Текст книги "Параллельный переход"

Автор книги: Василий Кононюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

– Керим тебе даст.

– У Керима такого нет, я мигом…

И, не обращая внимания на заверения атамана, что они мне в лицо бить не станут, побежал домой. Стрел у них много, а лицо одно. А что тупой стрелой с лицом сделать можно, не так давно лично наблюдал.

Когда я вернулся, во дворе уже было пусто. Керим с атаманом что-то живо обсуждали в саду. Встав на отметку, я попросил атамана:

– Батьку, только ты подряд не бей. По одной стрелы пускай.

– Ты в бою у татарина тоже просить будешь по одной бить? Не бойся, от синяков еще никто не помер. – Где-то я уже эту фразу слышал, но времени вспомнить атаман мне не дал.

Недаром я домой за шлемом убежал. По дороге удалось приблизиться к состоянию внутренней тишины. Чтобы войти в нужное состояние и стать под пули, время надо. А когда в тебя, не сказав ни «здравствуй», ни «дай Боже здоровья», сразу стреляют, поймать нужный настрой уже времени нет. Увернувшись от первых стрел атамана, которые он посылал, соблюдая хоть какой-то временной интервал, от его дуплета мне уже не удалось уйти, и вторая стрела шарахнула в плечо.

– Вот, Богдан, от двух стрел как не мог ты уйти, так и сейчас.

– Так у татарина одна стрела будет! Зачем мне от второй тикать?

– Чему научился, то на плечах не носишь: всегда пригодится.

Действительность стремительно убегала от меня, разрушенная этой фразой, которую так любил мой покойный отец, и я уже не понимал, кто я и где. Какая-то часть меня стояла в саду и уклонялась от стрел, а другая вернулась на много лет назад и, сидя за столом в отцовском доме, решала задачи по алгебре. А отец изредка приходил и приговаривал: «Молодец, еще три задачки дополнительных решишь – и пойдешь на бокс. Чему научился, того на плечах не носишь, сынок!»

– Богдан, что с тобой, ты меня слышишь?

– Да, батьку, слышу.

– Тогда чего стоишь как пенек? Все, хватит на сегодня. Не попадет в тебя татарин, даже Керим стрелять не стал, забрал стрелы и унес в дом. Чего, говорит, стрелять, если не попаду. Рассказывай – что там тебе опять привиделось?

– Батьку, сосед наш, бей Айдар, злобу на нас лютую затаил, не простит он нам своего позора и будет думу думать, как нас со света свести.

– То я и без тебя знаю. Толком говори, чего хочешь.

– Знаю я, как его упокоить можно…

– Говори, чего мнешься, как девка нецелована?

– Рассказал нам Фарид, какой дорогой будет Айдар домой обратно ехать, – там я один засаду устрою и стрелой его сниму. Он первым ехать будет, да и когда поединок у меня будет с крымчаком – увижу его, с другим не перепутаю.

– На смерть лютую решил для товарищества пойти. – Атаман с изумлением смотрел на меня. – Молодец, казак, но молод ты еще смерть лютую принять. Да и толку с того не будет. Любой, кто на его место сядет, даже враг его лютый, готовый нас золотом осыпать, должен будет за его кровь с нами посчитаться. Так вражды не унять.

– Не найдут меня, батьку. Я так запрячусь, что никто меня не найдет. А мы поголос пустим, что крымчаки Айдара упокоили. Дай мне, батьку, троих казаков в помощь, мы завтра скрытно на тот берег переплывем и все для засады сготовим. А в середу будете меня искать. Найдете – значит, пропала моя голова, любое, что, батьку, загадаешь, все исполню. А не найдете – значит, дозволишь мне Айдара упокоить.

Атаман недоверчиво хмыкнул:

– Любое, говоришь, исполнишь? Добре, Богдан, будь по-твоему. Есть у меня для тебя задумка: чтобы ее исполнить, дня не жалко. Да и посмотреть охота, что тебе опять в голову взбрело. Может, и будет с того толк.

К нам в огород пришли Керим с Остапом.

– Что случилось, батьку? Я уже со двора выезжать собрался, как Андрей прибежал.

