Текст книги "Неман! Неман! Я — Дунай!"

Автор книги: Василий Агафонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

4

Войска противника, измотанные в изнурительных осенних боях, поспешно укреплялись в населенных пунктах, возводя насыщенные огневыми средствами оборонительные рубежи. Наши части тоже понесли ощутимый урон и перешли к обороне. А тут как раз наступила пора затяжных осенних дождей. Раскисли грунтовые дороги, лесные тропы затерялись в жирной трясине вспухших болот, леса затянуло туманом – все набухло знобкой осенней влагой.

В результате бездорожья отдельные подразделения, а порой и целые части оказывались отрезанными от пунктов армейского снабжения. На счету были каждый снаряд, каждый патрон. Раненые и тяжело больные томительно ждали эвакуации в тыловые госпитали. Изголодавшиеся бойцы, изверившись в способностях своих начпродов, больше надеялись на счастливый лесной промысел или неожиданную стычку с немцами, в которой случалось захватить походную кухню или какие-нибудь съестные припасы.

Настроение портилось с каждым днем, и больше всего, конечно, угнетали вести с фронтов. Сводки Информбюро стали предельно лаконичны, но даже по названиям направлений, на которых велись бои, можно было понять – враг рвется к Москве.

С середины октября «Правда» ежедневно печатала тревожные лозунги-призывы. Бои под Москвой не прекращались ни днем, ни ночью. Сражение шло на подступах к столице, а мы, обескровленные сентябрьскими боями, лишенные подкреплений и надежды на существенную помощь, намертво вгрызлись в склоны Валдайской возвышенности, притаились в гиблых топях осенних болот. Внезапно вспыхивавшие и быстро кончавшиеся артиллерийские дуэли редко находили свое продолжение в разрозненных стычках передовых подразделений. Ни советское командование, ни противник не решались привести фронт в движение. Не было сил.

* * *

Осень сорок первого года оказалась скоротечной. Где-то с середины октября подули северные колючие ветры. Они сметали с земли мерзлую шуршащую листву, гоняли по стылым пашням легкий сухой бурьян, врывались в поредевшие леса, с ожесточением раскачивали стонущие деревья. Все оголилось вокруг, и только крепкая дубица держала кое-где желтые листья, невесело позванивавшие в зыбкой осенней тишине. Ночные заморозки лишь к полудню отпускали землю, и тогда на час-другой чернела поседевшая за ночь пашня. Непрочным стало тепло солдатских землянок, закурились над ними голубые едкие дымки.

Немецкие самолеты не появлялись даже в погожие дни: все было брошено туда, под Москву, на главное направление.

Над позициями повисла длительная тишина. Ни песни, ни традиционного армейского баяна. Одни только голоса войны вспарывали иногда эту зловещую тишину. То застучит где-то на переднем крае пулемет, то рассыплются ружейные выстрелы, то ударит дробь автоматов. Или еще прошипит в ночи стремительная ракета, озарит все своим мгновенным светом. И снова темно и тихо…

В первых числах ноября низкие облака затянули холодное солнце, запорошил сухой мелкий снежок. Почернели дальние леса, закурились туманом незамерзающие болота, закаркали над белыми пашнями крикливые стаи воронья. А по вечерам крутила легкая метель. Наступила зима.

Теперь стало ясно – затишье кончится не скоро. Появилось ощущение, что мы выстояли, выдержали натиск врага. Начинался другой период войны – зимний. И хотя фашистские орды еще продолжали исступленно рваться к Москве, время работало явно на нас.

Мы начали готовиться к работе в зимних условиях.

Завизжали пилы, забухали топоры, застучали молотки… Терпкий запах свежих опилок смешался с едким дымом костров, от которых дышало теплом. Возле одного из них, уперев руки в бока и сдвинув на затылок шапку, стоял коренастый светловолосый сержант, тут же находился начальник связи 26-й стрелковой дивизии капитан Николай Васильевич Алешин. Он критически рассматривал новенькую лыжную установку. Красноармейцы, отодвинувшись чуть в сторону, выжидательно потягивали самокрутки.

