Текст книги "Неман! Неман! Я — Дунай!"

Автор книги: Василий Агафонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

2

Подошло лето – самый насыщенный учениями период в жизни армии. Я теперь отвечал только за организацию проводной связи, правда, уже в масштабе армейской группы. А время наступало тревожное: фашизм становился все наглее.

Гитлер явно готовил новую войну, а мы готовились к отпору. Учение следовало за учением.

В нашем обиходе все чаще вместо условного «противник» проскальзывало «немцы».

В августе замелькало в газетах слово «Данциг». Тогда оно было не просто географическим понятием, оно стало символом откровенно раздуваемых германо-польских противоречий.

1 сентября газеты сообщили о работе Внеочередной Четвертой сессии Верховного Совета СССР. Предпоследняя страница, как обычно, пестрела сообщениями из-за рубежа.

Варшава, 31 августа, (ТАСС). В ночь на 30 августа данцигская полиция приступила к выселению поляков из квартир на территории Данцига.

Варшава, 31 августа, (ТАСС). Всеобщей мобилизации в Польше подлежат все офицеры, унтер-офицеры и рядовые запаса в возрасте до 40 лет. Все временные отпуска офицерам, унтер-офицерам и рядовым отменяются.

И тут же несколько строк о заседании германского рейхстага. Выступление Гитлера, возвестившее миру о начале новой войны в Европе: «С 5 часов 45 минут сегодня утром мы начали отвечать. Отныне на бомбы будет отвечено бомбами».

Война!

«Всеобщая мобилизация в Англии».

«Всеобщая мобилизация в Бельгии и Швейцарии».

«Во Франции объявлены всеобщая мобилизация и осадное положение».

Пожар мировой войны разгорался с каждым днем.

Лондон, 3 сентября, (ТАСС). Как сообщает Агентство Рейтер, по радио Чемберлен сегодня заявил, что Великобритания находится в состоянии войны с Германией.

«В Париже и Берлине послы затребовали свои паспорта.»

«Всеобщая мобилизация в Египте…»

«Дополнительный призыв в Югославскую армию…»

«Мобилизация в Канаде…»

Париж, 4 сентября, (ТАСС). Агентство Гавас в 14 часов 15 минут сообщило по радио: «Париж. Коммюнике № 1. Утро 4 сентября. Начались операции всех наземных, морских и воздушных сил».

Берлин, 4 сентября, (ТАСС). Вчера вечером Гитлер выехал на восточный фронт.

«Эйре сохраняет нейтралитет…»

«Нейтралитет Испании, Португалии и Ирана…»

«Нейтралитет Бельгии и Голландии…»

«Нейтралитет Дании…»

«США провозгласили нейтралитет…»

Поздно! Война уже полыхала, и от нее нельзя было отгородиться объявлением нейтралитета.

Берлин, 12 сентября, (ТАСС). Вчера Гитлер на самолете прибыл в район военных действий между Львовом и Варшавой.

События в Польше развивались с головокружительной быстротой. 1 сентября в 5 часов 15 минут начались военные действия. 2 сентября гитлеровские полчища, действовавшие навстречу друг другу из Померании и Восточной Пруссии, соединились в районе Грауденца. Пал Данциг. Польский коридор перестал существовать. Развивали свое наступление и войска, вторгшиеся из Силезии. 6 сентября гитлеровцы ворвались в Краков. Отчаянное сопротивление польской армии не могло остановить этого нашествия. Немецкие дивизии оказались в пятидесяти километрах от Варшавы. 8 сентября передовые моторизованные части немцев достигли предместий польской столицы. Судьба ее была решена.

16 сентября газеты опубликовали сообщение ТАСС о нарушении советской границы германским самолетом.

Эта новость вызвала у нас горячие, но недолгие споры: в тот же день открыто по Бодо был принят приказ войскам Западного фронта перейти границу и взять под свою защиту трудящихся Западной Белоруссии. Войска нашей, тогда уже 11-й, армии пересекли границу и, почти не встречая сопротивления, начали быстро продвигаться на запад.

