355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Велимир Хлебников » Том 1. Стихотворения 1904-1916 » Текст книги (страница 2)
Том 1. Стихотворения 1904-1916
  • Текст добавлен: 4 мая 2017, 10:30

Текст книги "Том 1. Стихотворения 1904-1916"


Автор книги: Велимир Хлебников


Жанр:

   

Поэзия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

«Видязь видений безликих…»*
 
Видязь видений безликих
Вероши в яви
Есть уэывностынь редкой мечты,
В русалиях яви голубоши,
Безмерной, бесценной, беспленной,
Бестешной Мокоши
Есть русалие хлябей мечты,
Есть Русь хлябей домирного,
Хлябей довещной черты
Домирного мира.
 

1907

«Людоши плескошь глухая…»*
 
Людоши плескошь глухая,
Пустоши немощь глухая
В хвойном совиты венке.
Где-то молчали, страдая,
Кто-то склонился, рыдая,
Склонился к луке.
 

1907

«Я любоч, любимый любаной…»*
 
Я любоч, любимый любаной,
Любеж залюбил, залюбился в любви,
Любязей любких, люблых любилой люблю,
Любрями с любкою любляться люблю,
Любязь любви, в любитвах люблю
  Полюбить, залюбить,
  Приполюбливать! Позалюбливать!
Нелюбины приразлюбливать люблю!
 

1907

«Неголи легких дум…»*

(Нега – неголь…)


 
Неголи легких дум
Лодки направили к легкому свету.
Бегали легкости в шум,
Небыли нету и нету.
 
 
В тумане грезобы
Восстали грезоги.
В туманных тревогах
Восстали чертоги.
В соногах-мечтогах
Почил он, почил у черты.
В чертогах-грезогах
Почил он, почил у мечты.
 
 
Волноба волхвобного вира,
Звеноба немобного яра,
Ты всё удалила, ты всё умилила.
О, тайная сила!
О, кровная мара!
 
 
В яробе немоты
Играли и журчали
Двузвонкие мечты,
Будутные печали.
Хитрая нега молчания,
Литая в брегах звучания,
Птица без древа звучания,
– О, взметни свои грустилья,
Дай нам на небо взойти,
Чтобы старые постылья
Мы забыли, я и ты!
 
 
Веязь сил молодых,
Веязь диких бледных сил,
Уносил в сон младых,
В сон безмерно голубых…
 
 
За осокой грезных лет
Бегут струи любины.
Помнит, помнит человек
Ковы милой старины.
Знает властно-легкий плен,
Знает чары легких мен,
Знает цену вечных цен.
 
 
Поюнности рыдальных склонов,
Знаюнности сияльных звонов
В венок скрутились
И жалом многожалым
Чело страдальное овили.
 
 
И в безумном играньи играний
Расплескалися яри бываний!
 
 
Нежец тайностей туч,
Я в сверкайностях туч
Пролетаю, летаю, лечу,
Улетаю, летаю, лечу.
В умирайнах тихих тайн
Слышен голос новых майн.
Я звучу, я звучу…
 
 
Сонно-мнимой грезы неголь,
Я – узывностынь мечты.
Льется, льется пленность брегов,
Вьются дети красоты.
 
 
Сумная умность речей
Зыбко колышет ручей.
Навий налет на ручей
– Роняет
Ручей белых нежных слов,
  Что играет
Без сомнения, без оков.
 
 
О яд не наших мчаний в поюнность высоты
И бешенство бываний в страдалях немоты!
 
 
В думком мареве о боге
Я летел в удел зари…
Обгоняли огнебоги,
Обгоняли жарири.
Обожелые глаза!
Омирелые власа!
Овселеннелая рука!
 
 
Орел сумеречных крыл
Землю вечером покрыл.
«Вечер сечи ведьм зари!» –
Прокричали жарири.
 
 
Мы уселись тесным рядом.
Видеть нежить люди рады.
 

1907, 1914

«Зазовь…»*
 
Зазовь.
Зазовь манности тайн.
Зазовь обманной печали.
Зазовь уманной устали.
Зазовь сипких тростников.
Зазовь зыбких облаков.
Зазовь водностных тайн.
Зазовь.
 

