Текст книги "Страшные сказки"

Автор книги: Василий Тихов

Понял он тут всё: кто к нему по ночам наведывался, в соблазн вводил. А силы из сараюшки выбраться нет никакой. Стал Семен стонать: может, кто и услышит. А мимо как раз девка та неказистенькая проходила. Вывела она Семена, ухаживать за ним стала да так и прижилась в дому. Родители у нее беднейшие были, они уж не супротивничали, когда Семен ее высватал. Таки обвенчались, месяца не прошло. Хозяйка она оказалась знатная. Распрямилась, расцвела в бабах – Семен на нее нарадоваться не мог, А тоже ведь попервоначалу внимания никакого не обращал.

Так, видать, и с цветком папоротника. Потому его человеку не каждому сорвать дано, что счастье свое он в красивой завертке представлять привык, чтобы сияло все, глаз резало. А настоящее, оно простое, как баклуши, ничего мудреного в них нет.

Сорвал я цветочек. На вид-то он такой неказистенький: лепесточки белесенькие, неяркие. Повертел я его в пальцах, стал кругом оглядываться. И только диву даюсь: землю насквозь видать. Вон в корнях ели корчага с золотыми монетами зарыта, а под этим кустиком – сундук кованый с самоцветами. И боязно мне так-то ступать – земли совсем не видно. Заткнул я цветочек за онучу и к дому направился. Знаю, что оглядываться нельзя, а то пропадет цвет папоротника. Иду, держусь, помню наказы-то. До осины на росстани дошел, мне навстречу тот мужик и выходит, с которым на полянке встречался.

– Давай, Егорушко, цветок. Наш он теперь. Я тебе на сапоги золота положу, чтобы без обману было.

Взялся я за него, а тут Гриша передо мной встал. Не ожидал я такого, чуть цвет-то и не выронил.

– Не отдавай, Егорушко! Забыл, что задавят, если добром отдашь! Беги, миленький!

А мужик взвыл дурным голосом:

– Тут-то ты мне и попался, гадина! – И на Гришу кинулся. Я-то побежал, уж и не видал, чем там у них закончилось. Бежал, пока деревня не завиднелась. Тут только дух перевел. А навстречу мне парень идет, наш, деревенский, Петьша. У него сапоги самые баскущие и были, я на них все заглядывался.

– Здорово, Егорушко! Куда путь держишь?

– Да вот домой вертаюсь. Я тама морды проверял дальние. А ты куда идешь на ночь глядя?

– Да силки поставить ходил.

– Ты, слышь, Петьша, посмотри, нет ли у меня за спиной кого, а то что-то боязно.

– Да нету, Егорушко. Пусто сзади. Только месяц вон из-за тучи показался.

– Ну и слава Богу.

– Что-то у тебя, Егорушко, лапти совсем прохудились. Бери вон мои сапоги – мне тятя еще пару с ярмарки привез. Потом уж рассчитаемся.

– Да что ты, Петьша, как можно. Я и в лаптях дохожу.

– Бери, бери, не даром ведь отдаю. А я покуда в твоих лапоточках дочапаю. Завтра-то мы поутру рано к родне собрались, не застанешь меня. Давай забирай мои сапоги, а лапти скидывай.

Сдуру-то я согласился. Уж больно охота было сапоги со скрипом поносить, перед девками пощеголять. Скинул лапти, в сапоги влез. Петьша лапти забрал с онучей и быстро как-то ушел. А я в обнове вышагиваю, скрип слушаю. И кажется мне этот скрип лучше и слаще самой небесной музыки.

Вдруг остановился, разом про цвет папора вспомнил, что за онучу он у меня заткнут был. Бросился Петьшу догонять и споткнулся. Глянул на ноги, а там вместо сапог корье осиновое.

Вот ведь как вышло! Поспешил я к Грише. К избе-то подхожу, а там бабы воют. Сердце у меня ёкнуло и зашлось, беду почуяло. Взбежал на крыльцо, в сенцы, в избу, дверь распахнул и замер. Лежит дядя Гриша на лавке. Вокруг бабы хлопочут, обмывать покойника ладятся.