К концу сентября военные действия в Польше закончились. Штаб 11-й армии разместился в Гродно.

3

С тревогой следили мы за событиями на Западе. Сапоги гитлеровских солдат топтали Европу. Фашизм огнем и кровью насаждал в захваченных странах пресловутый «новый порядок». Население превращалось в бесправных и бессловесных рабов. Фашистский рейх захватывал экономику порабощенных стран, используя ее для единственной цели – усиления своей и без того гигантской военной машины.

И хотя немецкие дипломаты не уставали твердить о нерушимости договора, о миролюбии к Советскому Союзу, мы, военные люди, все более начинали понимать, что войны с гитлеровцами не избежать.

Помню, с командирами штаба армии проводились очередные занятия, которыми руководил сам командарм Н. В. Медведев. Один из командиров начал докладывать обстановку. Забывшись, он сказал, водя указкой по карте:

– Немцы, сосредоточив в районе…

– Подождите, – улыбнулся командарм, – рано еще так называть противника…

В этот момент в зал вбежал старший лейтенант из штаба.

– Товарищ командующий! Немецкие самолеты перелетели нашу границу, пограничники ведут по ним огонь!

Занятия пришлось прервать и объявить боевую тревогу. Тогда это был очередной пограничный инцидент, за который немцы принесли свои извинения. Но подобные «ошибки» фашистских летчиков подозрительно учащались.

Вот почему каждый из нас, рассуждая на занятиях об условном противнике, все конкретнее представлял себе настоящего. И возрастала уверенность: это будут гитлеровцы.

Вскоре, к моему большому огорчению, полковника Соколова перевели в Приволжский военный округ. Его назначили начальником Сталинградского военного училища связи. Я стал временно исполнять обязанности начальника связи армии.

Предстояли большие летние учения, и мы деятельно готовились к ним, но провести их не удалось. В соответствии с договоренностью между Советским правительством и правительствами Прибалтийских государств советские войска 15–18 июня вступили в Эстонию, Латвию и Литву.

Наша 11-я армия вступила в Литву. Население встретило нас восторженно. Прибалтийские народы жили в постоянной тревоге: Гитлер уже продемонстрировал малым странам свое отношение к договорам и обязательствам.

Штаб армии разместился в Каунасе, а вскоре в Прибалтике установилась Советская власть. К нам прибыли семьи, мы опять зажили мирной жизнью.

Накануне вступления наших войск в Литву на должность начальника связи армии прибыл подполковник Александр Федорович Медников. Я снова занялся проводной связью.

Сменилось у нас к тому времени и руководство армией. В командование войсками вступил генерал-лейтенант Василий Иванович Морозов – спокойный, выдержанный и очень корректный в обращении с подчиненными человек. Под стать ему был и новый начальник штаба – генерал-майор Иван Тимофеевич Шлемин. С их прибытием резко изменились условия работы в штабе армии. Создалась спокойная деловая обстановка.

^{В. И. Морозов и И. Т. Шлемин (фото 1942 г.)}

Начальником связи Прибалтийского Особого военного округа был в то время полковник Петр Михайлович Курочкин. Предвидя, что в будущей войне управление войсками не может быть обеспечено только с помощью проводных средств, Петр Михайлович добился от командования округа установления «радиодней», когда запрещалось пользоваться телеграфом и телефоном для связи между штабами округа и армией.

В последний предвоенный год нам удалось провести достаточно учений, и личный состав подразделений связи был к началу войны подготовлен неплохо. Это зависело от нас. А вот оснащение техническими средствами от нас не зависело. Мы, конечно, добивались, просили, требовали… И, как правило, получали отказ.

Дело в том, что в предвоенные годы многие предприятия, производившие аппаратуру для войск связи, переключились на выпуск другой продукции. Управлению связи с большим трудом удалось добиться увеличения поставки средств связи в армию за счет невоенных наркоматов.

Обстановка на границе становилась все тревожнее. Каждому из кадровых командиров приграничного военного округа становилось ясно, что военного конфликта с Германией не избежать. Пакт о ненападении оставался в силе. Но чтобы заключить его, в свое время потребовалось обоюдное согласие Советского Союза и Германии. Вопрос же о войне решался обычно односторонне, и этой стороной постоянно была Германия.

