Текст книги "Хроники Навь-Города"

Автор книги: Василий Щепетнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава четвертая (продолжение)

…Фомин развернул свиток…

1

– Еще два поворота, и станет легче, – разведчик остановился, подождал, пока Ильзе восстановит дыхание. Костюм «Б-3» – штука неплохая, но в узких лазах скорее помеха.

Вано и Тамара, сверяясь с жирокомпасом, рисовали карту. Остров Сокровищ, подумал разведчик. Пиастры, пиастры…

Наконец, пыхтение прекратилось.

– Вы карабин-то опустите, а то пальнет невзначай. Если кто и встретится, так сосунки. И вообще, они сзади не нападают.

Ильзе сделал вид, что не слышит. Конечно, после гибели отряда Зайцева нервы у всех раздерганы, но иметь в арьергарде напуганного стрелка – подарочек из того еще мешочка. Впрочем, это – данность. Еще одна данность, только и всего. В конце концов, между Ильзе и ним – двое. Хотя для «Тимура» что два тела, что пять… Мощные у нас карабины. Аккумуляторы бы им под стать делали…

Разведчик переключил фонарь на свет самый тусклый, экономный. Оно и полезней. С ярким-то еще белые мухи налетят…

Тоннель был узким, очень узким. Приходилось пригибаться, а порой и на четвереньки вставать. Ничего, жестоковыйных среди нас нет. Вымерли жестоковыйные. Как динозавры.

– Второй поворот, теперь свободнее станет.

Стены раздвинулись, ушли, тусклый свет не поспевал за ними, отчего тьма казалась еще гуще. Головастики в асфальтовой луже. И руки-ноги вот-вот застынут.

Разведчик выпрямился, потянулся – с хрустом, поверяя каждую косточку, каждую связку. Отозвались все – разнобойно, вяло, как уставшие новобранцы. Нехорошо. Ну-тко, повторим! Еще! И еще!

Наконец, хор стал стройнее, слаженней.

– Что это вы делаете? – Тамара смотрела на разведчика с удивлением. – Пещерную зарядку, комплекс разведчика номер четыре?

– Что-то вроде этого.

Она тоже помахала руками – так, за компанию, от избытка сил.

– Веселитесь? – Вано, с катушкой за спиной, был похож на гнома-переростка, перепрятывающего сокровища.

– Где вы? – подал с поверхности голос Миадзаки.

– Определяемся, – пробурчал Вано. – Попляшем, попляшем и определимся.

Тамара замерла, потом медленно выпрямилась.

– Куб семнадцать – двадцать три – четыре, – ответила она через минуту.

– Плюс-минус…

– Один и восемь.

– С такой погрешностью романисты рисуют карту клада, чтобы искать подольше, листажа ради. Пальцем в землю. – Вано явно сердился. На что? Вернее, на кого?

– С таким жирокомпасом спасибо что пальцем хоть в землю, а не в небо.

– Новые привезут, в лучшем случае, через два месяца. Нужно было цэ-калибровку тщательнее проводить.

– Цэ-калибровку я проводила, проверочное испытание жирокомпас выдержал. На поверхности. И вообще, браниться удобнее тоже на поверхности, – Тамара демонстративно отвернулась.

– Именно, – Ильзе надоело слушать препирательства. Милые бранятся, а посторонним в потемках блукать. Среди пиявок. – Вано, вы бы насчет иллюминации похлопотали.

– Ах да, – Вано забормотал в переговорник. – Сейчас, Сато запускает двигатель, – он установил «жирафу», выдвинул шею на три метра. Сводов не достал. – Подключаю.

Свет от «жирафы» – не чета коптилке.

– Это… Это… – Тамара вцепилась в локоть разведчика. – Этого просто не может быть!

– Интересно, правда? – разведчик осторожно высвободил руку.

Никто не ответил, ошеломление – полное.

Первым очнулся Ильзе…

– Почему вы не сообщили об этом сразу?

– Я сообщил, – спокойно ответил разведчик. – Иначе нас бы не было здесь – и сейчас.

– Хорошо, – Ильзе вдруг понял: напиши разведчик отчет поподробнее, то он, Ильзе, в экспедицию и не попал бы. Или попал, но шестым номером. – Наверное, вы просто не смогли рассмотреть как следует…

– Ясно дело – не мог. С моей-то коптилкой… – разведчик погасил фонарь.

– Это ведь не просто «пещера возможно искусственного происхождения». Это, бесспорно, артефакт, – Ильзе говорил четко, словно диктовал. Собственно, так оно и было – по кабелю и звук, и картинка передавались наверх, в краулер Миадзаки. Любой беспристрастный наблюдатель поймет – именно Ильзе первым понял, что они встретили сооружение странников. Возможно, оно так и будет названо – «зал Ильзе». Или «Станция Ильзе».

