Текст книги "Я уничтожил Америку. Назад в СССР (СИ)"

Автор книги: Василий Высоцкий

Соавторы: Алексей Калинин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Ладно, хватит копеечкой баловаться, – хрипло сказал я, доставая из кармана пачку «Беломора» с заветной бумажной купюрой. – Давайте по-крупному.

Гиви приподнял бровь, молодой замер, а коренастый медленно потянулся за своим бумажником.

– Сколько? – буркнул он, не сводя с меня глаз.

– Всё, что есть, – ухмыльнулся я, кидая на стол купюру и доставая ещё одну. – Или вы не уверены в своей игре?

Тишина повисла на секунду – ровно столько, чтобы я успел заметить, как в дальнем конце двора замерли две тени. Ещё трое подошли ближе.

– Идёт, – наконец сказал коренастый, и его рука потянулась к колоде.

Но тут раздался резкий свисток, и всё завертелось.

– Руки на стол! – прогремел голос.

Гиви прыгнул через скамейку и рванул к мотоциклу. Молодой дёрнул в сторону, в кусты, а коренастый… Коренастый вдруг улыбнулся.

– Ну что, – сказал он, глядя мне в глаза, – похоже, что сегодня вообще не твой день, гнида!

Он схватил бутылку со стола и занёс над моей головой, когда грянул выстрел. Следом раздался короткий дикий взвизг, как будто коту на яйца наступили.

– Стоять!!! – крикнул один из милиционеров. – Стоять, стреляю на поражение!

Коренастый замер, как будто выполнял приказ, а потом начал клониться вбок. Бутылка выпала из ослабевшей ладони. Звякнула о лежащий осколок кирпича. Следом за ней рухнул и коренастый парень. Из уголка рта вырвалась тёмная струйка.

– Да что ты сделал, сука? – взвыл Гиви, у которого никак не получалось завести мотоцикл.

Ну, не стану же я говорить, что пока исследовал мотоцикл, кое-что подрезал, чтобы искра пропала. Не надо расстраивать человека… Ему и так придётся несладко.

Когда Гиви в очередной раз попытался завести мотоцикл, его в прыжке повалил один из милиционеров. Начал вязать руки за спиной. Молодой бегал недолго, после подножки покатился по земле, да так и замер, когда на него навалились двое.

Я же сидел с поднятыми руками. Старательно делал вид, что нахожусь в полном шоке и прострации. Впрочем, это не помешало милиционерам приложить меня мордочкой о столешницу. Ну что же, это уже избытки трудовой деятельности. Ради того, что я задумал, можно и потерпеть!

На запястьях защёлкнулись наручники. Ну да, с такими украшениями особо не побегаешь. Впрочем, я бегать и не собирался. Мне надо было шулеров сдать.

– Дайте мне позвонить! Дайте позвонить, волки позорные! Мой дядя водружал знамя над рейхстагом! Я Ашот Кантария! – завопил «продавец мотоцикла».

В голове щёлкнуло. Неужели я попал на такую большую птицу? Или это он на меня вышел, соблазнившись лёгкой копейкой? Вот что значит, совсем охренеть от вседозволенности.

– Товарищ лейтенант, тут труп! – услышал я, когда возле коренастого остановился один из милиционеров. – Похоже на огнестрел!

Огнестрел? Во как. Неужели и тут моё проклятие сработало? Ведь если так прикинуть, то выстрел был всего один и в воздух…

А-а-а, над стрелявшим милиционером был фонарь. Рикошет и…

М-да, не повезло коренастому. Впрочем, сам виноват. Не стоило на меня лезть. Ведь я ему ничего плохого не сделал. Сидел, в карты играл, никого не трогал…

– Товарищ, товарищ милиционер, это я вас вызвал, – проговорил я, прижатый к столу. – Мне показались эти люди подозрительными, и поэтому я позвонил. Меня зовут Пётр Жигулёв, это я сообщил дежурному…

– В отделении разберёмся, – проговорил властный голос за спиной. – Встать!

Я медленно поднялся, стараясь не делать резких движений. Руки держал на виду – знал, как нервничают молодые опера в таких ситуациях.

