Текст книги "Путешествия по Африке"

Автор книги: Василий Юнкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Воин динка

Фотография

Следуя по восточному берегу реки Джау, мы подошли к расположенной на песчаном грунте деревне динка (или джанге), окруженной обширными полями. Это была резиденция вождя динка Каху. Окруженный своими соплеменниками, он сидел в тени двух больших деревьев, украшавших деревенскую площадь. Каху был прекрасным представителем своего племени, типичным динка. Если мужчины этого племени вообще отличаются ростом выше среднего, то Каху на голову превосходил большинство его окружавших; рост его достигал почти двух метров. В его шерстистые волосы было воткнуто белое страусовое перо, гордо вздымавшееся над головой; длинное, стройное тело было облачено одеждой из расцвеченного пестрыми цветами ситца. Его жена, такая же высокая и стройная, как он, была опоясана длинной, мягко выделанной козьей шкурой, украшенной по Воин динка краям многочисленными железными колечками. Старый образ жизни, нравы и обычаи того времени, когда джанге были еще хозяевами своей страны, претерпели значительные изменения со времени вторжения хартумских торговцев. Скотоводство, как главное занятие и наиболее существенный источник пропитания, теперь было сведено почти на нет. Грабительские, не стесняемые ничем нападения на стада, расхищение скота, который нубийские носильщики, лучше вооруженные и поэтому покорившие негров, уводили тысячами голов, вынудили динка-джанге, живших в сфере деятельности зериб, отказаться от скотоводства. Они теперь сеяли дурру, и то лишь в пределах, необходимых для поддержания существования. Бедность и отсутствие излишков были их единственной защитой против ненасытной своры хищников, обитателей зериб. Там, где прежде паслись тысячеголовые стада скота, теперь с трудом можно было найти хотя бы одну корову!

От деревни Каху на юг тянется большая, совершенно необитаемая дикая местность, по которой мы шли несколько дней. Через колючие терновники и высокую траву проходила такая узкая тропинка, что мы ее часто теряли. Часто мы шли по широким следам слонов, которые проходили сотнями с востока на запад, иногда они шли и по нашему пути. Неуклюжие гигантские ноги этих животных все вытоптали и образовали в почве настоящие ямы. Нам преградил дорогу ручей – рукав реки Джау. Котловина в тридцать шагов шириной, поросшая кустарником и деревьями, была наводнена разливом реки Джау. При обследовании оказалось, что лишь на коротком расстоянии от берега вода была выше человеческого роста, дальше же она едва достигала груди. Установив, что переход безопасен, самые высокие носильщики подняли и понесли поклажу; дойдя до глубокого места, они поднимали ношу над головой, зажмуривали глаза и так переходили в глубоком месте, погружаясь в воду до затылка. Из воды торчали лишь руки до локтя и ноша. Я при этом очень беспокоился за мои вещи, но все обошлось благополучно, без всяких приключений. Меня самого перенесли на моем ангаребе. Однако были и комичные сцены, особенно с женщинами, которых перетягивали на жердях и которые, вследствие трусости и болтливости, набирали полные рот и нос воды. Два часа спустя перед нами открылись гостеприимные ворота зерибы Унгуа.

