Том 1. Стихотворения 1904-1916
Текст книги "Том 1. Стихотворения 1904-1916"
Автор книги: Велимир Хлебников
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
«Девически милые речи…»*
Девически милые речи,
Где слово скрывает,
Где взоры манят,
Где чайностей тайное вече,
Где детскостям гаснущий вечер,
Где тайности чаек
Во взорах шалят.
1908
«Ой, небянки-голубки…»*
Ой, небянки-голубки,
Что в невинные венки
Заплелись, свились, завились,
С ясью небною сдружились.
С ярями далями сжились,
С явами чайнами свились.
1908
«Мы все заглянули…»*
Мы все заглянули
В пропасти злые.
Мы все отшатнулись,
Немые! Немые!
1908
«Люди склонились над бездной…»*
Люди склонились над бездной,
Забыт ими пращур надзвездный.
Стонет молчание в возгласах вёсел.
Стали рабами ремёсел.
О, этот тел буй
Забыли вы, русские,
И уначальности целбу,
Те, кого взоры тусклые.
1908
«Богоокий говор тишин…»*
Богоокий говор тишин
Прошила ты словом – умри!
И когда я промчался звездной путиной,
Мне сказала: гори!
1908
«Немостынные стены вставали…»*
Немостынные стены вставали
В пьяном ужасе рьяных стожалий,
И, как тихая греза мечтали,
Прозвенели твои называли.
1908
«Славязи негных дум…»*
Славязи негных дум
Покорною шли чередой.
Бич рождал уличный шум,
Вил плечи суетой.
Конские головы не наших желаний
Звонкостью олова страх убивали,
Сапами грусть озаряли.
1908
«Грёзоль о тайных мирах…»*
Грёзоль о тайных мирах
Грёзоль о сое богов…
Где-то колышется страх
Звякнуло звено оков…
1908
«Немь лукает луком немным…»*
Немь лукает луком немным
В закричальности зари.
Ночь роняет душам темным
Кличи старые: гори!
Закричальность задрожала,
В щит молчание взяла
И, столика и стожала,
Боем в темное пошла.
Лук упал из рук упавном,
Прорицает тишина,
И в смятении державном
Улетает прочь она.
1908
«Самотеча зрящих струй…»*
Самотеча зрящих струй,
Где поюнный льется буй.
Самотеча тихих слов,
Где молчанья стаи снов.
1908
Зеленое коло*
И ведьма в час, когда лучи светлы,
Под гнетом яростной метлы
Летела.
«Не знаю, песнь каких немизн,
Но знаю четко – я не жизнь», –
Пропела.
О, взметенные развейности!
Тихоструйностынь свирельностей!
О, взведенные небдейности!
1908
«Зеловеков венок…»*
Зеловеков венок
На чело
Воздел, все еще юноша, рок.
В безраздумные хляби челнок унесло.
О, не умер бы он!
О, боюсь за него!
И умиралостным жалом,
О, не будет покрывало!
О, не надо, не надо, не смей!
Пощади, мечтодей,
Убивало…
Клонится рок.
Падает рок.
И над ним одинокий венок.
1908
«О, сладки туки…»*
О, сладки туки
Детских мне!
О,сладки муки
Детских глаз!
Чей глас
В узорных муках
Погас,
Погас!
1908
«Когда был Адам и Ева…»*
Когда был Адам и Ева,
Кто был правый, кто был левый?
1908
«Предательски извивен ящер…»*
Предательски извивен ящер.
В своих желаниях всех я сер.
И жизнь изменческих желаний соты,
И в некрасивом есть красоты.
1908
«Тает зов…»*
Тает зов.
Змей возов.
Нет пути.
Крик: пусти!
С песней
В избе с ней
Любо.
– Люба?!
1908
«О, это взор – сощурь…»*
О, это взор – сощурь
В глазах, где щур.
О, чаща острых злоб
И гневно хмурый прекрасный лоб.
Так послушные завету век при
Клыками расслоняют тростник вепри.