^{Н. В. Алешин (фото 1942 г.)}

Капитан Алешин доложил мне, что сержант Дронов сконструировал установку для перевозки радиостанций. Установка оказалась надежной и удобной в эксплуатации и вскоре была принята на вооружение по всей армии. Внедрилась и установка для прокладки кабеля, созданная сержантом Юрченко.

Зайдя с капитаном Алешиным в одну из землянок, мы услышали по-домашнему уютное рокотание швейной машинки. Рыжеволосый здоровенный боец с упоением крутил ручку старенького «Зингера», а его напарник старательно вел строчку по квадратам старой овчины. На полу разложены куски брезента, войлока, овчины. А кругом бойцы – кто с ножницами, кто с мелом, кто и просто только помогает или мешает советами. Настоящая портняжная мастерская. Здесь шили теплые чехлы для аппаратов и приборов. В зимней одежде нуждались не только люди, необходимо было защитить от мороза и большое хозяйство связистов.

Хватало забот и нашим техникам. В зимних условиях падала дальность действия радиостанции, и, чтобы повысить ее, требовались специальные антенны с удлиненными усами и штырями.

Во всех подразделениях связи в распорядок дня были включены ежедневные лыжные тренировки. Проводились специальные занятия по маскировке в зимних условиях. Связисты овладевали приемами прокладки и снятия кабельных линий в зимних условиях.

Устойчивой была зима 1941/42 года. Как лег первый снег, как ударил первый мороз, так и не отпускало. Осели в глубоких снегах дома Семеновщины. Сугробами взгорбились отрытые по осени землянки. Словно по тоннелям петляли по дорогам машины и повозки. Люди выбирали теперь дорогу напрямик, все поляны за день перечертят лыжнями, весь снег поколют палками, а нависнет седая туча, завьюжит на полчаса – и разом разутюжится скомканный белый покров.

У связистов свои трудности. Утеплили аппараты, переоборудовали антенны, а вот землю не утеплишь и не переоборудуешь. При устройстве заземлений в мерзлом грунте падает слышимость. В полях задымили костры, но земля уже промерзла так основательно, что с трудом оттаивает даже под огнем. В населенных пунктах полегче – там можно устроить заземление под полом здания, а еще лучше использовать в этих целях баню… Связисты теперь моются чаще всех – возле каждой баньки свой человек, осведомленность исключительная.

Вот и сейчас, едва генерал Шлемин закончил переговоры со штабом фронта, меня вызвали к телефону.

– Василий Прохорович, – заговорщически загудело в трубке, – есть баня, шикарная баня. С утра шпарятся, а сейчас никого… Жду.

От одной мысли о бане по телу разлилась приятная истома. Отказаться от предложения командира полка связи Рошаля было бы преступлением.

Баня действительно оказалась почти пустой. Возле лавок сиротливо стояло пар пять валенок, обкрученных портянками, а на лавках – маленькие свертки с бельем. Мы с Рошалем быстро разделись, открыли дверь… Сухой горячий пар резанул в ноздри, распаленной струей вошел в легкие…

– Две-е-ерь! – рявкнул из крутых клубов сизого пара раскатистый бас.

Захлопнув за собой дверь, мы растворились в теплом густом мареве. Как только начинало проясняться, тот же бас командовал: «Под-д-дай еще!» Зло шипела вода на раскаленных камнях, помещение заполнялось клубами пара.

От пара и жесткой мочалки (мыло оставляли на потом) тело краснело быстро, а горячий воздух очищал прокуренные едкими дымами легкие – дышалось легко и свободно. Раздавались звонкие шлепки в грудь, по спинам, счастливое фырканье, приглушенный смех, живое бормотание воды. Скрипели отмытые, распаренные тела. Рошаль уплыл от меня туда, где парок был покруче. Слышу, кто-то обращается к нему:

– Товарищ капитан, я мигом, я сейчас…

– Здесь нет ни капитанов, ни генералов! Здесь все равны, как перед богом и перед пулей! – рявкает бас и, захохотав, как черт в преисподней, обрушивает на раскаленные камни полную шайку воды. Все вокруг в миг окуталось паром, и тут же ударило холодом из двери:

– Подполковник Агафонов! На выход!