1907–1908

«Помирал морень, моримый морицей…»*
 
Помирал морень, моримый морицей,
Верен в веримое верицы.
Умирал в морильях морень,
Верен в вероча верни.
Обмирал, морея, морень,
Верен веритвам вераны.
Приобмер моряжески морень,
Верен верови верязя.
 

1907–1908

«Мы чаруемся и чураемся…»*

(корни: чур… и чар…)


 
Мы чаруемся и чураемся,
Там чаруясь, здесь чураясь.
То чурахарь, то чарахарь.
Здесь чуриль, там чариль.
Из чурыни взор чарыни.
Есть чуравель, есть чаравель.
Чарари! Чурари!
Чурель! Чарель!
Чареса и чуреса.
И чурайся и чаруйся.
 

<1907–1908>

«Грезирой из камня немот…»*
 
Грезирой из камня немот
Я высек чертоги грезини-немог.
Я в тебя молитвой мечу,
Мира славный жародей,
О, пошли ты мне навстречу
Стаю легких жарирей!
Мечу видеть огнезарную
Стаю вольных жарирей,
Дабы радугой стожарной
Вспыхнул морок наших дней.
Призрак быстрых жарирей,
Журчаль искрящихся ручьев,
Печаль сонных соловьев,
Бежаль реки, – почто? куда?
Видаль руки, чисты года,
Мне жаль струин, родна вода.
Стоналями скрипели сосны,
Одевши золотом низы.
Плескалями бьют волны косны
В мир купавы и лозы.
Милочь и любоч счастливой четой
Идут вдвоем по тропинке глухой.
А за ними вдали голубая река
Катит валами, всегда глубока.
А над ними шатры хвои синеседой.
А за ними пастух, одинокий, молодой.
Обожелые глаза! Омирелые власа!
Высоги, низоги в зеркальной воде –
Там облака, здесь облака
Делит река на два ряда.
Босёжь и бесежь
На зеленой травушке.
То богиня, то бегиня,
Где цветут купавушки.
Плясарышни вид
Страстен и дик,
Венком из гвоздик
Лоб перевит.
Красотинеющие зори
Застали встанственного утра.
 

1907–1908

Черный любирь*
 
Я смеярышня смехочеств,
Смехистелинно беру,
Нераскаянных хохочеств
Кинь злооку – губирю.
Пусть гопочич, пусть хохотчич
– Гопо, гоп, гопопей –
Словом дивных застрекочет,
Нас сердцами закипей.
В этих глазках ведь глазищем
Ты мотри, мотри – за горкой
Подымается луна!
У смешливого Егорки
Есть звенящие звена.
Милари зовут так сладко
Потужить за лесом совкой.
Ай! Ах, на той горке
Есть цветочек куманка-заманка.
 

1907–1908

«Стая ласточек воздушных…»*

8 + а лет


 
Стая ласточек воздушных
Тонких тел сплетает сеть
И зовет тоске послушных,
Не боящихся висеть.
 

<1907–1908>

96

«Мне спойте про девушек чистых…»*
 
Мне спойте про девушек чистых,
Сих спорщиц с черемухой-деревом,
Про юношей стройно-плечистых:
Есть среди вас они, – знаю и верю вам.
 

<1907–1908>

«От Косова я – дружины свой бег…»*
1
 
От Косова я – дружины свой бег
Злой продолжали на трупах.
Ворог колол, резал и сек
Павших от ужаса, глупых.
 
2
 
От Грюнвальда – истуканы
С серым пером на темени,
В рубахах медных великаны
Бились с рожденным на Немане.
 

<1907–1908>

«Вон черная роща и жертвенный камень…»*
 
Вон черная роща и жертвенный камень
И два согнутые жреца.
Курись, служи, неясный пламень,
Глазам людей и дел конца!
 

<1907–1908>

«Лунный свет и белая ограда…»*
 
Лунный свет и белая ограда
И тополя, как стаи парусов.
Сюда ночной приходит лада
С калитки снять ее засов.
 

