Текст книги "О, этот вьюноша летучий!"

Автор книги: Василий Аксенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Малахитов и Петя зашли в безлюдный переулок и остановились под кирпичной аркой старого дома.

– Это ты взял пистолет? – тихо спросил Малахитов.

Петя кивнул и умоляюще посмотрел на моряка.

– Женя, скажите, какая у вас настоящая фамилия?

Малахитов не успел ответить, как в переулок, взвизгнув тормозами на повороте, влетел «додж» и остановился боком, ибо впереди был тупик.

– Куда заехал, лапоть?! – взревел Мамочко.

Водитель попытался было развернуться, но тут на подножку «доджа» вскочил Малахитов, вырвал ключ зажигания и зашвырнул его за высокий забор, в густой сад.

В следующее мгновение Мамочко ударом ног сбросил моряка на мостовую.

– Сдавайся, Мамочко! – крикнул Малахитов. – Ты-то от меня не уйдешь!

Он встал и сделал шаг к машине. Бандиты, забыв про своего хромого вожака и драгоценный груз, приноровились было бежать, как вдруг Мамочко сунул в руку Пилюле пистолет и заорал зверским голосом, показывая на Малахитова:

– Стреляй в легавого, волк!

Пилюля с исказившимся лицом сделал несколько выстрелов, и Малахитов упал.

– Женя! – отчаянно закричал Петя и бросился к упавшему.

С ревом низко-низко прошел над переулком биплан и сбросил целый ворох праздничных листовок.

Пилюля, осознав содеянное, громко истерически зарыдал. Он продолжал стрелять, теперь уже в Петю, но рука его не слушалась, пистолет плясал в воздухе, и пули летели куда попало. Одна из них сорвала штукатурку прямо перед носом вбежавшей в переулок Эльмиры.

– Стойте, дешевки! Подождите! – кричал Мамочко улепетывающим подручным, но те его не слышали. Мамочко ковылял по асфальту, всхлипывал, размазывал слезы по подбородку, бормотал:

– Эх, не заладилась у тебя житуха, Мамочко Борис…

Далеко убежать им не удалось: в переулок въехала милицейская машина, и бандиты подняли руки вверх.

…

Петя держал за руку Малахитова и умоляюще шептал:

– Женечка, не умирайте… Женя, пожалуйста, не умирайте…

– Стараюсь, – сквозь зубы простонал Малахитов и потерял сознание.

Подъехала «Скорая помощь». Моряка положили на носилки, голова его приподнялась.

– Петя! – позвал он.

– Женя, можете ли вы простить мне канцелярскую крысу? – воскликнул мальчик. – Можете вы меня простить за все?

– Марину… Марину береги… – прохрипел Малахитов. Голова его упала.

Носилки задвинули в фургон.

Солнце уже заливало весь город, все запруженные веселой толпой улицы, горело в окнах, в стеклах трамваев, в глазах…

Ликование продолжалось, но теперь оно приняло уже более спокойный характер, хотя кое-где начиналась вдруг веселая охота за фронтовиком, и вот уже бравый вояка, придерживая головной убор, летел в воздух.

Петя тихо шел в толпе с отрешенным видом. Он миновал бухающий геликонами огромный оркестр и оказался на площади около танцующих и поющих людей. Звук оркестра уплывал вдаль, но приближалось пение патефонов, которые стояли прямо на асфальте и вокруг которых танцевали маленькие группки молодежи.

 
Барон фон дер Пшик
Отведать русский шпик
Давно собирался и мечтал, —
 

пел Леонид Утесов.

 
Ты меня ждешь
И у детской кроватки не спишь, —
 

пел Марк Бернес.

 
В запыленной пачке старых писем
Мне случайно встретилось одно, —
 

пела Клавдия Шульженко.

За Петей, не сводя с него глаз, но не решаясь приблизиться, шла Эльмира.

– Говорят, что Гитлера видели в Дублине переодетым в женскую форму, – пробасил кто-то в толпе.

– В Аргентину! Сбежал на подлодке в Аргентину, – уверенно возразил другой.

Петя остановился под колоннами городского оперного театра и прислушался.

– Все это байки, бандит отравился крысиным ядом. Увы, но это так, – сказал кто-то третий.

– Главное, товарищи, это суд истории, а он беспощаден! – провозгласил высокий голос.