– Несомненный артефакт, – протянул Вано. – Артефактище.

Требовалось время, чтобы осознать масштаб находки. Была бы это плита какая-нибудь, скелет прямоходящего

двухородового, наконец, ржавая шестеренка – сработали бы навыки. Шестеренки и прежде находили.

– Это станция метро… – Тамара сказала вслух то, что думали все.

– М-да… Определенное сходство, конечно, есть… – согласился Вано. – Станция «Киевская». Или «Рижская».

Свет «жирафы» отражался на мозаичных стенах, колоннах, сводах. Преобладали цвета лимона и охры.

– А вот и путь, – Тамара показала на желоб, гладкий до блеска, уходящий в тоннель.

– Рельсы, рельсы где? – Вано вдруг стало смешно. Надо же – выползет сейчас поезд, они сядут и поедем мы в Библиотеку имени Ленина. Нуль-пространство.

– Не следует ожидать полного сходства, – Ильзе не принимал шутливого тона. Неуместен он, такой тон, перед лицом глобального открытия. Перед лицом истории. – И торопиться с далеко – очень далеко – идущими выводами не стоит тоже.

– Никаких выводов, помилуйте. Просто – первое впечатление, – Вано совершенно не желал конфликтовать с начальником. Сегодня – начальник, завтра – большой начальник, послезавтра – царь и бог. – Вот у вас, – обратился он к разведчику, – первое впечатление какое… каким было?

– Первое? Хм… Испугался, что угодил к бабушке.

– Куда, простите? – Вано с разведчиками старался держаться предельно ровно. Всяко случиться может. У него самого бывший лучший друг оказался в разведчиках.

– Это предание такое, будто где-то в подземелье сидит бабушка-пиявка и нянчит бессчетных внучат. Или внучков?

– Брр, – передернула плечами Тамара.

– Не наводите панику, – однако Ильзе крепче сжал карабин.

– Никакой паники. Пиявицы под поверхностью нападают редко.

– Почему? – приободрился Ильзе.

– Не знаю. О них мы вообще знаем очень и очень мало. Как и об остальном.

– Кто мало знает, а кто мало говорит. Это разные вещи. Болтать обо всем…

– Да, конечно, – разведчик прошел вдоль зала. – Хотя, не исключаю, кроме того пути, которым мы прошли, есть и другие. И в них пиявицы как раз и гнездятся.

– Гнездятся?

– Ну да. Никаноров нашел гнездовье пиявиц в районе Большого Сырта, около полусотни малых особей.

– Что-то я ничего не слышала об этом, – Тамара любила поговорить о пиявках, пауках и прочей фауне, сидя в кают-компании, на базе, но здесь… Конечно, она не суеверная, но с разговорами можно и подождать. Сейчас дел невпроворот – произвести обмеры, хотя бы, запечатлеть поверхность, а времени мало.

– А чего кричать-то? Панику сеять, – Ильзе тоже не слышал, но не зря же призывали к предельной осторожности. Вот он и осторожен.

– Лупят их, лупят, а извести не могут, – пробормотал Вано.

– Кого лупят?

– Известно кого, пиявок.

– Ничего, весной проведут массовый отстрел… – утешил Ильзе. Вано – хороший исполнитель, преданный. Немного порассуждать любит, но немного – можно. Хуже, когда подчиненный молчит. Молчит, молчит, да и вымолчит этакое…

хорошо, если в разведчики…

– На вашем счету уже есть пиявка?

– Есть, – Ильзе любовно погладил карабин. – Уложил штучку.

Эту «штучку» приписывали себе, по меньшей мере, полдюжины стрелков Станции Красной. Ее, ту пиявку, прозвали Дракулой, и не без причины: семнадцать пуль оказалось в теле, чья главная, последняя, решающая?

– Будем, товарищи, считать, что мы отдохнули, пора и поработать, – продолжил он и закинул, наконец, карабин за спину. – Тамара, Вано, подключайте периферию к жирокомпасу, будем снимать подробный план. Вы, э… товарищ, попробуйте пройти в тоннель, разумеется, осторожненько, недалеконько.

– Попробую, как не попробовать. На то мы и разведчики – пробовать.