– Да я же вас вызвал, – пробормотал я, пока меня обыскивали. – Инженер я… с завода Лихачёва… Вон, в кармане удостоверение…

Милиционер с нахмуренным лицом достал потрёпанную корочку.

– Так… Жигулёв… – пробурчал он, перелистывая страницы. – Значит, ты нас вызвал? Ну, всё равно придётся проехать в отделение. Идём.

Меня повели в сторону канареечного цвета машины. Рядом была ещё одна, в которую погрузили двоих «катал». Третий уже никуда не торопился, поэтому его с милиционером оставили до прибытия «Скорой».

Я же сел в пропахшую сигаретным дымом коробочку. Дверь за спиной захлопнулась. Ну что же, прекрасное завершение первого дня в новом мире. Да уж, всего лишь несколько часов я здесь, а уже успел подраться, помочь в задержании банды карточных шулеров и небольшой работе с еврейским сообществом.

Я вздохнул… Что же будет дальше?

Глава 8

В отделении милиции пришлось немного задержаться. Пока давал показания, пока рассказывал, как проявил бдительность и социальную активность…

В общем, покинул прокуренный следовательский кабинет далеко за полночь. Конечно, прежде имел удовольствие сравнить кабинеты прошлого и будущего. А также познакомился с Митрошиным Степаном Валерьевичем, следователем…

Маленький обшарпанный кабинет был сродни тем, в которых я бывал в своём времени. Те же решетки на окнах, та же лампа, те же замызганные стулья, вытертые тысячами задниц, и бездушные шкафы с делами. Как будто взяли и утвердили, что вот такой вот кабинет должен быть из века в век и такой он будет!

Следователь был под стать своему кабинету – хронически уставший, с красными глазами, весь какой-то пыльный, пожухлый. Оно и понятно, работы у охранников правопорядка всегда было много. Хоть в то время, хоть в будущем.

Единственно, что вместо ручки и пишущей машинки появились компьютеры, да лампы стали эргономичными, но… Та же карта за спиной, только районов больше появилось, да домов добавилось в разы.

– Так, товарищ Пётр Жигулёв, – следователь Митрошин покосился на мой исписанный листок. – Значит, вы утверждаете, что проявили гражданскую сознательность и решили помочь нашей доблестной милиции?

– Именно так, товарищ Митрошин, – кивнул я в ответ.

– Мне вот только интересно, как же вы так поняли, что вас будут обманывать? Ведь вы позвонили загодя. Как будто знали обо всём…

Следователь вперил в меня немигающий взгляд. Он явно старался на моём лице разглядеть нужную мимику, но… Я был уверен и непоколебим, ведь я честный советский гражданин и мне нечего скрывать!

– Историю недавно слышал про подобного человека, который подсел в метро к одному пассажиру и тоже с предложением купить мотоцикл. Тогда-то я заподозрил, что ко мне обратился не просто человек, которому требовалась помощь, а тот самый, из преступной группировки! – ответил я, не моргнув и глазом.

– История историями, – хмыкнул Митрошин, покачав головой, – а доказательства у вас имеются? Факты нужны, товарищ Жигулёв, факты! Почему вы заподозрили задержанного настолько, что решили позвонить в милицию?

– Факты? Конечно имеются, товарищ Митрошин! – бодро отчеканил я. – Тот молодой человек, который представился мне Гиви Чхеридзе, предложил приобрести мотоцикл марки «Восход». Предложил сразу подозрительно дёшево – всего двести рублей, хотя даже ребёнок знал, что новый такой аппарат минимум четыерста стоит! А потом этот Гиви начал нервничать, оглядываться вокруг, потирать руки…

– М-да… Ладно, будем считать, что ваши показания зафиксированы, – задумчиво пробормотал следователь, водя пальцем по клавиатуре пишущей машинки. – Но дело-то всё равно сложное выходит…

– Почему? Что тут сложного, товарищ Митрошин? На заводе всегда говорили нам, гражданам, помогать милиции! Я и помогаю, честно говорю вам всё как есть!