1907–1908

«Пусть древо водоносное…»*
 
Пусть древо водоносное
Согнулося с плеча,
Ах, время сенокосное,
Все зубы лихача.
Ах, реет волна в берег,
На займище испарина,
И звон воздушных серег
Товарища татарина.
Под овчиною отцовской
Дева и он,
Он с прической молодцовской,
Слышит смех и стон.
Она дитя вечерних вод,
И видны кольца ее кос,
Красивый ум, красивый рот
И стан согнутый, как вопрос.
 

<1907–1908>

«О достоевскиймо идущей тучи…»*
 
О достоевскиймо идущей тучи,
О пушкиноты млеющего полдня,
Ночь смотрится, как Тютчев,
Замерное безмерным полня.
 

1907–1908

Кузнечик*
 
Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер.
Пинь, пинь, пинь! тарарахнул зинзивер.
О лебедиво.
О, озари!
 

<1907–1908>, 1912

«Желанье-смеяние прыщавою стать…»*
 
Желанье-смеяние прыщавою стать
Пленило-венило довещную рать.
Смеялись-желали довещные рати
Увидеть свой лик в отраженье иначе.
И сыпи вселенных одна за другой
Выходили, всходили, отходили в покой.
И строи за строем вселенных текли,
И все в том желанье-рыданье легли.
И жницей Времиней сжатые нивы
Оставляли лицо некрасивым.
 
 
И в одной из них раньше, чем тот миг настал,
когда с шумом и блеском, и звоном и треском
рассыпалось все на куски, славень, – я жил…
 

1908

«Снегич узывный, белый и длинный…»*
 
Снегич узывный, белый и длинный
Где приютилася Мать?
Снегич узывный, серый и длинный
Где схоронилася Мать?
 

1908

«Смехлые уста смерть протянула целующая…»*
 
Смехлые уста смерть протянула целующая,
Дохла и пуста твердь протянулась целуемая,
Голуботелая, одуванчикокосая,
Чьи волосы золота волосы,
Овеклые слезы остеклянелые,
Чьи голосы володы голоса,
Застыли нетленными,
Зовем их, слепые, – вселенными… вселенными…
 

<1908>

«Там, где жили свиристели…»
 
Там, где жили свиристели,
Где качались тихо ели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
Где шумели тихо ели,
Где поюны крик пропели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
В беспорядке диком теней,
Где, как морок старых дней,
Закружились, зазвенели
Стая легких времирей.
Стая легких времирей!
Ты поюнна и вабна,
Душу ты пьянишь, как струны,
В сердце входишь, как волна!
Ну же, звонкие поюны,
Славу легких времирей!
 

1909

«Негошь белых дней…»*
 
Негошь белых дней,
Мокошь дальних морей
Птиц станицы на клювах примчали.
Уносился стан певучий,
Улетали где-то тучи,
Улетали где-то дали.
 

1908

«И чирия чирков по челу озера…»*
 
И чирия чирков по челу озера,
По чистому челу – меж власьев тростников.
Рати стрекозовья
Небо полнят
И чертят яси облаков,
Рати стрекозовья.
Рыбы волнят
Озеро.
 

1908

«Любоч бледности уст…»*
 
Любоч бледности уст,
Любоч жарости уст
Овевал венком невинности
Твой смертельно-бледный лик…
 

1908

«Прамень невинностей мора…»*
 
Прамень невинностей мора.
Прамень леунностей влас.
Пламень девинностей взора.
Пламень поюнностей глаз.
 

1908

«Вот струны…»*
 
Вот струны…
На дуге белокостной поюны
Натянуты, дрожат,
Дрожат, смеются и бежат.
И я, знаюн их умных сил,
Брожу, вожу в немобы вир,
И мир постиг, и мир настиг,
И он почил, и он избыл.
 

1908

«Я любоч жемчужностей смеха…»*
 
Я любоч жемчужностей смеха,
Я любоч леунностей греха.
Смехи-грехи – всё мое.
Сладок грех мне, сладко дно!
 