– Вот, Егорушко, закончил жизнь свою Гришенька наш. Ножки его теперь не по земле, по облакам ступать будут, бороду ангелицы расчесывать станут.

Не сдюжила тут одна из баб, на всю избу заголосила:

 
Ой да соколочек наш ты миленький!
На кого ж ты нас покинул всех?!
Ничего от тя не видели,
Кроме добрости и почестей!
Да куда ж ты снаряжаешься?!
Да куда ж ты собираешься?!
Сокатились снеги белые,
Реки быстры распалилися.
Только нет тебе дороженьки,
Только нету тебе выходцев
Со чужой сторонки дальнией.
У чужих-то, ой, неласково!
У чужих-то во сиротстве жить!
Мы уложим тебе, миленький,
Руки белы на белой груди!
Ты прости, прости нас, миленький,
Что с тобой не собираемся!
Одного тебя оставили на расправу зверю лютому!
 

А дальше так зарыдала, что и я не сдюжил. Стою меж баб и сам во весь голос вою. Тут уж и мужики сбежались. Шибко все Григория любили, вот и жалели сильно. Он для нас как свет в окошке был. Осиротела без него деревня. Всем миром хороняли. И по сию пору его могилка самая ухоженная на могильнике нашем старом, хотя и родни у него не осталось.

И я его часто поминаю. Дважды ведь жизнь спас. С Натальей раз, и в Кривом логу. И слова бабкины золотые ему лучше всех подходят: «Честным христианским трудом живите, детушки. Никакой черт тогда не страшен. Бесовское, оно хуже воровского. Проживёте без хворостей и беды, коли слова мои попомните». Все как есть о Грише сказано. Я, вишь, тоже так старался жизнь прожить. Мне уж тоже скоро счет предъявят – сколько задолжал, сколько мне должны остались, – там все сведено будет. Но одно твердо знаю: просто так ничего не случается. Все от Бога, даже сатана.

Гриша так сказывать любил. Жили-де на небе Бог со своими ангелами да двумя архангелами. Один сметливый был, работа у него спорилась. Бог его на отличку держал и Сатанаилом кликал. А другой увалень был неповоротливый, его уж Миха кликали. А тут у Бога треба такая появилась: на землю спуститься, посмотреть, как всё после сотворения мира устроилось. А за то время, пока по земле бродил, Сатанаил начал ангелов бунтовать, чтобы против Бога пошли. Он, вишь, думал, что у него не хуже, чем у Всевышнего получиться может. А Миха все примечал да супротивничал. Вот и не получилась у Сатанаила задумка. Вернулся Бог, от Михи все, как было, узнал и низринул Сатанаила в преисподнюю да Сатаной кликать его стал. А тех ангелов, что супротив пошли, на землю грешную скинул. Которые в бани попадали, банниками стали, которые в леса – лешими, которые в реки и озера – водяными. Так сатанинское племя по земле и разошлось. А Миху в награду за верность Бог стал Михаилом кликать. Ему мы и по сей день молимся.

Вот так вот, молодой человек.

Послесловие

Прекрасен, причудлив и многообразен мир русского фольклора. В нем уживаются и святые, и грешники, и люди, и нелюди. Для каждого жизненного случая есть свои жанры, отражающие многовековой опыт наших предков. Былинки и легенды относятся к числу самых интересных и мало знакомых неспециалистам жанров народной несказочной прозы. Быличка – рассказ о демонологических персонажах, таких, как леший, домовой, русалка. Легенда, в которой вместе с человеком действует святые угодники, Богородица, ангелы Господни, закрепляет христианские воззрения, точнее, их народный вариант.

Между тем, былички и легенды представляют значительный интерес не только с точки зрения изучения народных верований, которые с успехом сочетают в себе древнее язычество и сравнительно молодое христианство, – для внимательного и непредубежденного исследователя несказочная проза дает богатый материал и для изучения народной эстетики.