Тамара посмотрела вслед удалявшемуся разведчику. Своих забот мало, можно подумать. Она подсоединила кабель к жирокомпасу, теперь он связан с вычислителем на краулере и, что бы ни случилось, данные будут сохранены. Вано носил по залу «жирафу», она помогала – то есть разматывала потихоньку кабель с катушки и закрепляла липучками к полу, чтобы не спутался. Тонкий, но очень прочный кабель. Прошлый век, конечно, но в марсианских пещерах радиоволны вели себя странно, порой – более чем странно. Концентраторы массы, магнитных и прочих полей, спорили одни до хрипоты, до пены, другие выявляли вредителей, третьи призывали объединить усилия и объединяли, но приборы, дважды проверенные, трижды модернизированные и четырежды опечатанные, наверху вели себя безупречно, а под поверхностью продолжали врать, причем всегда – по-разному. Поэтому самой точной считалась совсем уже рутинная работа, с помощью рулетки, рейки и теодолита. Это для тех, кто придет вслед. Может, для нас же – после утверждения комплексного плана обследования объекта Ильзе (в том, что именно так назовут этот зал, она не сомневалась. Если, конечно, со следующим отрядом не придет Рейтё. Но и тогда вряд ли, слишком уж расплодилось артефактов Рейтё – площадка Рейтё, водокачка Рейтё, ангар Рейтё… Наверху намекают на личную нескромность, Рейтё оправдывается энтузиазмом и настойчивыми просьбами сотрудников. Вот если бы можно было меняться – Ильзе – водокачку, а Рейтё – зал ожидания). Название выкристаллизовалось, и она произнесла его вслух.

– Зал Ожидания Ильзе.

– Что? А, это… Точно. Зал Ожидания и есть, – Вано прикрыл глаза, будто вспоминал что-то. – Нужно мне было на Таймыр, к Зубову. День в похожем зале прокуковал, ожидая попутки. И, странно, людей мало было, совсем мало.

Ильзе только кивнул. С понятием девочка, почувствовала название.

2

Разведчик неторопливо шел к черному проему туннеля. Нарушать священную заповедь разведчиков, будить тихое лихо не хотелось, да еще имея за спиной эту чудную троицу. С другой стороны, он достаточно пожил разведчиком, чтобы стать фаталистом. Достаточно – срок неопределенный, но семь месяцев – это семь месяцев. Вдвое больше средней продолжительности разведческой службы.

Сходство со станцией метрополитена было велико, но не абсолютно. Не было эскалаторов, ведущих к поверхности, не было рельсов, зато встречались не то скамьи, не то саркофаги – выросты из мраморного пола, на ощупь более напоминающие дерево, чем камень. Может, действительно, скамейка.

Он спустился в желоб, тянувшийся вдоль стены и уходивший во тьму тоннеля. Блестящий и с виду очень гладкий, он был совсем не скользким. Сила сцепления.

Разведчик наклонился. Действительно, гладко, до блеска, он увидел собственное отражение, искаженное, конечно, но отражение.

Чем ближе подходил он к черному провалу, тем медленнее становился его шаг. Естественное желание. Теперь еще и к темноте привыкнуть нужно, «жирафа», она же в тысячу свечей слепит. Те, кто на поверхности, думают – светит.

Постояв, он почти приноровился к сумраку. Человеческий глаз способен уловить единичный квант световой энергии, научно доказанный факт.

Он достал из нагрудного кармашка гриб, пожевал. Нужно будет еще поискать в Сырых Пещерах, полезный гриб, питательный для сетчатки. Жаль, пиявицы тоже его любят.

Квант, не квант, а кое-что он различал вполне отчетливо – безо всяких очков глаза стали видеть запредельные цвета, и оттого мир из черного стал многоцветным. Интересно кактусы проверить на компонент «Н». В смысле – ночное видение.

Разноцветья много, а смотреть не на что. Тоннель словно матовой бумагой выстлан, за исключением зеркального желоба, отблески «жирафы» вязли и исчезали. Интересное местечко. Не люблю интересные, люблю скучные. Чтобы шел-шел, ничего не нашел, никого не встретил. Ну, пока и не встретил, ни одной живой души на целых десять шагов вперед. А что на одиннадцатом, он и не старался угадать. Всему свои пределы – ночному зрению, родовому мужеству, видовому страху. Человек, он ведь существо боязливое, оттого и стремится врагов своих извести напрочь, срубить под самый корешок, чтобы впредь жить спокойно.

Он углубился достаточно для того, чтобы не слышать шума, а свет, если и долетал, то именно – квантами.

Тоннель постепенно уходил в глубину – не круто, едва-едва, где-то на градус-полтора. Никаких ветвлений, но он все-таки сделал метку на стене – «1КР» и стрелочку – разведчик, бывший когда-то Корнеем Ропоткиным, первая отметка от известного места, значит. Мелок хороший, светиться лет сто будет – для тех, кто умеет смотреть. Или фонарик включат, тоже

заметят. Нужно ведь и о людях подумать.

