Текст книги "Хроники Навь-Города"

Автор книги: Василий Щепетнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава четвертая (окончание)

4

Пуля, выпущенная из карабина «Тимур», в условиях марсианской атмосферы за первую секунду пролетает тысячу семьсот пятьдесят метров и совершает за это время три тысячи триста оборотов вокруг своей оси. Если встреченное препятствие содержит в том или ином виде воду, происходит пробой звукового барьера, что ведет к гомогенизации всех водосодержащих структур. При дальнейшем снижении скорости пуля распадается на двенадцать сегментов-лепестков, которые, продолжая вращательное движение, расходятся радианом в 45 градусов, оставляя за собой то, что в обиходе называется фаршем. Сконструированный для поражения некробиотических структур, «Тимур» применялся и в условиях марсианской колонии, поскольку обычное стрелковое оружие оказалось малоэффективным против представителей марсианской фауны.

Сейчас Ильзе выпустил в образовавшийся проем все пятнадцать пуль менее чем за шесть секунд.

– Стреляйте! Стреляйте же, – кричал он, дрожащими руками меняя магазин.

– Куда? – Вано крепко держал револьвер обеими руками, но цели – не видел. Хотя после «Тимура» его пукалка – что одеколон после бритья.

– Дракон! Вы что, ослепли? – наконец, магазин встал на место.

– Я ничего не вижу, – твердо сказал Вано.

– Он ушел, ушел вглубь!

– И я не видела, – подала голос Тамара.

– Смотреть, смотреть нужно было!

– Я смотрю…

За дверью в криптоновом свете «жирафы» виднелся коридор. Самый обыкновенный коридор, уходящий вдаль. Стены уже не мозаичные, а выложены одноцветными шестиугольниками. Никакое существо укрыться здесь просто не могло, но…

Ильзе вызвал Миадзаки:

– Эй, поверхность, что видели?

– Все видели, все слышали, все записывали.

– Дракона, дракона зафиксировали?

– Нет, Ильзе-сан. Возможно, неудачное расположение камер тому виной, но никого, кроме вас, мне увидеть не удалось.

– Повторите запись в замедленном режиме.

– Слушаюсь, Ильзе-сан.

Насчет неудачного расположения камер Миадзаки сказал не подумав. Стояли они на «жирафе» так, что обеспечивали практически круговой обзор в разрешении одна минута, и по фронту – одна десятая минуты. А фронтом как раз и являлась дверь и прилегающее к ней пространство.

– Извините, Ильзе-сан, камеры не зафиксировали присутствия других существ. Только…

– Только?

– Только ваше месторасположение в поверхностной системе координат вдруг сместилось на… на сорок восемь метров. Сместилось, а через три с половиной секунды вернулось на прежнее место.

– Ага, – иного слова у Вано не нашлось. Конечно, в очередной раз все спишут на неполадки приборов. Бритва Оккама. Если какое-либо явление можно объяснить неполадкой прибора – объясняйте именно неполадкой прибора. В другой раз просите новый. И ремонтируйте, ремонтируйте, ремонтируйте старые.

Они стояли, не зная, что делать дальше. Ильзе растерянно смотрел то на подчиненных, то на открывшийся коридор.

– Но я видел… Сразу после того, как открылась дверь.

– Мы не видели. И оптика не видела.

– Оптика… Мало ли мы знаем фокусов и оптики, и прочей техники, – но говорил он без напора, устало. Оправдываясь, словно и не начальник.

– Тогда где он, дракон? – спросила Тамара. Она в отряде была вторым номером, и потому состояние Ильзе ее не просто интересовало – задевало. Задевало непосредственно и сильно.

Давало шанс.

– Не знаю. Ускользнул туда, – Ильзе повел карабином в сторону коридора.

И Тамара и Вано проводили ствол взглядом.

– Разведчик, – пробормотал Вано.

– Что?

– Разведчик возвращается.

Долгое время спорили, какой стиль бега лучший для Марса – кенгуру или бекаса. Разведчик явно предпочитал бекаса, и казалось, что вместо ног у него колесики. Шустренькие такие колесики. Вано даже позавидовал. Надо бы и самому поддерживать форму, только вот когда тренироваться? Во сне разве…

– Я не опоздал?

– Самую малость, – ответила разведчику Тамара. – Тут дракон являлся избирательно. Ильзе видел, остальные, включая технику – нет.