– Кроме того, что мы с тобой толковали, передай татарам, пусть сказывают, что слыхали они от верных людей: задумали крымчаки Айдара упокоить – он виноват, что побили их казаки, и даже выведать не захотел, как тех казаков найти и за обиду помститься. Пусть меж своей родни поголос пустят. Заедь по дороге в лес, где полон держат, пусть казаки там промеж себя беседу ведут, что весной, дескать, обещал Айдар еще добычу, так, чтоб крымчаки услыхали. А завтра в полдень жди Богдана с казаками возле нашей верхней межи, там, где лодки и коней к Днепру провести можно. Поможешь на тот берег переправиться. В середу в полдень я с Георгием Непыйводой и казаками тоже приедем, нам переправиться поможете, а вечером всех обратно перетащите.

– Понял, батьку, сделаем.

– Езжай с Богом, Остап, и поспрошай татар добре, что у них деется, – в середу потолкуем все гуртом, как нам быть. Тебе чего надо, Богдан, для задумки твоей?

– Лук османский, короткий и тугой. Стрелы крымчаков – выбрать подходящую. Все остальное сам сготовлю.

– Лук османский… Так самый короткий – у тебя, Богдан, от Ахмета в наследство остался. Ты что, его не видел?

– Не видел, батьку, все не до того было.

– А стрелы крымские казаки поделили – те, кто откупа ждать не хотели.

– У меня есть десяток, батьку, я тебе говорил, что отобрал.

– Верно, Керим, а я запамятовал уже. Неси сюда, ты небось плохих не брал.

Керим принес десяток хороших стрел сантиметров по девяносто. Я выбрал себе три стрелы с тяжелыми трехгранными наконечниками.

– Так ты же с лука бить не умеешь, зачем тебе такие стрелы? – вдруг вспомнил атаман.

– Мне не надо с лука, я с самострела ими бить буду. Керим, дай мне один из тех луков, что у тебя сохнут.

– Так из них стрелять нельзя.

– А я не буду, мне для другого дела надо. Побегу я, батьку, тогда собираться. Шлем мой с маской возьмите, в середу, когда меня искать будете, пусть кто-то наденет и спереди идет, мне нужно в маску попасть.

– Беги, завтра с утра приедут к тебе трое казаков, с заводными и с ремнями. Сулим старший, они с тобой на тот берег отправятся. Там и заночуете. А в середу посмотрим, кто в кого попадет. – Атаман радостно засмеялся.

По дороге домой я напрасно ломал голову: что же это он задумал такое со мной учинить, что заранее радуется? Даст Бог, и не узнаю.

* * *

Мне нужно было изготовить пару инструментов, чтобы осуществить задуманное. Прибежав домой, я нашел среди своего барахла Ахметкин лук и начал его осматривать. Османские луки имеют такую особенность, что в ненатянутом состоянии они напоминают почти полный круг, их плечи выворачиваются в противоположную сторону. В натянутом состоянии лук был длиной сантиметров девяносто. Со спущенной тетивой он образовывал почти правильный круг с диаметром не больше шестидесяти сантиметров. Приблизительно такое же расстояние между плечами лука было в натянутом состоянии. Это было то, что мне нужно, поскольку действовать предстояло в стесненных условиях. Прибежав к Степану и к дядьке Опанасу, озадачил их срочным заказом. Нужно было удлинить на одной из десяти готовых заготовок для самострелов ложе – под нормальную стрелу. Для этого просто присоединить еще кусок ложа на деревянных шипах и склеить. Привязать к нему Ахметкин лук, приклад отрезать и тоже посадить на деревянный шип, но шип приклеить только со стороны приклада, так чтобы получилась разъемная конструкция. Изготовить несколько тупых стрел того же веса и размера. Лук, который изготовил Керим, посадить на ложе для охотничьего самострела с примитивным замком, который срабатывает от натянутой веревки. И последнее – изготовить крышку из прочных жердей, набранных встык на прямоугольной основе, которую тоже можно изготовить из прочных жердей. Размеры я им отрезал и оставил: чуть больше шестидесяти сантиметров шириной и около метра длиной. Сам пошел домой собираться в дорогу.