1908
«Кубок сбит из длинных досок…»*
Кубок сбит из длинных досок,
Богов выпит кем-то сок.
Божий хмель и зверю дорог.
Вол подъемлет сизый рог.
1908
«На кладбище…»*
На кладбище
Спит – раскинулась бабища.
Краски, кисти!
По всему – художник истый.
В покоселом голубце
Лик святого стертый…
У чорта
Насуплены брови, и с любовью на лице
Водит по дереву краской.
– Стираются времени ласки!
Споры движения рук.
Старые краски мрут!
«Тут бы, – воркует, – того!»
А плешина украшена усом святого!
Ах, в старину писали неплохо!
Вот тут бы наметить меточку ловко!
Бабища спит, в горлышке клокочет.
Чорт суслит хвост озабоченно.
Из зыбкой мглы лик святого воскресает.
Святого утопленника лысый бес спасает!
1908
«Еще не пойманный во взорах вор ник…»*
Еще не пойманный во взорах вор ник,
А уж в устах вставал надменный дворник.
Мы рассмеялись все, кто были молод,
И миг поднял веселый молот.
Палец подняв, мы закричали все: сей! сей!
И кинули свой крик в глубь благостных высей: сей!
Но хохочет и гремит улица.
Ах, мне несказуемые блага сулит царь!
Ходит ужас по нивам клонимых шей,
И прочитано, узнано: «голод безумием шей!»
Все так любезны и милы со мной друзья,
И их нежных надежд груз я.
1908
«О женщины! О меньший брат…»*
О женщины! О меньший брат,
Вас надо брать,
Какие вы есть,
Или время выест
Жизни сочный и веселый плод,
Что качается всегда над рекой,
Где мысль о бессмертии в нерадостный брег плот,
На стеблях мигов,
Всегда чуждых игол.
И там, где женщины, мы всегда с ними.
Мы вами, в вас лучшее с влаги жизни снимем.
Ах, нам несказуемо милый сон издавна снится!
И мила мигов малых колесница!
1908
«Мы, воины, во иный край уверовав…»*
Мы, воины, во иный край уверовав,
Суровой ратью по лону вод текли.
Шеломы наши не сверкали серые,
Кольчуги тускло отражались в них.
Пищали вспыхнули огнем.
Мы знали, – верой и огнем
Рати серые согнем.
Моряной тихо веяло,
И, краше хитрых крас,
Над нами реял
Наш незлобивый тихий Спас.
1908
«Сутконогих табун кобылиц…»*
Сутконогих табун кобылиц
Прозвенели, промчались полями.
Времяшерстны их тела,
Днями пышут взоры глаз.
1908
«Я славлю лёт его насилий…»*
Я славлю лёт его насилий,
Тех крыл, что в даль меня носили, –
Свод синезначимой свободы –
Под круги солнечных ободий,
Туда, под самый-самый верх,
Где вечно песен белый стерх.
1908
«Я забывал тебя во всяком взоре…»*
Я забывал тебя во всяком взоре,
Я зрил твое в зазоре,
Но знал, что я – уж не я
И ты моих снопов жнея.
Лия пустотность в алчность ям,
Я отдавался всем змеям.
Я был угрюм и одинок,
Вия страстей сквозной венок.
Но кто мой дух в моей пустыне?
Уж черная кошка визжит на тыне.
Се строгая глядит совесть.
Так пыльное ведет колесо в весь.
Благословляй или роси яд,
Но перед взорами одна,
Зовет морского дна
– Россия.
Пребудешь темным ликом
Всегда – везде – для всех великим.
1908
«В высь весь вас звала…»*
В высь весь вас звала
И милый мигов миру ил.
И в сласти власть ненастья вала.
И вечером затянутый стан жил.
Он жил, как древнее свиданье,
Лобзаньям не отдавший дани,
Когда, узнав свирепый мед,
Он синий к небу водомет.
Он пролил слезы рос,
Вновь воскресив вопрос:
– Не та ли?
Глаза светали.