– Вы… Вы видели дракона?

– Да, – буркнул Ильзе. Он чувствовал себя Галилеем перед судом инквизиции. «А все-таки она вертится».

Дыхание постепенно возвращалось к разведчику, и синева лица сменилась бледностью, бледностью, заметной даже в бодрящем свете «жирафы».

– Какого дракона?

– Что значит «какого»?

– Я неверно выразился, – поправился разведчик. – На какого дракона он походил – на западного – мощная тварь, динозавр, или на восточного – длинная змея с крыльями?

– А… – задумался Ильзе. – Понимаете, он так внезапно выскочил, и ракурс… Скорее, на восточного. Змея… или гигантская гусеница, покрытая щетиной, волосками… голова, особенно у пасти, усеяна такими… отростками… или щупальцами… словно медуза-горгона…

– И вы в него стреляли? – в голосе разведчика слышалось неприкрытое восхищение.

– Да. Пуля в пулю. Но он ушел…

– Послушайте, – Тамара нетерпеливо перебила Ильзе. – Мы, по-вашему, временно ослепли, раз ничего не видели?

– Вы нашли замечательное определение: «временно ослепли», – разведчик почти отдышался. – Знаете, как уж или удав гипнотизируют добычу? Они настолько сливаются с местностью, что мозг лягушки не воспринимает их, а видит только движение язычка, который кажется лакомой добычей – и лягушка сама лезет в пасть.

– Спасибо. Значит, я – лягушка-квакушка.

– Скорее, царевна-лягушка, – галантно возразил разведчик.

Вано эти разговоры не нравились. Понятно, что разведчик старается подслужиться к начальнику, но останется ли Ильзе начальником? Не похоже. Человек, на которого кидаются драконы…

– Я не специалист по удавам, но никогда не слышала о загипнотизированных объективах. Миадзаки ничего не видел, на лентах ничего не записано…

Действительно, наверху у Миадзаки стояли старые рекордеры, ленточные. Он, Вано, их сам чинил не раз. И не два. Но дело не в рекордерах, а в том, что Тамара, похоже, оставалась вторым номером. Ему-то все равно, а ей – нет. Хотя оставаться под командой свихнувшегося Ильзе, готового палить в призраков, – радости мало.

– И я тоже не заметил никаких признаков присутствия каких-либо существ.

Тамара благодарно взглянула на Вано.

– Обычно дракона видит один человек из группы, поскольку считается, что появление его относится к особого рода феноменам, скорее ментального, нежели физического характера, – уклончиво ответил разведчик.

Ага, разведчик тоже считает, что у Ильзе в голове закоротило, только выражается мудрено. Ну, понятно. Действительно, не вязать же начальника. Будь кто другой… Вано представил, что свихнулся разведчик. Нет, тоже не особенно и свяжешь. Начнет саблей махать… Все-таки у разведчика нет ствола, потому он менее опасен. А вот Ильзе…

– То есть мне это привиделось? – Ильзе на кривой не объедешь. И не обойдешь.

– Скорее – открылось. Это сродни шестому чувству, интуиции…

– Тогда, может быть, вы скажете, что означает сие видение? – Тамара не хотела отдавать инициативу.

– Не знаю. Просто имеются описания подобных случаев. Дважды на Венере, один раз на Весте и один раз на Мимасе.

– Какой-то межпланетный дракон получается, – Тамара злилась все больше и больше.

– «Ovidium Dauge», – вспомнил Вано. – Но ведь это легенда.

– Да, – согласился разведчик.

– Вот что, – решительно произнесла Тамара, – давайте-ка посмотрим, куда уполз ваш дракон. Пятнадцать пуль – хорошая порция для любого дракона. Тем более – восточного.

Ильзе ирония не нравилась, но он предпочел ее не замечать.

Действительно, может, уполз дракон и где-нибудь лежит, подыхает. Ментальный, ха! Моментальный, так будет правильнее, а он единственный, кто среагировал.

– Мы пойдем обследовать коридор, – уверенность, по крайней мере, внешне, вернулась к нему. – Впереди – я, за мной – разведчик, третий – Вано. Вы, Тамара, остаетесь здесь, так сказать, обеспечиваете тылы.