С наступлением весны увеличилось число перебежчиков. Они рассказывали о большом скоплении артиллерии, танков и пехоты вблизи границы. Называли даже примерные сроки вторжения немцев.

За несколько дней до войны было проведено последнее учение со 128-й стрелковой дивизией в районе Кальварии. После учения подошел я, помню, к начальнику штаба генералу Шлемину и попросил разрешения снять наведенные полевые кабельные линии.

– Ни в коем случае не делайте этого! – категорически приказал начальник штаба, а потом уже более мягко спросил: – Неужели, товарищ Агафонов, вы не понимаете обстановки, не понимаете, для чего это требуется?

– Ясно, товарищ генерал…

– И обеспечьте надежную охрану линий, товарищ Агафонов, – вмешался в разговор стоявший неподалеку член Военного совета бригадный комиссар Иван Васильевич Зуев.

Зуев прибыл к нам в марте сорок первого года и сразу завоевал авторитет работников штаба. Было ему немногим более тридцати, но он уже воевал в Испании, был награжден орденом Красного Знамени и дважды орденом Красной Звезды, являлся депутатом Верховного Совета УССР. Незаурядные способности политработника и богатый боевой опыт сделали Зуева ближайшим помощником командарма Морозова в сложной обстановке последних предвоенных месяцев.

^{И. В. Зуев (фото 1941 г.)}

В тот момент я невольно вспомнил, что из Москвы прибыла специальная комиссия, что Морозова и Зуева обвиняют в преувеличении опасности и создании ненужной напряженности. Зуев как бы прочитал мои мысли и еще раз предупредил:

– Что бы там ни произошло, товарищ Агафонов, а за неприкосновенность рубежей отвечаем мы.

* * *

В воздухе по-настоящему пахло порохом, но верить в возможность войны не хотелось. Может, именно поэтому многие из нас так оптимистично восприняли широко известное заявление ТАСС от 14 июня.

А с границы поступали все более тревожные данные. С той стороны постоянно слышался шум моторов. Наше воздушное пространство чуть ли не ежедневно нарушали самолеты с жирными черными крестами. Иногда они целыми эскадрильями стремительно проносились на малой высоте, но, заметив поднимающиеся советские истребители, делали разворот и удалялись. Видели мы и одиночные самолеты. Эти по-хозяйски висели в воздухе, будто под ними была их собственная территория. Только появление юрких «ишачков» заставляло немецкие самолеты-разведчики набирать высоту и исчезать, чтобы через час-другой снова зависнуть в нашем небе.

В этой тревожной обстановке собрался Военный совет 11-й армии. Командарм Морозов проанализировал данные разведотдела, изложил реальную обстановку и дал оценку условиям, в которых находилась армия.

Было принято решение: 16-му стрелковому корпусу в составе 188, 5 и 33-й стрелковых дивизий, а также 128-й стрелковой дивизии армейского подчинения занять рубеж обороны вдоль границы, в непосредственной близости от нее, оставив от каждой дивизии в лагерях в районе Казлу-Руды лишь по одному полку; штаб армии передислоцировать из Каунаса на командный пункт в форт № 6 (он сохранился еще со времен первой мировой войны и представлял собою бетонированное помещение с надежными перекрытиями), там же развернуть и армейский узел связи; войскам выдать боеприпасы. Покинув лагерь в Казлу-Руде, соединения скрытно заняли оборону вдоль границы с Восточной Пруссией на участке протяженностью около ста километров.

Весь день 19 июня я занимался отправкой имущества и средств связи в форт № 6. Вечером туда же выехали комбат Залман Моисеевич Рошаль и почти все командиры отдела. Домой я вернулся поздно, дети и жена уже спали. Зашел на кухню. Чайник еще горячий, – значит, жена ждала. В передней раздался звонок.

Столь поздним гостем оказался начальник разведывательного отдела подполковник Алексей Андреевич Сошальский. Он и прежде бывал у нас, но такой поздний визит насторожил меня.