Значок он ставил каждые десять шагов. Стандарт разведчика. Чтобы не торопиться особенно. Туда опозданий не бывает. Хотя, говорят, там лучше, чем здесь. Значит, есть перспектива, вера в светлое будущее.

Неладное он заметил на сорок второй отметке. Неладное – это чужая метка и что-то еще. Метка светилась желтоватым светом, месячная.

Он подошел ближе – так осторожно, как только мог. «1025, СД». Сергей Дубинин. Разведчик, пропавший без вести второго декабря. Пропал-то он, наверное, раньше, просто второго декабря истек крайний срок возвращения. Бывало, конечно, что возвращались и пропавшие – вернее, зафиксирован единственный случай, с Берсеневым, но ему крепко повезло – он открыл колонию Манны Подземной, на ней и держался три недели, пока не срослись переломы. Но здесь – никаких надежд. Под меткой лежало то, что некогда принадлежало Дубинину – одежда, медальон, кислородная коробочка, маска и сабля, лежало так, словно хозяин, изголодавшийся по морю, остервенело срывал их с себя, стремясь поскорее погрузиться в теплые воды. Или дорвавшийся до борделя ударник труда.

Он начал перебирать все известные ему напасти, способные извлечь тело подобным образом. А чего и перебирать-то? Не знает он, не знает.

Плохо.

Хотя бы направление вычислить, понять, догнало ЭТО Дубинина или встретило. Где опасность? Хотя, конечно, месяц прошел…

Он перебирал одежду. Обыкновенная, старая, потрепанная. Никаких следов крови или иных биологических жидкостей на глаз не определялось. А определялся – он включил фонарь, еле-еле, светлячок в тумане, – определялся черный порошок. Очень черный и очень легкий – он разлетался от движений разведчика – при здешней-то атмосфере.

Порошка оказалось мало, горсть, ну, две. Был он немаркий, перчатка после прикосновения осталась прежней.

Что-то новенькое.

Он выпрямился, замер. Нет, ничего даже не показалось, просто внутри заныло противно. У одних от страха сердце колотится, волосы дыбом встают, а у него вот ноет. Парасимпатическая система. Хорошо, хоть до медвежьей болезни не доходит. Хотя случалась и болезнь…

Он стоял недвижно минут пять, зная, что это не даст почти ничего. Врожденные инстинкты здесь обманывают, за ним ведь не человек охотится, не волк. С другой стороны и он тоже не укладывается в инстинкты местной фауны.

Медленно пошел он дальше. Немножко пройдем, а потом – назад.

Теперь он ставил свои знаки под Дубининскими, идя вдвое медленнее против прежнего. Вот дойдет до сотой отметки и повернет назад.

Не дошел.

Позади раздался выстрел, другой, третий…

3

Вероятно, придется за него просить.

Ильзе с неудовольствием смотрел вслед удалявшемуся разведчику. Просить не хотелось, это значило некоторым образом связать свое имя с именем разведчика.

Но и не просить было бы плохо – и для положения, и вообще…

Разведчик скрылся в темном провале тоннеля.

Ильзе перевел взгляд на Тамару с Вано. Те снимали трехмерный план Зала. Следовало подойти, дать какое-нибудь указание, но ничего в голову не приходило. В конце концов, он не топограф. Его очередь, как ученого, наступит чуть позже. Хотя… Нет, разумеется, необходимо уже сейчас составить впечатление – хотя бы и неопределенное, рой гипотез. Созвездие гипотез, поправил он себя. Методология современной науки требовала охвата всестороннего, полного, мозговой штурм.

Ну, с мозгами-то у нас ничего… Даже хорошо…

Ильзе медленно шел по залу. Антропоцентрические идеи сами лезут в голову, но нужно представить себе и иную точку зрения. Для объемного видения. Ну, например…

Ничего особенного в голову не приходило. Можно, конечно, потрясти мешок. Что выскочит из головы первым, то и схватить… лепрозорий, например. Почему лепрозорий? А собирались здесь больные и зараженные особи, собирались и…

Что – и?

Наличие только одного пути говорит о том, что место это – не проходной двор, а, скорее, склад. Кладовочка, как у хомяка, – название показалось удачным. Он закинул карабин за спину, вытащил из планшета блокнот с карандашом и записал: Кладовочка, Зал Ожидания – тут он поставил вопросительный знак, лепрозорий – здесь два вопросительных знака. Пока и хватит, до новых фактов. А их, фактов – только нагнись.