– Да мы-то рады вашей помощи, конечно, – вздохнул Митрошин, устало потерев глаза ладонью. – Только вот теперь надо доказать вашу правоту. Может статься, это обычный мотолюбитель решил быстро сбыть товар, для получения денег… Может, ему в самом деле нужны были деньги?

Во как! Похоже, что сейчас на меня покатил бочку сам следователь. И вроде бы состава преступления как такового не было – не разули же меня в самом деле. А что до карт, так их и подменить можно…

Неужели хотят замять дело?

– Ну почему же случайно⁈ Это ж мошенники чистой воды, товарищ Митрошин! Я же, как сознательный гражданин, понимаю, что такое нельзя оставлять без последствий! Я даже специально мотоцикл испортил, чтобы преступники не могли убежать… Да меня там бутылкой хотели ударить по голове!

– Верно говорите, товарищ Жигулёв, верно… – последовала долгая пауза, во время которой следователь лишь молча смотрел куда-то вдаль, размышляя над сказанным. Наконец поднял голову и тихо произнёс: – Пойду-ка я проверю вашего Гиви, узнаю всю правду о нём… Спасибо вам за содействие – хороший поступок сделали.

Никакого энтузиазма в голосе. Похоже, что в самом деле хотя

Улыбнувшись и слегка наклонившись вперёд, я спросил:

– Можно ещё кое-чем помочь вам, товарищ Митрошин? А то этот молодой человек кричал, что он племянник товарища Кантарии. Надо же, посмел позорить имя великого героя, поднявшего знамя над Рейхстагом! Да я за такое в нашей заводской газете знаете, как его пропесочу? А может быть в газету «Правда» написать? Обязательно там вашу фамилию упомяну, знаете ли…

Тусклые глаза следователя вспыхнули, как будто к его проводам подключили зарядную станцию. Ага, пробрало товарища следователя! Вот не хочет заниматься этим делом, оно и понятно – Кантария птица высокого полёта. В этом году по Красной площади флаг Победы пронёс! С его роднёй связываться – последнее дело, которое может пожелать себе следователь.

Да вот только я не из тех, кто спустит это всё на тормозах. Мне и в моём времени хватило пустоголовых мальчиков-мажоров, которые на родительские бабки могли себе позволить то, о чём обычные люди даже не мечтали. Которые борзели от безнаказанности и считали себя богами!

Могли запросто сбивать дорогими машинами людей, совершали изнасилования, могли убить… а потом за них либо сидели подставные лица, полностью взявшие вину на себя. Либо откупали родители. Вообще берегов не видели, мажористые уродцы… Творили, что хотели, а родители закрывали пачками денег глаза хранителей порядка.

И вот сейчас снова я как будто оказался в своём времени. Меня так это разозлило, что я едва не взорвался! Да сколько же можно? Строится социализм, а всё также прикрывают преступления своих да наших…

Неужели люди никогда не меняются? И за убитого простолюдина всё также платили сорок гривен, как в древней Руси?

– Товарищ Жигулёв, поймите правильно мою позицию, – заговорил наконец Митрошин, стараясь сохранить официальный тон. – Дело серьёзное, нешуточное. Этот молодой человек действительно заявил о родственнике, именем которого многие гордятся. Нужно действовать осторожно, взвешивая каждое слово и каждый факт. Чтобы не бросать тень на такое имя!

– Ах, вы осторожничаете, товарищ Митрошин! – воскликнул я. – Эх, будь моя воля, давно бы взяли этого парня тепленьким и поставили бы на место раз и навсегда! Народ возмутится таким поступком, страна будет жаждать справедливости, понимаете? Нельзя такие вещи спускать на тормозах! Нельзя! Иначе вся система начнёт гнить изнутри, развратится нравственность молодого поколения!

Сказал и сам почувствовал, что говорю, как на партсобрании. Но как ещё сказать? Что, мол, товарищ милиционер, закрывайте эту гниду? Пусть он и родственник героя, но имя родственника не должно быть щитом и отмазом?

Да, понимаю, что не хочется браться за такое. Что если не угодишь кому-нибудь из верхушки, то запросто лишишься должности и вообще можешь пойти регулировщиком, но…

Митрошин тяжело вздохнул, почесывая затылок.