^{А. А. Сошальский (фото 1942 г.)}

– Проходи на кухню, Алексей Андреевич. Сейчас разбужу Веру. Поужинаем.

– Не надо. Я на минутку. Забрел на огонек…

Мы прошли на кухню. Из чайника уже валил пар, предупредительно погромыхивала крышка.

– Что-нибудь случилось, Алексей Андреевич? Ты чем-то встревожен…

Сошальский, всегда спокойный и даже чуточку самоуверенный, сейчас действительно был не то озадачен, не то растерян.

– Алексей Андреевич, может, чайку?

– Чайку можно, чайку даже обязательно, – скороговоркой отозвался он.

Я налил чай. Сошальский обхватил руками свой стакан, словно желая согреться, и тихо спросил:

– Ты слышал о разведчиках из 23-й дивизии?

Я знал, что артиллеристы-разведчики из 23-й дивизии по заданию штаба армии проводили в районе Кальварии разведку по линии границы. Впотьмах машины проскочили государственную границу и влетели в Сувалки. Немецкие офицеры не стали чинить нашим никаких препятствий, только предложили покинуть Сувалки. Возвращались разведчики уже на рассвете. Вдоль всей дороги виднелись надписи: «Запретная зона!», «Не ходить!», «Стреляю!».

В этой истории меня успокаивало то, что немцы легко отпустили наших разведчиков. Я сказал об этом Сошальскому.

– А меня, Василий Прохорович, это как раз больше всего и беспокоит. Боюсь, остались считанные дни… – Алексей Андреевич не произнес слова «война». В то время мы суеверно его избегали. – Если бы немцы задержали наших, – продолжал Сошальский, – начались бы комиссии, разбирательства… А это, видать, уже не входит в их планы. У них все решено и готово. И последний перебежчик называет точную дату – воскресенье.

– Но, Алексей Андреевич, уже была одна точная дата – 15 июня, – постарался я успокоить Сошальского, а главное, самого себя.

– Была. Но это ни о чем не говорит. Немцы могли узнать, что нам стала известна та дата, и изменили ее. Возможно, этим они пытаются сбить нас с толку. – Сошальский встал, подошел к окну, распахнул его. – Смотри, ночь-то какая темная и короткая. Удобное время начинать… – И без всякого перехода вдруг сообщил: – Сегодня днем контрразведка задержала на хуторе литовскую женщину – стирала флаг. Нет, не советский, конечно. А в районе дислокации 188-й дивизии какой-то священник обрезал кусачками провода местной линии… Да, Василий Прохорович, скажи Рошалю, чтобы организовал охрану линий связи, а то все может полететь к черту…

– А мы уже послали небольшие группы «военпредов» из числа одногодичников на узлы связи в различные пункты.

– Очень своевременно, очень, – опять скороговоркой выпалил Сошальский и неожиданно спросил: – Кстати, что думаешь делать с семьей?

– Пока не решил. – Этого вопроса я боялся больше всего. Боялся даже задавать его самому себе…

– У тебя двое детей, отправь их в Рыбинск к своим, а там будет видно. В конце концов, сейчас лето, не сидеть же девочкам в городе… – И я вдруг увидел прежнего Сошальского, спокойного и чуточку самоуверенного. Он подошел к столу, залпом выпил остывший чай, быстро надел фуражку, протянул руку и, как мне показалось, вроде бы подмигнул:

– Ну давай лапу, Василий Прохорович… Все будет хорошо. Мы ведь, черт возьми, солдаты. Война – так война. Не нам ее начинать, но и не нам ее бояться!

«Сошальский приходил предупредить меня о семье, – думал я, когда остался один. – Сам он ничего не боится и готов ко всему. Все мы готовы… И командарм Морозов тоже волнуется – отправил дочь в пионерлагерь почти к самой границе. Неужели забота о семьях – паникерство? Морозов не может забрать свою девочку, он сделает это последним. Завтра же пойду к Зуеву и Рудакову, буду просить, чтобы эвакуировали все семьи… А разве член Военного совета Зуев и начальник политотдела Рудаков не просили в округе разрешения на эвакуацию? Или это тоже паникерство? Заколдованный круг, да и только!»