Это была самая северная из торговых станций Абдуллахи, очень небольшая, служившая опорным пунктом для караванов, идущих на юг и с юга. Несколькими милями западнее стояла раньше зериба Даггуду, которую Швейнфурт посетил в 1870 году, находясь на пути к главной станции Абд-эс-Самада Сабби. В день нашего отдыха в Унгуа лил такой дождь, что я был вынужден целый день поддерживать в моей хижине огонь, чтобы хоть несколько защитить себя от сырости. Для перехода через реку Роах (Джау), протекающую в двадцати минутах ходьбы от зерибы, носильщикам пришлось построить мост из стволов деревьев, связав их веревками из лыка; сам переход на следующий день не обошелся без некоторых комических эпизодов. Владелец зерибы, Абдуллахи, очень внимательный и вежливый, посетил меня, чтобы помочь скоротать время. Я спросил у него о настоящем положении вещей, об условиях торговли, и он жаловался, что хорошие времена для торговцев прошли с тех пор, как органы правительства монополизировали всю торговлю слоновой костью, которая раньше находилась целиком в руках частных торговцев или торговых предприятий. Из-за долголетней эксплуатации и большого риска потерь, а также вследствие необходимости содержать зерибы, выручка значительно снизилась и все продолжает снижаться, так как торговцы вынуждены давать всем правительственным чиновникам бакшиш, иначе будут чиниться большие затруднения, ведущие в конечном счете к разорению. Абдуллахи заверил меня, что в последнее путешествие в Джур-Гаттас он взял с собой 35 рабов и подарил их мудирам, писцам и другим правительственным служащим. В конце концов отдуваться должны опять-таки несчастные негры. Торговцы уже не наживаются так, как раньше, но негров они обдирают по-прежнему.

От западного берега реки Роаха наш караван направился к югу, подошел к притоку Роаха – Туджи, или Теджу – и пошел по его левому берегу. Мы шли по запустелой, необитаемой местности. Прежние обитатели ее были убиты пулями нубийских завоевателей или же угнаны в рабство. Счастливцами можно было назвать тех, которые успели бежать и найти на чужбине новую родину. Повсюду в этих областях можно было видеть опустошительные последствия разбойничьего угона людей в рабство. После многочасового похода мы остановились на отдых и поставили наши травяные хижины у места, удобного для перехода. Мертва и безгласна, простиралась вокруг нас безлюдная пустыня, и в тишине наступающей ночи даже участники нашего каравана с их притупленной чувствительностью, казалось, ощущали тяжелую подавленность. Я сидел в хижине за работой при свете фонаря, как вдруг услышал столь знакомое мне басистое рыкание льва. Оно доносилось издали, но и другие услышали его. «Эль-асад!» – восклицали люди (Эль-асад – по-арабски «возбуждающий тревогу»). Я разбудил своих людей, настрого внушил им необходимость поддерживать огонь и лег спать. Прошло некоторое время, и я уже заснул, как меня разбудило раздавшееся уже вблизи нас рыкание нарушителя спокойствия, вполне заслуживающего свое арабское название. «Возбуждающий тревогу» – это лев, и люди и животные от его голоса приходят в возбуждение и волнение. Лагерь моментально оживился, костры разгорелись так, что пламя было далеко видно. С напряжением каждый прислушивался, приближается ли ночное чудовище, или же продолжает свой путь дальше. Однако нас больше не беспокоили. Король лесов проследовал стороной. В окружающей нас акабе царило молчание ночи, прерываемое лишь звучащим, как колокол, кваканьем жаб. Из предосторожности я положил у постели винтовку и проспал до позднего утра.

Реку Туджи мы перешли таким же образом, как и Роах. Но так как стволы деревьев импровизированного моста лежали на глубине нескольких футов под водой, я разделся, дойдя до середины моста, выкупался и вплавь достиг другого берега, затопленного еще на сто шагов, так что до твердой почвы пришлось идти через камыши и траву по воде в два фута глубиной.