Он в самом деле нагнулся. Мрамор или что-то очень похожее. Но где пыль? Выглядит так, будто только что провели уборку перед визитом чрезвычайного инспектора.

Ильзе пошел вдоль стены, противоположной той, где работали Вано с Тамарой. А хорошо, что он решил сам возглавить экспедицию. Чутье, предвидение, интуиция – называйте, как угодно, но факт остается фактом – он очередной раз

оказывается в нужном месте в нужное время.

Очень нужное время, нужнее не бывает. Земля разочаровалась в Марсе, поток средств за последние три года и уменьшился втрое. Девять десятых времени уходило на поддержание жизнедеятельности, при том что стандарты неуклонно снижались. Все меньше воды, даже вторичной, да и с едой… Правда, удалось культивировать манну, но вкус у нее… И все-таки, не будь манны, жилось бы много хуже.

Щель в стене он заметил именно потому, что задумался, задумался и встал. Была она почти незаметной, но Тамара передвинула «жирафу» и узор на стене изменился. Чуть-чуть, но он заметил.

Ильзе провел рукою. Да, действительно, часть стены слегка выступала, на сантиметр, даже меньше. Дверь! Это дверь! Вернее, нечто, весьма напоминающее дверь, поправился Ильзе. Никто не увидел, он увидел.

Подумав немного, он позвал ассистентов. Не то что бы Ильзе боялся, будто Тамара с Вано сами что-нибудь найдут, но все-таки, все-таки.

– Очень, очень любопытно, – зафиксировав находку, Вано постучал костяшками кисти по поверхности. Если и была пустота, так запросто не простучишь. – Попытаемся открыть?

– Попытаемся, – согласился Ильзе.

– Тянуть или пихать, вот в чем вопрос, – шутливостью Вано пытался скрыть волнение, но удавалось плохо. Действительно, очень похоже на дверь, и что за ней?

– Тянуть, – Тамара прикрепила к поверхности тросик с липучками. Прочность на разрыв – десять тонн. Откуда им взять такое усилие…

– Погодите, – Ильзе умерил пыл ассистентов. – На поверхности нас слышно?

– И слышно, и видно, – отозвался Миадзаки. – Запись идет на два аппарата, потому не волнуйтесь, работайте спокойно.

– Мы постараемся, товарищ Миадзаки, – заверил Вано.

– Я в этом совершенно уверен, Вано-сан. Как и в том, что в следующий раз ты будешь сидеть у самописцев, а я буду там, внизу.

– Будешь, будешь, потерпи…

– Давайте не отвлекаться, – Ильзе и вообще-то не любил пустых разговоров, а эту запись уж точно будут смотреть и смотреть.

– Слушаюсь, – Вано чуть было не ляпнул «все тут будем» и был рад, что шеф вовремя оборвал. Миадзаки порой шутки понимал, а порой – нет, и никто не знал, какая фаза у него в данный момент.

Второй конец прилепили к полу.

– Может, подождем разведчика? – спросила Тамара. – Мало ли что…

– Сейчас его присутствие необязательно, – отрезал Ильзе. Не то что бы он был против, нет, наоборот, но теперь, после Тамариного «мало ли что» заминка могла быть истолкована как неуверенность в собственных силах. Да и что такого может разведчик, чего не может он, Ильзе? Как там у Буссенара? Проводник-индус приводил героя к логову тигра, но главная работа падала все-таки на героя. Иначе каким бы он был героем?

– Все должны быть предельно внимательны и осторожны. Тамара становится слева, Вано справа, я по центру. Оружие с предохранителя снять. Дверь раскрываем с усилием в сто килограммов. Свет направить на объект.

Они встали по диспозиции. «Айне колонне марширт», мелькнуло в голове у Ильзе. Ничего, ничего, порядок еще никогда, да и никому не вредил. Вано запустил «мураша», маленькую лебедочку, пропускавшую через систему блоков тросик, прикрепленный к двери. Проигрываем в расстоянии, выигрываем в силе. Ну, в расстоянии-то проигрываем, кто спорит, до Земли сейчас двести миллионов пустых верст. А вот насчет выигрыша в силе… Самое время выиграть. Хоть что-нибудь.

Трос натянулся, липучки держали мертво.

– Не поддается, – пробормотал Вано.

– Увеличьте усилие до ста пятидесяти килограммов.

Вано повернул регулятор «мураша».

Может, действительно, не тянуть, а толкать?

Но тут плита подалась и повернулась, повернулась, как самая обыкновенная дверь, на вертикальной оси.