Встал я очень рано. Дочки еще спали. Я поцеловал их спящих и долго смотрел на каждую, будто готовясь к разлуке.

– Что-нибудь случилось? – тревожно спросила жена.

– Пока ничего… Но если что-нибудь… В общем, если увидишь, что разорвалась бомба или снаряд, сразу бросайтесь в воронку. В одно место два раза не попадает. Это проверено.

* * *

– Не слишком ли вы открыто сосредоточились у границы? – спросил командующий округом Ф. И. Кузнецов. – Как бы на той стороне не пронюхали об этом. Не избежать тогда неприятностей.

– Мы все сделали, чтобы наши перемещения не вызывали подозрений. Просто соединения оставили лагерь в порядке учений, – ответил И. Т. Шлемин.

– Руководство одобрило?

– Есть решение Военного совета армии.

– Мне доложили, что и боеприпасы выданы войскам.

– Выданы.

– Пожалуй, поторопились. Осторожнее с ними. Один случайный выстрел с нашей стороны немцы могут использовать как повод для любых провокаций.

– Понимаем. Люди строго предупреждены.

Несколько секунд оба стояли молча, уставившись друг на друга. Высокий, статный генерал Кузнецов и маленький, бритоголовый, но покоряющий своим спокойствием генерал Шлемин.

Кузнецов нервно то надевал, то снимал перчатки.

– Запутанная обстановка. Страшно запутанная…

Командующий округом направился к выходу. Был он заметно расстроен, шел углубленный в свои мысли, ничего не замечал. Уже сидя в машине что-то собирался сказать начальнику штаба армии, но промолчал и только махнул рукой:

– Ладно!

Конкретных указаний он не дал. Но мы были довольны уже тем, что боеприпасы остались в войсках.

Через два часа я выехал в форт № 6.

Наступил вечер 21 июня. На узле связи работа не утихала: из дивизий поступали сообщения одно тревожнее другого. Штаб обобщал их и передавал в округ. Оттуда требовали уточнений. Донесения, запросы, распоряжения – связисты еле успевали справляться с этим огромным объемом работы. Ни на одних, даже самых напряженных учениях, так не загружали нас.

* * *

В хлопотах и заботах мы и не заметили, как наступили новые сутки, новый день, который стал переломным в истории. Потом мы уже делили всю нашу жизнь на две части. Вспоминая что-либо, непременно добавляли: «Это было еще до войны…»

Напряжение в штабе стало стихать часам к трем утра. Похоже, зря мы всполошились. На немецкой стороне – тишина. Мои телеграфисты, радисты, телефонисты устало разминают плечи. Наконец-то можно отдохнуть.

Шлемин задумчиво ходит по кабинету.

– Идите, поспите, – говорит он мне.

По дороге в казематы, где разместились теперь работники штаба, встречаю начальника инженерных войск армии полковника С. М. Фирсова. Хмурый, сердитый. Перед выдвижением войск к границе он получил с окружного склада около десяти тысяч мин. С согласия командарма Сергей Михайлович силами своих саперов заминировал танкоопасные направления приграничной полосы. Узнал об этом начальник инженерных войск округа, задал нагоняй: почему без его разрешения! Фирсов вздыхает, грустно улыбается:

– Да, видно, поторопился я. А теперь впору саперов посылать снова все разминировать.

Уладив все дела на узле связи, я направился к себе в отсек. Не раздеваясь лег. Усталость взяла свое – сразу задремал. Сквозь сон мне послышался гул самолетов. «Видимо, учебные полеты назначили на воскресенье…»

От Немана до Прута

1

Боевая тревога! Вставай! – кричит оперативный дежурный. Слышны сильные взрывы и нарастающий гул самолетов. Выскочили из убежища – немецкие самолеты бомбят каунасский аэродром. Высокие черные столбы поднимаются на летном поле. Аэродром в густом дыму, сквозь него пробиваются огненные языки. А над головой – новая армада тяжелых машин с черными крестами.