– Хорошо, товарищ Жигулёв, ваше рвение замечено и принято нами к сведению. Дадим делу ход, разберёмся, что там произошло. Пока обещайте мне одно – воздержитесь от публикации материалов в газетах, дайте возможность сначала провести полноценное расследование. Если окажется, что ваш… кхм… Гиви действительно причастен к преступлениям, тогда уж объявим на всю страну о результатах следствия.

– Обещаю, товарищ Митрошин, обязательно буду держать паузу, – важно согласился я. – Однако предупреждаю заранее: если следствие затянется надолго, народ сам потребует ответа! Люди ждут действий властей, хотят видеть, что закон работает одинаково для всех, независимо от происхождения или фамилии!

Во как завернул! А что? Меня едва там не убили – имею полное право немного повыпендриваться. Только надо тоже границу знать, а то могут решить, что я слишком уж громкая птица и посадят в клетку.

– Вот и хорошо. Данные мы ваши записали, если что – вызовем, – пробурчал следователь, пододвигая ко мне подписанный пропуск на выход. – Спасибо вам за проявленную внимательность и гражданскую позицию.

Ну нет уж, дорогой товарищ. Не для того я ребят к вам поместил, чтобы от меня «спасибом» отделаться!

Я встал, чуть подумал о вечном и произнёс:

– Товарищ следователь, а можно… В качестве ответной услуги за моё молчание…

– Вас подвезти до дома? – поднял бровь Митрошин. – Сейчас организую. Если есть машина свободная, то…

– Спасибо вам за это, но я не совсем о том хотел просить. Товарищ следователь, меня там чуть не убили, а ещё я должен молчать о ходе следствия… Можно мне за молчание и за помощь почётную грамоту выписать?

Глаза следователя едва не вылезли наружу от такой наглости. Хотя, какая тут наглость? Я всего лишь делаю «баш на баш». Мне эта грамота в дальнейшем пригодится, а им что? Трудно выписать, что ли?

После полуминутного разглядывания охреневшего меня и поиска в моих лучезарных глазах отблеска совести, следователь вздохнул:

– Думаю, что это получится сделать. Но и про наш уговор не забывайте…

– Не забуду! Вернее, не вспомню то, что не нужно вспоминать. В любом случае, я всегда рад помочь нашей доблестной милиции! – с улыбкой протянул я руку.

Мою ладонь демонстративно проигнорировали, пододвинув ещё ближе пропуск на выход. Я взял листок с каракулями подписи и бодрой походкой двинулся на выход.

Всё-таки меня доставили на машине, так как метро уже закрыто, а трамваи ещё не ходили. Правда, на этот раз я ехал уже в салоне, а не в закрытом решеткой отсеке. Уже не как подозреваемый, а как свидетель и потерпевший.

Да, часть денег мне не отдали, присовокупив к уликам, но это была не та сумма, за которую можно скандалить. Тем более, что если бы такую сумму попросили за почётную грамоту, то отдал бы без раздумий.

Машина остановилась неподалёку от коммуналки. Я поблагодарил милиционеров и пожелал хорошего несения службы.

Я тихо прошел в свою комнату, стараясь не шуметь. В коммунальной квартире был покой и тишина. Правда, мне показалось, что в комнате Шлейцнера скрипнула половица, но это могло только показаться.

После пробуждения от пронзительной трели будильника, я соскочил с кровати и начал активно махать руками и ногами, чтобы побыстрее разогнать кровь по венам и согнать остатки дрёмы. Коммуналка просыпалась.

Уже был слышен бубнёж Матроны Никитичны, которой утренний дождик не угодил. Еле доносились вежливые ответы Семёна Абрамовича, утверждавшего, что у природы нет плохой погоды.

Весёлый голос Макарки донёсся от дверей. Он торопился в школу. Я было собрался пойти приготовить кофе, как остановился и потряс головой. А ведь если Макарке надо было в школу, то мне и подавно надо быть на заводе!

И если я не хочу параллельно с получением грамоты получить ещё замечание за опоздание, то следовало поторопиться!

После череды быстрых мыльно-рыльных процедур я выскочил из дверей и наткнулся на внимательный взгляд соседа Семёна Абрамовича.