1908
«Гроб…»*
Гроб
Греб
Добролюбиво,
Не покладая рук,
Граблями дев бесолюбивых,
Которым чорт не брат, но друг.
Гроб греб трудолюбиво,
Грабитель вод к тиши ревнивых,
Граблями дев бесолюбивых,
Которым бес не зять, не брат,
Но вдруг,
Ни дать ни взять,
Внезапный милый, тесный друг.
Гроб греб яснолюбиво,
Не покладая рук,
Граблями дев бесолюбивых.
1908
«Небес хребты…»*
Небес хребты
Одел мехами сверк.
Двуясный ясень мерк.
Были не пройдены пути.
Но видны, видны путы,
И некуда идти,
И челны наши утлы.
Три чала
Причалят
К лодкам, боль
Кричала
Кричалой
Глоткой голь.
Молот
Раз пять
Опустился.
«Распять!» –
Клик вонзился.
«Молод!..»
1908
«Из мешка…»*
Из мешка
На пол рассыпались вещи.
И я думаю,
Что мир –
Только усмешка,
Что теплится
На устах повешенного.
1908
«И песнь очеретянок…»*
И песнь очеретянок
Молчание за ус тянет,
Шаловливое дитя.
И в дали
Сны летят.
О, мигов копоть
На стекле моей светли!
Устал я капать
Телом
Омылелым
Из жизнесмерти петли.
И кто восхочет быть моей капели блюдо?
Молчит пространность стадного люда.
1908
«Осенний ветр листья греб…»*
Осенний ветр листья греб.
Копали тесный, узкий гроб.
И в дальнем синем мертвеце
Лопаты видели мет цель.
И, смехом седым помавая,
Вставала тишина гробовая.
1908
«Печальные белые лели…»*
Печальные белые лели
В сих белых снегах околели.
И поют, поют: о, люли!
Хваля долю ли, волю ли.
И качается в ветрах ляля.
Из клюва сочится песнь ли, поля ли.
И в жизноём себя мы лили,
И тихо – «смерть! приди» – молили.
Тихо?
1908
Казак*
Сквозь древни ворота
Втекает бурно голота,
Ее немы имена
И буйно развеваются знамена.
Чьи камни на саблях?
Чья бряцает сабля?
И эта вечером краса блях.
Право и время
В конских глазах.
Вчера семя
Сеет
Лоза
Дней.
К ней:
К ней!
Из мести
Измята
Нега кожи
Веревкой,
Бичевой
И лучшее
Из блюд,
Несущее
– Люблю!
Ревела молодежь:
«Отнимем!»
Ответствуют огни им.
Копыт о пыльный тук
О как безнадежен ты, последний стук!
Нежное бремя
На конском хребте.
Ее слеза
Пролита.
Она не вздрогнет бровью.
Его рука
Залита черной кровью
Ее.
О, этот страшный день!
И стук желез,
И беглая людень.
Но кто же снизу лез?
Горит, горит светлица!
Испуганные лица.
Внизу там
Вдруг
Голосом
Разутым
Заревел отец
О тех.
И стан ее
Уже
Наг,
И та уже
Жена.
О, стон!
Святой
Растлен
Устой
У той.
О, этот страшный крик, рассказавший всё!
1908
«Ты была на шумком сборище…»*
Ты была на шумком сборище,
Где смеялись не смеясь.
Уносил я из позорища
Нитей тонких мысли вязь.
Крутился смутный тел вихорь,
И снежным тетеревам мечты
Нещадный горла вил хорь.
И вознесла тогда меч ты,
Вмиг переоценив темь цен,
И, с полом скован столбняком,
Плясвоперого дятла долбни кол
Осиновый тонул в безнадежном мертвеце.
1908
«Равнец! скажи, зачем борель…»*
Равнец! скажи, зачем борель
Была развеяна в ворель?
Из переулков, дверей, улиц
Толпа вливается на шум.
В каждой женщине – Засулич,
В каждом юноше – мятун.
Его красив печальный лоб.