В этот раз я свои клинки оставил дома. Они и прежде мне не очень-то нужны были, но казак без сабли – это нонсенс, и просто приятно, когда у тебя за спиной болтаются два клинка. Но в этот раз мне нужно было работать спиной, поэтому они бы мешали. Взял с собой пару больших мешков из дерюги, деревянные грабли, лопату, маленькую лопатку, полностью из металла, только короткий черенок деревянный, которую заказал бате, после того как рыл могилу саблей, – она как раз вовремя появилась и была похожа на мою саперную, из прошлой жизни. Длинный кинжал, нож-засапожник, четыре маскхалата – все маскхалаты хранились у меня, как у главного изобретателя и рационализатора, – харчи на два дня, моток крепкой бечевки – вот и все сборы. Сложившись, вернулся к Степану испытывать новое оружие. Новое оружие мне наотрез отказались давать, поскольку только что клеенное трогать нельзя, даже если клей там и не нужен. Несолоно хлебавши ушел домой, узнав, что Степан завтра едет с нами вместе, с Сулимом и Давидом, и все с утра привезет к лодке.

Утром, погрузив лодку на лошадей, мы, по короткой тропе проехав Холодный Яр и выехав на чумацкую дорогу, поскакали вверх по течению Днепра. Через пару часов нас встретил Остап с казаками, накормили нас кашей и повели через кручу к берегу. Погрузившись в лодку, оставив Остапу конец каната и договорившись о сигналах, по которым лодку следовало тянуть обратно, мы поплыли на левый берег.

Запрятав лодку в зарослях ивняка и подвесив наши торбы с харчами на ветки приметного дерева на краю маленькой полянки, где мы решили разбить лагерь, взяв с собой оружие, инструменты, мешки и надев маскхалаты, мы вышли из лесу и направились к ближайшим холмам, разыскивая протоптанную разъездами тропу. Выбравшись на нее, Сулим отправил Давида в одну сторону, на ближайший холм, озирать окрестности, нас со Степаном оставил работать, а сам выдвинулся в другую.

Тропа представляла собой узкую дорожку полностью вытоптанной земли, на которой не росла трава, и достаточно широкую полосу, на которой трава росла, но была уложена на землю и примята копытами. Вот на ней, выбрав место, которое мне понравилось, мы приступили к работе. Отсчитал от него пятьдесят шагов по тропинке вниз по течению: на этом месте должен был стоять ориентир. При стрельбе из лука и самострела очень важно знать расстояние до цели и пристреливаться на это расстояние. Особенно если мне нужно попасть только в лицо, как единственное незащищенное место у противника. Разметив по готовой крышке место будущей лежки, мы начали длинными кинжалами срезать кусками дерн, складывая его на крышку. Затем, используя крышку как носилки, отнесли дерн на место будущего ориентира, где аккуратно сложили стопками. Там же оставили крышку для дальнейшей работы. На обнажившейся земле кинжалом нарисовал профиль будущей ямы, отступив от краев по три сантиметра, на будущий кант, под крышку. Лопатами набирали в мешки землю из внутреннего контура, относили ее к крышке, высыпали сверху и тщательно утрамбовывали. Степан ныл, не понимая, зачем таскать землю в мешках на пятьдесят шагов вперед и там высыпать на крышку, если можно крышку принести и лопатами на нее землю сыпать. Не объясняя, что к чему, предупредил, что, если увижу возле ямы, на траве, свежую землю, заставлю всю ложкой собирать и на месте кушать.

Насыпав на крышку и утрамбовав слой около пяти сантиметров толщиной, приступили к самой тонкой части работы. На месте будущего ориентира разметили на траве размеры нашей крышки. Затем аккуратно обкопали со всех сторон. Длинными кинжалами с двух сторон мы подрезали дерн сплошным куском и аккуратно скручивали в рулон. Затем раскрутили его на крышке. Не без мелких разрывов, но нам это удалось. А неправильные разрывы глаз не цепляют – земли без трещин не бывает. Унеся готовую крышку к будущей яме, мы продолжили копать, относить землю в мешках и высыпать ее холмиком на том месте, где мы сняли дерн. Через пару часов необходимая яма была готова. Тщательно замерив толщину крышки, маленькой лопаткой и кинжалом я снял кант по всему периметру. Наступал заключительный этап – укладывание крышки и причесывание травы.