– Доброе утро, товарищ Шлейцнер! – приветствовал я его. – Как спалось? Что снилось?

– Да так, Петя, более-менее… сон-то у меня стариковский. От малейшего скрипа просыпаюсь. Мышь чихнёт, а я уж на ногах. Видел, как к нам машина милицейская вечером заезжала. Уж было подумал, что ребят с гитарами хотели прогнать, но нет… – мягко улыбнулся сосед. – Похоже, что просто так заехали. В качестве проверки тишины и спокойствия.

Ага, явный намёк на то, что мой ночной проход от машины до подъезда не остался незамеченным.

– Ну да, служба у них такая. Проверяют, чтобы всё было спокойно, – улыбнулся я в ответ. – Чтобы честным товарищам снились только хорошие сны…

– Я думаю, что ваши слова единственно верные, Петенька, – кивнул сосед с мягкой улыбкой. – И честным товарищам действительно должны сниться хорошие сны. Например, о небе, об облаках. Пусть полёты во снах будут у тех, кто растёт. Вон, пусть Макар почаще видит, как он летает во сне… Быстрее вырастет!

– Искренне рад слышать подобные слова, Семён Абрамович, – кивнул я. – Искренне рад.

– Ну, вы чаво тут разгалделись с утра? Стоят и чешут языками, стоят и чешут, как будто никому никуда не надо, – пробурчала вышедшая из дверей своей комнаты Матрона Никитична. – А мне вот на рынок надоть, а они тут стоят и болтают…

– И вам доброе утро, Матрона Никитична, – проговорил я с радостной улыбкой. – У вас невероятно красивый платок. Вы прямо помолодели лет на двадцать!

– Чаво? – опешила она от моих слов. – Это ты чавой-то? Ась? Чаво?

Матрона Никитична застыла в дверях своей комнаты, широко раскрыв глаза, словно кошка, застигнутая врасплох внезапным ласковым поглаживанием. Видно было, что мои добрые слова застали её врасплох сильнее, чем любая утренняя ругань.

Похоже, что не привыкла старушка к такой любезности. Вот к рыку привыкла, к огрызанию тоже, а вот к добрым словам явно не приучена. Ну да ничего. Я тебя ещё приручу, грымза старая! Ты у меня ещё с руки будешь есть!

Хотя, какая она старая? Примерно моего возраста, если взять тот самый год, когда я улёгся на операционный стол. Ну, да я тот ещё старый пердун, так что пусть не обижается, если услышит мои мысли.

– Да погода, говорю, хорошая! В такую погоду солнце особо хорошо подчеркнёт блеск ваших глаз под этим чудесным цветастым платком, – сказал я с доброй улыбкой.

– Вона как тебя шандарахнуло-то, аж заговариваться начал, – покачала головой Матрона Никитична, но потом поправила невидимую складку на платке и походкой английской королевы пошуровала к входной двери.

– А вы умеете работать с тиграми, Петя, – проговорил Семён Абрамович, когда за соседкой захлопнулась дверь. – Вам бы в цирке выступать.

– Не до выступлений, Семён Абрамович, работать нужно, – подмигнул я в ответ и помчался одеваться.

Всё-таки как не хотелось мне ещё потрещать со стариком, но работа была на нынешний день важнее. С ней тоже были связаны определённые планы, поэтому следовало поторопиться.

Поэтому быстрый марш-бросок до троллейбуса. Праздничная пятиминутка работы локтями в переполненной машине. Чуток потрястись, немного повисеть, и вот хлынувшая волна вынесла меня на нужной остановке.

Я на несколько секунд замер, оглядывая массивную громаду завода имени Лихачёва. Вот где мощь! Вот где размах! Конца и края не видно за постройками!

Скажу честно, меня даже порадовало то, что я работаю на таком заводе. Хорошее предприятие было… дружелюбное к работникам. Тут ценили и уважали труд.