Петя увидел в толпе голову своего старого учителя, улыбнулся и сел на ступеньку театральной лестницы. Он не заметил сам, как заснул, прислонившись к коринфской колонне и по-детски приоткрыв рот.

Площадь таинственным образом очистилась. Освещенная ранним солнцем, она была совершенно пустынна, если не считать маленькой черной фигурки, торопливо двигавшейся по дальнему ее краю.

Петя встал, посмотрел из-под ладошек на площадь и торопливо сбежал с театральных ступеней.

– Эй, – крикнул он маленькой черной фигурке. – Подождите минутку!

Человек, видимо, не услышал его крики и свернул за угол.

Петя прибавил шагу, пересек площадь, свернул за угол.

Улица была пустынна и нема. Низко висели трамвайные провода, голубели, как осколки зеркала, лужи, длинной чередой вдоль улицы стояли пустые трамваи, словно где-то впереди прервался ток, и только ветер кружил над спящими домами белые, розовые, голубые листовки и тихонечко подвывал.

Вдруг на крыше первого трамвая появилась бесшумно вальсирующая девочка.

– Элька! – крикнул Петя.

Девочка не слышала. Кружась, перепрыгивала она с трамвая на трамвай.

– Электрификация!

Сделав пируэт на последнем трамвае, девочка исчезла, словно растаяла.

Весь город был пуст, и перед мраморным домом не было никого, если не считать скромной фигуры, которая стояла у подъезда и настойчиво поворачивала ручку звонка.

Петя приблизился к сутулой фигуре с выпирающими под вытертым пальто лопатками, с костяными дужками ушей, подпирающими видавшую виды шляпенку.

– Вы к нам? – спросил он.

Фигура передернула плечами, но не ответила.

Дверь подъезда медленно, со скрипом открылась, и за ней Петя увидел тетю Зою с ухватом и всех ребят своего дома, в том числе и самого себя.

– Милости просим, – сказала тетя Зоя незнакомцу. – На пирожки потянуло? Заходите.

– Простите, ошибся номером дома, – глухо сказал человек. – Думал, 22, оказалось 55, должно быть, посмотрел не с того ракурса.

Теперь Петя смотрел на него из подъезда. Лицо незнакомца было почти целиком скрыто низко надвинутой шляпой и поднятым воротником, однако видны были клоунские усики и косая челка. Старое пальто, явно с чужого плеча, доходило до пят, и только поблескивали головки новеньких калош.

– А вам кого? – спросил Петя.

– Тише! – одернул его Ильгиз. – Что ты, не понимаешь? Заходи сзади, мастер Пит…

Незнакомец сделал шаг назад, шепеляво пробормотал:

– Простая ошибка, элементарная путаница… Думал, 22, оказалось 55…

Он вдруг повернулся и побежал прочь с большой скоростью, только замелькали калоши.

Ребята бросились за ним, и среди них с удивительной легкостью, ни на шаг не отставая, понеслась тетя Зоя.

Поднимая тучи брызг, незнакомец улепетывал по проезжей части улицы. Он то пропадал из виду, и тогда преследователи как бы попадали в какой-то мрачный зловеще гудящий тоннель с трепещущими факелами, то вдруг оказывался на расстоянии протянутой руки, и все тогда освещалось ярко и отчетливо, и погоня становилась чуть ли не веселой забавой.

– Эй, кто первый?! Кто первый?! – кричали ребята, протягивали руки, чтобы схватить незнакомца за полу пальто или за пятку, но в самый последний миг он уходил из-под рук. Слышалось его тяжелое дыхание, хрип, какой-то металлический скрежет, иногда он трагически восклицал:

– При чем тут я? Приборы подвели! Сволочи приборы! Под суд!

Так они пробежали весь город и устремились под гору, где текла небольшая река, а за ней раскинулось во всю ширь лиловатое предрассветное Заречье с матово блестящими многочисленными озерами.

Через реку был перекинут узкий деревянный мост. На перилах этого моста сидела, свесив кудри, красавица Марина, а также не меньше двух десятков ее рыцарей, блистательных пилотов. Среди них был, надо сказать, и сам Петя в форме лейтенанта.