Пропустив под крышкой в двух местах веревку, мы подняли ее и уложили на приготовленное место. Затем Степан приподнимал каждую сторону отдельно, а я освобождал придавленную крышкой траву и придавал ей естественное направление. В конце подравнял траву деревянными граблями, присыпал все собранной на дорожке мелкой пылью и отошел со Степаном к ориентиру, который стилизовал под свежую могилу, обложил прямоугольный холмик насыпанной земли кусками дерна, а с восточной стороны воткнул связанный из двух палок крест. Свежая могила – это был хороший и очень символичный ориентир для моей задумки. Отправив Степана искать выкопанную яму, накрытую крышкой, сам, постелив овчину, с которой не расстаюсь, прилег отдохнуть после трудов праведных. Степан, глянув на меня как на идиота, бодро потопал искать яму, но я недаром уничтожил граблями и пылью все наши следы. Видя, что Степан начинает топтаться по кругу и вновь придется заметать следы, я, довольный проверкой, закричат пугачом, давая знать дозорным, что мы готовы. Подозвал Степана, пытавшегося и дальше искать яму, и нагрузил его инструментом.

– Богдан, а что с ямой, почему я не могу ее найти? Грех было не воспользоваться такой возможностью:

– Я ее заколдовал, теперь никто ее без меня не найдет.

– Брешешь!

– Вот завтра с утра пойдешь занова искать.

Так занимательно беседуя, мы неспешно брели к прибрежному лесу, поджидая Сулима и Давида, спешивших к нам с разных сторон.

Сулим отправил Давида с лодкой обратно к Остапу: все равно нам лодка не нужна, – Степан собирал хворост и тащил на поляну небольшие сухие деревья, а я набивал один из мешков сухими листьями и мелким хворостом. Выйдя на опушку и подвесив мешок, начал пристрелку нового оружия с тридцати шагов, постепенно увеличивая дистанцию. Мела или пепла у меня не было, зато были сухая пыль и вода. Макая кончик стрелы в жидкую грязь, вполне можно было различить отпечаток на мешковине. Подступивший вечер не дал мне сделать больше двадцати выстрелов, но результатами я остался доволен. Снайперский самострел был слабее моего, но длинная стрела и длинный желоб давали высокую кучность и хорошую точность. А при выстреле в лицо доспехов пробивать не нужно.

Пожевав каши, не чувствуя ее вкуса, замотавшись во все доступные шкуры и тулупы, провалился в небытие, из которого меня вырвал мой организм, требующий немедленно возобновить круговорот воды в природе, ибо задержка воды в организме может привести к серьезному давлению на мозги. Прогулявшись, подкинул в костер остатки дров, лязгая громко зубами, вновь замотался с головой, но противный сырой холод проникал в каждую щель, не давая заснуть. Вылез обратно, принялся махать руками и ногами, но понял, что и это не поможет. Пришлось идти в лес и собирать дрова. Постепенно проснулись остальные. Вскипятили воды с какими-то травами, позавтракали, жуя пироги и запивая кипятком из котелка. Кипяток имел вкус ромашки и вчерашней каши. Романтика. Недорого. В нагрузку обожженный язык и пальцы. Я пошел учиться стрелять, а ребята, согревшись пирогами и кипятком, обратно завалились спать. Это настолько травмировало мою тонкую психику, что, пульнув раз двадцать, я убедил себя, что самое главное для спортсмена – не перегореть перед стартом, и завалился спать рядом с ними.

Проснувшись ближе к полудню, мы перекусили пирогами с холодной кипяченой водой, сохранившей свой неповторимый букет ромашки с кашей, и, услышав сигнал с той стороны, замотав ладони холстиной, мы взялись тянуть мокрую веревку. Поставив прибывших казаков на свое место и отдав им холстины, мы побежали. Сулим – на ближайший холм озирать окрестности, я – с заряженным самострелом в яму, а Степан с граблями и дорожной пылью – заметать следы.