Это была месть. Дракон или не дракон, но что-нибудь они вполне могут найти. Может быть, даже нечто-нибудь. Но Тамара при том присутствовать не будет.

– Я бы хотела… – начала она, но Ильзе оборвал:

– Потом, милочка, потом.

– Потом не получится, – разведчику предложение Ильзе не понравилось. – Одного человека оставлять здесь нельзя.

– Вы же были здесь один, – возразил Ильзе.

– Ну, если она зачислена в разведчики…

– Хорошо, пойдете с нами, – Ильзе почувствовал, что переборщил. Не было у него таких прав – в разведчики зачислять. За самоуправство могут и самого того… зачислить.

– Минуту, – попросил Вано, – я только «мураша» отцеплю.

Ушло у него, конечно, больше – минут пять. Все это время Ильзе что-то бормотал сквозь зубы, нетерпеливо посматривая на окружающих. Нет, с ним явно что-то не в порядке.

– А «жирафу» здесь оставим?

– Нет. Приведите аппарат в походное положение.

Еще пять минут зубовного скрежета.

– Готово, – наконец доложил Вано.

– Тогда займите свое место в колонне.

О притолоку не ударишься, дверь высокая. А коридор за ней, если, конечно, уместно говорить о коридоре, – еще выше, в два роста. Под ногами тот же мрамороподобный материал, стены также облицованы похожими на мрамор шестиугольными пластинами, прочно, без зазоров, подогнанными друг к другу и переходящими в сводчатый потолок.

– Он очень метко стрелял, – вполголоса сказал разведчику Вано.

– Что?

– Нигде нет следов пуль.

– Нет, – согласился разведчик и поставил значок на стене.

– Зачем это?

– Привычка, дурная привычка. Прежде каторжникам приковывали к ноге ядро. Отбыв наказание или бежав, они всю

оставшуюся жизнь приволакивали ногу.

– Не понял, причем здесь ядро.

– Да это я так… Кстати, вот и пуля.

– Где?

– А вот, – разведчик показал под ноги. – Выбилась из сил. Изнемогла.

Вано наклонился. Пуля, действительно, просто лежала. Не новенькая, все-таки через ствол прошла, но не распустившаяся.

Действительно, летела-летела и села.

Чуть дальше валялись и остальные.

– Чертовщина, – Ильзе едва не упал, но, взмахнув карабином, удержался на ногах. И от выстрела – тоже.

– Эй, внизу, я теряю, теряю вас! – сквозь треск в наушнике пробился голос Миадзаки.

– Как это – теряешь? – Вано невольно обернулся. Провод исправно сматывался с катушки, неоновая лампочка исправно тлела, сообщая, что линия не порвана.

Но теперь ответом был только треск.

– Миадзаки! Миадзаки!

И треск пропал. А потом погас светильник – мгновенно, разом.

– Что там у вас? – голос Ильзе в темноте напугал – громкий и злой.

– Техническая неисправность. Нет связи с поверхностью.

– Причина?

– Не знаю. Возможно, что-то наверху, у Миадзаки. Или обрыв кабеля, – последнее Вано сказал так, наобум. До сих пор кабель был самой надежной частью связи – его и топором не перерубишь. Но все когда-нибудь случается впервые.

– Включайте фонари, только экономно, – распорядился Ильзе.

– Лучше бы по очереди, – предложил разведчик. – Мало ли что, путь хоть и обратный, но…

– Вы предлагаете идти назад? – искренне удивился Ильзе.

– Конечно, – еще искреннее ответил разведчик.

– Нет, нет. Во всяком случае, не сразу. Пройдем еще немного, осмотримся…

– Обратный путь, знаете, не легок…

– Ничего, я на вас надеюсь.

Странно, но в полумраке коридор казался бескрайним, бесконечным. Вход отдалился не на метры – на жизни.

Все это от гипоксии плюс усталость плюс темновая астения.

Нехорошо. Такой шанс – открыть нечто, стоящее каравана с Земли. А караван – это новое оборудование – и места для возвращения на Землю.

Вано знал, что на Землю вернется едва ли десятая часть, остальных ждет Луна. Он, впрочем, не прочь остаться и на Марсе, ведь кого-нибудь да оставят, хотя бы на две старейшие базы.