Поход по правому берегу Туджи до зерибы Бойко был одним из самых тяжелых. Было пройдено не менее девяти рек и болот, вода в которых доходила по большей части до груди. Мешок с геодезическими инструментами я должен был нести на голове, то же проделывали мои слуги с ружьями, седлами и патронташами. Ослы переплывали через реки. Едва нам удавалось ступить на твердую почву, как опять перед нами была новая река или болото, и лишь немногие из них можно было обойти. Наконец, мы вышли на более высокую местность, прошли лес и после полудня подошли к обработанным полям, за которыми уже виднелись верхушки туку-лей зерибы. Зерибу Бойко, лежащую в нескольких сотнях метров восточнее реки Туджи, не следует смешивать с зерибой, которую посетил в 1869 г. Швейнфурт и которая лежит к западу от реки. Этого селения уже не существовало, как не существовало больше и селений Дуггу, Дагуддур, Сабби и др. В Бойко жил Бонгола, известный вождь бонго, жилища которых были разбросаны вокруг зерибы. Негры здесь очень бедны и с трудом поддерживают самое нищенское существование. Даже на складах станции не было запасов дурры. Гарнизон питался земляными орехами. Единственной мясной пищей, которую я мог получить, была пара кур. До сих пор я получал лепешки кисра в каждой зерибе от ее векиля, здесь же я не только должен был заботиться о лепешках сам, но пришлось помочь Абдуллахи корзиной дурры из моего бережливо хранимого запаса. Отъезд из этого негостеприимного места задержался на несколько дней из-за смены носильщиков; носильщики, пришедшие с нами из Джур-Гаттаса, были жителями Бойко и дальше не шли. Кроме того, из-за сильного дождя у нас не было возможности покинуть наши тукули. Вопрос с носильщиками был мною скоро урегулирован путем подношения подарков шейху Бонгола. Мы вышли из Бойко в полдень и пошли в юго-восточном направлении до зерибы Нгама. На ночлег мы опять остановились в пустыне, на том месте, где еще стояли травяные хижины прежнего лагеря Абдуллахи. Дальнейшие семь часов пути привели нас, наконец, 23 сентября, опять к человеческому жилью, и мы вошли в зерибу Нгама, расположенную в семи километрах на юго-восток от того места, где находилось старое селение того же названия. Последние селения негров бонго мы встретили в Бойко. У зерибы Нгама, на расстоянии двухдневного похода от Бойко, жили уже негры митту. Это племя занимает среди народностей в области Нила особое положение и значительно отличается диалектом, обычаями, нравами и внешностью от своих соседей – бонго, динка, мору и макарака.

Я уж однажды прошел их область во время моего путешествия от Гоза к зерибе Дефа’Аллы (Аяк). Южнее этой местности находится граница между поселениями негров митту и агар, также народности динка. В общем, племена митту населяют область между реками Роах и Роль-Джало. По ту сторону восточного берега Роля часть области занята племенами софи и бехли, по другую же сторону реки область обитания последних простирается до селений негров гохк. Митту делятся на несколько племен, мало отличающихся друг от друга. Это племена бехли, лори, лехзи, софи, гери и митту-мади. Хотя я прошел область Митту почти всю вдоль и поперек, но не могу прибавить ничего существенного к описанию и характеристике этой области, опубликованным д-ром Швейнфуртом. В первый раз я прошел ее с большой поспешностью с экспедицией Ба-гит-аги, во второй же раз – теперь, под водительством Абдул-лахи. Я также не имел возможности остановиться здесь подольше, так как должен был спешить, чтоб застать в Гоза князя бомбе из Кабаенди, Рингио, и с ним продолжить путь по Макарака. Однако короткого пребывания в зерибах Абдуллахи было для меня достаточно, чтобы заметить в них изменения, происшедшие со времени путешествия по ним д-ра Швейнфурта.