Бегу на узел связи. Там творится что-то несусветное: беспрерывно трещат все аппараты Морзе и СТ-35, капитан Васильев с воспаленными от бессонницы и напряжения глазами бегает от одного аппарата к другому. На лентах – одни и те же сообщения:

«Противник открыл сильный артиллерийский огонь…»

«Противник обстреливает из орудий наш передний край…»

«Артиллерия противника открыла огонь по нашим позициям…»

«Артиллерийский обстрел противник перенес вглубь…»

– Дела… – расстроенно говорит мне капитан Васильев.

– Не время сейчас об этом, Дмитрий Михайлович. Звоните в оперативный отдел и зовите направленцев для переговоров по Морзе.

– Товарищ майор, начальника штаба просят к аппарату Бодо, – докладывает бодист.

Приходит сообщение из Казлу-Руды – «Немцы бомбят лагерь». Но остававшиеся там части успели покинуть лагерь до налета вражеской авиации.

Генерал Шлемин докладывает в округ обстановку: «Все соединения армии заняли оборону вдоль линии государственной границы. Сосед справа – 8-я армия. Слева – 3-я армия Западного округа… В 4.00 по всей линии нашей обороны противник открыл артиллерийский огонь».

И еще более тревожные сообщения из соединений:

«Нас атакуют немецкие танки…»

«Отражаем атаки пехоты противника…»

«Атаки противника отбиты. Взято в плен 25 немецких солдат…»

– Ура! – кричит дежурный морзист, и через минуту по всему узлу проносится весть: «Взято в плен 25 немецких солдат!»

Иду на телефонную станцию. Дежурный телефонист, обливаясь потом, не успевает отвечать вызывающим абонентам.

– Не могу больше работать, товарищ майор. Все ругаются, грозят арестом… Я ничего не соображаю.

Вбегает помощник дежурного по радиосвязи.

– Товарищ майор! Нет связи со 128-й дивизией. Сколько ни вызываем – не отвечают.

Вижу, что телефониста опять разрывают на части.

– Подожди минуту, не отвечай никому, – говорю я, – а главное, успокойся. Твердо помнишь номера командующего, начальника штаба, члена Военного совета и начальника артиллерии?

– Твердо помню, товарищ майор!

– Ну так вот, дружок, все внимание только им. Им отвечать и их соединять с нужными абонентами в первую очередь. Остальные подождут. С остальными я переговорю сам. А сейчас – за дело!

Вбегает капитан Васильев с лентой в руке:

– Товарищ майор, от 128-й! – Он протягивает мне ленту.

«Немецкие танки окружили штаб», – читаю я и тут же бросаюсь к начальнику штаба.

– Как со 128-й, товарищ Агафонов? – встречает меня вопросом генерал Шлемин. – Есть какая-нибудь возможность связаться?

– Связи со 128-й больше не будет. Вот, товарищ генерал, последняя телеграмма от них.

Тяжело вздохнув, Шлемин несколько секунд напряженно что-то соображает и отрывисто произносит:

– Сейчас говорил с фронтом. Нам подчинили 5-ю танковую дивизию. Штаб ее находится в Алитусе. Срочно нужна связь.

И вот уже морзист без устали выстукивает: «Неман»! «Неман»! «Неман»!..

Телефонист беспрерывно повторяет: «Неман»! «Неман»! Я – «Дунай»! «Неман»! «Неман»! Я – «Дунай»!.. «Алитус! Алитус! Алитус!..»

– Товарищ майор, Алитус молчит, – докладывает капитан Васильев.

Я снова у начальника штаба.

– Очень плохо, – говорит Шлемин, не то в укор нам, связистам, не то просто оценивая обстановку. – Только что там, на левом фланге, противник бросил танки. Немцы двинут на Алитус, дороги там хороши. Во что бы то ни стало нужно связаться со штабом 5-й танковой.

Звонит телефон. Шлемин берет трубку:

– Сошальский? Вот что, Сошальский, выделите срочно одного командира – нужно немедленно лететь в Алитус… Хорошо. Пусть зайдет, я лично поставлю задачу… Остальное потом. А вы, Агафонов, назначьте самого толкового командира. Пусть возьмет с собой человек десять связистов и едет в Алитус на машине. Связь со штабом 5-й танковой дивизии должна быть. Идите.