Венки зачем надеты злоб?
Тот с <нрзб.> бочар
Смеется смехом злобача,
Как тело точат черви.
С высот летит трезвон вечерни,
И взоры радостных юнцов
В толпе блестят со всех концов…
Лежал, белея головой.
Стоит, рыдая, половой.
Но лишь подъемлют с мостовой,
Подъемлется жен тихий вой.
И прядает ушами лошадь.
Свирелью смерть взял веселоша.
Извозчики коней секут.
Грозится кто-то босяку.
Дорога чистится возку.
И молодость в глазах влечет тоску.
И трепетал богач
При слове яростном: пугач.
И взрыва звук был дик и голк.
Стоит, торжествуя, пугок.
«Мы все умрем!»
А над Кремлем
Кривила рот мутея,
Ей нравилась сия затея!
Что? сумасшедшие? – едва ль
И дело сделала взорваль.
Я знаю, многих сгорбит
Весть истинная о скорби.
Но, боже, можно ль перечесть
Того, кому улыбка – честь!
Забудет весть любую
Толпа, предавшись бую.
Насмешливо стоит ростух.
И голод – всех сердец пастух.
Исчезла милая нежда.
Настала ярая вражда.
Не стало прежней милой неги.
Повсюду взоры злобеннеги.
И уж не стало в нем вернот,
И слитны яд и ярь умнот.
Забыта старая печаль,
К устам прислонена пугаль.
Пути толпы свилися в жгут,
Бегут, идут, где крики жгут.
Во славу руса вероки
Бегут, безумны и дики.
О Русь! каким богам молилья
Убийства были крылья?
Убито горнее чуймо,
Проснулось красное буймо.
За светом темных окон
Почудилась весна.
Равноком
Восстала алая буйна.
Ты свергнул иго!
Народа дух
Качается, как Игорь,
Когда притянутые древа
Невинное терзали чрево.
1908
«И есть ли что мечей поюнней?..»*
И есть ли что мечей поюнней?
Но чу! везде полет воюний.
Они везде зовут в борель,
И смерть – красивая свирель.
О, меч, по выйному пути бегач,
Ты – неутомчивый могач!
Везде преследует могун!
Везде преследуем бегун!
Печальны мертвых улыбели,
Сияльны неба голубели.
1908, 1913
«Ноне я, как все…»*
Ноне я, как все.
Много муки!
Горький сев.
Кому кий
Люб и приятен?
Любим ли я? – ты?
Да.
– Звезда.
Нет
Неб
И не будет.
Смех молчание будит.
1908
«Бежит, бежит ко мне мой песнемордый зверь…»*
Бежит, бежит ко мне мой песнемордый зверь.
От ужаса трясусь я.
О друг! спаси! Иди, поверь!
Куда пойду? И где спасуся?
Сознание в опасности! – проверь.
Гробее гроба тишина ся.
1908
«На площади старого града…»*
На площади старого града
Собралась чорная рада
– Рабочий, дева, воин.
И древо слов роняет хвои.
1908
«Как стоги на вечерних гумнах…»*
Как стоги на вечерних гумнах,
На небе позднем темнели тучи.
О боге рокотала умнядь.
И смех зыбил уста летучий.
1908
«Братья, довольно быть вялыми струнами!..»*
Братья, довольно быть вялыми струнами!
Натянем себя на пеньки мести и ненависти.
Загудим стоголосом-рокотом:
Отчизну, отчизну вы предали!
1908
«Пренебрегли для мнимых благ…»*
Пренебрегли для мнимых благ
Закона хохотом седым
И, отдаваясь воле влаг,
Назвали гор твердыню: дым!
И в миг, когда венец твердыни
Улыбкой утренней сияет,
Вы отреклись от слов гордыни,
Себя спросив, что ясь сия есть?
Но вновь себя опутав
Улыбкой ласкового утра,
Вы налегаете на чолны,
Презрения ко прошлым полны.