От прежнего благополучия зериб, их богатых зерновых запасов и обилия рогатого скота и коз ничего не осталось; я видел повсюду крайнюю нужду и должен был помочь управителю этого округа Абдуллахи частью своих скудных запасов зерна. Векили, солдаты и торговцы – обитатели зериб – бессовестно и безжалостно грабили бедных негров и довели страну до того, что целые деревни принуждены были оставлять насиженные места и бежать – одни под защиту укрепившего свое могущество султана азанде Мбио, другие – на юг, к племени лооба или к вождю племени абака, Анзеа. Страна Митту обезлюдела, земледелие пришло в упадок, и даже нубийцы не могли ничего больше выжать из несчастных, оставшихся еще на месте митту. Такой же упадок и обнищание испытывало и племя бабукур, или мабугуру. Их область раньше была житницей и складом запасов для торговых караванов. Теперь, обобранные и разоренные, бабукур также искали убежища у султана Мбио и переселялись в его страну. Позже, когда после длительного и мужественного сопротивления Мбио вынужден был покориться египтянам, бабукур бежали в область между горой Багинзе и селениями абака. Остававшихся на своих местах мабугуру люди Абдуллахи увели в рабство, и еще тогда опустошение и обезлюдение постигли эту страну с беспощадностью рока. Так повсюду в странах негров мы видим, как своры нубийцев и других магометан опустошают земли и уничтожают целые народности, идя все дальше своим страшным путем и вторгаясь в самое сердце страдающей под ярмом проклятого рабства Африки. Старые, вероятно, столетиями переходившие из поколения в поколение обычаи исчезли и частично вытеснены обычаями, возникшими под чужеземным влиянием; с другой стороны, все усиливающаяся нужда, все более жестокая борьба за существование делают невозможным сохранение церемоний и празднеств, которыми в прежнее время сопровождали рождение и смерть, брачные связи и т. п. Там, где негр посредством какого-либо производства, кузнечными и гончарными поделками, резьбой по дереву и слоновой кости, плетением и ткачеством хотя бы скромно украшает свою хижину, появляется «абу-турк» и грабит все, что радовало сердце негра и делало его жизнь удобной и приятной. С тех пор как хартумские торговцы увидели, что путешественники гонятся за предметами обихода негров и платят хорошие деньги за красивые, редкие вещи, каждый солдат из зерибы похищает у негра все, что он может у него найти, и продает это как «антик» возвращающимся в Хартум донколанцам. Негр, видя, как его лишают не только скота и зерна, но даже и больших и малых предметов его и без того скромного домашнего обихода, теперь теряет охоту что-либо делать, постепенно пропадает охота к работе, и многие отрасли домашнего производства пришли в упадок, заглохли. Этот процесс придает описаниям старых путешественников историческую ценность. Там, где еще Швейнфурт, Хейглин или Петерик наблюдали национальную жизнь бонго, джур, динка и других народов в полном расцвете, я нашел эти народы под угрозой потери не только независимости, но даже самого существования; прежние условия их жизни изменены насильственным вторжением, их культура и национальная самобытность находятся в процессе распада и перехода к новым формам.

Двадцать шестого ноября в сопровождении Абдуллахи я вышел из зерибы Нгама. После четырехчасового перехода в южном направлении наш караван подошел к берегу Уоко, притоку Бахр-Роля, до перехода через который нам пришлось пройти несколько мелких рек. На западе-юго-западе мы увидели гору Уоба. По другую сторону Уоко, реки шириной в 6,5 м и глубиной в 0,5 м, находились почти непроходимые травяные массивы, а за ними – возвышенность, покрытая скалистыми нагромождениями.

Здесь мы встретили транспорт рабов, около двадцати мальчиков и девочек, привязанных друг к другу ремнями и несущих тюки с зерном. Какое тяжелое зрелище!

До прихода в зерибу Керо, в 30 км от Нгама на юг, нас промочил дождь, ливший много часов подряд. С радостью приветствовали мы обработанные поля, указывающие на близость зерибы. Мне очень хотелось сменить мою промокшую одежду. У самой зерибы мы опять должны были перейти через реку Уоко. Вокруг зерибы живут негры митту-мади, переселившиеся сюда из старой зерибы Керо и из Рего.

Вечером пришли гонцы из Сайядина и сообщили, что Багит-ага уже вышел из этой станции. Я должен был как можно скорее идти в Гоза. Мое намерение посетить самую большую, недавно возникшую зерибу Абдуллахи – Кана, вблизи Мбого, и оттуда пройти в Гоза из-за недостатка времени было невыполнимо. Я находился здесь у одной из последних станций Абдуллахи и был бы вынужден составлять для дальнейшего путешествия собственный караван, если бы Ибрагим Фауци не дал распоряжения Абдуллахи проводить меня до Гоза. Он дал мне новых носильщиков, и в сопровождении

Абдуллахи и нескольких драгоманов 28 сентября я начал последний этап моего путешествия.