Откуда-то вынырнул ко мне Рошаль. «Что случилось, Василий Прохорович?» – «Не знаю, Залман Моисеевич». «Кончилось для подполковника фронтовое счастье», – сочувственно констатировал бас. Я выскочил в предбанник.

^{З. М. Рошаль (фото 1960 г.)}

Быстро оделся, заспешил к выходу. В дверях столкнулся со связистом.

– Товарищ подполковник! Товарищ подполковник! – радостно затараторил он. – Немцев под Ростовом разбили. С узла связи звонил капитан Васильев. Вас вызывают к аппарату Бодо из штаба фронта.

Я метнулся к моечному отделению, рванул дверь и с порога гаркнул:

– Товарищи! Наши под Ростовом немцев разбили!

Загромыхали шайки, дружно зашлепали по воде босые ноги. Все бросились к своим валенкам и сверткам, будто предстояло незамедлительно преследовать отступавшего противника.

^{Д. М. Васильев (фото 1940 г.)}

…На узле связи оживление. Все возбуждены переданным по радио из Москвы сообщением «В последний час». Ходят именинниками. А вот повторное сообщение:

«В результате предпринятого контрнаступления войсками Красной Армии на одном из южных направлений западнее Ростова-на-Дону в боях за 20–23 ноября 1941 года разгромлены немецкие 49-й горнострелковый корпус, дивизия СС „Викинг“ и 16-я танковая дивизия».

Долго стояли в ушах эти торжественные слова, вселявшие надежду и уверенность. Кто-то с облегчением обронил: «Началось!» И действительно началось. Через несколько дней после этого сообщения новая радость: войска 9-й и 56-й армий освободили Ростов. 10 декабря стало известно о взятии Тихвина. 11-го был освобожден Елец. Фронт пришел в движение.

И вот, наконец, главное: «Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы. Поражение немецких войск на подступах к Москве».

Замелькали названия освобожденных городов: Яхрома… Солнечногорск… Истра… Михайлов… Епифань… Клин… Калинин…

21 декабря мы узнали о переходе в контрнаступление войск Ленинградского фронта.

* * *

Наша армия также начала перегруппировку сил. Теперь в ее состав входили пять стрелковых дивизий, три танковых и двенадцать лыжных батальонов. В разгар подготовки к наступлению нам пришлось расстаться с членом Военного совета Иваном Васильевичем Зуевым. Вечером 13 декабря его вызвали в Военный совет фронта. Иван Васильевич находился в одном из соединений, и мы передали ему распоряжение генерал-лейтенанта Богаткина поздно ночью.

Зуева назначили на должность члена Военного совета в 4-ю армию Волховского фронта. 16 декабря часов в девять утра мы собрались возле штаба, чтобы проводить своего комиссара, с которым прошли тяжелый военный путь и пережили вместе немало горьких минут. Все поздравляли Ивана Васильевича с новым назначением: 4-я армия в то время вела активные бои под Киришами. «Ничего, – говорил Зуев, – вам тоже ждать осталось недолго…» Он тепло попрощался с каждым, долго жал руку начальнику штаба армии генералу Шлемину:

– Ну, Иван Тимофеевич, спасибо вам, как говорится, за службу и за дружбу, надеюсь, дороги войны еще сведут нас…

Потом Зуев подошел к Морозову. Они крепко обнялись и расцеловались.

Медленно тронулась машина. Иван Васильевич долго смотрел в нашу сторону, махал рукой, пока машина не скрылась за поворотом. Кто мог подумать, что тем ранним декабрьским утром мы навсегда простились с нашим любимым комиссаром.

Во второй половине декабря командный пункт армии переместился в Гостевщину. В Семеновщину перешел штаб одного из стрелковых полков. 25 декабря штабу армии приказали передислоцироваться в направлении станции Крестцы и оборудовать командный пункт в Кушеверах. Стало ясно, армия готовится наступать на Старую Руссу.