Они дошли до поворота, крутого, почти прямого. Что дальше? А дальше от коридора разбегались другие ходы – с дверями открытыми, полуоткрытыми и закрытыми, но открывающимися от обыкновенного, ручного усилия. Они шли, только заглядывая внутрь и видя те же переходы, переходы. Лабиринт.

Разведчик прилежно рисовал значки, Ильзе еще пару раз требовал связи с поверхностью, но тут Вано был бессилен, хотя по-прежнему сматывал с катушки нить, надеясь, что неисправность – наверху и Миадзаки чудом сумеет ее исправить. Чудом – потому что у того не было ни диагностических приборов, ни инструментов, ни запасных блоков. Все, что Миадзаки мог – это постукивать по корпусу умного ящика. Вероятность починки таким способом – корень квадратный из минус единицы. Для Марса это привычный шанс.

Наконец, они открыли дверь, за которой было что угодно, но не коридор.

Пространство внутри загромождено вдоль и поперек трубами, лианами, шлангами, – все зависело от угла зрения и фантазии.

– Я настоятельно советую начать возвращение, – разведчик говорил просительно (а, собственно, как он мог еще говорить?), но чувствовалось – не отстанет.

– Уже начали, – отмахнулся Ильзе. – Вот только этот объект осмотрю.

– Тогда хотя бы выключите фонарь.

– Шутите?

– Здесь могут водиться белые мухи.

– Что за мухи?

– Белые. Из доклада Кауфмана.

– А, вы об этом… Легенда, бред умирающего.

– Я их и сам видел однажды.

– Ну, вы, разведчики, чего только не видите. Удивительно, как и целы остаетесь.

– Сам удивляюсь, – согласился разведчик, но от входа отошел подальше. За ним попятился и Вано, и, поколебавшись секунду – Тамара. И без того материала достаточно, куда же больше?

Но Ильзе вошел в раж. Ему казалось, что следующая находка будет весомее, значимей, и всю славу может получить другой, счастливчик, пришедший на готовенькое. А за ним останется репутация человека, остановившегося в шаге от величайшего открытия. Ему нужен успех, не маленький, значимый для сотни-другой специалистов, а такой, чтобы прогреметь на весь Марс, нет, больше – Землю. Кем был Рейтё до того, как отрыл Карьер? Человеком, которого знали дюжина сослуживцев. Для руководства же он оставался «эй, как вас там…». А теперь – начальник Базы, ежегодно летает на Землю, перевел туда семью и готовится там, на Земле, сменить Амбарцумяна, директора Института Марса. Случай? Нет, Рейтё шел к нему каждодневно. Могло ли не встретиться ему Колесо? Да, могло и не встретиться. Но мог ли Рейтё, найдя Колесо, не отыскать Карьер? Вот это уже вряд ли. Он, Ильзе, должен отыскать такое, что превзойдет все находки. Выпал случай – так держи, держи его, как того тигра. Пусть он кидается на кого угодно – ты, главное, не выпускай хвост.

Он мог приказать идти вперед разведчику. Да что разведчику – каждому бойцу своего отряда. Именно – бойцу, ведь Марс – это передовая науки. Только ведь

В бой идет отряд,

Командир впереди,

Алый бант горит на груди…

Ильзе включил фонарь на полную мощность. Белые мухи, как же. Что он во тьме увидит?

Луч упирался в переплетение серых лиан, стволов, стоек и труб. Теплица. Или джунгли, только засохшие, как засыхает фикус в пустой, покинутой квартире.

Гербарий народного правосудия.

Давно уже Ильзе не чувствовал легкости Марса. Привык, примерился, это в первые дни скакал козлом. Но сегодня он ощутил гнет. По возвращении на Землю, говорят, первые месяцы не сколько ходишь, сколько годишь… шагнул – и отдыхаешь, дух переводишь. Все втрое тяжелей кажется – и ходьба, и работа, и просто жизнь. Сейчас – словно Земля.

Но отступать не пришлось, не пришлось и сражаться. Пропал подвиг. Он, Ильзе, от подвигов не бегает, а это главное. Для самого себя главное.

– Никакой активности не наблюдается. Во всяком случае, на первый взгляд, – сообщил он. Голос хриплый, пересохший. Ничего удивительного, атмосфера такая.

– Мне присоединиться? – спросил разведчик.

– Нет нужды. Следите за флангами, – какие фланги? как за ними следить? Но прозвучало хорошо.