Серж играл на губной гармонике, а Джордж на кларнете, и все летчики пели своими молодыми голосами:

 
Ночь коротка,
Спят облака,
И лежит у меня на погоне
Незнакомая чья-то рука…
 

Вдруг послышался топот крепких ног по доскам моста. Со стороны Заречья бежал Женя Малахитов, весь в амуниции морского десантника, с гранатами, коротким ножом, с автоматом, но также и с брезентовым портфельчиком в левой руке.

– Смотрите! – закричал он летчикам.

– Ой, мальчики, уже гонят! – воскликнула Марина.

Из города под гору бежал человечек в калошах, а за ним ватага ребят во главе с тетей Зоей, Петей, Ильгизом и Эльмирой.

Офицеры соскочили с перил, сбились в плотную группу. С застывшими улыбками они смотрели на подбегающих и молчали. Казалось, они еще не до конца верили, что эта минута пришла.

Совсем недалеко от моста человечек вдруг поднялся в воздух и полетел над рекой, выкрикивая сквозь хриплый перебивчивый вой своих двигателей:

– Чучеро ру! Хиопластр фраомоностр! Кукубу! Зилам жирнау жрав олеонон! Га-ча!

Летел он тяжело, с завалами, видно, что из последних сил.

Летчики побежали вслед за ним по мосту, следя за его полетом взглядами знатоков.

– Эх, где мой «Як»?! Где мой «Ильюшин»?! Где моя «Аэрокобра»?! – с досадой кричали они.

Малахитов на бегу расстегнул брезентовый портфельчик.

– Наверное, не нужно стрелять, – сказала ему Марина.

– Я так, слегка, в пяточку, – улыбнулся Малахитов, вынул из портфельчика Петину рогатку и прицелился.

Пораженный в пятку человечек гукнул, ухнул, раскорячившись, приземлился на другой стороне реки и побежал по мокрому полю, прихрамывая.

– Петя, спасибо за рогаточку, – сказал Малахитов и протянул своему боевому другу морскому десантнику Пете его грозное оружие.

– Пожалуйста, Женя. Всегда, когда понадобится, мое оружие к вашим услугам, – сказал мальчик.

– Вперед! – скомандовал Малахитов.

– Есть вперед! – ответил Петя.

Незнакомец бежал уже тяжело, калоши его вязли в липкой черной земле, но он почему-то не хотел с ними расстаться. Толпа детей и военных бежала за ним по пятам, но он по-прежнему в самое последнее мгновение уходил из-под рук.

Впереди в одном из маленьких озер стоял по пояс в воде обнаженный и мощный, как жабий царь, Борис Мамочко.

– Берлин брал! Кровь мешками проливал! – завопил он, нырнул, выпустил пузыри и снова появился. – Вся грудь в крови! – истерически завизжал он, сделал паузу, лукаво с загадочной улыбкой потупился, а потом рявкнул: – Искусана клопами! А-ха-ха! А-ха-ха! Червонец за шутку, граждане! Яйцами, глюкозой!

Погоня пронеслась мимо.

Впереди на берегу сидел с удочками Камил Баязитович. Увидев бегущих, он с удовольствием произнес:

– Вот это щучка! Приятный сюрприз!

Он попытался перехватить человечка в калошах, но тот, истошно взвыв, перепрыгнул через него. Камил Баязитович присоединился к погоне.

Впереди на пригорке, расставив свою треногу, суетился дядя Лазик. Рядом стояла Нина Александровна в лучшем своем платье и с хризантемой в руке.

– Внимание! Снимок для истории! Нина Александровна, свет!

Самолюбовер подняла хризантему, вспыхнул магний, озарив на мгновение жестким светом всю равнину.

Человечек на бегу сбросил калоши. Одна за другой калоши взорвались в воздухе. Со свистом пронеслась и скрылась за горизонтом шляпенка, принявшая в воздухе очертания металлической тарелки.

Человечек сбросил пальто, и оно осталось стоять на берегу болота, как какая-то нелепая скульптура.

Оставшись в полосатом трико, человечек прибавил скорости, как вдруг в розовато-зеленом, перламутровом небе запели серебряные трубы, и на горизонте появились очертания гусара-трубача, слона, верблюда, танцующих коней, медведей и скоморохов.

– Ру! Ру! Фраомоностр! – взвыл человечек, тяжело поднялся в воздух и, обессилев, рухнул вниз, прямо на дно болота.