ЗИЛ совсем не скупился на отдых для своих сотрудников. Не было никакого разделения на цеха: привилегиями обладал только тот, кто больше работал. Распределением путевок занимался профсоюз – он оплачивал до семидесяти процентов путевки. Кроме того, под Наро-Фоминском у ЗИЛа был подшефный совхоз, который предоставлял землю под дачи. И даже после предоставления участков завод активно помогал работникам построить, например, водонапорную башню или провести дорогу.

Да и сам завод частенько закатывал движухи для своих ребят: концерты крутых исполнителей, походы по знаковым местам Москвы, театральные и музейные туры. Адекватное место, где царила нормальная атмосфера и полная поддержка друг друга.

Шагая мимо здоровенных цехов, забитых свежаком оборудования и классных станков, я реально кайфовал. Понимал, что тут делали отличные для своего времени машины, на которые миллионам потом крутить баранку. Тут работали профи высшего уровня, готовые замутить любое железо, выжать максимум продуктивности и выдавать идеальный конечный продукт.

Выдохнув глубоко родной заводской воздух, двинулся к проходной. День обещал быть жёстким и весёлым одновременно. Я понимал: делаю значимое дело, трудясь на месте, где вся создаётся немалая часть советской автопромышленности!

– Жигулёв! Стой, Жигулёв! А разве тебя не уволили? – ко мне подскочила симпатичная девушка и схватила за рукав.

Глава 9

Меня? Уволили? Вот тебе и новости!

Похоже, что я кое-чего не знал о том, чьё тело сейчас занимаю! Меня не полностью проинформировали касательно этого аспекта многострадальной жизни советского инженера.

Уволили! Надо же…

Я закашлялся, как будто поперхнулся и моментально начал прикидывать варианты своего дальнейшего поведения.

В СССР за что могли уволить? Уволить могли по нескольким причинам, в основном связанным с нарушением трудовой дисциплины или несоответствием занимаемой должности. Основными причинами были: прогулы, невыход на работу, появление на работе в состоянии алкогольного или наркотического опьянения, а также несоответствие занимаемой должности из-за недостаточной квалификации или состояния здоровья. Также увольнение могло произойти при ликвидации предприятия, учреждения или организации, либо при сокращении штата работников.

За что же уволили Жигулёва?

Вроде бы в пьянке себя не замечал. Вены чистые, в комнате по-холостяцки убрано. Не скажу, что сильно здоров, и «надо-надо подкачаться». До ликвидации завода ещё далеко, так что же? Неужели несоответствие занимаемой должности?

– Я сейчас хочу во всём разобраться, – ответил я честно, когда прокашлялся. – Мне кажется, что там какая-то ошибка.

– Ну, какая же это ошибка? Ты сам виноват, что не поехал на овощную базу, – хмыкнула девушка и пошла, чуть повиливая задом. – Надо быть, как все…

Надо быть, как все? Что это значило?

Я догнал девушку и начал исподтишка выспрашивать о том, что я конкретно не так сделал. Вернее, что конкретно не так сделал бывший хозяин тела?

Как оказалось, Пётр не совсем был тихоня и смирняга! Он заявил руководству, что отказывается ездить на овощные базы и в колхозы. Наташа, так звали девушку, сказала, что Пёт очень сильно выбился из коллектива, когда высказал своё недовольство.

– Предъявите мне закон, – потребовал он, – где сказано, что советский инженер обязан трудиться на овощной базе?

– Нет такого закона, – согласились руководители. – Можете не ездить.

Петр выдержал немногим больше полутора лет – вскоре у него возникли сложности. Когда попытался отпрашиваться к врачу, получил отказ. Руководитель подразделения указал ему на Кодекс законов о труде, где было предписано, что «Время, порядок очередь пользования отпусками должны быть установлены по соглашению между органами управления предприятием, учреждением или хозяйством и органами самоуправления трудящихся». И сейчас такое время, когда очень нужно присутствие Петра…

Отлучка зависела исключительно от решения руководителя. А руководитель решил не соглашаться. Увы, поликлиники не вели предварительную запись. Утром выдавали талоны к специалистам первой смены, днем – второй, и их мгновенно расхватывали. Поликлиники были закрыты по выходным. Таким образом, попасть к врачу можно было только в рабочие часы.

Что тут скажешь?