Ильзе дошел до противоположной стены. Окошко, круглое окошко. Иллюминатор. Он потрогал. Похоже, стекло.

– В стене определяется отверстие округлой формы диаметром двадцать сантиметров, заполненное прозрачным материалом, – ему и самому не понравилась суконная речь, но – так будет правильно. Не визжать, не захлебываться от восторга. Спокойный, деловой анализ.

– Вижу рядом прямоугольное отверстие. Дверь, конечно, дверь… – он позабыл разом все правила. – Бред какой-то…

На двери была надпись. Никаких иероглифов или клинописи. Обыкновенные буквы. Кириллица. «Лаборатория № 2».

– Идите сюда, ко мне, – позвал он севшим голосом.

Вот тебе и открытие. Нашли старую базу. Просто забытую старую базу – и все. Почести… Земля… Он чувствовал себя гелиевым баллоном, вдруг налетевшим на колючку.

– Да… – потянул разведчик.

– Это… Это наша база? – Тамара смотрела недоверчиво. – Старая база?

– Можно и так сказать.

– А как еще? – Ильзе опустил руки – буквально. Карабин вдруг показался тяжелой и бесполезной штукой.

– Идем дальше, – разведчик не торопился отвечать.

– Идем, почему нет, – но Ильзе не шевельнулся. Устал он. Устал.

Разведчик толкнул дверь. Потом приналег. Нехотя, со скрипом она отворилась. Скрип больше чувствовался – плечом, отдавая в зубы. Особенности марсианской акустики.

– Конечно, старая база, – Вано оглядел помещение. Столы, стулья, бумага.

– Не просто старая. Очень старая, – разведчик подошел к висевшему на стене календарю. Подумать только, отрывной календарь!

– Пятнадцатое сентября одна тысяча девятьсот тридцать третьего года.

– Что? – Ильзе не подошел – подбежал.

Все четверо они стояли перед календариком.

– Шутка. Шутники здесь были, вот…

– Давайте посмотрим остальные бумаги, – предложил разведчик.

Чем хороша марсианская атмосфера, так это тем, что ничего здесь не гниет. А маски хорошо защищают от пыли.

Все документы были датированы тридцать третьим годом. Нет, не все – были и тридцать вторым и даже двадцать девятым. Самые обыкновенные документы – еженедельные планы, отчеты, служебные записки, журналы наблюдений. Но всего поразительнее оказался плакат. На плакате изображен был юноша, почти ребенок, в окружении седобородых старцев. «Император Александр IV под мудрым руководством Радетелей России».

– Шутники зашли слишком далеко…

Из помещения выходило еще две двери. Одна шла в меньшую комнату, похоже, в кабинет. Другая – в коридор. И коридор пересекался скальной породой.

– Обвал?

– Что же мы нашли? – Вано потерянно стоял перед серой, ноздреватой стеной.

– Полагаю, это – следы Странников.

– Причем тут Странники? Какое они имеют отношение к тридцать третьему году?

– Вы видели котенка, пытающегося поймать собственный хвост?

– Странники – это хвост?

– Скорее, котенок. А хвост – мы.

– Нет, погодите, погодите, какой хвост? Какие странники? – Вано потряс головой. – О чем это вы?

– Да так… Мысли вслух… Теория множественности миров Джордано Бруно подразумевала не сколько инопланетные, сколько земные цивилизации… Смертьпланетчики пробивают дыры в иные миры… И это – одна из дыр.

– Множественность… То есть…

– Распалась связь времен… У нас будет время подумать. Масса времени… – Разведчик выхватил саблю, коснулся ею плеча Вано. – Сим посвящаю тебя, о Вано, в ряды разведчиков, людей пытливых, отважных и бесшабашных…

– Прекратите балаган, – оборвал разведчика Ильзе. Ему почему-то не хотелось ни слушать, ни видеть происходящее. Да не почему-то, просто…

– И тебя посвящаю, о Ильзе… И тебя, Тамара. Добро пожаловать в отряд разведчиков!

– Действительно, что за комедия? – Тамара хотела отстраниться, но разведчик успел положить пятнашку.

– Ритуал, – вздохнул разведчик. – Просто ритуал. Вас теперь ведь зачислят добровольцами.

– Почему?