К моему великому удивлению, после многочасового похода, я увидел в стороне от дороги, в этой негостеприимной местности, подымающийся в воздух дым. Это была стоянка охотников. Носильщики сложили ноши на дороге и поспешили к столбу дыма, я пошел за ними, и мы вскоре увидели группу нубийцев, которые убили буйвола и коптили над огнем на широких подставках нарезанное полосами мясо. Это самый простой и совершенный метод консервирования мяса, дающий возможность сохранять его целыми неделями.

Стульчик азамде

Охотники оказались людьми Абдуллахи, которые поделились добычей с нашим караваном (счастливая случайность для моих носильщиков). После часового отдыха мы двинулись дальше, постепенно, почти незаметно опускаясь к Ролю. Но лишь на следующий день, по дороге, больше походившей на звериную тропу, чем на путь для людей, добрались мы, наконец, до долгожданных полей и хижин зерибы Мандуггу. За исключением Кана, я ознакомился со всеми станциями Абдуллахи. Из семнадцати зериб Абд-эс-Самада во владении его наследников осталось лишь шесть незначительных торговых и военных пунктов: Унгуа, Бойко, Нгама, Керо, Кана и Мандуггу. Незначительность их видна была даже из малочисленности гарнизона. Кроме Кана, гарнизон которого состоял из 25 человек, зерибы эти имели не более чем по пяти-семи солдат донколанцев.

Глава VII. Путешествие от Кудурмы к горам Зилеи

Октябрь 1877 года. С первых дней своего пребывания в Макарака я добивался этого путешествия. Но в свое время оно было сорвано благодаря интригам донколанцев, когда в апреле (1877 года) я пришел к вождю племени абака, Анзеа, и потребовал проводника к горе Базинге, или хотя бы до Зилеи. Теперь, наконец, мое желание осуществлялось! Рингио, великий шейх племени бомбе, к которому я послал гонцов из зерибы Нгама и из Гоза, явился в Кудурму на свидание со мной и с большой свитой ожидал моего прибытия из области Митту, из зериб Абдуллахи. Против ожидания, сопровождающих меня оказалось много, так как Рингио, считая, что дорога на запад небезопасна, привел с собой нескольких подчиненных ему вождей с их дружинами.

Чернобрюхие змеиные птицы

Красивые, крепкие, гибкие фигуры, настоящие азанде! Самые разнообразные прически украшали этих мужчин, причем у многих были благородные красивые лица, выказывающие не столько дикость, сколько сознание здоровой мужественности. На них были маленькие, украшенные перьями, соломенные шляпы, приколотые к искусной прическе деревянными или из слоновой кости шпильками. Такие шляпы, тонкого плетения, но без пучка петушиных перьев, украшающих шляпы мужчин, носят также и женщины; в последнем случае они напоминают перевернутую корзину. Копья, саблеобразные ножи (популиди) и щиты составляли вооружение воинов бомбе. Щиты тщательно оплетены тростником, с выпуклостью в средине для прикрепления рукоятки с внутренней стороны. Рукоятка состоит из деревянной перекладины, оставленной над выдолбленным в дереве углублением для руки, и к нему привязан один или два метательных ножа, называемых здесь «пинга» или «гангата»; в Судане ножи гангата известны под именем «трумбаш». Обращает на себя внимание маленький размер углубления в дереве для руки; небольшая рука европейца лишь с трудом могла бы просунуться в нее. Щит негров бомбе такой же, как и у других племен азанде, украшается с внутренней и наружной сторон рисунками, сделанными светлым на темном фоне, или, наоборот, путем чернения, т. е. легкого обугливания тростника. Излюбленный рисунок азанде – крест, покрывающий весь щит: прямые и вкось поставленные четырехугольники дополняют рисунок. У некоторых щиты на внутренней стороне выложены шкурой леопарда, а ножи закрыты конусообразными железными крышками величиной в 10–15 см. Крышки, как и трумбаш, часто покрываются довольно изящной гравировкой. К этому вооружению добавляется живописное одеяние из шкур животных – антилопы-ширр, кошки-генет, красивой обезьяны – гуереца; правда, одеяние это большей частью состояло из набедренного пояса.