Несмотря на энтузиазм и горячее желание всего личного состава обеспечить бесперебойную связь в предстоящих наступательных боях, сделать нам удалось далеко не все. По-прежнему не хватало командных кадров, ощущалась острая нужда в радистах и телеграфистах. Недоставало средств связи.

Наступательные бои за овладение Старой Руссой начались в январе 1942 года. Одновременно 180-я и 254-я стрелковые дивизии продолжали окружать и уничтожать 290-ю немецкую пехотную дивизию в районе Парфино. Войскам 11-й армии, действовавшим на правом крыле Северо-Западного фронта, совместно с войсками Волховского фронта предстояло разгромить группу «Север». Нашей армии после освобождения Старой Руссы ставилась задача нанести удар в направлении Сольцы, Дно и, действуя с войсками Волховского фронта, уничтожить новгородскую группу гитлеровцев. Таков был общий замысел наступательной операции.

В ночь на 8 января по бездорожью, в сильную метель войска армии совершили 25–35-километровый марш-маневр в направлении озера Табачное. Связь с войсками решили поддерживать по осевой кабельно-шестовой линии. Чтобы скрыть наш маневр от противника, было запрещено пользоваться радиосвязью.

Стояли сильные морозы с метелями. Снежный покров в отдельных местах достигал полутора метров. Солдаты, расчищая заносы, по пояс утопали в снегу, продирались сквозь заболоченное редколесье, выбиваясь из сил, петляли между обширных незамерзающих болот. Вслед за передовыми подразделениями двигались связисты 38-й отдельной кабельно-шестовой роты старшего лейтенанта Исаченкова. Они прокладывали осевое направление. Ветер крепчал с каждым часом. Не выдержали, стали ломаться один за другим шесты. Пришлось перейти на полевой кабель. Тут снова возникло непредвиденное осложнение. Метель быстро заносила следы передовых подразделений, а проложенный кабель не везде был покрыт снегом и стал служить указателем дороги для идущих сзади частей, особенно для обозов. Пытаясь разыскать засыпанный снегом кабель, повозки то и дело обрывали его. Из-за этого, несмотря на усилия линейных надсмотрщиков, самоотверженно работавших на линии день и ночь, проводная связь работала с большими перебоями. Особенно тяжело было поддерживать ее с лыжными батальонами. Тут нас выручали только связные.

После марш-маневра разрешено было перейти на радио. Таиться теперь было бессмысленно: с установлением летной погоды воздушная разведка противника обнаружила передвижение наших войск.

* * *

К началу наступления в Лажинах был организован вспомогательный пункт управления (ВПУ), а если сказать точнее – оперативная группа армии, возглавляемая командармом. 15 января ВПУ переместился из Лажин в район озера Табачное. Отсюда мы имели проводную связь со всеми дивизиями, а командный пункт сообщался с дивизиями только через нас, по единственной двухпроводной шестовой линии. Естественно, что в этой ситуации одного телеграфного и одного телефонного каналов было недостаточно.

Вызываю помощника начальника отделения полевой связи техника-интенданта 1 ранга Шаповала.

– Что будем делать, Родион Ильич? Резервных кабельно-шестовых средств нет, а нагрузка на линию все увеличивается…

– Да и рискованно сидеть на одной линии, – соглашается Шаповал.

– Вот и давайте заменим шестовку постоянной линией.

– Куда бы лучше, да ведь нет столбов, товарищ подполковник. Кругом вон какой пейзаж…

Техник-интендант был, безусловно, прав. Кругом, насколько видит глаз, лежало открытое поле, изредка кое-где торчали небольшие кусты, занесенные снегом, а западнее простиралось схваченное крепким льдом озеро.

– Вот что, дорогой Родион Ильич, бери-ка ты обе телеграфно-строительные роты, езжай в Лажины и Кушеверы, облюбуй там подходящие сараи и бесхозные дома – вот тебе и столбы.