– Ну, сами должны понимать… Лучше в разведчики, чем на костер… Увидите много интересного… может быть…

– Не городите ерунды, – оборвал его Ильзе. Как, его – в разведчики? Это мы еще посмотрим. Он, Ильзе, не пилот какой-нибудь, а служащий одиннадцатой категории. Такими не бросаются. Он пригодится…

– Да, не говорите ничего Миадзаки, – скомандовал он.

– Не скажем, – разведчик опять посмотрел на Ильзе с уважением. – Конечно, не скажем…

Глава пятая

– Я не знаю, – Фомин отложил пергамент. – Не знаю. В мое время… то есть перед отлетом «Королёва» на Марсе вели поиск разведчики, но они были героями. Стать разведчиком мог далеко не всякий, пробивались лучшие из лучших, элита – как сейчас в рыцари. Перебои со снабжением – да, случалось. Земля, она далеко от Марса. Имена Ильзе и… как его там… Рейтё мне ничего не говорят. Никакого Александра Четвертого в тридцатых годах – в одна тысяча девятьсот тридцать третьем году – не было. Датировать рукопись не могу, считать документальной тоже.

– Не считать документальной? А какой?

– В двадцатом и двадцать первом веке – во всяком случае, до нашего полета – многие писали так… для развлечения. Выдумывали, сочиняли.

– Сочиняли? – Бец-Ал-Ел уважительно покачал головой. – Да, могучие были люди. Каким богатством, какой щедростью должен обладать человек, чтобы тратить свою ментальную энергию на сочинение! Измыслить целый мир! Воистину, то было время титанов.

Фомин за уважением расслышал насмешку. Летописцу, ученому, да просто занятому человеку сочинители кажутся либо циничными скоморохами, за медяки потешающими публику, либо не выпавшими из детства чудаками. Настоящие странники-сказители поют правду, одну правду и ничего, кроме правды.

– С другой стороны, многие сведения оставались достоянием специалистов. Я не криптоархеолог и не следил за марсианской разведкой. Меня больше интересовали дальние полеты. Рейс к Урану, например. Или испытания пространственного двигателя.

– Время титанов, – повторил Бец-Ал-Ел. – Обретем ли мы когда-нибудь утерянную силу?

Вопрос явно не требовал ответа.

Фомин и не ответил. Встал, подошел к гравюре, висевшей на стене. Изображен был на гравюре Замок – тот же остров, те же очертания, но только немного пониже и стены, и башни. Москва тоже не сразу строилась, Кремль в шестнадцатом веке был куда меньше Кремля века двадцатого. Но здесь, конечно, не Кремль: чтобы не спутали с каким-нибудь другим замком, нарисована была лента с надписью «T’Ver, Anno 5004».

– Таким был замок почти пятьсот лет назад, – пояснил Бец-Ал-Ел. – Гравюра руки Ум-Шила, победителя драконов, тридцать четвертого барона Т’Вер. Ум-Шил передал Замок своему сыну, а сам стал отшельником в Шииловском лесу.

– Замечательно! – искренне ответил Фомин.

Барон сумел на гравюре показать не только замок. Еще страх. Еще тоску. Еще обреченность. Хотелось бежать отсюда, бежать без остановки – куда угодно. Хоть и в лес.

Он хотел расспросить мага о бароне, но помешал слуга.

– Баронесса зовет своего мага.

– Спешу на ее зов. Для того нас, магов и грамотеев, и держат. Надеюсь, нам еще удастся побеседовать, – Бец-Ал-Ел любезно поклонился Фомину.

– Надеюсь, – в тон ему ответил рыцарь.

– Баронесса просит доблестного рыцаря подождать ее здесь, – продолжил слуга, обращаясь теперь к Фомину. – Она только отдаст необходимые распоряжения.

Фомин вернулся к гравюре.

Рыцарь-послушник оторвался от манускрипта. Прочитал. Или кончилось действие заклинания тишины – выдохлось, отпала нужда.

– Удивительно, как много знал черный мудрец Кии-Н’Га о Силах Тьмы. Но вряд ли его знание поможет мне, – ищущий И-Гор с сомнением смотрел на Бец-Ал-Ела.

– По-прежнему в тумане? – поинтересовался Фомин.

– В черном тумане на дне глубокой пропасти посреди безлунной ночи, – несколько витиевато выразился рыцарь-послушник. – Устал, словно день верхом на коне скакал, а что сделано? Ничего. Прочитал свиток.