1908

«Облакини плыли и рыдали…»*
 
Облакини плыли и рыдали
Над высокими далями далей.
Облакини сени кидали
Над печальными далями далей.
Облакини сени роняли
Над печальными далями далей…
Облакини плыли и рыдали
Над высокими далями далей.
 

1908

«В золоте борона вечера ворон летел…»*
 
В золоте борона вечера ворон летел
И володы голода мечева долу свирел.
И долы внимали, и жены желали,
И кметы стонали, и юны смеялись.
 

1908

«Охотник скрытных долей, я в бор бытий вошел…»*
 
Охотник скрытных долей, я в бор бытий вошел.
Плескались тайно соли, тонул и гаснул дол.
И навиков скаканье в вместилищах воды,
И любиков смеянье в грустилищах зари,
И веток трепетанье, и воздуха сиянье,
Там, где проскользнули жарири
И своим огнистым свистом
Воздух быви залили.
Тонул и гаснул дол…
И велям вейных волей весь мир – покорный вол.
 

1908

«Осин серебряные бревна…»*
1
 
Осин серебряные бревна
Сумрак пронзили седой.
И стоят две водяные царевны, –
Одежды зеркальной водой.
 
2
 
Они, серебряною зыбью
Замутив реки залив,
Ночью купая тело рыбье,
От ткани тайну оголив,
 
3
 
Одели свой передник
Из тонких водных трав.
Молчит их собеседник,
Любви ночной устав.
 
4
 
Сияют лебеди, как свечи,
И конь с челом воинственным
Ступает издалеча,
Как жрец любви таинственный.
 
5
 
Священно-смуглые лопатки
Цветком венчанного коня.
И в переливчатые складки
Упала наземь простыня.
 
6
 
На травы и подковы
Упали чистые покровы
С добычи тучных ног –
То радости чертог.
 
7
 
Не две восковые свечи прудов –
Лебяжья думает чета.
О, белые тени белых лугов!
О, белая ночь и высота!
 

<1908>

Любавица*
 
Я любиры затопил
В ночеснежном серебре.
Красотиною купил
Быть в зол пленнике добре.
Я, играя, я игл рая
Та, что венковна зим мной.
Простирая «прости» грая,
Я вран врат златых весной.
Я ночей стооких зной,
Я обруч на лице чела речной.
Я обруч голубой
Вонзил в моих кудрей волну.
Я вопль мой о той
Вложил в дивес длину,
Что вечный в лобзебре цветок
Отверг свое «люблю!». Люблю ее поток
Моих то шире, то бедней,
То богом, то людьми стремящихся с безумьем дней.
Я любистель! Я негистель!
Войн лобзебрянных мятель!
Но лишь край груди омочу
О край волнистый лобзебр волн,
Я – воин, отданный мечу,
И снова тоск гремящих полн.
Я любровы темной ясень,
Я глазами в бровях ясен.
Я любавец! Я красавец!
Я пою скорей плясавиц
Ночи, неба и зари
– Так велели кобзари.
Я негиня, я богиня,
В звонкой радости полей,
Я нелгиня, я богиня,
Быть смеянственно голей.
Звездный иней, звездный иней,
Будь, упав на звук, смелей!
Людей когда-нибудь обоговеть надежды!
Будь моих нежин одеждой!
 
 
Пусть соединенный говор пляск
Пронзит меча на бедрах лязг.
И пусть коснется лобзебро
Врагу пронзившего ребро.
Ими, ими, имя, имя
Предков душами овьем.
Снимем, снимем с ними, с ними
Сеть, сотканную навьем.
Звонко ль, ясно ль, тихо ль, худо ль –
В этом есть удаль.
О, мчи мечи, наш крик, бегущий тишинами:
Мы устали быть не нами!
Так и так, вот так, вот так! –
 
 
Любавица и лешак
Пели,
Пока уста коней кипели.
 

