушки вворачивали в них взрыватели. Борис Россохин неотлучно находился возле Кати Шориной. Незаметно для других касался то ее руки, то плеча. Воспоминание о девушке согревало в тесной пилотской кабине... У Юры Зыкова были свои дорогие воспоминания. В полку он не особенно делился сокровенными чувствами, оставив их для себя, для своего сердца. Когда в его поселке Сокол осень разукрашивала сады броскими красками, он любил бродить с Люсей по тенистым аллеям, по улицам Тропинина, Поленова, Врубеля. Рядом тянулись живописные улочки, дома с плоскими и островерхими крышами. Шумел красочный листопад, но у молодых была в душе не осень – весна...

Подошел фронтовой Новый год. Вместо разноцветных елочных игрушек вспыхивали в разных направлениях яркие отсветы ракет, вычерчивали траектории трассирующие пули.

В столовой накрыли праздничный стол. Полковые повара приготовили большой торт. На нем рубиновыми буквами полыхали слова: "Смерть немецким оккупантам!" Майор Скляров хотел сперва отругать поваров: "Не могли написать что-нибудь поприятнее – "С Новым годом!", например, но потом решил – пусть останется. Пусть в эту новогоднюю ночь помнят соколы его полка – враг еще не сломлен, но его ждет заслуженное возмездие...

Январь для Зыкова оказался памятным месяцем – получил два ордена: Отечественной войны II степени и орден Красного Знамени. Сталинградская битва завершилась. В боях за приволжский город Юрий Зыков произвел пятьдесят восемь боевых вылетов, уничтожил немало танков, машин, зенитных орудий, самолетов...

За большие заслуги в разгроме сталинградской группировки полку было присвоено звание 59-й гвардейский штурмовой авиационный полк.

Восьмого мая гвардейцы обосновались на аэродроме Щигры, чтобы принять участие в грандиозном сражении на Орловско-Курской дуге.

В Щиграх, как и везде, где базировались ранее, перед большими, наиболее ответственными заданиями, выносили на аэродром полковое знамя, давали клятву сражаться насмерть. Заставляло это быть внутренне собранным, лететь на задание в душевно приподнятом настроении. Один за другим летчики уходили в бой, но долго еще майский ветер развевал красное полотнище – знамя как бы тоже просилось в полет, вслед за улетающими соколами. Многие, к сожалению, не возвращались назад. Смертью храбрых погибли Ромашенко, Грошев, Ализаренко, Сандрыкин...

Когда умолкали орудийные раскаты, слышны были переливчатые рулады курских соловьев. Сорокин слушал их с упоением, успевая загибать пальцы. -.. . третье, четвертое, пятое колено. Но вот вновь прокатывался долгий орудийный гул, и вновь "илы" уходили на задания.

Во всех полках 16-й воздушной армии подробно прорабатывался приказ Верховного Главнокомандующего: не отдавать врагу ни одной пяди отвоеванной земли, доставшейся ценой многих жизней.

По нескольку боевых вылетов в день совершали гвардейцы-скляровцы. Не хватало техников. Летчики сами помогали ремонтировать самолеты.

Гвардейцы методично наносили удары по переднему краю обороны противника, парализуя его, содействуя продвижению наших войск. Летное мастерство, приобретенное под Сталинградом, помогало громить врага на Центральном фронте. В послужном списке у Зыкова появились новые уничтоженные танки и самолеты, блиндажи и пушки врага. Юрия повысили в звании: был сержантом, – надел лейтенантские погоны, стал командиром звена.

В середине мая звено штурмовало железнодорожную станцию Комаричи. На подходе к станции встретили четыре пары "фоккеров". Штурмовики встали в хорошо отработанный оборонительный круг и массированным пушечно-пулеметным огнем заставили повернуть их назад. Умело маневрируя по высоте и направлению, штурмовики вышли из опасной зоны зенитного огня без потерь.

Снова появились "фоккеры". Стрелкам Большакову и Сорокину удалось сбить двух. Один, потеряв управление, охваченный пламенем, врезался в железнодорожную насыпь.

Километрах в пяти от станции лейтенант Зыков увидел спешащий в направлении Курска большой эшелон. Опытный глаз разведчика определил: вагоны тяжелогруженые. Паровоз тянул из последних сил. Черная грива дыма почти стлалась над крышами вагонов. С площадок из автоматов хлестали по "Ильюшиным" охранники. С нескольких платформ били зенитные установки.

Была такая привычка у Юрия: перед бомбометанием старался поудобнее усесться, подергиванием плеч разминал мышцы, до хруста сжимал и разжимал пальцы рук.

Упавший ранее "фоккер" разворотил полотно сзади состава. Пришла мысль разбомбить путь перед эшелоном: набравшие скорость вагоны, давя друг друга, сами решат свою участь... Бомбы легли метрах в восьмидесяти перед разгоряченным паровозом. Начиненная огнем и паром машина достигла вскоре места, где валялись погнутые рельсы, расщепленные шпалы, где медленно оседала густая черная пыль.