И восстает красою гнева
Святая девственная Дева,
И разметает всех по буре,
И развевает дымы курев…
1908
«Но кто он, око темноты?..»*
Но кто он, око темноты?
Кто просветил молчание песней?
Зём в восхищенье ник, но ты
Вторила песнью диких весен,
Ты воспевала сон ночей
И поцелуй не мнимо чей,
И упоение борьбой,
И возглас милый, старый: бой!
Тогда воскресли небеса,
Тогда рассмеялся голос, – бог
И совесть снова нам веса,
Расцвел, кто древле был убог.
1908
«Всё озаря…»*
Всё озаря
Всходит заря.
О, этот меч воинствующего утра!..
И восхищенные орлы.
И смерти чуд раб
Срывал недель своих венец.
И прожитому кинул «нет!»,
И зева волка рощи воев
Угрюмо заблестели вой.
1908
«Небо в блистаньях левеет…»*
Небо в блистаньях левеет.
Свет надлюбвянный веет.
Вселенночеств очи в очах
Тихих яростных ребят.
Мноерукий смех хохочет
Тех, кто любят, не таят.
1908
«Когда казак с высокой вышки…»*
Когда казак с высокой вышки
Увидит дальнего врага,
Чей иск – казацкие кубышки,
А сабля – острая дуга, –
Он сбегает, развевая кудрями, с высокой вышки,
На коня он лихого садится
И летит без передышки
В говором поющие станицы.
Так и я, задолго до того мига,
Когда признание станет всеобщим,
Говорю: над нами иноземцев иго,
Возропщем, русские, возропщем!
Поймите, что угнетенные и мы – те ж!
Учитесь доле внуков на рабах,
И, гордости подняв мятеж,
Оденьте брони поверх рубах!
1908
Боевая*
Радой Славун, Родун славян,
Не кажи, не кажи своих ран!
Расскажи, расскажи про ослаби твои,
Расскажи, расскажи, как заслави твои
полонила волна неми,
с запада яростно бьющей…
Расскажи, расскажи, как широкое плёсо
быловой реки
замутилось-залилось
наплывом-наливом влияний иных:
Иной роди, иной крови, иной думи,
иных речей, иных бытей,
– Инобыти.
Я и сам бы сказал, я и сам рассказал,
Протянул бы на запад клянущую руку,
да всю горечь свою, да все яды свои собираю,
чтоб кликнуть на запад и юг свою весть,
свою веру, свой яр и свой клич,
Свой гневный, победный, воинственный клич:
«Напор слави единой и цельной на немь!»
Посолонь, слава! За солнцем, друзья, –
на запад за солнечным ходом,
под прапором солнца идемте, друзья, –
на запад за солнечным ходом.
– Победная славь да идет,
Да шествует!
Пусть в веках и реках раздается тот пев:
«Славь идет! Славь идет! Славь восстала…»
Пусть в веках и реках раздается запев:
«Славь идет! Славь идет! Славь восстала!»
1908, 1914
Скифское*
1
Что было – в водах тонет.
И вечерогривы кони,
И утровласа дева,
И нами всхожи севы.
2
И вечер – часу дань,
И мчатся вдаль суда.
И жизнь иль смерть – любое,
И алчут кони боя.
3
И в межи роя узких стрел –
Пустили их стрелки –
Бросают стаи конских тел
Нагие ездоки.
4
И месть для них – узда,
Желание – подпруга.
Быстра ли, медленна езда,
Бежит в траве подруга.
5
В их взорах голубое
Смеется вечно вёдро.
Товарищи разбоя,
Хребет сдавили бедра.
6
В ненастье любят гуню,
Земля сырая – обувь.
Бежит вблизи бегунья,
Смеются тихо оба.
7
Коня глаза косы,
Коня глаза игривы:
Иль злато жен косы
Тяжеле его гривы?
8
Качнулись ковыли,
Метнулися навстречу.
И ворог ковы лить
Грядет в предвестьях речи.
9
Сокольих крыл колки,
Заморские рога.
И гулки и голки,
Поют его рога.