1908

«Зеленый леший, бух лесиный…»*
 
Зеленый леший, бух лесиный
Точил свирель.
Качались дикие осины,
Стенала благостная ель.
Лесным пахучим медом
Помазал кончик дня
И, руку протянув, мне лед дал,
Обманывая меня.
И глаз его, тоски сосулек,
Я не выносил упорный взгляд:
В них что-то просит, что-то сулит
В упор представшего меня.
Вздымались руки-грабли,
Качалася кудель,
И тела стан в морщинах дряблый,
И синяя видель.
Я был ненароком, спеша,
Мои млады лета.
И, хитро подмигнув, лешак
Толкнул меня: туда?
 

1908

«Смугол, темен и изящен…»*
 
Смугол, темен и изящен,
Не от тебя ли, незнакомец, вчера
С криком «Маменьки! он страшен!»
Разбежалась детвора?
 
 
Ты подошел, где девица:
«Позвольте представиться!»
Взял труд поклониться
И намекнул с смешком: «Красавица!»
 
 
Она же, играя перчаткой,
Тебя вдруг спросила лукаво:
«О сударь с красною печаткой,
О вас дурная очень слава?»
 
 
«Я не знахарь, не кудесник,
Верить можно ли молве?
Знайте, дева, я ровесник
<. . . . . . . . . .>
 
 
Она же: «Извините!
Задумчивый какой!»
Летят паучьи нити
На синий водопой.
 
 
Пошли по тропке двое,
И взята ими лодка.
И вскоре дно морское
Уста целовало красотке.
 

<1908>

«Стрелок, чей стан был узок…»*
 
Стрелок, чей стан был узок,
В одежде без повязок,
Промчался здесь, пугая трясогузок,
По дну реки, где ил был вязок.
Я кинулся серной проворной
Его обогнать стороной,
Весь замыслам страсти покорный
Вновь видеть глаз вороной.
Но чу! Свистящая стрела,
Была смертельна рана.
Над глазом нежная пята –
Стрелок была Диана.
 

<1908>

«На просторе между двумя тучами, довольно узком…»*
 
На просторе между двумя тучами, довольно узком,
Облачки с криком: лови!
Гонялись друг за дружкой.
Но тучи сердились,
Тучи шептали: смирно! ви!
(Они дурно выражались по-русски.)
И облачки уселись рядом,
И все вместе помчались к новым ядам.
 

1908

«Мне видны – Рак, Овен…»*
 
  Мне видны – Рак, Овен,
И мир лишь раковина,
В которой жемчужиной
То, чем недужен я.
В шорохов свисте шествует стук вроде Ч.
И тогда мне казались волны и думы – родичи.
Млечными путями здесь и там возникают женщины.
  Милой обыденщиной
  Напоена мгла.
  В эту ночь любить и могила могла…
И вечернее вино
И вечерние женщины
Сплетаются в единый венок,
Которого брат меньший я.
 