Паровоз начал заваливаться. Потом загрохотал с насыпи, увлекая за собой вагоны, цистерны с горючим, платформы с зенитными установками. Лопались по сварочным швам черные цистерны с соляркой, бензином. От взрыва парового котла расшвыряло по разлитому горючему куски пылающего антрацита. Когда Зыков развернул штурмовик, он увидел привычную для него картину: взрывались вагоны, взметывались столбы огня, в смерчевом вихре крутило дым, будто земля выдыхала из своих недр зловещую тучу...

Гвардии майор Скляров, спокойно выслушав об успешном выполнении задания, разрешил Юре идти отдыхать.

– Товарищ майор, сегодня надо бы еще разок слетать.

– Цель хорошую приметил?

– Цель будет. Ведь предстоит сотый вылет, товарищ майор. Хочется для круглого счета...

– Разрешаю, лейтенант. Только полетишь ночью. Вот здесь, – комполка ткнул в красный кружок на карте, – крупный аэродром Хомуты, Направляем четыре звена. Возьмем, как всегда, внезапностью. Вот и будет твой сотый ночной вылет памятным.

С лугов налетал ласковый ветер, пахло клевером. В землянках у прибористок и оружейниц стояли на перевернутых ящиках большие букеты васильков, ромашек, колокольчиков. Когда гремели вдалеке орудийные выстрелы – голубенькие головки цветов, казалось, испуганно вздрагивали от земного сотрясения. Юрий зашел в землянку предупредить Нину и Машу. Пусть подготовят штурмовик к ночному полету.

– Не беспокойтесь, товарищ гвардии лейтенант, все сделаем в срок.

Выйдя из землянки, Зыков направился к самолету. Механик Егоркин осматривал мотор. После открытого партийного собрания технический состав стал еще серьезнее относиться к своим обязанностям. Прекратились случаи вынужденных посадок из-за неисправности моторов.

– Помочь? – спросил Юрий механика.

– Да нет, не надо. Вот только маслопроводку проверю да немного подтяну рули высоты.

Подняв в составе группы нагруженный бомбами и реактивными снарядами свой "Ильюшин", Зыков огляделся по сторонам. Было хорошо от сознания, что рядом летят товарищи. Курс – аэродром Хомуты.

За бронестеклом тусклые звезды Млечного пути. Над линией фронта более оживленная картина: вспыхивают прожекторы, скользят лучами по земле. Световым пунктиром пролетают трассирующие пули. То там, то здесь видны росчерки зеленых и красных ракет, зарницы орудийных выстрелов. Передовые позиции живут никогда не дремлющей жизнью, всегда начеку. Внизу искривленная многокилометровая линия фронта.

Поглядывая на часы, Зыков немного беспокоился – по расчетному времени должны быть Хомуты. Но внизу– темно, хоть бы огонек. Однако пилоты и не ожидали увидеть их. Немцы стали как никогда осторожны, соблюдают тщательную маскировку. Юрий хотел посоветовать Филиппову пойти на снижение, разглядеть землю с малой высоты, но тот его опередил:

– Двадцать первый, снижаемся до двухсот. Пощекочем нервишки фрицам чем-нибудь выдадут себя. Надеюсь на прожекторы.

Пошли на снижение. Не отрывая взгляда от высотомера, Юрий не забывал о земле. Иногда ему казалось, что он различает силуэты самолетов, какие-то постройки.

Кружились минуты три. Отделившись от группы, два "ила" набрали высоту и сбросили светящие авиабомбы. Неожиданно вспыхнул прожектор, возведя к небу световую колонну. Второй луч, третий... пятый. Один яркий столб чуть не коснулся Юриного штурмовика, гигантским шагом переметнулся вперед, поймав в световую сферу впереди летящую машину. Заработали зенитки, принялись закидывать в небеса дымные шапки, заметные при свете прожекторов. Филиппов знал, что медленным доворачиванием "Ильюшина" не уйти от навязчивого света, поэтому резко взял ручку управления на себя. Глаза больше не слепило. Беспокойно заметались лучи, упустив свою цель.

Поднятые по тревоге фашисты бежали в укрытия. На них сыпались бомбы. Со свистом, прочеркивая яркие огненные следы, летели эрэсы. На аэродроме царила паника. Было видно, как один "мессер" начал выруливать на взлетную полосу, но две рядом разорвавшиеся бомбы отсекли ему правое крыло. От взрыва истребителя ярко озарилась аэродромная полоса.

Со второго захода ведущий Россохин погасил прожекторную установку. Бомбы Филиппова угодили на спрятанные за земляным валом бензозаправщики. Свету теперь было много. Горели автомашины, самолеты, постройки, пылали резервуары с горючим.

Несколько истребителей успело подняться в воздух. Завязался ночной бой. Пришла работа стрелкам. Во время очередного захода в левое крыло штурмовика Филиппова угодил осколок зенитного снаряда. Сильного вреда он не причинил. Можно было еще маневрировать. Его стрелку Сорокину пришлось отбиваться от двух "фоккеров"-ночников. Уже при отходе на свою территорию Сорокин был ранен, но не давал замолкать своему пулемету. Он не ощущал вгорячах, как на сиденье все шире растекается лужица крови...

