Текст книги "Старое русло"

Автор книги: Василий Ванюшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Заживо погребенный

Когда два человека не доверяют друг другу, подозревают один другого в чем-то, и в душе взаимно не любят, они узнают об этом без объяснений – по малейшему оттенку голоса, по мимике, жестам, только им понятным А окружающие зачастую считают их друзьями.

Алибек молчаливого скрытного Жакупа считал стариком себе на уме, подозревал, что он что-то знает о нем. Но обойтись без него не мог: нужен был аркан. К тому же выпал удобный случай – под видом поисков верблюда пойти к развалинам и забраться еще раз в подземелье.

На этот раз Алибек был предусмотрителен. Он расчистил вход и соорудил из кирпичей барьер, препятствующий возможному осыпанию песка в отверстие.

Алибек выбрал из саксаула палку подлиннее, размотал аркан, связал его концы так, чтобы можно было раскинуть кольцо в диаметре около трех метров. В кармане у него лежал электрический фонарик, который он выменял у одного землекопа на десяток бритвенных лезвий. Батарейка уже истощала заряд, давала красноватый свет, но его должно вполне хватить для осмотра подземелья.

Просунувшись в отверстие, Алибек включил фонарик и повесил его себе на грудь, зацепив проволочной петелькой за пуговицу куртки. Затем раскинул кольцо аркана на песке, стал в центре кольца. Сделав шаг, передвинул палкой аркан вперед, выровняв кольцо по бокам, еще шагнул и повторил ту же операцию с волосяным арканом.

Змеи, заслышав шаги, увидев свет, зашевелились, шипя и свистя. Фонарик хотя и тускло, но освещал по низу почти все подземелье. Алибек видел, как змеи, извиваясь, переползали с места на место, угрожающе поднимали головы. Свет пугал их, они отворачивались, наползали одна на другую, свивались в клубок, но, разозленные, все-таки ползли навстречу свету.

Вот одна из них ткнулась в веревку, и Алибек с радостью заметил, как она испуганно отвернулась и поползла в сторону. Все гады забеспокоились, засвистели, некоторые, наткнувшись на веревку, отползали и прятались, иные, огибая кольцо снаружи, заходили в тыл. Волосяная веревка была перед ними огненной чертой, которую нельзя переползти. Почему они смертельно боялись ее? Может быть, опасались выколоть себе глаза о жестко торчащие во все стороны волоски веревки? Может быть, они не выносили запаха волоса, из которого свита веревка? Алибек слышал и то и другое объяснение. Но сейчас его не занимал этот вопрос. Его влекло туда, дальше вниз. Там возле стены лежало что-то, покрытое пестрым халатом. Он не забывал аккуратно передвигать палкой волосяное кольцо, следить, чтобы веревка всюду плотно прилегала к песку. Змея не может переползти веревку, но подползти под нее решится.

Воздух в подземелье был тяжел, как и в прошлый раз. Чем глубже спускался Алибек, тем удушливее был воздух – сырой, какой-то липкий, противный.

Алибек приблизился к стене. Длинное, прикрытое полосатым халатом, по-прежнему лежало в углу так же, как и при первом посещении подземелья, чуть не ставшем для Алибека и последним.

Теперь он стоял, раздумывая, что же все-таки откроется перед ним, когда он палкой отбросит халат. Вещей тут немного. Конечно, это могут быть только драгоценности, которых немало награбил Джунаид-хан.

«Вот и конец моим мучениям, – радовался Алибек. – Остается взять сокровища и распорядиться ими, как я надумал. Никому я не говорил об этом и не скажу. Я сделаю так… Пусть потом скажет кто-нибудь: «Сын басмача». Завидовать будут, почитать будут… Интересно, что скажет тогда Лина?»

При воспоминании о Лине радостные мысли Алибека споткнулись, расползлись, пропали. Она посмеется: подумаешь, какое геройство! А на драгоценности она, вероятно смотрит так же, как и ее отец, для которого золото и черепки посуды имеют одну цену.