Надо быть, как все…

Следующая квартальная премия Петру была сокращена с пояснением, что остальным платят надбавку за работу на овощной базе, а поскольку он туда не ездит, значит, нечего жаловаться. Петр пытался обратить внимание на название ведомости, где говорилось, что премия начислена за выполнение планов инженерской деятельности, однако руководство оставалось непреклонным.

Да и никто из сослуживцев за него не вступился – сотрудники смотрели на Петра свысока: мол, думает себя особенным, все вынуждены ходить на обязательные работы, а он почему-то исключение?

Отказали ему и в предоставлении летнего отпуска, несмотря на то, что остальные спокойно договаривались с руководством и уходили отдыхать тогда, когда считали нужным, независимо от месяца, указанного в официальном графике отпусков. Графиком определялся лишь период выплаты отпускных денег. Однако Петру приказали следовать графику строго, и отпуск пришлось брать в ноябре.

То, что дозволялось другим сотрудникам, запрещалось Петру. Например, случалось, что кто-то шел обедать раньше положенного перерыва, задерживался после обеда или отсутствовал продолжительное время в течение рабочего дня. Руководители могли закрыть глаза на такие проступки или сделать незначительный выговор виновному сотруднику.

Но вот за действиями Петра наблюдали внимательно. Если он надевал пальто за минуту до окончания рабочего дня, получал устный выговор, причем коллеги уже давно покинули помещение. Ведь те, кто регулярно посещал обязательные работы, пользовались привилегиями, а Петр – нет.

За более серьезные нарушения последовали письменные взыскания. У него уже накопилось два таких замечания, а третье означало бы автоматическое увольнение с негативной отметкой в трудовой книжке. Также с ним прекратила встречаться Марина из покрасочного цеха, а ведь у них всё дело шло к свадьбе…

И всё из-за того, что отказался быть как все! Постоянный гнёт. Постоянные укоры. Косые взгляды. Напряжённость на работе и пренебрежение как человеком…

У меня сработал в голове звоночек – а ведь вчерашний случай с оголённым проводом вовсе не несчастный случай!

Это результат доведения на работе до самоубийства!

Ну да, ещё один выговор и пошёл на волю с хреновой записью. Пойди потом докажи, что это всё происки руководства. Наоборот, если будут пробивать на новом месте работы, то снова всплывёт эта фраза: «Надо быть, как все!»

Да уж, круговая порука мажет как дёготь. Так в своё время пел Бутусов. И если выбиваешься из коллектива, то будь готов, что и коллектив может выбить тебя!

– Наташ, а почему я не стал ходить на общие работы, не напомнишь? – аккуратно спросил я, когда мы почти дошли до места расхода.

– А ты чего, не помнишь, что ли? – нахмурилась она. – Так всё из-за помидор…

– Из-за помидор? – я постарался удивлённо вскинуть брови. – А помидоры-то тут причём?

– Да потому что ты воспротивился разделению на «гнилушки», полусгнившие и целые, – пожала плечами Наташа.

– Чего? Как… какие?

– Да ты чего, Петя? Ты тогда отказался разделять помидоры на три части. Гнилые надо было выбрасывать, полусгнившие складывать в ящики для магазинов, а хорошие откладывать для райкома партии. Вот и начал гнилые и полусгнившие выбрасывать, а хорошие складывать для магазинов и райкома пополам, – Наташа приблизилась и шепнула. – Нет, наши с тобой были абсолютно согласны, но… Сам понимаешь…

– Не понимаю, – вздохнул я. – И понимать такое отказываюсь. Если партийным работникам можно есть целые и хорошие помидоры, то такие же должны есть и наши люди! Или я в чём-то неправ?

– Прав-то ты прав, но… – вздохнула Наташа. – Сказали, что нужно делать так, и никак иначе. Всё-то ты правильно сделал. И правильно озвучил свою позицию, но…

– Но коррупция превыше всего, – буркнул я. – Ну что же, посмотрим, как тут и что! Пока, Наташа, до встречи на обеде.