– Вы еще думали, друг мой, – утешил Фомин.

– Если бы думал… – рыцарь встал, прошелся по залу. – Думать, делать выводы – какое счастье. А я блуждаю с повязкой на глазах, не решаясь ее снять.

– Почему же не решаетесь?

– Страшно, доблестный рыцарь. Очень страшно. Вырасти с сознанием, что живешь если не в добром, то все-таки своем мире, и вдруг очутиться среди чудовищ… – он тоже остановился перед гравюрой. – Замок… Здесь я родился, здесь рос… Рос-рос, и вырос…

Гравюра произвела впечатление и на него. Рыцарь задумался, погрузился в воспоминания. Верно, о счастливом детстве.

Конечно, о счастливом. За стенами замка Т’Вер можно было не бояться налета мутов или рейда завистливого соседа – и так много поколений подряд. Безопасность – она как воздух, пока постоянна, ее не видишь и не ценишь.

Фомин вспомнил историю княжества Роо-Неж. Теплая, жирная, отзывчивая земля, смирный народ, просвещенный князь – а теперь лишь жалкое племя лесовиков прячется среди развалин…

Значит, астероид… Версия Земли. Небесы утверждают совсем другое. Даже не утверждают, нет, это было бы слишком сильное выражение, а небесы о Земле говорят отстранено, с брезгливым равнодушием. Равнодушно и сказали, мол, изгадилась Земля, оттого-де и соскользнула кора, съехала. Гренландия с Антарктидой переместились в экваториальную зону, запустился процесс самоочищения. Теперь всё в воле землян – летать, ползать, зарываться вглубь. Небесы идут своим путем, мир безграничен, прах к праху, свет к свету.

Идут. Но далеко не ушли. Околоземные станции, три поселения на Луне, два – на Марсе. Кажется, есть колонии и в поясе астероидов, но именно что «кажется» – никакой точной информации, увы, нет. Они, экипаж «Королёва», посещают только станцию «Восток». Хорошая станция, на геостационарной орбите, населена приблизительно (даже очень приблизительно) тремя тысячами далеких потомков землян. «Восток» поставляет остальным колониям трансурановые материалы. Берут их снизу, откуда ж еще. С Земли. Сами спускаться брезгуют. Или просто не могут – сотни поколений, взращенных при слабенькой искусственной гравитации, кое-что подрастеряли. Здесь они бы чувствовали себя медузами, выброшенными на скалы. Прежде посылали големов, роботов-марионеток, но супротив человека они не переговорщики. Из могильников големы могут качать всякую гадость (что нам смерть, немцу радость, вспомнилась древняя пословица), но интриговать – никак.

Люди любят общаться с людьми, небесы с небесами, а с железками пусть кузнечный молот толкует.

Они, экипаж «Королёва», оказались удачными посредниками. За пятнадцать лет заключено контрактов больше, чем за предыдущее столетие. «Восток» пристроил новое крыло, душ этак на двести. «Королёв» получил новый катер, старый-то совсем прохудился, ну, и всякую полезную в рыцарском деле мелочь. В новом доме всяк гвоздик дорог.

– Я, кажется, начинаю догадываться, – рыцарь-послушник оторвался, наконец, от гравюры. – Но это настолько… настолько невероятно! Нужно просмотреть Summa Sumarum. Как только прежде я не обращал на это внимания?

– Summa Sumarum?

– Расходные книги Замка. Но они не в библиотеке, а у помощника рыцаря-советника. Я сейчас, доблестный рыцарь. Неужели…

И этот ушел.

Фомин взял оставленный рыцарем-послушником пергамент. Гениальнейшее изобретение человечества. Количество пишущих людей должно быть пропорционально количеству скотины. Один теленок – один свиток. Естественная привязанность письменности к экономике. Дешевая бумага порождает дешевые слова. Некогда думать, нужно писать. Рукописи не горят, они теряются в грудах исписанной бумаги.

Манускрипт был написан на латыни. Мертвый язык пережил языки живые. Да был ли он мертв? Настоящие ученые, положим, знали ее. Но он бортмеханик, а тоже выучил. Быстро, уже через неделю залопотал, в карантине Небесов. Не Цицероном, конечно. Feci quod potui, faciant meliora potentes.