До войны Шаповал работал на Украине начальником линейно-технического узла в системе НКС. Человек он был исключительно добросовестный, дисциплинированный, но сугубо штатский по натуре. Больше всего Родион Ильич любил вспоминать свою довоенную жизнь. Если слушатели попадались внимательные, он вытаскивал из кармана гимнастерки конверт, потом извлекал оттуда фотографии жены и детей и с гордостью показывал их окружающим. К опасностям фронтовой жизни он привык сразу, а вот быт военного времени осваивал туговато. На этот раз Шаповала тоже будто удивило мое распоряжение.

– И можно будет разбирать эти постройки?

– Не можно, Родион Ильич, а нужно.

– Да, это, пожалуй, единственный выход… Здорово придумали, товарищ подполковник.

– Не я это придумал, Родион Ильич. Война…

Я рассказал Шаповалу, как одна из частей нашей армии во время летнего отступления была прижата противником к болоту. С трех сторон немцы, а с четвертой неширокое, но непроходимое болото. Время уже клонилось к вечеру, а фашисты воевали по расписанию: днем воюют, а вечером и ночью приводят себя в порядок, отдыхают. Так было и в тот раз. Убедившись, что окруженные не намерены сдаваться, немцы отложили до утра операцию по их уничтожению. Утром гитлеровцы повели наступление по всем правилам военного искусства, но не помогли им ни правила, ни искусство. Окруженная часть исчезла. А подвел фашистов собственный распорядок дня. Болото действительно оказалось непроходимым, пробиться сквозь боевые порядки противника не представлялось возможным: хотя в составе полка имелось несколько танков, боеприпасы у танкистов давно уже кончились. И тут пришла кому-то счастливая мысль: разобрать в ближайшей деревеньке все постройки и за ночь настелить дорогу через болото. Работали все: и красноармейцы, и командиры, и местные жители. А с первыми лучами солнца арьергардные подразделения уже раскидывали за собой спасительный настил, по которому прошли сотни ног, проскрипели колеса повозок, осторожно проползли гусеницы танков. Гитлеровцы не нашли на болоте ни одной живой души…

Родион Ильич Шаповал был не только очень добросовестным и дисциплинированным работником, с каждым днем все больше раскрывались и его организаторские способности. В короткий срок ему удалось заготовить достаточное количество бревен и построить постоянную линию в две цепи. В работе здесь опять отличился взвод старшины Тимашева. Восхищаясь старшиной и его красноармейцами, Шаповал с гордостью называл их «гвардейцами». Шаповал и Тимашев так сдружились во время строительства этой линии, что часто ели из одного котелка и курили из одного кисета.

Я как раз был на узле связи, когда подключили вновь построенную телефонную цепь.

– Давайте проверим связь, товарищ подполковник, – слышу взволнованный и радостный голос Шаповала. – Как слышите меня?

– Прекрасно, Родион Ильич! А в какую цепь вы включились?

– В первую.

– Я тоже.

– Слышимость отличная, – радуется Шаповал.

– Теперь вот что, Родион Ильич, оставайтесь на первой, а меня переключат на вторую.

Тут и произошел казус. Телефонные аппараты были включены в разные цепи, а разговор наш продолжался.

– Товарищ Шаповал! Вы уверены, что линия исправна? Нет ли где сообщения проводов?

– Линия исправна, товарищ подполковник, я только что все просмотрел.

Для меня стало ясно, Шаповал не учел при подвеске цепей электромагнитной связи между ними и не сделал скрещивания проводов, а без этого при наличии двух цепей невозможно иметь два телефонных и два телеграфных канала. Спрашиваю его:

– Каким способом вы произвели скрещивание проводов?

– Виноват, товарищ подполковник. Я думал, что на восемнадцать – двадцать километров можно работать без скрещиваний.

– Родион Ильич, даю десять часов сроку. Душа из вас вон, но чтобы к утру обе цепи гремели…

– Будут греметь, – упавшим голосом отозвался Шаповал.