1908

Крымское*
Вольный размер
 
Турки
Вырея блестящего и мимоходом всегда – окурки
Валяются на берегу.
Берегу
Своих рыбок
В ладонях
Сослоненных.
Своих улыбок
Не могут сдержать белокурые
  Турки.
Иногда балагурят.
Море в этом заливе совсем засыпает.
Засыпают
Рыбаки в море невод.
Небо там золото:
Посмотрите, как оно молодо!
Но рыбаки не умеют:
Наклонясь, сети сеют.
Точно ноги
Шестинога,
В лодке их немного.
Ах! мне грустно!
И этот вечный по песку хруст ног!
И, наклонясь взять камешек,
Чувствую, что нужно протянуть руку прямо еще.
Бежит на моря сини
Ветер, сладостно сея
Запах маслины,
Цветок Одиссея.
И море шепчет «не вы»,
И девушка с дальней Невы,
Протягивая руки, шепчет: «моречко!»
А воробей проносит семячко…
Ах! я устал один таскаться!
А дитя, увидев солнце, закричало: «цаца!»
И пока расцветает, смеясь, семья прибауток,
Из ручонки
Мальчонки
Мчится камень, виясь, в убегающих уток.
Кто-то платком машет.
Возгласы: «мамаша, мамаша!»
Море ласковой мерой
Веет полуденным золотом.
Ах, об эту пору все мы верим,
Все мы молоды…
И нет ничего невообразимого,
Что в этот час
Море гуляет среди нас,
Надев голубые невыразимые…
Во взорах пес, камень,
Дорога пролегла песками,
Там под руководством маменьки
Барышня учится в воду камень кинуть.
О, этот рыбы в невод лов!
И крик невидимых орлов!
Отсюда далеко все ясно в воде.
Где очами бесплотных тучи прошли,
Я черчу: В и Д.
Чьи? Не мои.
Мои: В и И.
Когда-нибудь стоял здесь олень.
Все молчит. Ни о чем не говорят.
Белокурости турок канули в закат.
По устенью
Ящерица
Тащится
Тенью,
Вся нежная от линьки.
День! ты вновь стоишь, как карапузик-мальчик,
Засунув кулачки в карманы.
Но вихрь уносит песень дальше,
И ясны горные туманы.
Отсюда море кажется старательно выполощенным чьими-то мозолистыми руками в синьке.
О, этот ясный закат,
Своими красными красками кат.
Где было место богов и земных дев виру,
– Там, в лавочке, – продают сыру.
Где шествовал бог – не сделанный, а настоящий,
Там сложены пустые ящики.
И, снимая шляпу
И обращаясь к тучам,
И отставив ногу
Немного,
Лепечу – я с ними не знаком –
Коснеющим детским, несмелым языком:
Если мое робкое допущение,
Что золото, которое вы тянули,
Когда, смеясь, рассказывали о любви,
Есть обычное украшение вашей семьи,
Справедливо, то не верю, чтобы вы мне не сообщили,
Любите ли вы «тянули»,
Птичку «сплю»?
А также в науке «русский язык» прошли ли
Спряжение глагола «люблю»?
Старое воспоминание жалит.
Тени бежали.
И милая власть жива,
И серы кружева.
Ветер, песни сея,
Улетел в свои края.
Всё забыло чары дел.
Лишь бессмертновею
  Я.
Только.
И кроме того, ставит ли учитель двойки?
 

1908, 909

Вырей – юг, куда уносятся птицы осенью.

Тянули – лакомство.

Сплю – небольшая совка, распространенная в южной России.

Турки нередко бывают белокурыми.

<Крымский цикл>*
«В мигов нечет…»
 
В мигов нечет
Кузнечик
Вечер
Ткет. Качались рыбалки…
И женские голоса
Тишины балки.
Ясна неба полоса.
 
«Я и ты были серы…»
 
  Я и ты были серы…
Возникали пенные женщины из тины.
  В них было более истины,
  Чем… меры.
 
Судак
 
Истлели бури – блеском мелы.
Проходит барин в белом, белом.
Проходит в черном весь барчук.
Видна гостиница «Боярчук»…
Падал час предвечерне-ранний
В зовущие лона,
Когда в каждой девице – Диана,
В каждом юноше – Адонис.
Гасит песню ямщик, с облучка слезая,
И вечерних ресниц слеза – я.
 
«Падал свет из тени…»
 
Падал свет из тени,
Кто был чужд смятенью?..
Я истекаю степью и именем…
Ищут приюта думы в нигде.
Как раньше тернист круг терновника.
И мир лишь падеж к слову «любовник – я».
Как раньше лик мил дев…
Я вечно юн, если небовеяние дев…
Но кострам «алчу я» дыма нет.
Я истекаю степью и именем.
 
«Если вы и я себя любите…»
 
Если вы и я себя любите,
То я в вас молитвой никогда.
Но синий взор в веках дар,
И косит время в дубах тень.
 
«Тропочка к морю левее…»
 
Тропочка к морю левее…
  Я устал идти!
Твой взор счастьевеет…
Мир и всё – лишь и к я и ты!
 
«Облаки казались алыми усами…»
 
Облаки казались алыми усами.
Мы забыли, мы не знали, кто мы сами,
Мы забыли, мы не знали: двойники ли с небесами
Или мы сами.
Где-то далеко, где падал туман,
Веет пением мам.
Тает в дымчатых сумерках лес, но
Еще милей туманное слово «прелестно».
Ах!.. Мы изнемогли в вечной вечного алчбе!
А дитя, передразнивая нас, пропищало «бе!».
 