– Простите, я заставила вас ждать!

– Что вы, баронесса! Ждать да догонять рыцарю привычно.

– Я решила провести Испытание Аргента. Сэр Дии-Ол согласился со мною, что это лучший способ решить дело.

Степняк поклонился, подтверждая слова баронессы.

– Свидетельствую, моя госпожа, – ну какой голем сможет поклониться одновременно и любезно, и с достоинством? Какой голем вообще сможет определить, когда нужно кланяться, а когда рубиться?

– Мои люди делают необходимые приготовления. Мастер Бец-Ал-Ел снабдит нас средством Аргента. Подойдите к окну, доблестный рыцарь, и вы увидите, как глашатай объявит и о смерти принцессы Ки-Евы, и об Испытании Аргента.

Фомин подошел. Люди внизу ждали праздника, пира, веселья.

Веселья не будет. А зрелище, что ж… Может быть.

Толпа осыпалась, словно цветущая вишня под порывами сивера: только-только кипела, и вдруг разлетелась сотнею лепестков во все стороны, оставив после себя лишь голые ветви.

Луу перевел взгляд. Отсюда, сверху, все выглядело иным – и Замок, спящим чудищем разлегшийся у самых ног, и озеро, в глубинах которого сновали зыбкие тени, и поля, сейчаc

безлюдные, но каждою своею пядью свидетельствующие – здесь живут пахари. После дебрей Ра-Амони вид этот – масло на душу. Покой и достаток, вот самое дорогое, чем может наделить жизнь. Но может и обделить.

Дальше тянулся лес, далеко, насколько хватало глаз, лишь на полуночной стороне серела Топь Блуждающих Огней.

Он поискал дорогу, которой давеча шли они с рыцарем.

Здесь, на этой башне, хорошо предсказывать ближайшее будущее. «Через два часа, моя госпожа, к нам пожалуют гости: его светлость герцог Ан-Жи со своим Черным Отрядом. Зажарить быка на вертеле или поднять мост и зарядить пушки? Я бы посоветовал второе, если, конечно, вы, моя госпожа, сами не пригласили герцога погостить».

Луу почувствовал, как голод осторожно лизнул под ложечкой.

Пост подзатянулся. Нет, он мог не есть и два дня и три, приходилось в жизни и голодать по-настоящему, но даже сюда, ввысь, нет-нет, а и долетали ароматы жареного мяса, и дразнили, дразнили… К пиру готовились загодя. Куда ж теперь? Поминальную трапезу устроят, не иначе. Но только после заката. Как будут хоронить принцессу, по ее обычаям, или по нашим?

Словно отвечая на его вопрос, от стен замка отошла ладья. К Погребальному Островку плывут. Готовиться. У них не так уж и много времени. Хотя… Хотя, наверное, на Островке есть готовый запас – плиты, ямы и все такое. Благородные люди всегда готовы к смерти, это простолюдины умирают так же, как и живут – бестолково, бедно, без достоинства.

Внизу хлопнула дверь. Кто-то идет. Зелатор? Нет, походка другая. Учитель? Да, Учитель.

Он приготовился ждать, всё же триста ступеней, а Учитель немолод, но звук шагов вдруг стих, чтобы спустя несколько мгновений возобновиться, но уже рядом. Совсем рядом, в полувитке.

– Любезный Луу-Кин, вы скучаете?

– Я… Мне было очень интересно здесь, наверху. Хорошо думается.

– Тогда давайте поднимемся еще немного.

Они поднялись теперь уже под самую крышу.

– Проходите, проходите в кабинет. Хоть и высоко, зато никто по пустякам не беспокоит… – маг смотрел на Луу приветливо, но Луу-Кину захотелось поскорее спуститься вниз. Наверное, боязнь высоты. Голова не кружилась, но все-таки было не по себе. Уж больно широкие здесь, в кабинете, окна. Втрое против тех, что витком ниже. Словно что-то подталкивает к ним, шепчет: «шагни, шагни!»

– Да… очень удобно, – протянул он, стараясь пересилить дурноту.

– Вы устали? Понимаю. Тяжелый путь, волнения, да еще пост. Откушайте, прошу вас, – Бец-Ал-Ел достал из настенного шкафчика тарелку и кувшин. Ветчина, хлеб и сидр.

– Но пост…