И действительно, к утру следующего дня линия «гремела». К тому времени связисты смонтировали второй комплект Бодо в штабном автобусе, и ВПУ стал иметь прямую телеграфную связь со штабом фронта. В дальнейшем в автобусах смонтировали телефонную станцию, кросс и телеграфные аппараты СТ-35. Так появился у нас подвижной узел связи армии.

А пока наш ВПУ помещался в лагерных палатках. В одной из них, где развернули телефонную станцию, пришлось жить и мне. В палатках круглосуточно топились печурки, но работать стало невозможно – коченели руки. Утром на ВПУ приехал Шаповал, и я пригласил его в свою палатку «погреться».

– Проходи, Родион Ильич, раздевайся, грейся, небось промерз в дороге-то…

Шаповал взялся было за крючки полушубка, но вовремя спохватился.

– Палатка-то у вас прогорела… Холодина… Как только вы тут живете?

– Живем плохо, а вот что будем делать дальше?..

– Да, – сочувственно произнес Шаповал, – здесь нужно что-то придумать. Подождите, товарищ подполковник, я сейчас.

Через несколько минут он вернулся вместе со старшиной Тимашевым.

– Палатку-то как прожгли, – сразу заметил хозяйственный Тимашев. – А печку здесь топить бесполезно… Но ничего… Мы вам, товарищ подполковник, такой дворец смастерим, все завидовать будут. Прямо на озере поставим. Благо бревна еще остались.

– Хорошая мысль. Только уж если делать, то побыстрей. А то возьмем Старую Руссу, и не придется пожить во дворце…

* * *

Домик нам соорудили действительно быстро, а вот со Старой Руссой получилась осечка. Завязались ожесточенные бои. Неумолчно гремели орудия, деловито стучали пулеметы, гулкие взрывы взметали в вышину бурые фонтаны перемешанного с землей снега. Город заволокло дымом. Но как только наши лыжники поднимались на штурм, подступы к Старой Руссе озарялись долгими дрожащими вспышками, с шуршанием шлепались мины, засыпая наступавших смертельными осколками. Лыжники, прижатые к земле, закапывались в снег, а потом, когда стихал вражеский огонь, возвращались на исходные позиции, таща на волокушах раненых и убитых товарищей.

Немцы сопротивлялись ожесточенно. И не только под Старой Руссой. Отдельные населенные пункты по нескольку раз переходили из рук в руки. Связистам приходилось не только быстро прокладывать линии, но порой еще поспешнее снимать их. Кабель ценился на вес золота, и связисты считали бесчестьем оставить врагу хотя бы несколько метров.

НП артиллеристов в одном из сел находился в овине. Пехотные подразделения получили приказ отойти на новый рубеж. Командир батареи, взяв разведчиков, также отошел на новый НП. Красноармейцы Судкицын, Маршавин и Смирнов решили снять телефонную линию.

Смотав кабель, Судницын побежал к саням, где его должны были ожидать товарищи. В это время послышался шум мотора. Из-за домов выполз немецкий танк, и тут же глухо ударила танковая пушка. Когда рассеялся дым и танк, развернувшись, пополз обратно, Судницын бросился к саням. Смирнов был мертв. Маршазина рядом не оказалось. Вдали появились фашистские автоматчики. Судницын юркнул в ближайший двор. Его заметили и обезоружили. В это время из-за поворота, прихрамывая, вышел подгоняемый гитлеровцем Маршавин. Связистов втолкнули в холодный сарай, стащили валенки и полушубки, ударами прикладов свалили на пол.

Не прошло и нескольких минут, как снова загрохотали взрывы. Стены сарая качнулись, сверху посыпалась густая пыль. Засветились широкие щели. Судницын увидел, что по селу в панике бегут немцы. Часовой исчез. Тогда он рванул одну из досок и выполз во двор. Никого. Только мечется ошалевшая от страха лошадь. Поймал лошадь, запряг в сани, вытащил раненого товарища и огородами двинулся в сторону, откуда неслись орудийные раскаты.

Связисты встретили пехотинцев, шедших штурмовать село. Сдав Маршавина санитарам, Судницын быстро раздобыл валенки и винтовку и побежал догонять цепи атакующих.