Отсчитав в уме ровно пятьдесят шагов от ориентира вдоль тропы, с трудом обнаружил в траве наши бечевки. Подняв крышку и положив в стороне, на дно ямы постелил овчину, положил разобранный самострел и стал на колени, вписавшись в натянутый самострел. Взяв крышку, мы поставили ее мне на согнутую спину, Степан отцентровал, и я начал ее медленно опускать, каждую сторону по очереди, чтоб поправить траву. В конце он должен был, поправив все граблями, высоко подбрасывая пыль, присыпать все это.

В дальнейшем у него было задание начинать движение с казаками в ста шагах ниже ориентира, громко топая ногами по земле, и выпустить вперед жертву в железной маске.

Пролежав в темнице достаточно долго, чтобы мне успело надоесть, я услышал топот. По сухой земле низкочастотные звуки распространяются просто великолепно. Осторожно приподняв переднюю часть крышки, собрал самострел. Вытащил сначала ложе, затем приклад, соединил и, приготовив рядом нож, начал прицеливание. Умная жертва, а ею оказался Иван Товстый; он надел шлем с маской на палку, а не на голову, поднял над головой и шел впереди, зорко глядя по сторонам. Когда он поравнялся с «могилой», на которую он постоянно косился, я выстрелил в маску. Стрела, звонко ударив в шлем, сбила его с палки на голову шедшего следом. Пока они разбирались, что к чему, кинул в яму приклад, ножом разрезал завязки, которыми крепился лук к ложу самострела, кинул вниз ложе и, развернув лук, затянул и его. Проблема была в том, что ненатянутый лук по ширине не помещался. Медленно, двумя руками поправляя траву, опустил крышку и начал ждать. Степану я передал кодовый сигнал: когда им надоест меня искать, должны все вместе громко топать ногами.

В темной яме, стоя на коленях и подпирая спиной крышку, я ощущал, что время течет очень неторопливо. Вспоминал рассказы нашего инструктора, бывшего снайпера военной разведки. В такой «лежке», которую я соорудил по его рассказу, он провел двое суток – и еще двое суток добирался до места эвакуации. Потом сутки из бани не вылезал: все ему запах мочи мерещился. После таких воспоминаний мои несколько часов казались детскими играми в «Зарницу». Атаман в этот раз оказался упорным и все не хотел сдаваться. Радовало одно: они прочесывали степь широким фронтом и возле лежки сильно не натоптали. Наконец я услышал долгожданный повторяющийся инфразвук. Осторожно приподняв крышку, начал орать:

– Степан, иди сюда, остальные стойте на месте!.. Держи крышку, осторожно клади ее на землю!

Первым делом я, отбежав в сторону, освободил мозги, и не только, от избыточного давления. Просунув веревки, уложили крышку на место, и, загладив все следы нашего пребывания, мы дружно направились в лес. Все были задумчивы и поглядывали на меня с недоверием. Видимо, не могли до сих пор понять, как мне удалось от них спрятаться. Только Иван радостно хлопал меня по плечу и требовал, чтобы я немедленно начинал обучать его такому фокусу.

В несколько заходов переправившись через речку и спрятав лодку и канаты, мы направились по дороге вниз. Иван тихо рассказал мне, что атаман с утра всех остальных казаков припахал возить снопы, доски и собирать плот на берегу Днепра, возле одинокого дуба, и мы сейчас стараемся до темноты добраться до того места. Но вряд ли нам это удастся: поздно выехали, и придется ночевать на полдороге. Так оно и случилось.

Едва заалел небосвод на востоке, как мы оказались в седле и продолжили нашу скачку. И оказалось, не зря спешили. Есть у нашего атамана интуиция – как чувствовал, что сегодня татары объявятся. А может, еще тогда сговорились, что до четверга успеют… Когда мы выехали на кручу, к одинокому дубу, нас встретил Остап, который еще вчера был отправлен сюда следить за порядком.