В этом обществе, к которому вождь племени, Кудурма, добавил 300 носильщиков и несколько вооруженных ружьями драгоманов, 11 октября, полный радостного ожидания, я начал путешествие к горам Зилеи. Шестичасовой переход привел нас к деревне вождя племени абака, Анзеа. В пути мы перешли хор Аире, много болотистых речек и маленьких хера-нов, часто приходилось пробиваться через тонколиственный бамбуковый кустарник с высокими, качающимися от малейшего дуновения стеблями. Как область, видимая по дороге от Конфо до Кудурмы, так и отрезок пути до Анзеа характеризуется разбросанными по местности, поросшими травой, низкими коническими горами, с частично обнаженной каменистой породой. Ручьи текут в глубоких руслах, у которых растут густые деревья, но в общем для местности характерна редкая кустарниковая растительность.

У Анзеа мы отдыхали два дня, в ожидании прибытия дополнительных носильщиков, вооруженных драгоманов и зерновых продуктов. Анзеа, который должен был привезти дурру, еще не было. Еще в Кудурме от Рингио я узнал, что у Анзеа в это время должны находиться негры азанде, посланные туда могущественным князем Мбио. Цель этого посольства весьма странная: на речке Асса якобы произрастает вид кустарника, которого нет во всем владении Мбио и по соседству с ним. Отвар листьев этого кустарника, называемого на наречии азанде «бенге», играет важную роль в курином оракуле, в непогрешимости которого ни один негр ньям-ньям не сомневается. Если курица после приема отвара этого растения погибает, то особа или предпринимаемое дело, о которых запрашивается оракул, будет иметь плохой конец. Это суеверие влияет на самые важные события. За этой-то травой или кустарником (я не мог узнать это точно) Мбио, как и неоднократно раньше, послал теперь своих людей к Анзеа, которому дал за покупку 12 нош слоновой кости.

Узнав о пребывании здесь посланцев азанде, я хотел увидеться с ними, чтобы передать подарки для Мбио, с которым намеревался завязать дружелюбные отношения, хотя в данный момент не имел цели посетить его. Я попросил Рингио найти посланцев Мбио и привести их ко мне, но он ответил, что эти люди разбегутся из страха перед ним, так как Мбио считает его своим врагом. Все же мне удалось убедить их встретиться со мной. Узнав о предстоящем приходе послов Мбио, я собрал в своей обширной хижине подчиненных старейшин бомбе и других вожаков каравана, достал предназначенные для Мбио подарки и велел впустить шестерых посланцев князя. Они выстроились полукругом передо мной. Рингио служил нам переводчиком. Затем наступила торжественная тишина. Люди Мбио не могли скрыть своей робости. Наконец, их предводитель сделал шаг вперед и начал длинную речь, сперва робким тоном, но постепенно с таким нарастанием живости речи и жестов, что, несмотря на незнание языка, я понимал смысл сказанного; это напоминало мне искусно произнесенный монолог хорошего актера. И действительно, удивительная гибкость и красиво размеренная жестикуляция этих негров нисколько не были похожи на угловатость и грубость невоспитанных людей. Невольно я подумал о том, что природной, полной изящества осанкой и жестикуляцией эти африканцы намного превзошли немецких крестьян. Хотя большая хижина была полна людей, но ни один звук не прерывал оратора, все слушали его с напряженным вниманием; Рингио сидел с серьезным, полным достоинства выражением лица, было очевидно, что и речь была серьезна. Но вот говорящий снял с шейного шнура большой кусок дерева и бросил его позади себя. Этим его речь была закончена. Быстро вслед за ним выступил второй азанде, с жаром начавший длинную речь, за ним по очереди высказались все остальные посланцы Мбио. По переводу Рингио, основной смысл речей был такой: люди Мбио боялись за свою жизнь, они думали, что Рингио будет обращаться с ними, как с врагами, и убьет их. Более слабые, они, в знак покорности, повесили на шею кусок дерева, отдав себя этим на милость или гнев господина страны. Но они опять прониклись доверием, страх прошел, и, будучи спокойны за свою жизнь, они отбрасывают куски дерева далеко назад ^{44} . Эта серьезно воспринятая церемония основана на распространенном во всех областях азанде обычае. После речей пошли оживленные разговоры. Из подарков для Мбио, состоявших из незначительных предметов (количество которых во время моего длительного путешествия сильно уменьшилось), особенное восхищение вызвали две коробочки спичек и свеча. Мое зеркало пошло вкруговую; с испугом, перешедшим в смущение, рассматривал вождь азанде свое изображение, как наивная молодая девушка. Рингио и донколанцы тоже не упустили случая со смехом и шутками полюбоваться собой.

В веселом настроении все общество покинуло мою хижину. Для закрепления общей дружбы недоставало лишь мериссы, но, увы, горшки были пусты, так как Анзеа все еще не вернулся. Я побудил Рингио позаботиться об обеде для людей Мбио, количество которых, вместе с носильщиками и дополнительно прибывшими соплеменниками, возросло до 30 человек; я присутствовал на этом обеде. Чужеземному вождю подали кушанье лукме в больших деревянных чашах, и он распределял его так: руками, обернутыми листьями, клал он порции варева на листья, заменявшие тарелки, пальцем продавливал в каждой порции отверстие, в которое из другой чаши наливал соус; вскоре каждый из обедающих получил свою долю. Удивительно грациозно и чистоплотно этот негр делил еду на порции. Пиршество закончилось импровизированными песнями, причем кто-либо запевал соло в честь Мбио с восхвалением его владений, мощи и богатства, а припев подхватывался общим хором.

Четырнадцатого октября, в сопровождении многочисленной свиты Рингио, я вышел из деревни Анзеа, перешел водораздел между Аире и Роахом (Бахр-Джау), или Меридди, как называют верхнее течение Роаха, и заночевал у вождя Бандура.

На следующий день, минутах в двадцати ходьбы от его селения, мы пересекли маленький хор Ланголо, оба покатых берега которого покрыты прекрасным галерейным лесом. Предупрежденный о нашем путешествии, шейх племени абака Белледи, выйдя навстречу, повел нас к своей деревне; по пути к ней мы пересекли водораздел между Роахом и Иссу (верхнее течение Бахр-Тонджа). Белледи принял нас очень гостеприимно, его подданные абака принесли лукме многочисленным неграм бомбе моего каравана, я же получил хороший кусок кабаньего мяса. Вблизи деревни Белледи возвышалась гора Нгируа, приблизительно 400 футов высотой. Я решил взобраться на нее для ознакомления с окружающими холмами и горами и чтобы наметить дальнейший путь. В сопровождении Белледи, Рингио, многих негров абака и бомбе, на следующий день я совершил этот подъем. Миновав хор Тоссо и поля дурры, мы через полчаса уже были на вершине. По приказанию Белледи трава на последнем этапе подъема, примерно на протяжении тысячи шагов, была расчищена на нашем пути, что облегчило подъем. Несмотря на незначительную высоту Нгируа, с ее вершины открывался далекий вид. Отчетливо выделяясь на горизонте, передо мной высилась группа гор, настолько ясно видимая, что я мог ориентироваться по карте д-ра Швейнфурта даже без моих хорошо знакомых с местностью провожатых. Даже на расстоянии 45–48 км я узнал гору Багинзе, вычислил и записал ее координаты.

Деревянная миска мору

Итак, я добился того, что видел и определил местонахождение горы, являвшейся самым юго-восточным пунктом в путешествии моего знаменитого предшественника. Поход к Багинзе, к сожалению, был для меня недоступен, так как по другую сторону области племени абака (западная граница которой находится вблизи гор Зилеи), по заверениям Белледи, его людей и азанде, начиналась необитаемая дикая местность; к тому же после смерти Абд-эс-Самада появляться в окрестностях Багинзе стало небезопасно. Не имея права вести людей в области, не находившиеся в сфере египетского влияния, и не прельщенный перспективой похода по бездорожной, покрытой высокой травой акабе, может быть, даже по следам слонов, – я был вынужден отказаться от этого путешествия.