Вызываю лейтенанта Гаспарьяна, объясняю ему задачу.

– Будет выполнено! – весело отвечает он. Отдает честь и бежит к своим бойцам. Любуюсь его юношески гибкой фигурой. Огонь парень!

Через несколько минут он со своей командой уже в кузове грузовика.

– Все будет в порядке, – заверяет он меня на прощание.

Машина со связистами выкатывает на дорогу и скрывается в пыли.

Связи с Алитусом по-прежнему нет.

Генерал Шлемин запрашивает начальника штаба фронта:

– Товарищ генерал, разрешите подготовить к взрыву мосты. Я также распорядился готовить узлы связи, электростанцию и некоторые административные здания…

– Готовьте, но смотрите, чтобы все по закону…

– По какому?

– Чтобы потом не пришлось отвечать.

– Перед кем? Перед немцами, что ли?!.

Приехавший из корпуса командарм Морозов сообщил, что войска удерживают свои позиции, но понесли уже большие потери, а враг рвется вперед.

– Очень тревожит меня наш левый фланг, – говорит генерал Морозов и сильно трет виски. Лицо его за эти несколько часов почернело, еще резче обозначились морщины. – Немецкие танки рвутся на Алитус. Если они захватят там мост, то непременно ударят во фланг нашей армии…

Входит подполковник Сошальский. Его трудно узнать. На худом обескровленном лице с потухшими глазами застыла боль. Он нетвердо приближается к столу командарма, с трудом растягивает крепко сжатые губы.

– Василий Иванович, – глухо шепчет Сошальский, – немцы ворвались в наш пионерлагерь. Детей… детей…

– Что с детьми, Алексей Андреевич?! – ещё с надеждой спрашивает Морозов.

– Не могу! – кричит Сошальский. – Детей танками…

Комната поплыла перед моими глазами, лица стали расплывчатыми, и только слышу звуки, похожие на рыдание.

Вошел оперативный дежурный и доложил, что из штаба фронта передали разрешение контратаковать противника, так как началась война. Генерал Морозов смотрит непонимающими глазами. Для него, как и для всех нас, война началась давно, в 4 часа утра.

Прибыл командир 23-й ордена Ленина стрелковой дивизии генерал-майор Василий Федотович Павлов. Он доложил, что дивизия, вызванная из Двинска по решению Военного совета армии еще несколько дней тому назад, готова вступить в бой с противником. Генерал Морозов поставил дивизии боевую задачу.

– Костьми лягу, а задачу Военного совета выполню! – вытянулся во весь свой громадный рост генерал Павлов. – Будем драться до последнего.

* * *

В 18 часов меня с командиром оперативного отдела капитаном Федоровым послали в разведку. Мы получили задачу узнать, в чьих руках находится Алитус, найти штаб танковой дивизии и установить с ним связь.

Проехав на бронеавтомобилях несколько десятков километров, увидели ползущий навстречу автобус. Мирный голубой автобус – в нем возвращались из отпуска к месту службы человек двадцать командиров. От них узнали, что Алитус занят немцами, а танки противника ворвались в город еще в полдень. Теперь мне стало понятно, почему не вернулись из Алитуса командир разведотдела и лейтенант Гаспарьян со своей командой. Ехать дальше было бессмысленно. Мы повернули на Каунас.

На командном пункте застали только начальника штаба генерала Шлемина с отделением охраны и со взводом связистов.

– Штаб армии переместился в Кайшадорис, – сказал мне Шлемин. – Часа через два мы выедем тоже туда. Наша задача – к утру развернуть там командный пункт, а вам надо подготовить к действию узел связи.

– Видимо, товарищ генерал, придется перейти на радио…

– Это нежелательно. Постарайтесь добиться телефонной связи. Штаб 128-й дивизии разгромлен. Командир дивизии генерал Александр Семенович Зотов ранен и попал в плен. Немцы, очевидно, захватили всю документацию, а стало быть, и шифродокументы. Так что радиосвязь – только в крайнем случае.