«Она посчитает меня честолюбивым, жадным, но это неправда, – протестовал Алибек, – Я нашел занесенный песком ящик золота, и у меня даже в мыслях не было воспользоваться им. Я смотрел на него так же, как на любую вещь экспедиции, которую обязан, должен беречь. То золото меня меньше интересовало, чем глиняный сосуд с типичным казахским орнаментом, его я брал в руки с большей осторожностью, боялся уронить, разбить.

Мне нужны именно эти драгоценности, очень нужны. Так что же я стою и медлю? Долой этот халат, от которого разит как от помойной ямы».

Алибек палкой откинул халат, и отпрянул назад, забыв о волосяном кольце.

Белея, на него глядел череп огромными жуткими глазницами. Из черной пустоты одной глазницы высунулась голова змеи, подергала раздвоенным, как двурогая вилка языком; змея стала выползать неслышно – будто из черепа лилась чернильная струя.

Ужас сковал Алибека. Но при виде ползущей прямо на него змеи он вспомнил про аркан, и палкой в дрожащей руке привел в порядок спасительное кольцо. Алибек снова посмотрел на свою «находку». Череп, стиснув зубы, беззвучно хохотал над ним, над его грезами. На щеках и на шее мертвеца желтела высохшая, как пергамент, кожа, под истлевшей рубашкой угадывались дуги ребер. Кожа на пальцах сохранилась лучше, но была сухой, как на мумии, пальцы скрючились там, где было горло; казалось, они сдавливали смех, и жутко было подумать, что пальцы вдруг разожмутся и громкий смех мертвеца потрясет могильную тишину подземелья.

Алибек устало провел рукой по лбу, стер выступивший холодный пот. К нему постепенно вернулась способность соображать.

Так вот какое «сокровище» ожидало его здесь! Золота нет, и вообще ничего ценного нет, и все, о чем он мечтал минуту назад, – миф! Перед ним скелет да лохмотья одежды… Где был Джунаид-хан, там остался труп…

Кто же был этот человек, что забрался сюда давно, может быть, десять или двадцать лет назад, и нашел здесь свою смерть? Возле черепа лежит войлочная шляпа с дряблыми полями. Рубашка на мертвеце обыкновенная, из полотна, очень грязная; сверх нее – что-то вроде жилета. Сапоги хромовые, с острыми носками и почти без каблуков. Единственной вещью, по которой можно было более определенно судить о человеке, был халат. Это был когда-то хороший, вероятно, дорогой бухарский халат. Такие халаты любили носить басмачи. И владелец этого халата был, вероятно, басмач.

Тут Алибек вспомнил о трех посланцах из Синцзяна на розыски сокровищ Джунаид-хана, о которых упомянул отец: один вернулся с границы, другой сдался властям, третий был этот…

Отчего он погиб? От укуса змей? Но он успел бы выбраться наружу и умереть там, а не здесь. Да и змеи забираются сюда только на зиму, а весной уползают в пустыню, человек же был одет не по-зимнему. Если бы он увидел здесь змей и не обнаружил сокровищ, то ни минуту бы не оставался в подземелье, а скорее поспешил бы на свет божий.

«С ним случилось то же, что и со мной в первый раз, – решил Алибек. – Песок хлынул в подземелье и закупорил выход, это и погубило его. Он не мог пробраться наружу. У него не хватило сил бороться с песком. Он испытывал жажду и голод, к тому же был в преклонных годах – надежды на спасение не было. Видя неминуемую смерть, он принял ее покорно, как истый мусульманин, – лег и накрылся халатом».

Подумал это Алибек без всякого сожаления о погребенном заживо человеке. У него даже шевельнулось чувство собственной гордости и превосходства в силе: он сумел выйти из более трудного положения! Но это не могло заглушить глубокого разочарования, которое овладело им, когда ужас, нахлынувший от неожиданной встречи с мертвецом, отступил. Вместо сокровищ – кости, скелет, которым не заинтересуется даже археолог! Рухнули все радужные планы и надежды, надо возвращаться с пустыми руками.