«Из лавки доносится: барыш с нами…»
 
Из лавки доносится: «барыш с нами…»
А дорога процвела барышнями.
Не знают голоса мерки.
Огневеют голосами в сумерках.
Волосы убраны башнями шелку,
Иногда курганом соломенных тканей
(Весь порасцвел он алыми цветами).
Беспечно роняют, что были зимою в Париже.
С печалью ем свои вишни.
  Вижу:
Здесь я лишний…
 
«Вечер. Тени…»
 
  Вечер. Тени.
  Сени. Лени.
Мы сидели, вечер пья.
В каждом глазе – бег оленя,
В каждом взоре – лёт копья.
 
 
И когда на закате кипела вселенская ярь,
Из лавчонки вылетел мальчонка,
Провожаемый возгласом: «жарь!»
 
 
И скорее справа, чем правый,
Я был более слово, чем слева.
 
«Мы в одеждах сомнений…»
 
Мы в одеждах сомнений
Упали на зеленую траву…
А дальше все звончей и все богоявленней
Звал нас голос в дальнюю страну…
 
«Собачка машет хвосточком, лает…»
 
Собачка машет хвосточком, лает.
Старушка идет милая,
В руке дрожит сетяной мешочек.
  Я – не Чехов.
 

1908

Опыт жеманного*
 
Я нахожу, что очаровательная погода,
И я прошу милую ручку
Изящно переставить ударение,
Чтобы было так: смерть с кузовком идет по года.
Вон там на дорожке белый встал и стоит виденнега!
Вечер ли? Дерево ль? Прихоть моя?
Ах, позвольте мне это слово в виде неги!
К нему я подхожу с шагом изящным и отменным.
И, кланяясь, зову: если вы не отрицаете значения любви чар,
То я зову вас на вечер.
Там будут барышни и панны,
А стаканы в руках будут пенны.
Ловя руками тучку,
Ветер получает удар ея, и не я,
А согласно махнувшие в глазах светляки
Мне говорят, что сношенья с загробным миром легки.
 

1908

«Озеро…»*
 
Озеро.
Стаи стрекозьи, рои.
Хохот.
Смех.
Рыданье.
Плач.
Плох зорь
Меч
И дани
Плах.
Полеет даль.
Белее мысли
Тело
Русалки.
Летят коромыслы.
В тенях
Рыбалки
Ловят плотву
Душных струй.
Вынутые мрежи.
Чинит плот внук.
Старец
Щуку режет.
 

1908

«Зеленнядины трав…»*
 
Зеленнядины трав
В взор упадут,
Пролив ручей отрав
Неясной песнью дуд.
Поют, поют кузнечики.
И чет сменяет нечет.
Закат красив резьбой,
Сруб туч глядит избой.
Блестит в дали река.
Ступочет палка старика…
 

1908

«Любеницы устами касались…»*
 
Любеницы устами касались
Задремавшего парня в лесу
И водили по векам заснувшего палец,
Шевелили-любили красу.
 

1908

Леший на распутьи*
 
Молиться? Хохотать?
Там, где лица, быть как тать?
На охоте быть как сокол?
Течь весною медом, соком?
Нюхать ложе водяницы?
Быть что и ночью редко снится?
Надевать обряды волка?
Пробегать по небу голко?
 

1908

«И топливом времовые дрова…»*
 
И топливом времовые дрова,
И возраста летоязычный огнь,
И зыбко зыблется трава,
И месяца серп вогнут.
И в веселой охоте
Гонит Ярила женозорок.
И много хохота,
И далек ворог.
 

1908

«В даль бежит вода…»*
 
В даль бежит вода.
Высоки тростники.
Небо величаво.
Конь опустил повода.
Взоры быстры и дики.
На плечах небыль
Дивной чары.
Людеголосо поет нежить.
Мир быви небывь нежит.
 

1908


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю