Текст книги "Гамбит смерти"

Автор книги: Василий Щепетнёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

  Юрий подошел к носилкам:

  – Олег, помогай.

  Нимисов придержал дверь, выпуская ребят. Двери в шале могучие, толстые, дубовые, с металлическими лапчатыми полосами. И окна забраны узорными решетками. Сейчас привычно и даже приятно, безопасность, а прежде... Предусмотрительными были хозяева.

  – Я приготовлю завтрак на дорогу.

  – Постарайтесь что-нибудь попроще, у нас нет времени.

  Кофе, омлет, тушенка, молоко – на все ушло двадцать минут. Пора собираться.

  Одежда. Книга – одна.

  С рюкзаком я вернулся на кухню. Ножи – обязательно. В порядке конверсии мне их смастерил один пациент. Уверял, что космическая сталь. Острые – невероятно. Трехслойная кастрюля.

  Ну, залезай же...

  Через четверть часа, обескураженный, я не собрал и половины желаемого. Невозможно.

  – Петр Иванович, ну зачем вы это берете? В любом случае, мы все вывезем, не сейчас, так потом.

  Вывезем. Куда? Где мой дом? Виноградник, пусть крохотный? Чемодан – вокзал – Россия.

  – Позовите остальных, Александр Борисович. Сухой паек получать.

  Термос – пять литров кофе с коньяком, – я вручил Нимисову. Отказаться он не решился. Кое– какие пустячки захватили Олег с Аркашей. Осталось так много всего – сковороды, котел, кастрюли...

  Холод, дождь и ветер разбудили дрожь. Ничего, разойдусь и согреюсь.

  Сзади, замыкающим, шел Олег. Не позавидую тому, кто захочет подкрасться.

  Серо-коричневый Желчуг варикозной веной выбухал из русла. Мостик трепетал над ним, как бельевая веревка на заднем дворе.

  Шествие стало.

  – Погодите, я первый, – Юра двинулся по полотну.

  Ударил ветер – резко, жестоко, мост приподнялся, щелкнул, изгибаясь, пастушьим кнутом, и – разорвался.

  Пологой дугой падал Юра в Желчуг. Его желтая нейлоновая куртка то исчезала, то вновь показывалась средь пенных потоков. Я бежал вдоль берега, стараясь не потерять ее из виду, далеко отстав от Олега. Сброшенный им на ходу рюкзак попал под ноги, и я упал, распоров о камень вытянутую руку.

  Теперь и мне пора снять рюкзак.

  Когда я поднялся, все стояли на берегу. Юру выбросила река, круто поворачивающая здесь на восток.

  Олег с Нимисовым делали искусственное дыхание, бестолково, неслаженно.

  Я заменил Олега – Нимисов, как-никак, имел отношение к медицине. Врач– психолог. В Москве в подземных переходах дипломов много...

  Дыша за Юрия, я следил за его зрачком, надеясь, что сузится, оживая. Сердце не запускалось. Три толчка – вдох, три толчка – вдох. Еще и еще.

  Бесполезно. С самого начала бесполезно. Он умер еще в реке, похоже, ударился головой о подводный камень, и течение несло безжизненное тело.

  Мы переглянулись с Нимисовым.

  – Кончено, – остановился я.

  – Да, смерть необратима, – Нимисов поднял руку, помогая встать.

  – Неужели вы не можете ничего сделать? – Олега трясло от бессильной ярости.

  Нимисов пристально посмотрел ему в глаза, слегка раскачивая головой и беззвучно шевеля губами. Прошло несколько секунд – и Олег обмяк, с лица сползла напряженность.

  Я подставил руку под дождь. Кровь вяло сочилась, смываемая водой.

  – Что с вами?

  – О камень поранился. Пустяки, вернемся – перевяжу.

  – Ключ у Юры в кармане, – Олег говорил вяло, блекло.

  – Достань, – просто скомандовал Нимисов.

  Олег наклонился, пошарил в кармане куртки. – На булавке пришпилен, – бесстрастно комментировал он. – Мешает что-то, – он вытащил пластмассовую фигурку. – Шахматный конь, – снова полез в карман и достал, наконец, ключ.

  Я взял фигуру здоровой рукой. Черный конь. Из того же комплекта, что и пешка.

  – Я посижу пока, – Олег опустился прямо на мокрую землю.

  – Сиди, – Нимисов посмотрел на меня, сказал вполголоса:

  – Скоро он восстановится.

  На ходу я подобрал свой рюкзак, повесил на одно плечо. Неудобно, но идти недалече.

  В коридоре перед обеденным залом лежали носилки.

  Аркадий засмеялся – сначала тихо, повизгивая, но смех набирал силу, и вскоре он перегибался от хохота, вытирая тылом кисти выступающие слезы.

  – Таскать нам, не перетаскать! – сумел выговорить он и снова зашелся смехом, – таскать – не перетаскать!

  Я взял его под локоть.

  – Пошли.

  Он подчинился, продолжая хохотать.

  В кухне я налил стакан воды, подкапал валерианки.

  – Н-не перетаскать, – зубы стучали о стекло, жидкость струилась по подбородку, но он сумел допить остаток, после чего затих.

  Промыв рану, я положил гемостатическую салфетку и натянул сетчатый бинт. Заживет – если успеет.

  Аркадий овладел собой.

  – Не пойму, что на меня нашло. Истерика, наверное.

  – Точно. Случается. Идем переодеваться. Осталось во что?

  – Осталось.

  В обеденном зале одиноко сидел Александр Борисович.

  – Нимисов понес носилки. Решили сразу – на ледник.

  Я достал из кармана фигурки – пешку и коня.

  – Не ваши, случайно?

  – Нет.

  – Мы пользуемся Стаунтоновским комплектом, – добавил Аркаша.

  Я положил фигурки на стол.

  – Неплохо бы растопить камин. Под навесом я видел дрова.

  – Я принесу, – Аркаша боялся остаться без дела.

  – Давайте вместе, – неожиданно предложил Стачанский.

  – В южной стороне, под пленкой, – объяснил я.

  Одиночество меня не прельщало, и я выглянул наружу, полагая, что больше вымокнуть некуда.

  Оказалось – есть куда.

  Нимисов с Олегом возвращались. Я пошел за ними.

  Подвал– ледник располагался на бугорке, входом на север.

  Ручьи огибали его стороной, дренажная канавка не давала воде проникнуть внутрь.

  Низкая дверь, крутые каменные ступеньки – и холод, дыхнувший навстречу.

  В полумраке я увидел, как в дальнем углу на стлани из опилок лежали два тела – Комова и Саблецова, рядом укладывали третье.

  – Петр Иванович? – Нимисов поднял голову. – Мы сами управимся.

  – Посмотрите, нет ли у Комова в кармане чего-нибудь.

  – Документы его в селении, мы знаем.

  – Все-таки гляньте.

  Нимисов отодвинул глыбу льда.

  – Вот – спички, брелок, игрушка какая-то. А нет, шахматный конь.

  – Оставим носилки здесь, внутри, – предложил я. – Не будем беспокоить Аркадия.

  – Он успокоился?

  – Совершенно.

  – Что вы надеялись найти в карманах Комова?

  – То, что и найдено.

  – Небогато.

  Дом встретил дымом. Дрова занимались неохотно.

  Нимисов сразу заметил фигурки на столе.

  – Вот как... – он поставил рядом коня. – Да...

  – Я пойду готовить обед.

  – Не до обедов сейчас, Петр Иванович, – Аркаша махнул рукой.

  – Именно до обедов. Необходимо придти в себя, голодный человек слаб. Мужество проистекает из желудка, утверждают индейцы.

  – Я с ними согласен, – подтвердил Нимисов. – Нельзя поддаваться течению событий, это разрушает наши возможности влиять на будущее.

  Опять начал не говорить, а вещать.

  Олег вернулся с рюкзаками – своим и Юриным.

  – Я запер дверь и заложил засов. Хватит беспечности, – он явно восстановился.

  На кухне я снял одежду, развесил на веранде. Высохнет когда-нибудь. Смена в рюкзаке, завернутая в пластиковый пакет, не промокла. Повезло.

  Каждую вещь – ножи, кастрюли, утварь, – я разместил аккуратно и основательно.

  Больше я ничего не брошу. Никогда. Благое намерение.

  Жар от плиты грел.

  Сегодня Нимисов впервые забыл одобрить меню. Придется пройти в его святая святых. Тоже впервые.

  4. Среда, 21 час. 30 мин.

  – У нас нет никаких доказательств того, что смерть Крутова – результат злого умысла, – Александр Борисович говорил четко и уверенно.

  Мы сидели у камина – Нимисов совсем близко, остальные поодаль. Дым давно вытянуло в дымоход, стало тепло, дождь за окном оттенял уют комнаты. Керосиновый свет висевшей над столом лампы схлестывался на стенах с нетерпеливыми огненными отблесками каминного пламени.

  Как славно было всего три дня назад: сидели, разговаривали, подкидывая изредка в пламя полешки да сосновые шишки, шевеля угли кочергой и ведя речь о возвышенном, добром и вечном.

  – Все произошло на наших глазах, и я не могу утверждать, что этот, с позволения сказать, мост не разрушился от естественных причин.

  – Я ходил смотреть, – Олег сидел, настороженно подобравшись, готовый в любой миг вскочить на ноги. – Течение измочалило канаты, не разобрать, подрезаны они или сами лопнули от ветра.

  – Три смерти подряд. Таких случайностей не бывает. – Нимисов развернулся лицом к нам. – Саблецова убили, и никуда от этого не уйти.

  Тут он точно подметил. И хотели уйти, а – не вышло.

  – Но остальные случаи, не исключено, совпадения. Редкие, крайне маловероятные, но совпадения. Несчастные происшествия, никак не связанные с убийством. Это принципиально. Если все три смерти – убийства, то угроза для нас сохраняется, мало того – возрастает. Если же убийство одно, то, каковы бы не были его мотивы, не обязательно, что за ним последует другое. – Стачанский уверенно вел свою партию. – Давайте разберем единственно бесспорное преступление – убийство Саблецова. Кто мог его совершить? Любой из нас, – он спокойно обвел всех взглядом. – Есть ли у кого-либо алиби? Спим мы каждый в своей комнате, и ни для кого не составило бы сложности покинуть шале, подойти к безмятежно созерцающему небо Анатолию Яковлевичу и...– он остановился.

  Олег невнятно заворчал.

  – Вы хотите возразить?

  – А другие, не мы – разве не могли совершить убийство?

  – Могли. Более того, после гибели Крутова версия убийства извне выглядит предпочтительнее. Если мостик был действительно поврежден заранее, в ночь смерти Саблецова, то убийца не мог знать, кто на него ступит первый. Следовательно, цель – не отдельная личность, а вся наша команда.

  – А находки Петра Ивановича? Шахматные фигурки? – подал голос Аркадий.

  Стачанский сплел пальцы кистей. Волнуется.

  – Вы думаете, это подпись, вроде "черной кошки"? Знак преступника?

  – Да. И тогда он среди нас. Юре никто другой не мог подкинуть коня, – Аркаша пододвинулся поближе к камину. Рефлексы первобытных веков – в опасности быть у огня.

  – Аркадий Иосифович, допустим, допустим, вы прогуливаетесь, и на скамейке перед домом видите фигурку. Скорее всего, вы положите ее в карман, а потом забудете за иными делами. Это, конечно, только пример, но я не стал бы придавать шахматным фигурам слишком большое значение. Играли в "чапаевцы" и машинально рассовали по карманам лишние фигуры.

  Пора и мне сказать что-нибудь умное.

  – Мы будем метаться от одной догадки к другой, пока не выясним мотива: кому выгодна смерть Комова, Саблецова, Крутова? В чем смысл происходящего?

  – Вы сами, Петр Иванович, утром заметили, что в наше время глубоких мотивов не требуется, – в голосе Стачанского мне послышалась ирония.

  – Мотив может быть неявственен для окружающих – из-за неочевидности, нелепости, дикости. Но для самого убийцы он ясен и логичен, – попробовал оправдаться я.

  – Я с вами согласен, – опять поддержал меня Нимисов. Начинаю к этому привыкать. – Мы проходим мимо мотива в силу ограниченности, обыденности мышления. Приземленности – в переносном и прямом смысле этого слова. Мы выбираем: убийца либо один из нас, либо человек извне. А если допустить, что он извне, но – не человек?

  – Как это? – Александр Борисович и не пытался скрыть удивления.

  – Давно идет спор о существовании снежного гоминоида. Имеются достоверные свидетельства, фотодокументы. Но есть и серьезные возражения: малые популяции нежизнеспособны, а будь они большими, кого-нибудь давно бы поймали. Ведь прочесывали подозрительные районы, но – никого. Противоречие исчезает, если допустить, что снежный человек – не постоянный обитатель Земли, а визитер. Инопланетянин. И на Земле находится в кратковременной экспедиции. Привязанность его к высокогорью, где разреженный воздух и низкая температура, наталкивает на мысль о марсианах, хотя пришельцы могут быть и из иных, неведомых нам миров. По определенным причинам снежные люди не используют технические средства – скафандры, оружие. Возможно, это особенности их мышления, религии или этики. Земля для них вроде заповедника, где недопустимо использование оружия. Неспортивно. Поэтому наши товарищи и погибли по земному.

  – Но зачем им убивать людей?

  – Зачем убивают лис и куропаток? Предположим, это эквивалент охоты. Но я думаю, они хотят завладеть не физическим, а астральным телом человека. Существование такового признала даже официальная наука. Астральное тело покидает физическое и первые дни после смерти – до сорокового – остается поблизости, уже свободное от плоти. Этим я и хочу воспользоваться.

  – Как? – Аркаша с ужасом и восторгом смотрел на Нимисова. Нашел-таки вождя.

  – Завтра утром я постараюсь установить контакт с астральными телами погибших и выяснить, кто убийца. Если это пришелец, я заблокирую астральные тела, привяжу их к Земле и тем самым сделаю бессмысленными попытки дальнейших покушений. Если же это обычный человек, мы примем меры предосторожности.

  – Вдруг убийца – кто-то из нас? – Аркаша нервно оглянулся вокруг.

  Нимисов подошел к камину, протянул, греясь, ладони к огню.

  – Тогда нам предстоит тяжелое решение.

  Я почувствовал себя неуютно. Легкий скепсис Александра Борисовича, тревога Аркадия, настороженность Олега не перевешивали главного – они верили! Или хотели верить, что в данном случае одно и то же.

  Неудивительно. Синдром Распутина-Лаутензака. Колдуны стали повседневным явлением – изгоняют по телевизору бесов, заряжают воду, оживляют мертвецов, ищут разбившиеся самолеты. Готовят к чемпионату мира гроссмейстеров.

  – Предлагаю установить дежурство на ночь. Мало ли, – предложение мое было не ахти, но все же...

  – Верно, Петр Иванович. На нас могут напасть и в нынешнюю ночь, – в раздумье проговорил Нимисов.

  – Дежурить будем по два часа – с полуночи до шести утра. Нужно три человека.

  – Я хочу начать первым, – с готовностью ответил Аркаша.

  – Олег, ты как?

  – Безразлично...Тогда с двух до четырех. А я последний.

  – Отлично, Петр Иванович, – утвердил график Стачанский.– А следующую ночь начнем мы – я и Валерий Васильевич.

  Я подумал, что никто, кроме него, не называет Нимисова по имени– отчеству. Нимисов, и Нимисов. А чаще – он. Или вообще старались промолчать.

  – Во время дежурства дом не покидаем ни в коем случае. Главное – слушать и смотреть. При малейшем намеке на опасность поднимать всех на ноги.

  Никто не возражал. Я посмотрел на часы. Двадцать два восемнадцать. Стоит приготовить какао и бутерброды. Ночью иногда очень хочется кушать.

  На кухне я зажег конфорку. Запасной баллон газа ох как пригодится.

  – Петр Иванович, вы позволите воспользоваться спиртовкой? – Нимисов стоял на пороге с колбой и пакетом в руках.

  – Пожалуйста, Валерий Васильевич, – я достал спиртовку.

  Он налил в колбу воды.

  – Когда мне сказали, что ваша основная профессия – медицина, признаюсь, я ждал вашей неприязни и противодействия. Медики скептически относятся к непонятному. Отрицать легче, чем признать некомпетентность. Правда, среди сторонников неортодоксального врачевания действительно хватает бездарей и шарлатанов, – в ожидании, пока вода закипит, Нимисов решил поговорить. – Вот настой. В его приготовлении первостепенное значение играют вода и огонь. Если вместо горной, ледниковой воды взять речную, или, того хуже, мертвую артезианскую, а вместо открытого огня пламени использовать электрическое тепло, то препарат потеряет часть свойств, – вода закипела, Нимисов снял колбу с огня, бросил в нее несколько сухих листьев. – Или другой пример. Вы, наверное, задавались вопросом – что я и Александр Борисович принимаем перед едой. Ответ прост настой из рогов оленя, пантов. Но не фабричный минмедбиопромовский. Я готовил его по древним рецептам: долго искал оленя – обязательно нервного, чуткого; сам спиливал панты – по живому, вместе с частью черепа, захватывая мозг. Животное в муках гибнет, но как раз выброс гормонов перед смертью делает препарат действительно целебным, пробуждающим все резервы организма. Хранить надо обязательно во флаконе горного хрусталя, иначе препарат быстро потеряет силу, и принимать – из золотой посуды. Официальная медицина таких тонкостей не знает и не желает знать.

  Я резал хлеб.

  – Здесь я не врач, а повар.

  – Вы прекрасный повар, Петр Иванович. Но я вам предлагаю ехать в Мехико в качестве врача. Мы можем сотрудничать. Александр Борисович дает согласие, более того, он заинтересован в вас. Не спешите принимать решение, определитесь по приезде в Москву. Но знайте – вы в команде, – он покачал колбу. – В Китае эту траву называют "уши ушедшего мира". Собирать ее следует только во время майского полнолуния на могиле повешенного. Иначе получится просто желчегонное средство, – он испытующе посмотрел на меня. – Нас ждет интереснейшая работа. Не только во время турнира, турнир – эксперимент, неплохой гроссмейстер становится чемпионом. Но главное – потом. Подумайте, – он притворил за собой дверь.

  И откуда только берутся корифеи парамедицины? Самозарождаются, мутируют под влиянием климатических и пищевых факторов или выпекают их в подпольных пекарнях?

   Термос и блюдо с бутербродами я разместил на подносе.

  Я шел, оставляя за собой запертые двери. Борьба за живучесть продолжается в каждом отсеке.

  Поспел к моменту расставания. Марш, марш по палатам. Отбой.

  – Постараемся выспаться. Завтра потребуются неутомленный мозг и ясность сознания, – напутствовал нас Нимисов.

  Сладких снов всей честной компании.

  Аркаша налил какао в чашку.

  – Дождь на убыль пошел.

  Я прислушался. Похоже, так и есть.

  – Идите спать, Петр Иванович.

  – Недалече, успею.

  С чего это Нимисов такой ласковый? Бдительность притупляет, а сам засапожник точит? Или гораздо банальнее – расплюемся мы, пойдет следственная канитель, и прости – прощай, Мехико? Времени осталось всего ничего, не месяцы – недели. Вот он и сплачивает команду посулами. Что он другим обещал? Он или Стачанский?

  – Чего от будущего ждешь, душа моя, на что надеешься?

  – Александр Борисович решил заканчивать подготовку в Москве. А дальше – Мехико.

  – Нет, лично твои планы.

  Он улыбнулся.

  – Александр Борисович обещал устроить в хороший турнир, в Гастингс. Знаете, как трудно туда попасть?

  – Трудно? Я думал, наоборот – легко теперь.

  – Приехать в Гастингс легко, а в главный турнир попасть – ой-ой. Труднее, чем раньше. Таких, как я, в Европу пропасть хлынула – мастеров с невысоким рейтингом. Отхватят призы, отгрызут коэффициент и ходу дальше. С деньгами западники расстаются неохотно, а с коэффициентами и того тяжелее. Препоны ставят, отборочные "опены", просейся через них. Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко. Опять же взносы, проживание... А секунданта Александра Борисовича пригласят персонально, а уж там я им покажу!

  Угадал. Аркаша тоже на крючке обещания.

  – Я рад, что оставляю тебя в столь светлом расположении духа. Покойной ночи!

  Дверь из комнаты в общий зал тоже могучая. Через решетку окна пробиться без ацетиленового резака невозможно. Да и вообще, в доме пока никто не погибал.

  Я настроил будильник и улегся.

  Допустим, дождь прекратится – когда за нами приедут? Или придется ждать, пока спадет вода в Желчуге и переправляться самим?

  Гуси– гуси! Га-га-га! Есть хотите? Так летите!

  У меня в запасе есть очень недурной гусик. Надо подумать. Он у меня – ultima racio.

  5. Четверг, 5 час. 40 мин.

  Вершина горы розовела. Мировой слет фламинго. Небо чистое. Жаль, я не художник, впечатляет. Изобрести, что ли, торт с длинным названием: "Снежная вершина горы Риз в лучах утреннего солнца", на японский манер.

  Нимисов показался на пороге:

  – Я готов.

  Мы благоговейно молчали. Предстояла схватка за астральные тела, и Валерий Васильевич – единственная наша надежда.

  – Помните, вы должны быть мысленно рядом. Я очень рассчитываю на вашу ментальную поддержку.

  Чрезвычайно экстравагантный метод сплочения команды.

  Мы направились к погребу.

  Олег открыл дверь ледника:

  – Проверю, нет ли кого.

  Слышно было, как он зажигает внутри спички, звякает "летучей мышью".

  Мы стояли в пяти шагах от входа.

  – Когда я войду внутрь, прошу всех отойти на сорок метров, – отрешенный голос Валерия Васильевича, надо признать, производил впечатление. Веяло от него потусторонним, таинственным.

  Олег вернулся.

  – Ни единой живой души, – криво усмехнулся он.

  Нимисов загасил фонарь. Никталоп. Не оборачиваясь, он скрылся в проеме двери. Олег прикрыл ее, и мы почтительно удалились. Там, во мраке ледника– склепа решалась наша судьба.

  Я отошел в сторонку, сел на пенек. Сыро.

  Люди хотят чуда – их право. Я портить компанию не стану.

  Отдает трагедией голубого Отелло. Никаких доказательств. Но так славно укладывается: изменники наказаны, а в финале – самоубийство на мосту, замаскированное под несчастный случай.

  Подошел и Олег, устроился на корточках.

  – Думаете, у него что-нибудь выйдет?

  – Как знать... Что-нибудь всегда выходит.

  – Если и есть тут пришелец, так это он сам, – огорошил меня Олег. – Гипнотизирует, видения вызывает.

  – Так уж и видения?

  – Я видел, знаю. Только говорить не хочется, – он сорвал травинку, разглядывая ползущую по ней гусеницу.

  – Дождя не будет. К вёдру.

  – Ты уверен, что русские приметы действительны здесь, на Кавказе?

  Но сбылось бы. Очень хочется вернуться в город, оставить позади колдовство в набитом трупами погребе, озверевший Желчуг. В горы больше ни ногой. До будущего лета.

  Дадут летом отпуск, нет? Вряд ли. Или плюнуть на больницу и окончательно перейти в "Нистру" шеф– поваром? Ионел давно зовет.

  Как же я про Мехико забыл, я ведь теперь – основная команда. А за Мехико – Кейптаун, Токио. Личный повар чемпиона. Личный ассистент великого Нимисова. Личная фистульная собака академика Павлова. Разбогатею. Обзаведусь частной собственностью. "Каса Марэ" господина Денисова. Только по предварительной договоренности. Я такой!

  Деньги сыпались к деньгам, и лишь открывая шикарный ресторан в кратере Тихо на пару с Денисом Тито, я спохватился. Полтора часа сижу на пеньке, солнышко успело одарить ультрафиолетом сверх всякой меры. А Нимисова нет.

  Блицкриг затягивался.

  Олег дремал, Александр Борисович переговаривался с Аркашей. Заметив мой взгляд, они подошли.

  – Валерий Васильевич говорил мне, что ему понадобиться минут сорок пять.

   Олег открыл глаза.

  – Я пойду, гляну.

  – Вам не стоит. Лучше я.

  Не быть мне богатеньким. С каждым шагом Стачанского рушилась моя кулинарная империя, пропадали рестораны, закрывались котлетные. Последней канула Каса Марэ. Ларивидери.

  Скрипнула дверь, и Александр Борисович сошел вниз, в холод и мрак, сошел для того, чтобы через несколько секунд предстать извергнутым и растерянным.

  – Опять, – меланхолически вторил моим мыслям Олег.

  Стачанский жестом призвал нас.

  – Он... лежит... не шевелится...– произнося эту короткую фразу, Александр Борисович дважды проглотил слюну.

  Со вновь зажженным фонарем Олег нырнул в проем первым, я за ним. В кильватере.

  – Они победили, – глухой голос Олега отозвался мурашками по коже. Или просто холодно?

  Взяв фонарь из его рук, я осветил Нимисова. Багровое, налитое кровью лицо, синюшно– красный язык, пальцы, зарывшиеся в опилки. Пламя отражалось в бездонных зрачках.

  Никаких признаков жизни. Тело быстро остывало – ледник же. Во всяком случае, он мертв не менее часа. А то и все полтора.

  Рядом с Нимисовым лежали золотая рюмка и хрустальный флакон, раскупоренный, опрокинутый, но сохранивший часть содержимого.

  – Олег, одолжи носовой платок.

  Своим я осторожно заткнул пробочкой флакон и переложил его и рюмку в платок Олега. Вещественные доказательства.

  Нагрудный кармашек льняной рубахи Нимисова оттопыривался. Не было этого, когда мы шли сюда. Обреченно обернув руку платком, я вытащил черного слоника. Еще один любитель игры в чапаевцы. В остальных карманах пусто.

  Я опустил веки на глазах Нимисова. Больше для него ничего нельзя сделать.

  Холодная рука легла на мое плечо. Я вздрогнул, но это был только Стачанский.

  – Ужасно.

  Я не ответил. Повезло, что ледник вместительный. Заложили льдом в расчете на охоту. Но сей сезон – охота на людей.

  – Идемте отсюда.

  Я поднимался последним. Оглянувшись, бросил взгляд назад. Обернешься – не вернешься.

  Солнечный, ослепительный свет, теплый, ласковый воздух.

  Облегченный вздох Аркадия.

  – Я боялся, вы все...

  Стачанский не выказывал ни малейшего следа давешней растерянности.

  – Ваше мнение, Петр Иванович?

  – Какое мнение. Умер. Как спустился вниз, так и умер.

  – Причина?

  – Пришельцы достали, – саркастически ответил за меня Олег.

  Аркаша нервно посмотрел на дверь погреба. Уж как повылазят, такое начнется!

  – Давайте пройдем в дом, – предложил он.

  – Я кое-что нашел, – я поднял руку с узелком. – Посмотрим в спокойной обстановке.

  В спокойной – значит, в обеденном зале, светлом, просторном. За столом – четыре человека. Половины уже нет.

  Я поставил узелок на стол.

  – Не прикасайтесь, пожалуйста, я сейчас вернусь.

  На кухне у меня были перчатки – латексные, хирургические. Восемь с половиной, мой любимый размер. В них пол удобно мыть. Но по такому случаю я взял новую пару. И – глоток-другой коньяка, мягкого, нежного. Дева босиком по душе прошла.

  На левую руку перчатка налезла с трудом – мешал бинт.

  – Вот мои находки, – я развернул узелок. – Шахматный слон черного цвета, флакон с таинственной жидкостью и рюмка. Натюрморт. Почти каламбур, – коньяк ударил в голову.

  Никто не откликнулся на шутку. Не каждому доступна соль.

  Аркадий сидел в печали, Олег – хмурый и злой, и лишь Стачанский с интересом наблюдал происходящее.

  – Версию о людях из леса пора выбросить на помойку. Причина смерти – отравление, причем отравление классическое. Цианид. Об этом свидетельствует картина смерти.

  – Никто отравить Нимисова не мог. Он нас и близко не подпускал к своим склянкам, – буркнул Олег.

  Аркадий согласно кивнул.

  – Я рассчитываю, что на флаконе, рюмке и фигуре сохранились отпечатки пальцев убийцы. Мы сбережем их для следствия.

  Стачанский улыбнулся – улыбкой человека, выздоравливающего после тяжелой операции.

  – Похоже, Петр Иванович, вы разгадали загадку.

  Странно. А я и не заметил. Наоборот, моя версия рассыпалась. Хорошо, хватило ума держать ее при себе, не клеветать на покойников.

  – Рискну предположить, что будут найдены отпечатки одного человека – Валерия Васильевича, – продолжил Стачанский.

  – Ага. Убийца тоже был в перчатках, – понимающе молвил Аркаша.

  – Нет. Он в них не нуждался, – Александр Борисович сделал паузу.

  – Пришельцы? Силой биополя?

  – Оставим пришельцев газетам. В данном случае убийца совершил самоубийство.

  Я чувствовал себя зрителем спектакля, и жалел, что сделал два глотка коньяка, а не три. Восемь.

  – Я подозревал, что кто-то работает против меня. Но кто?

  – Зачем кому-то работать против вас? – невежливо перебил Стачанского Олег.

  – Мы искали мотив. Он самый банальный, потому сразу и не пришел в голову. Деньги. Большие деньги. Я, объективно оценивая шансы, фаворит. В конце концов победителя ждут миллионы, и кое-кто решает убрать меня с дороги и подкупает человека из моего окружения. Самого, по его мнению, доверенного. Я имею в виду Валерия Васильевича Нимисова.

  Нимисов – очень хитрый человек. Он мог бы своими зельями попытаться притупить мой интеллект, но это противоречит его далеко идущим планам. Духовному наставнику негоже, чтобы его подопечный проигрывал. И он решается убить несколько человек, чтобы все мы, и я в том числе, попали под следствие. С помощью шахматных фигур создается образ маньяка– убийцы. Не удивлюсь, если бы он сфабриковал против меня улики. Матч срывается, и я отстранен от борьбы в самом начале. Потом бы он подкинул и другие улики, более веские, против любого из присутствующих. Я, обеленный, на свободе, но вне игры, и он выполняет свое задание, не компрометируя себя в глазах возможных последователей.

  – Не верю, чтобы Нимисов мог одолеть Комова, – твердо сказал Олег.

  – Он с ним и не сражался. Просто подошел и попросил посмотреть вниз со скалы. И столкнул. Неожиданно, вероломно можно справиться с любым гением карате. Мы не насторожились, и он убивает Саблецова. Третью смерть мы обсуждали. Кстати, он и подложил фигурку Крутову во время массажа сердца.

  – Для чего? И вообще, зачем ему кончать с собой, если все у него получалось? – наконец, вставил слово и я.

  – Вчера вечером я зашел к нему в комнату. Он отсутствовал.

  – Наверное, готовил у меня на кухне отвар.

  – Может быть. Так вот, я случайно задел шкафчик, и сверху свалилось вот это, – он достал из кармана полиэтиленовый пакет.

  – Фигуры, – разглядел Аркадий.

  – Да, пешка и король из того же набора, что и найденные на убитых. Думаю, он готовился подбросить их кому-нибудь – как ложную улику. Мне, например. Я их перепрятал. Вернувшись и обнаружив пропажу, он понял, что разоблачен. Человеку его самомнения крушение планов перенести невозможно, и он решил уйти красиво и таинственно, обставив смерть, как очередное загадочное убийство.

  Лицо Аркадия посветлело.

  – Это логично.

  – Это правда, – Александр Борисович опять улыбнулся, ясно, широко.

  Мы прошли сквозь серьезные испытания, но вышли из них, обретя силу и мужество. Петр Иванович, сберегите вашу находку. С ее помощью, я уверен, мы без труда подтвердим истинность случившегося.

  – А вдруг, – медленно начал Олег, – Нимисов подсыпал яда в продукты? Мы обедаем и дружно умираем. Концовочка!

  – Я всегда закрываю кухню на ключ.

  Стачанский на секунду задумался.

  – Открыть ее – не проблема. Учитывая обстоятельства, нам стоит ограничиться консервами. Не хмурьтесь, Петр Иванович, я надеюсь, мы не раз еще будем иметь возможность наслаждаться вашим искусством. Итак, наваждение кончилось. Аркадий Иосифович, не стоит терять времени, я хочу вернуться к нашим занятиям.

  Как в добрые недавние времена они поднялись на второй этаж.

  Я сложил узелок в пакет и снял перчатки. Пора менять повязку. Кровит.

  Олег покачал головой.

  – Складно-то оно складно. Но советую быть начеку.

  Я промолчал, но про себя согласился. Крайне сомнительно существование пришельцев – убийц. Но мне казалось абсолютно невозможным, чтобы Нимисов совершил самоубийство.

  Я вспомнил вчерашний день.

  Легче поверить в восставших мертвецов.

  6. Четверг, 17 часов 40 минут

  Бросок – и палочка, мелькнув, исчезла в грязных потоках бешеной реки. Любимая игра Винни-Пуха.

  Вчера, кажется, воды было больше. Или нет? Никто не замерял.

  Полчаса сижу, развлекаюсь. Смотритель уровня Среднего Желчуга.

  На том берегу – никого. Не спешат зарабатывать доллары.

  Скорее, не могут. Пройдет контрольный срок – придут горноспасатели, Юра успел договориться. То-то удивятся мужики.