«Следовало бы осмотреть, – Алибек с отвращением посмотрел на грязный халат, прикрывавший мертвеца. – Возможно есть документы, какие-нибудь записи… Мертвый не тронет. Надо опасаться только змей».

Превозмогая чувство омерзения, Алибек приподнял палкой халат и взял рукой за полу. Халат не сгнил, отличный шелк хорошо сохранился. Надо было еще распахнуть жилет – нет ли чего под ним на груди. Он тронул палкой пуговицу, она отлетела. Легко сковырнув все пуговицы, Алибек откинул полу жилета. На мертвеце был широкий кожаный пояс и к нему прицеплен нож, – видимо, единственное оружие. Нож был кривой, с искусно выделанной из рога ручкой; на черных ножнах, как украшение, тускло желтел медный хвостатый скорпион, вцепившийся тонкими металлическими лапами в кожу, покрывавшую ножны.

Алибек хотел взять нож, но раздумал; как оружие он не нужен, а как память… Нет, он не хотел памяти об этом мертвеце.

Прикрыв останки басмача его же халатом, он стал выбираться из подземелья. Притихшие на время змеи снова начали испускать противное шипение и свист, но Алибек мало обращал на них внимания и довольно небрежно передвигал палкой аркан.

«Сокровищ нет, – до боли в голове давила обидная мысль. – Впустую перенесены все страхи в этом подземелье, потрачены время и силы. Сокровищ нет… Неужели их и не было! Но не может быть, чтобы отец перед смертью сказал неправду, – он был в полном сознании, не бредил… Творится что-то непонятное. Да, счастье нелегко дается в руки. Но есть ли оно вообще, это счастье?»

Алибек выбрался-из подземелья, медленно побрел в сторону лагеря, механически сматывая на руку веревку – петли его соскальзывали с локтя, веревка распускалась, и ее приходилось сматывать снова.

Воздух над пустыней был свежий, какой бывает только осенью, когда уже ночами становится холодно, а днем нет сильной жары и ветер обдает прохладой. Но Алибека долго преследовал другой запах – трупный запах подземелья, пропитавший его одежду, и это вызывало отвращение, тоску, он с острой обидой думал об отце.

Вдруг неожиданная догадка повернула его тоскливые мысли. Нет, он не зря ходил сегодня, в подземелье!

«Этот человек, погребенный заживо, ведь тоже искал сокровища! Искал и не нашел. Значит, они были до него, если он пошел их искать. Но он не взял их, значит, они остались, и о них никто, кроме меня, не знает, – сделал вывод Алибек. – Может, они в других развалинах, которых много вокруг, или в том же подземелье, но засыпаны песком. Вернее всего, они под той горой песка, что насыпалась сквозь входное отверстие. Значит, надежда еще не потеряна. Но сколько мне придется еще потратить сил, чтобы перелопатить всю гору песка. Главное – на это нужно время. А отлучаться из лагеря без всякого повода не так просто». Уныние, не покидавшее Алибека до сих пор, уступило место озабоченным раздумьям: когда наступит конец его неудачам и будет ли он вознагражден за пережитое?..

«Не надо отступать, – твердил он себе. – У меня хватит сил, терпения. Не все потеряно… Надо жить надеждой».

Он так задумался, что не расслышал своего имени: Григорий Петрович, увидев Алибека, окликнул его. Но Алибек шел мимо, опустив голову, будто разыскивал чей-то потерянный след. Григорий Петрович рассмеялся:

– Вы что ищете, Алибек?

Юноша удивленно вскинул голову.

– Мне хочется спросить у вас, – продолжал, посмеиваясь, Григорий Петрович, – вы историк, должны знать…

В 1862 году один историк и археолог, известный ученый, раскопал на Днестре, около Никополя, огромный скифский курган. Я забыл сейчас фамилию этого ученого. Между прочим, он обнаружил, что давно когда-то погребение скифов чуть было не ограблено: кто-то раскопал курган, проник в глубину его, но земля обвалилась. Ученый нашел кости этого человека и рядом с ним – кучу золота. Вот забылась фамилия этого ученого, а историк он был довольно известный [17]17
  Имеется в виду. И. Е. Забелин.


[Закрыть]. Мне сейчас так нужно… Вы не помните?

– Нет, – ответил Алибек, совсем сбитый с толку.

– Как жаль! – покачал головой Григорий Петрович.

Трудное слово кроссворда

Как ни старался Алибек приободрить себя, унылое настроение не покидало его весь день. Оно усилилось при воспоминании о разговоре с Григорием Петровичем…

Вечером Лина, проходя по лагерю, увидела Алибека и остановилась.

– Алибек, что с вами?

– А что?.. Здравствуйте.

– Какой у вас… скучный вид! Вы здоровы? Что-нибудь случилось?

«И я должен лгать, глядя в эти глаза…» – со стыдом подумал он.

– Что же вы молчите?

– Во время бури пропал старый верблюд – вожак каравана. Помните, когда мы с вами ехали, на переднем сидел Жакуп. И вот этот верблюд пропал. Жакуп очень огорчен. Обратно вести караван будет трудно. Мы с Жакупом целый день искали пропавшего верблюда, разойдясь в разные стороны. Я вернулся ни с чем… Не нашел и следов.

– Жакуп пригнал верблюда, я только что видела. Не расстраивайтесь. Я вот тоже должна бы скучать – отец уехал, осталась одна. Но не хочу скучать. Знаете что? Пойдемте ко мне в палатку. У меня отыскался старый номер «Огонька». Мы будем отгадывать кроссворд, и время пройдет незаметно.

Лина показалась Алибеку такой же, какой была тогда, когда они ехали на верблюдах. «Ей легко живется, не надо задумываться над тем, что мучает меня», – позавидовал он.

Голос Лины подействовал на него освежающе, как утренний ветерок, и он впервые за весь день улыбнулся.

В палатку можно было войти, нагнув голову, но они вползли в нее, как дети, на четвереньках. Лина достала из-под подушки «Огонек», села на свою постель и положила на колени раскрытый журнал. Алибек лег у ее ног на бок, подперев рукой голову, и глянул ей в лицо; оно было покрыто ровным здоровым загаром, а волосы, еще более побелевшие, казалось, светились.

– Что касается растений, я сильна, – говорила Лина, тонко оттачивая карандаш, – Но кроссворд, кажется, больше исторический – это уже по вашей части. Начнем.

Лина находила нужное слово чаще и была очень довольна, Алибек чаше говорил невпопад, вызывая ее смех и укоризненные замечания. Постепенно тяжелые впечатления дня рассеялись, он оживился и принял азартное участие в разгадывании довольно трудного кроссворда.

– Двенадцать по горизонтали: жестокий правитель Римской империи, – прочитала она и воскликнула: – Нерон! Тот самый, что вообразил себя гением всех искусств и перед смертью говорил: «Жаль, что умирает великий артист!»

– Тут сказано: жестокий правитель, – заметил Алибек, – а вы охарактеризовали Нерона только как дурачка… Он убил всю свою семью, не говоря о других жертвах.

– Ужас! – содрогнулась Лина. – Ладно, с Нероном покончено. Теперь следующее: редкая порода семейства осетровых. Вот это да!

Алибек смотрел на ее вытянутые ноги; бриджи из тонкой прочной материи четко обрисовывали их.

«У нее длинные и, наверно, очень красивые ноги, – невольно подумал он, – я еще не видел ее в платье, она все время ходит в этих штанах…».

– Алибек, перечислите всех осетровых, каких вы знаете. Я ничего подходящего не могу придумать.

– Белуга, севрюга, стерлядь…

– Ну, разве это редкая рыба!.. Потом здесь девять букв и последняя «х».

– Не знаю.

– Вот беда! – совершенно искренне сокрушалась она. – Так все шло успешно, а на рыбе споткнулись.

Вдруг лицо Алибека просияло.

– Эврика!

– Говорите! – Лина приготовилась вписать в кроссворд искомое и выжидающе посмотрела на Алибека.

– А что мне за это будет?

– Вы торгаш, Алибек, – притворно возмутилась она. – Мы договорились отгадывать вместе, а теперь начинаете выставлять какие-то условия. Говорите.

– Скафиринх.

– Что? Не верю. Такой рыбы нет. Вы придумали это слово. Я знаю, вы порядочный сочинитель.

– А вы напишите. Уверен, совпадут и другие слова. Этого я не мог предугадать.

Лина вписала слово, оно подошло точно. Лина удивилась:

– Что это за рыба? Никогда не слыхала…

– Скафиринх, а попросту – лопатонос встречается только в Аму-Дарье, Сыр-Дарье и еще в Миссисипи. Если бы она не водилась в Сыр-Дарье, я бы тоже не знал… Давайте расчет! – и он обхватил ее ноги ниже колен.

Возле палатки послышался хриплый кашель; откинув брезент, вошел Жакуп. Он снял шапку, молча уселся у входа и достал из-за пазухи бутылочку с насом. Лина смутилась, надела туфли и поджала ноги. Алибек с досадой на лице отвернулся, потом, приподнявшись, спросил у старика:

– Что, Жаке, нашли верблюда?

Старик кивнул головой и сплюнул в сторону желтую слюну.

– А я не нашел, – без всякой тени сожаления в голосе сказал Алибек и понял, что сказал глупо.

Жакуп пожал плечами, как бы говоря: «Если я нашел, то как мог найти и ты? Потерялся всего один верблюд, и только дурак будет искать двух…».

– Где вы нашли его? – спросил Алибек только для того, чтобы скрыть свою неловкость.

Старик без слов махнул куда-то в сторону.

Лина и Алибек вернулись к кроссворду, но уже без прежнего интереса. Они отгадали несколько слов и опять споткнулись, как на скафиринхе. Лина прочитала:

– Тридцатое по горизонтали: насильник, грабитель. Из шести букв.

– Бандит, – бросил первое попавшее на ум слово Алибек.

– Не подойдет, – отвергнула «бандита» Лина. – Предпоследняя буква «а», больше наводящих нет…

Предлагался «фашист», «палач» и даже «Колчак», но ни одно из этих слов не подходило.

– Насильник, притеснитель, грабитель, – шептала Лина, приложив кончик карандаша к губам и посматривая то в журнал, то на Алибека. – Насильник, грабитель – что же это такое?

– Басмач!

Это сказал старый Жакуп, отвернувшись и выплюнув остатки наса. Алибек вздрогнул. Лина радостно воскликнула:

– Правильно! И, оказывается, совсем просто. Как же вы отгадали, дедушка?

Молчаливый Жакуп на этот раз вступил в разговор. С трудом подбирая русские слова, он объяснил:

– Я не знаю вашей игры. Ты, Лина, говоришь – грабитель. Я знаю, есть узбекское слово «басмак». Грабитель – басмак или басмач.

Он почему то посмотрел на Алибека, отвернулся и умолк. Алибек заметил этот взгляд и покраснел… Сколько Лина ни задавала вопросов – ей хотелось разгадать кроссворд до конца, – Алибек молчал.

«Он досадует, что неграмотный старик ловко посадил обоих нас в галошу, – догадалась Лина. – Какой самолюбивый!..»

У нее тоже пропал интерес к кроссворду, она отшвырнула журнал в сторону.

«Вечер мог быть интересным и пройти незаметно. Старик все испортил!» – она покосилась на Жакупа, который, не обращая никакого внимания на молодых людей, располагался в стороне, в углу палатки, на отдых.

Алибек простился и ушел.

Лина, не раздеваясь, легла на подушку. Сейчас ей показалось обидным, что Жакуп, с разрешения или по просьбе отца, поселился здесь. Она поняла по-своему, для чего это сделал отец.

«Дома мать не давала шагу ступить одной. Здесь поставили этого старика, как евнуха в гарем, – с обидой думала она. – Неужели отец не понимает, что это оскорбительно для меня. Я не маленькая, отлично понимаю, что к чему, и в своих поступках даю себе отчет. Вот возьму сейчас и пойду на прогулку, хоть отец и намекал, что не рекомендуется в темноте бродить одной. Алибек, вероятно, не спит. Мы проведем вечер на свежем воздухе, будем болтать обо всем. Только он сегодня странный какой-то. Может быть, он что-то таит в сердце и не осмелится сказать? Я выйду…».

Полагая, что Жакуп уже заснул, она надела куртку и выскользнула из палатки.

Вечер был тих, по-осеннему прохладен. Приветливо мерцали звезды. Выплывала в темно-голубой океан неба огромная луна, и мертво желтела под ее холодным светом пустыня.

По лагерю не двигалась ни одна фигура. Все спали. Только возле колодца раздавался плеск и журчание – дежурный доставал воду из колодца и сливал ее в бак – теперь, на случай бури, в баке всегда держался запас воды. Не спал пока и Жакуп. Он приподнялся, чуть приоткрыл край палатки у входа, увидел Лину, одиноко стоявшую в пяти шагах, и снова лег, покачав головой.

«Обиделась. Из-за него… А зря! Он недостоин мыть твои ноги…».

Счастье Дмитрича

Стольникова ждали в лагере с нетерпением. Лина скучала, она бывала либо в обществе молчаливого Жакупа, либо одна. Алибек больше не подходил к палатке, и Лина поняла, что он не хочет встречаться с Жакупом. Старик часто посматривал в даль пустыни – не пылит ли машина. Дмитрич говорил, что с Николаем Викентьевичем работать куда лучше: он хоть и профессор, «сам рук о лопату не мозолит», но рабочего человека понимает, строг, но справедлив. И дело знает. А его помощники только спорят между собой, глядя на них, и землекопы шабашат при любом случае и «проклятый Антиох, язви его, мутит бригаду».

Только Алибек не ждал профессора – без него легче выбрать время, чтобы еще раз пойти в подземелье с лопатой в руках. Но теперь новая забота тревожила его: Жакуп, конечно, знал отца и с подозрением следит за каждым движением Алибека.

«Как он посмотрел тогда на меня! – вспомнил взгляд старика Алибек, когда тот ввязался в разгадывание кроссворда. – С ненавистью, как на заклятого врага. А что я сделал ему плохого? Может быть, он мстит мне за отца? Скверно, если чужие грехи передаются по наследству. Не поговорить ли мне откровенно с Жакупом? – подумал он и сразу же отверг эту мысль. – Нет, словом его не проймешь – кремневый старик».

Плохо было и то, что теперь приходилось окончательно бросить мысль о Лине. Стоит старику рассказать профессору и Лине об отце Алибека, и она не позволит подойти на пушечный выстрел. А старик это сделает рано или поздно – он преклоняется перед Стольниковым.

Обдумав все это, Алибек пришел к выводу, что ему остается одно – довести дело с поисками сокровищ до конца, не встречаться с Линой, чтобы не давать повода старику для развязывания языка перед Стольниковым, и вообще надо опасаться Жакупа. И как ни горька была мысль о том, что теперь нужно избегать Лины, – а девушка последнее время явно искала встреч – с этим приходилось мириться…

Стольников приехал на третий день к вечеру. Дмитрич, ходивший встречать профессора, вернулся в палатку с газетой и подал ее Алибеку.

– На, почитай вслух. Тут про нас написано.

Алибек взял газету.

– Я сначала посмотрю, ее, потом почитаю.

Это была знакомая Алибеку областная газета «Ленинский путь», на второй странице ее внизу была помещена большая статья с крупным заголовком: «Неизвестная страница истории будет прочитана», а под ним буквами помельче – «Беседа с начальником археологической экспедиции проф. Н. В. Стольниковым».

Алибек быстро пробежал глазами по столбцам.

«Как строение останков костей позволяет изучать организацию исчезнувших животных видов, так останки средств труда позволяют археологам изучать исчезнувшие общественно-экономические формации. Об этом говорил Маркс в своем знаменитом «Капитале». Там же он указывает, что средства труда не только мерило развития человеческой рабочей силы, но и показатель тех общественных отношений, при которых совершается труд».

Начало было скучноватым; дальше сухо и сжато излагались задачи экспедиции, кратко сообщалось о результатах ее работы.

«Мы считаем, – рассказывал далее профессор, – что наши работы помогут окончательно опровергнуть лживое, антинаучное утверждение современной буржуазной историографии, будто история культуры Средней Азии представляет из себя не что иное как провинциальный вариант «иранской», а впоследствии «ирано-арабской» культуры. Мы уже располагаем материалами – уверен, что их будет очень много, – вскрывающими, на примере Хорезма, древние, глубоко самобытные корни высокой и яркой культуры народов Средней Азии и показывающими, что эта культура не только не светится отраженным светом «солнца Ирана», но сама оказала огромное влияние на развитие культуры окружающих народов, в том числе народов того же Ирана, а позднее – арабского халифата. Нашими материалами подтверждается далее и то, что народы Средней Азии прошли через этап антично-рабовладельческого строя, сменившегося феодальным. Значит, окончательно будет похоронен антинаучный взгляд, распространяемый особенно англо-американскими историографами, на то, что античная культура чем-то специфически, расово присуща только «западной цивилизации», пресловутой «западной демократии», восходящей будто бы от античных корней…».

Алибек дважды прочитал этот абзац и покачал головой: «Вряд ли это будет понятно Дмитричу…».

Ниже в статье шла речь конкретно об Улькен-асаре. Профессор считает, что городище выстроено племенем аугасиев, входящих в состав Приаральских массагетов или саков.

«Мы устанавливаем, – говорит профессор, – что этот народ имел обширные культурные и экономические связи, в том числе и с античным Причерноморьем через северо-каспийские степи – здесь в те времена проходил большой торговый путь.

Мне приходилось слышать легенду религиозного толка о том, что будто бы люди, жившие по берегам Куван-Дарьи, были жадными, алчными до денег, забыли бога и в наказание им бог отвернул от них воды реки…».

«Ого, профессор тоже знает эту легенду, – подумал Алибек. – Что же он скажет по этому поводу?»

«Нет ничего обиднее этой легенды для казахов, каракалпаков и узбеков. На самом деле, как показывают археологические материалы, их далёкие предки были высококультурными для своего времени, трудолюбивыми и воинственными, они водили дружбу с племенами, населяющими территорию древней Руси.

Что касается причины, побудившей Сыр-Дарью изменить русло, то, зная обусловливающее значение такого обстоятельства, как легкий состав почв и грунта в пойме реки, я все же посоветовал бы геологам исследовать тот участок, где река свернула с обычного направления, оставив русло Куван-Дарьи сухим, – думается, что тут должны быть залежи руд…».

В статье были и другие отступления от основной темы; одно из них показалось Алибеку даже забавным:

«Говоря об Улькен-асаре, я позволю себе вторгнуться немножко в область лингвистики – пусть простят мне языковеды…

Лет пятнадцать назад мне пришлось участвовать в раскопках одного древнего городища в районе среднего течения Волги. Мы нашли остатки горна, собрали много кусков сплава железа с золой – ноздреватых, с острыми краями. Тут случилось быть возле нас старому колхознику из ближайшего колхоза, он осмотрел наши находки и сказал с улыбкой:

– Осарки собираете? – и показал в сторону. – Вон там много этих самых осарков. Там раньше, на моей памяти, кузни были…

«Осарки» – это слово я встретил впервые, оно мне понравилось, и я употребил его в кавычках для обозначения вышеуказанных наших находок, чем по выходу моей работы в свет и вызвал насмешки языковедов.

Когда я столкнулся с Улькен-асаром (по-казахски – большое городище), то сразу понял, как образовалось слово «осарки». Если бы волжане не окали, они говорили бы «асарки».

Зря нападали на меня товарищи лингвисты. Слово «асарки» так же употребимо, как и «асар», оно означает остатки городища, конкретнее – отходы от ковки.

Но важно отметить не это, а то, что заимствование слов, образование от них новых слов указывает на давние связи наших народов…».

– Да что ты все про себя читаешь? – закричал, не вытерпев, Дмитрич. – Народ собрался, ждет, а он читает молчком, как письмо от девки.

Алибек поднял голову. Действительно, всю палатку заполнили землекопы – собралась вся бригада.

– Все читать? – спросил Алибек. – В начале тут чисто научные вопросы….

– Все, все читай, – приказал Дмитрич. – Ради науки копаем и хотим знать…

Алибек начал читать. Землекопы слушали молча, многого не понимая. Только Дмитрич тихо произнес:

– Умно написано.

К концу статьи речь пошла о работе землекопов, и они сразу оживились.

«Рядовые люди экспедиции, – не спеша и громко читал Алибек, – осознали значение своей работы для науки. Землекопы перевыполняют нормы, относятся бережно и внимательно к находкам. Примером может служить бригадир Евстафий Дмитриевич Уключин. Это честный, сознательный труженик. Ему объявлена благодарность и выдана премия. Поступок высокой честности совершил…»

Голос Алибека дрогнул, слова застряли в горле. Алибек глазами пробежал по строчкам – строчки смешались, он опустил газету на колени.

– Ну, давай дальше, – толкали его рабочие.

Но он читать не мог, передал газету Дмитричу.

– Тут и про меня написано. Читайте сами.

Алибек вышел из палатки. Он слышал басовитый спотыкающийся при чтении голос Дмитрича: «Поступок высокой честности совершил Алибек Джетымов. Он спас ценнейшие… Я же так и доложил Миколаю Викентьевичу, что Алибек нашел ящик с золотом… Он спас ценнейшие материалы. Ему объявлена… Алибек, иди сюда!»…

Но Алибек не пошел на зов Дмитрича. Слов нет, приятно от похвалы профессора, да еще в газете. Но почему он поспешил передать газету Дмитричу, как будто постыдился прочитать о себе, будто незаслуженной посчитал похвалу профессора? А ведь в газете написана правда, об этом знают в экспедиции.

Да, но никто не знает, почему пошел Алибек в эту экспедицию, что он хочет найти и для чего?

А удачи в этих поисках пока нет. Почет, уважение, оказывается, можно получить проще, но достаточно ли этого, чтобы чувствовать себя счастливым? Это довольно скучное счастье.

Алибек прислушался к оживленному разговору в палатке. Дмитрич, слышно, был вполне счастлив. На тихий въедливый голос Антиоха, Дмитрич, задетый за живое, прогудел:

– Усчастливился, говоришь? Вот чем усчастливился! – Он, наверное, показал огромные с крючковатыми пальцами руки. – Вот в чем счастье рабочего человека.

– Это точно, – поддержали землекопы бригадира. – Руки у нас – главное. Такими руками все создано…

– Я думаю так, рабочий класс, – продолжал Дмитрич. – Как только зачистим здесь концы, всей бригадой двинем на стройку. Правильно я говорю?

Что-то возразил Антиох, но голос его потонул в дружном выкрике: «Правильно!»