10
Звенят, звенят тетивы,
Стрела глаз юный пьет.
И из руки ретивой
Летит-свистит копье.
11
И конь, чья ярь испытана,
Грозит врагу копытами.
Свирепооки кони,
И кто-то, кто-то стонет.
12
И верная подруга
Бросается в траву.
Разрезала подпругу,
Вонзила нож врагу.
13
Разрежет жилы коням,
Хохочет и смеется,
То жалом сзади гонит,
В траву, как сон, прольется.
14
Земля в ней жалом жалится,
Таится и зыбит.
Змея, змея ли сжалится,
Когда коня вздыбит?
15
Вдаль убегает насильник.
Темен от солнца могильник.
Его преследует насельник.
И песен клич весельный…
16
О, этот час угасающей битвы,
Когда зыбятся в поле молитвы!..
И темны, смутны и круглы
Над полем кружатся орлы.
17
Завыли волки жалобно:
Не будет им обеда.
Не чуют кони жала ног.
В сознании – победа.
18
Он держит путь, где хата друга.
Его движения легки.
За ним в траве бежит подруга –
В глазах сверкают челноки.
1908
«Кому сказатеньки…»*
Кому сказатеньки,
Как важно жила барынька?
Нет, не важная барыня,
А, так сказать, лягушечка:
Толста, низка и в сарафане,
И дружбу вела большевитую
С сосновыми князьями.
И зеркальные топила
Обозначили следы,
Где она весной ступила,
Дева ветренной воды.
<1908–1909>
«Бобэоби пелись губы…»*
Бобэоби пелись губы.
Вээбми пелись взоры.
Пиээо пелись брови.
Лиэээй пелся облик.
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.
Так на холсте каких-то соответствий
Вне протяжения жило Лицо.
<1908–1909>
«Москва! Москва!..»*
Москва! Москва!
Мозг влаг
Племен.
Каких племен гудки
Ты не переваяла
В молчание?
В тебе
Древних говоров ракит
Таяло
Звучание.
И если ищешь ты святыню,
Найдешь в Кремле ю.
Я взором в башнетыне
Млею.
1908–1909
«Вы помните о городе, обиженном в чуде…»*
1
Вы помните о городе, обиженном в чуде,
Чей звук так мило нежит слух
И, взятый из языка старинной Чуди,
Зовет увидеть вас: пастух
С свирелью сельской (есть много неги в сельском имени),
Молочный скот с обильным выменем,
Немного робкий перейти реку, журчащий брод…
Все это нам передал в названье чужой народ.
Пастух с свирелью из березовой коры
Ныне замолк за грохотом иной поры.
Где раньше возглас раздавался мальчишески-прекрасных труб,
Там ныне выси застит дыма смольный чуб.
Где отражался в водах отсвет коровьих ног,
Над рекой там перекинут моста железный полувенок.
Раздору, плахам вчера и нынче город – ясли,
В нем дружбы пепел и зола, истлев, погасли.
Когда-то, понурив голову, стрелец безмолвно шествовал за плахой.
Не о нем ли в толпе многоголосой девичий голос заплакал?
В прежних сил закат
К работе призван кат.
А впрочем, всё страшней и проще:
С плодами тел казненных на полях не вырастают рощи,
Казнь отведена в глубь тайного двора.
Здесь на нее взирает детвора.
Когда толпа шумит и веселится,
Передо мной всегда казненных лица.
Так и теперь: на небе ясном тучка –
Я помню о тебе, боярин непокорный Кучка!
2
В тебе, любимый город,
Старушки что-то есть.
Уселась на свой короб
И думает поесть.
Косынкой замахнулась – косынка не простая:
От и до края летит птиц черных стая.
1909
«Могилы вольности Каргебиль и Гуниб…»*
Могилы вольности Каргебиль и Гуниб
Были соразделителями со мной единых зрелищ,
И, за столом присутствуя, они б
Мне не воскликнули б: «Что, что, товарищ, мелешь?»