Недели через две из госпиталя пришло от Сорокина письмо:

"Привет гвардейцам! Не забыли еще меня? Смотрите не забывайте! Скоро вернусь в родной полк, хотя тут медицинские дяди и тети все уши прожужжали, что мне больше не летать.

Нет! Шалите! Небо от Сорокина не уйдет. Из нашей деревни мужики выходили настырные. Все равно пробьюсь к вам, дорогие мои ребятушки... Бок и плечо залатали как могли, но рука еще висит плетью – корябаю вам письмо левой. Второй день пишу, не ругайтесь за пьяные буквы. Тяжело учиться заново писать... Юра, черкни, как вы там живете, воюете? Скажи бате, чтобы он замолвил за меня словечко, написал в наш госпиталь. Так, мол, и так -, верните Сорокина в полк гвардейский, без него нам плохо. Скажи – Скляров добрый, он вызволит меня отсюда..."

Сорокин вернулся в полк через два с половиной месяца. Как раз в это время устанавливали новые приспособления для пуска реактивных снарядов.

Внимательно осмотрев новинку, Зыков похвалил инженеров. Получилось отличное усовершенствование. Он дотошно расспрашивал техников о тонкостях приспособления, когда к нему подошел стрелок Большаков.

– Товарищ лейтенант, вас командир полка вызывает, – сказал он Зыкову.

– Не знаешь, зачем?

– Нет. Говорит: разыщи немедленно.

Стрелок знал, зачем Скляров вызывает Зыкова, но получил приказание молчать.

Юру ожидала большая радость: в Щигры после выполнения задания своего министерства заехал отец. Пока ходили за сыном, Николай Александрович расспрашивал майора Склярова о жизни в полку, о том, как воюет сын.

– Скажу вам по секрету, Николай Александрович, гвардии лейтенант Зыков получит скоро второй орден Красного Знамени. Мы им гордимся.

Спустя тридцать лет отец расскажет в своих воспоминаниях о встрече в полку.

"На попутных машинах добираюсь до Щигров. Ищу пятьдесят девятый штурмовой полк. Спрашиваю у встречных военных. Люди, узнав, что я отец летчика и хочу с ним встретиться, приветливы со мной, каждый сочувствует и хочет помочь. Эта их доброта сопровождает меня до самой дубовой рощи, где базируется полк сына. Подхожу к часовому, все объясняю. Боец расплывается в улыбке, вызывает дежурного. Меня ведут на контрольно-пропускной пункт полка. Знакомлюсь с командиром полка Скляровым, его заместителем по политчасти Гребеньковым. Они немало удивлены моему появлению. Первый такой случай в их полку.

Мы идем к столовой. Оттуда, из дощатого сарая, расходятся после обеда летчики. Юра ушел раньше. Разыскивают его возле самолета... И вот через летное поле идет мой сын...

В жизни каждого из нас есть несколько – может быть, два-три случая, когда трудно унять биение сердца. Тогда и я пережил это.

Он приближался к нам – шел три, может, пять минут, – я за эти минуты вспомнил все: как мы с матерью ждали своего первенца... Вспомнил его мальчиком, подростком, юношей... Прощание на Киевском вокзале... Он подошел к нашей группе – там уже собралось немало летчиков, – не замечая меня, стал, как положено, докладывать командиру полка:

– По вашему вызову явился!

Многие улыбаются, а Юре и невдомек, в чем дело.

– Вы, гвардии лейтенант, чем заняты после обеда?

– Решил, если разрешите, практически освоить новое приспособление для пуска эрэсов с самолета.

– На сегодня отставить... на сегодня можете быть свободным. Побудьте с отцом, – и с этими словами он повернул его в мою сторону.

Юра удивлен, даже растерян. Может быть, впервые ему изменила его выдержка.

– Папа!.. – и он сгреб меня в свои объятия, стал кружить, целовать.

А кругом смеются, приветствуют меня, радуются. Я почувствовал тогда, какие они все мне родные, дорогие люди. И как любят сына... Мы долго обо всем говорили. Они спрашивали меня, как живет Москва, не голодно ли москвичам. Рассказывали о своей фронтовой службе. Я всматривался в их юные лица и понимал, как эти юноши мужественны, как ненавидят врага.

Затем мы остались с Юрой одни. Беседовали до глубокой ночи..."

Летчики тогда просили Николая Александровича рассказать о себе. Интересней была исповедь ветерана труда.

Долгое время ему пришлось работать на хозяев акционерного. общества мальцевских заводов. Учеба в сельской приходской школе, работа рассыльным на Цементном заводе, молотобойцем в кузнице. Слесарничал на Брянском машиностроительном заводе, имеющем тогда большие революционные традиции. Вместе с рабочими завода организовывал забастовки, распространял большевистскую литературу, за что подвергался преследованиям царской охранки.