– Дымов пока не видно, батьку, плот собираем помаленьку, отправил казаков с лошадьми с утра за полоном, скоро уже должны быть.

– Добре, Остап. Казаки, давай все вниз, на берег, помогайте плот вязать, Керим и Богдан, готовьтесь к поединку.

У меня подготовка была простой. Достал свой старый самострел и зарядил его охотничьим срезнем. Потом достал новый и начал приматывать лук обратно к ложу. Надо же чем-то заниматься, успокаивая свои мысли и очищая сознание. По ходу дела приехало шестеро казаков с кучей связанных пленников, и, разгрузив их на вершине, пешим строем повели к реке, добавив коней общему табуну, который уже пасся под присмотром двух казаков.

Едва закончил приматывать лук и стрельнул пару раз для пробы по любимому мешку, который не поленился взять с собой, как с той стороны появился дымок. Атаман, сев с двумя казаками в лодку, потащил на тот берег канат для переправы. Потолковали там не менее получаса с приезжими татарами, и лодка направилась обратно.

– Пошли вниз, Богдан, – весело сказал мне Керим и, взяв своего коня за узду, повел к реке.

Первый раз за все это время я видел его веселым. Аж мороз по коже прошел.

– Керим, Богдан, давайте на плот, Сулим и Иван, ведите татарина, с которым Богдан биться будет, берите его доспехи и оружие. Еще четыре казака, кто на тот берег хочет посмотреть, садитесь. – И отчалили с Богом.

Нас с Керимом и атаманов казаки за канат не пустили – сказали, места мало, только под ногами будем путаться. Пользуясь свободной минутой, решил выяснить один вопрос:

– Батьку, а тебе монеты за пленных сейчас дадут?

– Только за твоего татарина и его доспех: сорок золотых дадут.

– А дашь мне двадцать золотых из моей доли?

– Зачем тебе?

– Хочу об заклад биться.

– Получишь свои золотые. Тебе на поединок вставать, значит, должен свои монеты получить до поединка.

Сойдя на берег, мы после небольшой прогулки оказались на знакомом холме, где вновь стояли татарские шатры. К атаману подошел богато одетый татарин – видимо, местный начальник – и передал мешочек с монетами. Атаман ловко рассек веревки на руках пленного и передал его, вместе с кучей железа, встречающему.

– Давай свой кошель, отсыплю.

Кошель свой я оставил дома, но у меня был с собой полупустой мешочек с чистыми холстинами и лечебными травами. Туда и отсыпали.

Нас оставили под присмотром двух хмурых то ли наблюдателей, то ли часовых. В лагере началась легкая суета: с ближайшего холма скакал дозорный, что-то крича на ходу. Табунщики подогнали коней, и три десятка воинов вскочили в седла, приготовив оружие.

– Отряд какой-то скачет, – перевел нам Сулим.

– Айдар, больше некому, – прокомментировал атаман. Вскоре показался отряд, идущий ходкой рысью по протоптанной тропе.

– Тридцать сабель, – буркнул Сулим. С устным счетом и зрением у него проблем не было: настоящий дозорный.

Атаман с пониманием хмыкнул:

– Знал, что у них тридцать клинков, уважение к гостям проявил.

Отряд остановился под холмом, к нам направились три всадника. К ним навстречу выехало трое встречающих. На несколько минут о нас все забыли, но вскоре в нашу сторону направилась группа всадников. Впереди ехал местный начальник, который нас встречал, и один из прибывших, видный татарин лет под сорок.

– Айдар, – буркнул атаман, отвечая на мой немой вопрос.

Главный крымчак начал речь. Сулим быстро принялся переводить:

– Спрашивает, кто из нас желал поединка с каким-то Юсуфом.

Керим начал что-то отвечать и тронул коня им навстречу. Из группы сопровождающих выехал рослый и широкий воин в полном доспехе. Его коня прикрывала многослойная кожаная попона, защищающая от стрел. Возрастом он был не моложе Керима, но выглядел значительно мощнее. Они встретились в свободном пространстве между нашими группами, о чем-то коротко пообщались и разъехались обратно. Довольный и сияющий, как начищенный чайник, к нам подъехал Керим.