– А долго ли штаб корпуса будет под Казлу-Рудой?

– Недолго. Противник переправился через Неман не только у Алитуса, но и в районе Меркине. Теперь он повис над нашим левым флангом. Удержать правый берег Немана нам не удастся. 5-я танковая дивизия так и не найдена.

Генерал Шлемин был подавлен событиями дня. Теперь предстояло и нам покинуть форт № 6. А тут еще тяжелым камнем на сердце каждого легла забота о семьях: они оставались в Каунасе, эвакуация началась только во второй половине дня 22 июня.

Раздается команда «По машинам!». Мы покидаем форт № 6, который прослужил нам всего один день.

В Кайшадорисе я немедленно попробовал подать соединительные линии телеграфным кабелям от конторы связи на командный пункт армии. Но эта затея оказалась бесполезной, а своих полевых средств для связи с соединениями на большие расстояния мы не имели.

Обстановка в штабе была нервозная: отсутствие стабильной связи с войсками, скудность сведений о противнике, а главное, невеселые итоги первых дней боев действовали угнетающе. В соответствии с приказом 16-й стрелковый корпус отошел на Каунас и затем, оставив его без боя, вышел к Ионаве. Все части 5, 188 и 33-й дивизий переправились на правый берег Немана, но удерживать там оборону уже не могли, так как немцам в первый же день удалось захватить мосты в Алитусе и Меркине. Оказался под ударом весь левый фланг нашей армии.

В такой ситуации собрался Военный совет армии. По одному виду генерала Морозова, поседевшего за эти дни, можно было понять, что положение наше тревожно.

Когда я вошел, командарм докладывал собравшимся обстановку. Он стоял, опершись одной рукой о стол, а в другой держал обломок указки. Генерал Шлемин жестом предварил мой доклад, и я присел на свободный стул.

– В сложившейся обстановке и при учете наших сил целесообразно развивать наступление на север, пробить боевые порядки 4-й танковой армии немцев, наступающей, видимо, на Двинск, и соединиться с другими войсками нашего Северо-Западного фронта. – Обломком указки Морозов проскреб на карте линию севернее Ионавы. – Есть и другая возможность, – продолжал он, – ударить во фланг танковой группе противника и соединиться с войсками Западного фронта. – Командарм замолчал, будто ему трудно было говорить.

Воспользовавшись паузой, поднялся начальник разведки подполковник Сошальский.

– Мы располагаем данными, что танковые колонны немцев растянулись по магистральным дорогам и рассечь их в удобном месте будет возможно, – сказал он и поспешно опустился на место.

– Товарищ командующий, а почему мы все-таки без боя оставили Каунас? – задает кто-то вопрос генералу Морозову.

– Если бы мы удерживали оборону по правому берегу Немана, тогда Каунас стал бы ключом этой обороны, – отвечает Морозов. – Оставаться в Каунасе – означало бы добровольно идти в окружение. Это только на руку немцам. Наша задача сейчас, нанося удары противнику, выйти на соединение с войсками стратегического эшелона…

Вошел оперативный дежурный. Он доложил, что из штаба фронта прибыл на самолете командир, желающий видеть командующего армией.

После ухода Морозова заговорил генерал Шлемин. Он успел только сообщить, что оба плана операций отправлены в штаб фронта и после санкции мы начнем активные действия всеми соединениями. В это время вернулся командарм. Он был неузнаваем: воспаленные от бессонницы глаза налились кровью, почерневшее за эти дни лицо словно окаменело. Ни на кого не глядя, он быстро прошел к столу, схватил обломок указки, отвернулся к карте. Несколько секунд что-то искал. Указка уперлась в слово «Каунас».

– Вот! – ни на кого не глядя, проговорил Морозов. – Из района Ионавы будем наступать на Каунас, а затем – на Восточную Пруссию. Это приказ Наркома обороны.

– А как же наш план? – спохватился генерал Шлемин.

– Штаб фронта ничего не ответил по поводу нашего плана, – глухо проронил Морозов.

Воцарилось тягостное молчание.