Мелькнули в глубине зловеще знакомая косая челка и шутовские усики, погас оскал зубов, разошлись круги, и болото затихло.

– Капут Адольфу! – проговорил Малахитов и вытер пот со лба.

Женская рука легла на голову спящего у театральной колонны мальчика.

– Мама… – нежно улыбнулся, не открывая глаз, Петя. – Мама, это ты?

Рука, потрепав его вихры, скользнула на щеку. Марина склонилась к нему, поцеловала в лоб и прошептала:

– С победой, Петенька…

Не открывая глаз, мальчик нащупал руку сестры и сжал ее.

– Ты только не бойся, Маринка… Ты только ничего не бойся…

– Я не боюсь, мой мальчик. Ведь ты со мной…

На площади все еще танцевали. Вся площадь кружилась в стремительном вальсе. Петя открыл глаза и прямо над собой высоко в бескрайнем небе увидел блестящий на солнце самолет. Он летел в мир без войны, в будущую Петину юность…

1970

апрель – август – ноябрь

Перекресток
сценарий

Все было в полном порядке; как говорится, все было «в ажуре» внутри чудесного новенького автомобиля: качался привязанный к зеркальцу заднего вида африканский божок-талисман, ритмично подрагивал фигурный (бригантина в стекле) набалдашник на кулисе скоростей, крутились лопасти маленького вентилятора на боковой стойке, звучала стереофоническая музыка, заднее стекло было задернуто кремовой шторкой, да к тому же за шторкой еще лежал плюшевый тигр.

В полном порядке были и пассажиры: мужчина за рулем и женщина справа от него. Лиц их мы не видим, но по причесанным затылкам и аккуратным воротничкам понимаем, что комфортабельное и приятное путешествие в самом начале. Женщина откинулась в кресле. Чуть покачивает головой в такт музыке. Мужчина покуривает, уверенно управляет магнитофоном, вентилятором, переключает передачи, включает «мигалки» – словом, все как надо.

Раннее утро. На дороге почти пусто, лишь изредка навстречу попадается один из вечных странников – интерконтинентальный рефрижератор. Да вот тракторишко «Беларусь» не торопясь катит по боковой дороге к шоссе…

Туманы еще лежат в низинах. Перед началом затяжного, но в общем-то весьма пологого, спуска водитель новенького автомобиля увидел чудесный простор с синеватыми шкурками рощ, с бликами зари в окнах многоэтажных жилмассивов, простор, хоть и пересеченный там и сям проводами высокого напряжения, но широкий и привольный, а в конце спуска лежала голубенькая паутинка тумана, а еще ближе, у пересечения с боковой дорогой возле красного знака STOP, остановился тракторишко с длинноволосым трактористом, остановился, чтобы дать дорогу путешественникам.

Они даже успели заметить, как развеваются волосы тракториста и как блестят зубы в широкой улыбке.

– Вот видишь, – успел сказать мужчина женщине. – Вот видишь, как все чу…

Вслед за этим, прервав фразу, трактор поехал поперек дороги.

Женщина дико закричала. Мужчина сделал несколько суетливых спасательных движений – нога на педаль тормоза, руки судорожно на руль – после этого закричал и он…

…и так на диком крике, который длился, может быть, секунду, может быть, меньше, они врезались в трактор.

Магнитофон оказался самой живучей системой в автомобиле. Когда командир взвода дорожного надзора капитан Ермаков прибыл на место происшествия, из развалин неслись бодрые звуки какой-то дурацкой битовой штуки.

Картина выглядела следующим образом. Развороченный, искореженный желтенький «Фиат» колесами вверх лежал в кювете. Женщина, до пояса вывалившаяся из машины, была без движения. Мужчина стоял, обхватив столбик дорожного знака STOP, беззвучно открывал рот и дрожал. Трактор лежал на боку на полосе движения. Платформа, которую он тащил, перевернулась. В платформе, оказывается, были ящики с яйцами. Сейчас разбитые яйца усеивали асфальт, а среди них лежал, будто спал, длинноволосый тракторист.

Со всех сторон к месту катастрофы бежали люди, даже непонятно, откуда столько набралось в этот утренний пустынный час. Машины не проезжали мимо, все останавливались, водители и пассажиры выскакивали и неслись со всех ног – кто с видимым желанием оказать помощь, кто в ужасе, а кто, что греха таить, с простым живейшим любопытством.