В ночном коротком бою наши выбили противника из села. Но к рассвету оборвалась проводная связь между подразделениями, занявшими село, и командным пунктом 26-й стрелковой дивизии. На линию вышел связист Негреев. А примерно через час послышалась отдаленная перестрелка. В помощь Негрееву выслали взвод автоматчиков. Бойцы нашли связиста уже мертвым. К ноге его была привязана катушка с кабелем, рядом лежали расстрелянные автоматные диски. Негреев, видимо, быстро нашел порыв, срастил концы кабеля и, разматывая катушку, пополз проверять линию дальше. Тут-то по нему и открыли огонь, Негреев привязал катушку к ноге и вступил в перестрелку. Метров тридцать отважный связист продолжал ползти, стреляя по врагу. Этот отрезок его пути был усеян гильзами. Негреев успел устранить неисправность, но вражеская пуля сразила его.

* * *

В результате ожесточенных боев соединения нашей армии понесли значительные потери, а взять Старую Руссу так и не удалось.

С прибытием свежих частей началась подготовка к новому наступлению. Предстояли ночные действия отрядов по захвату города. Руководство ими осуществлял генерал Шлемин с КП 84-й стрелковой дивизии, который находился в лесу, километрах в четырех от Старой Руссы.

Бойцы вновь прибывшей к нам 735-й кабельно-шестовой роты еще не участвовали в боях, и меня очень беспокоило, справятся ли они с задачей, особенно в ночных условиях. Решил побывать у них.

С опушки леса, где собрались командиры-связисты, видны развалины притаившейся Старой Руссы. Город молчит, его окутывают хмурые сумерки. Я, как завороженный, гляжу на изломанный контур города, постепенно исчезающий в вечернем мареве, вслушиваюсь в тревожную тишину. Сегодня ночью, когда небо прострочат первые трассирующие дорожки, когда огненные сполохи разрывов высветят все вокруг, а снежная равнина накроется разноцветными куполами ракет, туда устремятся наши лыжные батальоны. Навстречу им вспыхнут далекие мерцающие огоньки. И таким беззащитным станет любой, кто окажется на этой, такой спокойной сейчас равнине…

Ставлю задачи командирам, указываю направления ночных действий, советую, как лучше вести прокладку кабельных линий вслед за наступающими отрядами. Потом иду к бойцам. Всматриваюсь в возбужденные предстоящим боем лица. Для них это будет первый бой. А для некоторых, быть может, и последний.

В подчеркнуто громких разговорах, в молниеносной реакции на каждую шутку, в торопливом смехе угадывается скрытая тревога. Что ж, так людям легче побороть волнение, преодолеть предчувствие возможной беды, сохранить душевные силы.

Прошу построить взвод. И моментально наступает тишина. Строй замирает в ожидании.

– Товарищи! Сегодня ночью вы пойдете в свой первый бой. Будет трудно, не скрою. Пришел наш час встретиться лицом к лицу с врагом. Желаю удачи, друзья!

Больше я говорить не стал. По лицам бойцов понял: они свой долг выполнят.

Наступление началось в ту же ночь. Бой не стихал целый день. Одному из батальонов удалось ворваться на окраину города, но его не смогли поддержать, а гитлеровцы располагали достаточными резервами. На других участках фронта соединения нашей армии вели не менее кровопролитные бои.

3-му батальону 937-го стрелкового полка 254-й стрелковой дивизии, завершавшей окружение 290-й пехотной дивизии немцев, была поставлена задача захватить в тылу противника станцию Беглово, перерезать железную дорогу на участке Старая Русса – Лычково и соединиться с нашим 929-м стрелковым полком.

Батальон на лыжах пересек линию фронта и лесами скрытно приблизился к Беглово с северо-востока. Но здесь лыжников обнаружили и атаковали немцы. Батальон отошел и, совершив скоростной маневр, вышел к станции с юго-востока. Комбат лейтенант Ткаченко решил сразу атаковать, и атака завершилась успешно. Батальон захватил Беглово и удерживал его более двух недель.