Боец, боровшийся, не поборов чуму,
Пал около дороги круторогий бык,
Чтобы не вопрошающих – к чему? –
Узнать дух с радостью владык.
Когда наших коней то бег, то рысь вспугнули их,
Пару рассеянно-гордых орлов,
Ветер, неосязуемый для нас и тих,
Вздымал их царственно на гордый лов.
Вселенной повинуяся указу,
Вздымался гор ряд долгий.
Я путешествовал по Кавказу
И думал о далекой Волге.
Конь, закинув резво шею,
Скакал по легкой складке бездны,
С ужасом в борьбе невольной хорошея.
Я думал, что заниматься числами над бездной полезно.
Невольно числа я слагал,
Как бы возвратясь ко дням творенья.
И вычислял, когда последний галл
Умрет, не получив удовлетворенья.
Далёко в пропасти шумит река,
К ней бело-красные просыпались мела.
Я думал о природе, что дика
И страшной прелестью мила.
Я думал о России, которая сменой тундр, тайги, степей
Похожа на один божественно-звучащий стих.
И в это время воздух освободился от цепей
И смолк, погас и стих.
И вдруг на веселой площадке,
Которая на городскую торговку цветами похожа,
Зная, как городские люди к цвету падки,
Весело предлагала цвет свой прохожим, –
Увидел я камень, камню подобный, под коим пророк
Похоронен, – скошен он над плитой и увенчан чалмой.
И мощи старинной раковины, – изогнуты в козлиный рог,
На камне выступали; казалось, образ бога – камень увенчал мой.
Среди гольцов, на одинокой поляне,
Где дикий жертвенник дикому богу готов,
Я как бы присутствовал на моляне
Священному камню священных цветов.
Свершался предо мной таинственный обряд.
Склоняли голову цветы,
Закат был пламенем объят,
С раздумьем вечером свиты…
Какой, какой тысячекост,
Грознокрылат, полуморской,
Над морем островом подьемлет хвост,
Полунеземной объят тоской?
Тогда живая и быстроглазая ракушка была его свидетель,
Ныне уже умерший, но, как и раньше зоркий, камень.
Цветы обступили его, как учителя дети,
Его – взиравшего веками.
И ныне он, как с новгородичами, беседует о водяном
И, как Садко, берет на руки ветхогусли, –
Теперь, когда Кавказом, моря ощеренным дном,
В нем жизни сны давно потускли.
Так, среди «Записок Кушетки» и «Нежный Иосиф»,
«Подвиги Александра» ваяете чудесными руками, –
Как среди цветов колосьев –
С рогом чудесным виден камень.
То было более чем случай:
Цветы молилися, казалось, перед времен давно прошедших слом
О доле нежной, о доле лучшей:
Луга топтались их ослом.
Здесь лег войною меч Искандров,
Здесь юноша загнал народы в медь,
Здесь истребил победителя леса ндрав
И уловил народы в сеть.
16 сентября 1909
«Меня окружали степь, цветы, ревучие верблюды…»*
Меня окружали степь, цветы, ревучие верблюды,
Круглообразные кибитки,
Моря овец, чьи лица однообразно-худы,
Огнем крыла пестрящие простор удоды –
Пустыни неба гордые пожитки.
Так дни текли, за ними годы.
Отец, далеких гроза сайгаков,
Стяжал благодарность калмыков.
Порой под охраной надежной казаков
Углублялся в глушь степную караван.
Разбои разнообразили пустыни мир,
И вороны кружили, чуя пир,
Когда бряцала медь оков.
Ручные вороны клевали
Из рук моих мясную пищу,
Их вольнолюбивее едва ли
Отроки, обреченные топорищу.
Досуг со мною коротая,
С звенящим криком: «сирота я»,
Летел лебедь, склоняя шею,
Я жил, природа, вместе с нею.
Пояс казаков с узорной резьбой
Мне говорил о серебре далеких рек,
Порой зарницей вспыхнувший разбой, –
Вот что наполняло мою душу, человек.
1909