Поэтизация, одухотворение сил природы были свойственны человеку с давних времен. С одной стороны, природа давала человеку хлеб насущный, заставляла переживать радость первооткрывателя и покорителя. С другой стороны, она соперничала с ним, зачастую и побеждала. Именно такое двойственное отношение и породило сложившуюся систему взаимодействия человека и природы. Окружающий мир персонифицировался в конкретных формах и персонажах, в образах демонов воды и леса, дома и бани…

Кроме того, в рассказах этих раскрываются моральные и этические принципы нашего народа, отношения в семье и крестьянской общине. С раннего детства они служат одним из главных методов воспитания нравственного человека. Разумеется, полностью переносить в современный быт все эти каноны нельзя, ведь некоторые из них отражают те стадии развития общества, которые ушли безвозвратно.

К сожалению, мы открываем для себя этот неисчерпаемый источник только сейчас. Довольно долго на него существовал негласный запрет. Рассказы эти воспринимались только как отражение религиозных воззрений и суеверий, с которыми был призван бороться воинствующий материализм. Жизнь же оказалась значительно сложнее идеологических догматов. И произведения народной несказочной прозы, с заключенными в них верованиями, эстетикой, этикой и моралью простого человека, продолжали сохраняться и существовать в самой толще народной жизни. Причина такой поразительной живучести традиционной культуры лежит в самой ее природе. Эта культуры многомерна, она охватывает все сферы жизни человека, что делает ее практически неуязвимой перед лицом времени.

«Страшные сказки» построены на реальных сюжетах быличек и легенд, которые до сегодняшнего дня живы в народе. Количество использованных сюжетов достаточно велико. Их около ста двадцати. Конечно, былинки и легенды деда Егора значительно отличаются от оригинальных записей. И вот почему. В практике сказительства в рамках одной традиции люди, подобные рассказчику-повествователю, встречаются крайне редко, хотя прототип его – житель деревни Петрецово Чердынского района Пермской области Егор Иванович Пашин – действительно является блестящим знатоком былички и легенды; в его репертуар входит значительная часть сюжетов, легших в основу книги. Но не все. Дело в том, что в естественной ситуации бытования рассказы, как правило, соединяются по тематическому принципу. Сначала собравшиеся рассказывают только о леших, потом – о водяных или русалках; при этом рассказчики постоянно меняются. Здесь же повествование ведется от одного лица, хотя тематический принцип построения отчасти сохраняется. Кроме того, рассказчики, как правило, исключают известные всем присутствующим детали, ведь для русского крестьянина нет нужды, к примеру, объяснять, что высокий мужик в красной рубахе – это леший. Информация подобного рода является естественной, что делает упоминание о ней излишним. Для читателя же она может быть не только интересной и полезной, но и совершенно необходимой. Не случайно поэтому автор прибегает к форме рассказа, адресованного человеку, мало знакомому с традиционной крестьянской культурой. К тому же, очень интересный устный рассказ, перенесенный непосредственно на письмо, многое теряет, становится маловыразительным без интонаций, мимики, жестикуляции рассказчика. Вот почему, чтобы не произошло потери читательского интереса и не было затруднено восприятие текста, некоторые сюжеты подверглись значительной обработке и переосмыслению.

Персонажи, подобные Грише, деду Коляну, дедушке Карпе, являются собирательными образами, объединяющими в себе реальные и вымышленные черты, свойственные колдунам и знахарям в народных представлениях. Некоторые детали их жизни, их поведения в реальной практике сказительства не встречаются. Они выбраны для более четкой прорисовки характеров, что не свойственно несказочной прозе да и фольклору в целом. Фольклорная действительность знает типы людей, но не их точные психологические характеристики.

Не характерен для народной прозы и диалог. Поэтому разговоры вводятся автором также в нарушение устной традиции. Да и некоторые повороты сюжета, поступки героев базируются скорее на литературной, чем на фольклорной традиции. При этом они остаются генетически связаны с представлениями человека о духах природы, о христианстве, о жизни.

Степень соответствия «Страшных сказок» фольклорной традиции измерить трудно, хотя они, большей частью, основываются на реальных записях, сделанных в Прикамье. Есть ли необходимость в такого рода сопоставлении – решать читателям.

Константин Шумов