Пользуясь полученными данными о прошлом инженера, я прошел в раздевалку. Найти мой шкафчик не представляло труда – на нём был изображён мужской половой орган гигантских размеров и подпись: «Самый борзый х…»

Ну что же, хороший и добрый коллектив, приятные соседи по квартире, умная и отзывчивая девушка – чем не мечта для молодого советского гражданина?

– Петро, тебя же уволили? Или ты не стал писать заявление по собственному? – спросил меня мужчина с крупной бородой и в таких здоровенных очках, что ему обязательно бы позавидовала черепаха Тортила.

– Вот ещё, – хмыкнул я в ответ. – Кто же меня уволит? Я же памятник!

– Ага, памятник, – буркнул мужчина в ответ. – Ну, посмотрим на тебя, памятник, как на планёрке будешь себя вести! Ледоимцев с тебя живого не слезет.

– На меня ещё забраться надо. А у этого Ледоимцева ножки коротки, – улыбнулся я в ответ.

Шкафчик открыть не получилось – внутрь врезного замка были напиханы сломанные спички.

Хм, весьма оригинально! Похоже, что Петра тут любили и уважали. Ну да и я не лыком шит. Вот тут нажать, тут приподнять, тут пришлёпнуть и… можно открыть и без замка. С помощью мата и ломика можно ракету создать, а уж вскрыть рабочий шкафчик – как два пальца обмочить.

Что касается спичек… У меня мелькнула в голове одна затейка из старых времён, когда я ещё мальчишкой развлекался среди одногодок. Если меня хотят уволить, то можно сделать это так, чтобы коллеги запомнили, и при случае вспоминали Петьку Жигулёва.

Приготовления заняли всего минуту. После этого я побежал на утреннюю пятиминутку.

Прибежал тютелька в тютельку. Меня встретили неприязненные взгляды товарищей. Вот как будто я у каждого по червонцу занял, а отдавать не собираюсь.

– Доброе и радостное утро, товарищи! – сделал я первый ход.

– Для кого-то оно может и радостное, если ты заявление на увольнение принёс, – проговорил чуть вальяжно растягивая слова человек, в котором я по фото с Доски Почёта узнал руководителя цеха сборки Сергея Павловича Ледоимцева.

– Принёс-принёс, не переживайте, товарищ Ледоимцев, – широко улыбнулся я. – Надеюсь, что подпишете быстро и без проволочек?

– Да какие проволочки, если ты сам хочешь покинуть наш дружный коллектив? Большому кораблю – большое плавание, – хмыкнул Ледоимцев.

Остальные работники скривили губы в подобии улыбок. Всё-таки недолюбливали Петьку в коллективе. Ох и недолюбливали… Ну да ничего, мне только чуточку продержаться, да ещё чуточку простоять…

– Кстати, про плавание… А может, сыграем в «кораблики»? В подводные лодочки? – широко улыбнулся я.

– Чего? Что за чушь ты несёшь, Жигулёв? – нахмурился руководитель цеха.

– Какую же чушь? Я вам игру одну предлагаю. Вот есть три коробка, – я вытащил загодя заготовленные спичечные коробки. – В одном из них есть спички, – я потряс одним из коробков и раздался дружный перестук. – В двух других их нет. Сможете угадать – в каком из «корабликов» есть пассажиры? Если угадаете хотя бы один раз из трёх – тут же выкладываю заявление на стол! А если не угадаете, то работаем дальше! Как ни в чём не бывало!

– Чего? Ты чего тут цирк устраиваешь, Жигулёв? Кораблики какие-то, спички… Ты что, в детском саду или на серьёзном предприятии?

А между тем я увидел загоревшийся огонёк интереса в глазах сослуживцев. Вряд ли такое развлечение с утра выпадет увидеть. Развлечений у советских людей не так уж много на работе, а тут и в самом деле – целое представление.

– Да пусть покуражится, Палыч. Неужто ты из трёх коробков нужный не вытянешь? – прогудел тот самый бородатый мужчина, которого я видел в раздевалке.

– Пусть покажет. Хоть настроение поднимет! – поддержали другие сотрудники.

Ну вот, хоть и маленький, но уже шажок навстречу к коллективу. В группе всегда любят отчаянных и весёлых. А что не согласился на выезды ехать… Ну так это со временем и забыться может!