Все это время экипаж батальонной радиостанции под командой старшего сержанта Алексея Жданова поддерживал непрерывную связь со штабом полка и дивизии, хотя радистам не раз приходилось участвовать в отражении вражеских контратак.

В одной из таких стычек осколком мины была повреждена упаковка питания и перебит кабель, соединявший ее с приемо-передатчиком. Немцы наседали, а батальон остался без связи. Жданов слышал, что стрельба с нашей стороны становится все реже. Вбежал командир батальона:

– Жданов! Передайте командиру дивизии, кончаются боеприпасы. Больше двух контратак не отобьем… Передавайте быстрей!

– Товарищ лейтенант, повреждена радиостанция.

– Сейчас все зависит от тебя, Алексей, судьба всех ребят…

Уже кончились патроны, собранные у раненых и убитых, оставались только гранаты… И тут из-за леса вынырнул наш ночной бомбардировщик По-2. Летчик по-дружески покачал крыльями и сбросил ящики с патронами. Старший сержант Жданов сумел исправить радиостанцию и вовремя сообщить в штаб дивизии о бедственном положении батальона.

Батальон лейтенанта Ткаченко удержал Беглово до подхода главных сил полка. Радиостанция работала безотказно.

За образцовое выполнение задания старший сержант Алексей Жданов был награжден орденом Красного Знамени.

* * *

В тяжелых условиях приходилось работать связистам телеграфно-строительных рот. В сильный мороз, проваливаясь по грудь в глубокий снег, часто под артиллерийским огнем и бомбежками противника, они самоотверженно выполняли труднейшие задачи. Используя подручный материал, связисты только за январь построили более 200 километров постоянных линий и подвесили около 70 проводо-километров по существующим. Это позволило на протяжении всей зимы поддерживать проводную связь по постоянным линиям со всеми стрелковыми соединениями. Теперь уже Родиону Ильичу Шаповалу не нужно было подсказывать, где можно раздобыть бревна или другой материал. Он сам мог научить этому кого угодно. Старшина Тимашев стал за это время лучшим командиром телеграфно-строительного взвода, и Шаповал не раз говорил, что старшина свободно потянет роту. Я ходатайствовал перед командованием армии о присвоении Александру Алексеевичу Тимашеву звания «младший лейтенант».

В результате зимнего наступления армия освободила Взвад, Юрьево, Парфино, Конюхово, Мухино, Берлюково, Рамушево и многие другие населенные пункты на реке Ловать. На реке Пола были очищены от врага Тулитово, Антипово, Лукино, Щечково, Пола… Но овладеть Старой Руссой так и не удалось.

Наша 11-я армия, действовавшая на правом крыле Северо-Западного фронта, не сумела прорвать на большую глубину оборону противника и выйти на направление Сольцы, Дно. Армиям, действовавшим на левом крыле фронта и принимавшим участие в окружении крупных сил гитлеровцев под Демянском, не удалось перехватить восьмикилометровую горловину и захлопнуть выход из котла.

А февраль подходил к концу. Появились первые признаки приближающейся весны. Убавились ночи. Днями, порой ярко, светило солнце. Начало подтаивать по затишкам. С крыш стали обваливаться тяжелые снежные карнизы. И уже совсем не по-зимнему, весело посвистывал ветер. Предчувствуя весеннее половодье, войска жались к дорогам, выбирали для стоянок места повыше и подальше от зашевелившихся болот.

Во второй половине марта командный пункт армии переместился в лес, километра на полтора северо-восточнее Мануйлово. Второй эшелон армии перешел в Лажины. К началу апреля численность нашей армии резко увеличилась. В ее состав теперь входили восемь стрелковых дивизий, одна танковая и восемь стрелковых бригад. Срочно потребовалось изменить систему управления. Чтобы приблизить управление к войскам, мы организовали два вспомогательных пункта управления: один в лесу юго-восточнее Ершино – для руководства соединениями левого фланга армии; другой в лесу юго-восточнее Стариково – для руководства соединениями, оборонявшими центральный участок фронта.