Мы вернулись обратно к шейху Белледи, с которым расстались на следующий день, и, направившись на юго-восток, приблизились к горной цепи с вершинами Нбирнго, Малаппа и Монгуа, идущей с юго-востока на северо-запад. По извилистой тропинке поднялись мы на седловину между Нбирнго и Малаппа и по другую сторону их, у маленького горного ручья, разбили лагерь. Множество буйволовых следов потянуло моих людей на охоту. И действительно, через несколько часов один из негров бомбе принес буйволенка, которого он, с опасностью для жизни, поймал вблизи матери-самки, и крики которого он заглушил, зажав ему морду и горло. Мясо его, зажаренное на вертеле, было очень вкусно. Когда теленка свежевали, я видел, как один негр бомбе с наслаждением ел содержимое желудка, жадно вылизывая его стенки. У пылающих костров, слушая веселое пение негров, я провел в горах очень хорошо вечер.

За длинным хребтом Нбирнго на север шел хребет Малаппа и затем Монгуа, так что три эти горы, если смотреть на них издали, составляли как бы горную цепь. Вершина Нбирнго, на которую я на следующий день взобрался, представляет собой уплощенный купол, покрытый многочисленными камнями, высокой травой и богатой древесной растительностью. То же можно сказать и о других невысоких горах, вздымающихся на холмистой местности, видимой с вершины Нбирнго. Даже на гору Зилеи, самую высокую из них (исключая далеко находящуюся Багинзе), могут взобраться слоны. Это доказывается таким случаем: незадолго до моего прибытия в деревню Белледи негры заметили, что коршуны и другие стервятники кружат над горой Зилеи, очевидно, над околевшим животным (случай в дикой местности во время моего второго путешествия показал мне, что для получения мяса негр вступает в борьбу за стервятину даже с коршуном). Привлеченные мыслью о возможной добыче, негры абака поднялись на вершину и, к своему удивлению, нашли там мертвого слона, бивни которого они принесли домой. Совершенно непонятно, что понудило это животное выбрать своей могилой вершину горы.

Поднявшись на Нбирнго, я был вознагражден прекрасным видом на долину Эдшу (Иссу). Окаймленные лесами речки темными полосами выделялись на светлой равнине, так что даже издали различались самые маленькие ручьи.

После прохладной, дождливой ночи 19 октября мы покинули горы и пошли на восток к деревушкам вождя племени мунду, Бедери, находившимся по другую сторону речки Кауа. Оттуда через час мы пришли к хижинам шейха Кинберауа, у которого, к моей досаде, наше пребывание затянулось на два дня из-за дезертирства его людей, не желавших быть носильщиками. Неприятность вынужденного ожидания негров, которых приводили по одному и за которыми буквально охотились, была частично вознаграждена для меня зрелищем прекрасного солнечного заката; такой удивительно красивой игры света и красок я еще никогда не видел. В течение дня была гроза, тяжелые тучи еще висели в небе, так что солнечные лучи пробивались сквозь них лишь изредка. К вечеру на северной стороне опять угрожающе сгрудились сине-черные тучи, но, не разразившись дождем, они потом ушли на запад, четко выделяясь на горизонте и закрывая уже склоняющееся к закату солнце. Большая часть неба очистилась, лишь несколько разбросанных облачков неслось на восток. Края дождевых туч стали окрашиваться в нежно-красный цвет. Над землей вблизи нас поднялся легкий туман и лег розовато-красной вуалью. Над находящимися на северо-западе горами Зилеи разлился волшебно-прекрасный вечерний свет, зажегший их, как альпийские вершины, и в этом странном освещении они казались прозрачными, как бы стеклянными. Вся картина была так неописуемо прекрасна, что, изумленный и лишенный речи, я смотрел с восхищением и желал лишь, чтобы она продлилась подольше. Но вскоре по всему небу разлилось огненное зарево, быстро сменившееся сумерками и ночью.