– Это он, батьку, это он. Услышал Бог мои молитвы, хранил его, спасибо вам – и тебе, атаман, и тебе, Богдан. Не поминайте лихом, казаки. Если родит София, все дитю своему завещаю, если нет – тебе, атаман, всем распоряжаться.

– Не о том думаешь, Керим, за то не журись: о поединке думай.

– Простите, если что, казаки. Даст Бог, свидимся с вами если не на этом, то на том свете, у чертей на сковородках.

Весело расхохотавшись, Керим пришпорил коня и поскакал вниз вдоль пологого склона. Мне показалось, что не только меня, но и всех остальных от его веселого смеха бросило в дрожь. Его противник после короткой беседы поскакал в противоположную сторону. Все потянулись к краю холма занять лучшие зрительские места, понимая, что в долине под его склонами сейчас состоится поединок. Пора было рисковать.

– Сулим, переведи. Всем, кто меня слышит, заявляю, что наш Керим побьет своего обидчика, и ставлю за то своих двадцать золотых монет против десяти монет того, кто примет мой заклад!

И вооружением, и статью Керим уступал противнику, и я надеялся, что кому-то гордость и жадность не позволят терпеть такое явное неуважение. И действительно, нашелся такой, но не тот, на кого я думал. Крымчаки хмуро молчали – видимо, у них лишних монет не было, впритык на выкуп родственников и купца, но Айдар решил вступиться за честь крымского оружия. Он что-то сказал, и Сулим быстро перевел:

– Принимаю твой заклад, мальчик. Тебе монеты не нужны. Скоро и ты ляжешь на землю, которую вы осквернили подлым нападением. Всех вас ждет кара. А пока я ставлю еще десять монет против десяти монет того, кто не верит в победу нашего воина.

Такой шанс заработать десятку нельзя пропустить:

– Батьку, одолжи еще десять монет, сейчас отдам.

– С огнем играешь, не о том думаешь, – недовольно пробурчал атаман. – Откуда знаешь, что Керим победит?

– Видение у меня было.

Иллар скривился, как от кислого, и, видно, с трудом удержался от ругательств.

– Ну, тогда конечно, – с сарказмом вымолвил он. Решив воспринимать эти слова за согласие, тут же громко заявил:

– Ставлю еще десять золотых против твоих десяти! Сулим, переведи.

Тем временем события под холмом начали развиваться по нарастающей, и все замолкли, боясь пропустить хоть мгновение увлекательного зрелища. Между противниками было метров двести. Они синхронно достали луки и начали пристрелку, шагом сближаясь друг с другом. Но после нескольких выстрелов, из которых все Керимовы стрелы нашли цель, звонко щелкая о доспех, а последняя слегка рассекла незащищенную часть левой руки татарина, тот, спрятав лук и защищаясь щитом от Керимова обстрела, наклонил копье и галопом бросился в атаку. Керим продолжал лениво стрелять из лука, не обращая внимания на приближающуюся остро заточенную татарскую пику. Прокручивая все это в памяти, я со временем начал думать, что он просто подманивал его поближе, но это теперь, а тогда…

Когда большая часть зрителей на холме взревела от восторга, ожидая неотвратимого удара, а у меньшей сердце ушло в пятки, конь татарина, получив стрелу в глаз, сделал передний кульбит через голову, а татарин, совершив недолгий перелет, с характерным звуком шарахнулся мордой оземь. Керим, тронув с места коня и достав чекан, не торопясь подъехал к стремящемуся подняться на ноги татарину и обухом чекана прервал эти ненужные попытки, так нагружающие травмированный организм. Я всегда верил, что где-то в глубине души Керим добрый и отзывчивый человек. И всем, кто мне не верит, я буду рассказывать этот эпизод, тронувший зрителей до глубины души. Все собравшиеся в полной тишине наблюдали, как спешившийся Керим, связав татарину руки, легко забрасывает этот неподъемный симбиоз металла и живой плоти на своего коня и шагом уходит в сторону прибрежного леса. Его низко склоненная голова, видимо, внимательно рассматривала дорогу, но я, при всей моей азартности, не бился бы об заклад против тех, кто утверждал, что Керим плакал.

Когда годами идешь к намеченной цели, жертвуя всем, то в конце пути в душе остается только пустота и понимание: цель не стоила и десятой части того, что ты положил на ее достижение. И тогда ты начинаешь понимать глубину истины, заложенную в абсурдном учении йогов: «Делай, что должно, но никогда не желай результата».

Подойдя к Айдару, я громко потребовал:

– С тебя двадцать золотых монет, татарин! Сулим, переведи.

– Я понимаю ваш язык, мальчик. Меня зовут бей Айдар Митлиханов, а какое у тебя имя?

– А меня зовут казак Пылып Вылиззконопель, – важно заявил я. Поскольку у казаков в ходу были прозвища и покруче, понять, говорю я правду или шучу, было невозможно.

– Вот твои монеты, Пылып, а на свой поединок ты тоже будешь заставляться? – В мой мешок упало еще двадцать золотых монет.

– Знамо дело, бей Айдар. Сулим, переведи. Всем, кто меня слышит, заявляю, что останусь живым и невредимым после поединка, и ставлю за то своих сорок золотых монет против десяти монет того, кто примет мой заклад!

– Не надо переводить Сулим. Я принимаю твой заклад. А почему ты так уверен, что жив будешь, Пылып?

Ну и семейка… Этот Айдар – змеюка похуже дяди.

И интуиция развита у него: с полуслова почувствовал, что со мной не все слава богу. Жаль, что так судьба повернула… Видимо, дураков так много на свете потому, что умные слишком часто убивают друг друга…

– А я и не уверен, бей Айдар, но сам посуди: если убьют, то мне монеты ни к чему, а жив буду – стану богаче на десять монет.

Айдар весело засмеялся, но вдруг резко спросил, обращаясь к атаману:

– А как зовут того славного атамана, под чьей рукой ходят такие казаки?

Атаман оказался на высоте. С важным видом он, глядя на Айдара наивными глазами, выдал:

– Так это ж мой сын! И назвали его в честь меня! Так что это мое имя – атаман Пылып Вылиззконопель!

Айдар криво улыбнулся: тут уже и тупой поймет, что над тобой смеются.

Тем временем крымчаки проложили прямо на вершине холма веревку и посредине положили копье. Пора было выходить на бой.

Было холодно, и дул ветер. Раздевшись по пояс и продемонстрировав, что на мне нет кольчуги, надел рубаху обратно, взял в руки самострел, стал на ближний ко мне край веревки. Тишина и покой заполнили меня, мне казалось, что я вижу нас обоих, застывших на разных концах веревки, и зрителей, стоящих с двух сторон, откуда-то сверху, где летают вольные птицы. Какие-то звуки и эмоции звали меня назад, и мне пришлось ненадолго проститься с тишиной. Благоразумно отойдя в сторону от веревки, пока я не готов к бою, увидел встревоженные глаза Сулима: видимо, вид у меня был еще тот.

– Тебе чего, Сулим?

– Татарин спрашивает – как ты его брата убил?

Вспомнил татарин мое обещание и решил с настроя сбить.

– Скажи, нож в глаз воткнул, а он не пережил такого позора – сердце остановилось.

Вновь отключившись от действительности, медленно шел к своему краю веревки. Видимо, мои последние слова пришлись татарину не по вкусу, мне казалось, что я физически ощущаю, как его трусит от злости. Не успел крымский бей дать команду на начало поединка, как татарин пульнул в меня стрелой. Мне даже особо уклоняться не пришлось: почему-то он решил, что я прыгну влево. Ну и что, что я стоял на правой ноге? – всегда можно на ней слегка развернуться, уводя корпус в сторону. Мы все проводили взглядом улетевшую стрелу.

– Сулим, переведи. Я продаю очень хорошую стрелу, которая лежит на моем самостреле, за смешную цену в десять золотых монет. Если кто-то хочет купить, пусть скажет уже, пока я не дошел до копья: потом продавать будет нечего.