Капитану Ермакову пришлось включить сирену, чтобы раздвинуть толпу.

Выскочив из «Волги», он закричал своим помощникам, примчавшимся уже на мотоциклах:

– Чеботарев, встречай «Скорую»! Мишин, Валько, организуйте движение на трассе! Чтоб ни одна машина не останавливалась! Начинайте опрос свидетелей! В темпе в совхоз за буксиром!

Еще через несколько секунд взвыла другая сирена, замелькали пульсирующие огни: прибыла реанимация.

Ермаков и медики, расталкивая толпу, пробились к «Фиату».

Врач бросился к женщине, поднял ее руку.

– Видите, товарищ капитан? Ее заклинило!

– Вижу! – гаркнул Ермаков и повернулся к толпе. – Эй, зрители! Нужна газорезка!

Двое-трое мужчин немедленно куда-то побежали.

– Чеботарев, пришла вторая «Cкорая»? – крикнул через головы Ермаков.

Лейтенант Чеботарев, стоя на подножке второй кареты «Cкорой помощи», размахивал жезлом и кричал: «Дайте дорогу! Отойдите от трактора!»

– Парнишка жив? – спросил Ермаков врача, наклонившегося над трактористом.

– Пока жив, – был ответ.

– Это Сашка Фофанов, – сказал кто-то в толпе.

– Из «Красного Луча»? – быстро спросил Ермаков.

– Ага.

– Так я и думал.

Он подошел к водителю «Фиата» и обнял его за плечи.

– Спокойно, спокойно, друг.

– Я все сделал правильно! – вдруг закричал потерпевший. – Я не виноват!

– Конечно, ты все правильно сделал, – мягко сказал Ермаков.

– Она жива? Жива ведь, правда?

Ермаков осторожно отворачивал пострадавшего от кювета, где начали уже работать газорезкой.

– Жива, жива, друг, не волнуйся…

– Да почему же так-то, почему же у меня-то вот так? – вдруг горячечно забормотал пострадавший. – Почему все люди нормально едут на юг, а я вот так-то?..

– Ты, друг, считай, что сто тысяч выиграл, – тихо говорил ему Ермаков, похлопывая по плечу. – Могли бы все уже быть в небесной канцелярии. Ты ловко из этого дела вывернулся. Ничего, ничего, все поправится, машину отремонтируешь, до юга доедешь. Тебе просто повезло. Ты в рубашке родился…

Следя за этой беседой, мы понимаем, что капитан Ермаков умеет успокаивать попавших в беду и знает, что такое посттравматический шок.

– Вы так считаете? Вы так думаете? – лепечет бедняга. – Могло быть хуже, да, капитан? Так, может, мы прямо сегодня и дальше поедем? Вера в порядке, машину отремонтируем…

– Да, да, конечно, поедете… отдохнешь немного, и поедете… Права у тебя, друг, давно?

– Уже месяц. Но мне все говорили, что у меня что-то есть особенное, какое-то чутье…

– Конечно, друг, ты ловко вывернулся. Из такой ситуации и летчик не вывернулся бы, а ты… Все четко…

Пострадавший облегченно вздохнул, тень улыбки промелькнула на его лице, и он потерял сознание.

Санитары положили его на носилки.

– Здесь ничего страшного. Просто шок, – сказал молоденький врач Ермакову.

– Понимаю, – хмуро ответил капитан.

Вся его моторность, сосредоточенная ловкая энергия куда-то исчезли. Когда увезли раненых, капитан Ермаков мгновенно как-то помрачнел, отяжелел, вроде вся жизнь ему не мила.

Милиция работала на месте происшествия, делала замеры, фотографировала, составляла акт, опрашивала свидетелей.

Дружинники вместе с добровольцами-шоферами налаживали буксировку разбитого трактора, чтобы восстановить на шоссе беспрепятственное движение.

Ермаков с дымящейся сигаретой в пальцах стоял как бы чуть в стороне от общей суеты и хотя продолжал отдавать распоряжения, но делал это без прежней стремительности, сквозь зубы, раздраженно…

Он выбросил сигарету и тут же закурил новую. В руках он крутил водительские права пострадавшего. Потом он молча передал права следователю, а сам стал внимательно рассматривать какие-то темные потеки на склоне шоссе, на которых отпечатался тормозной след злополучного автомобиля. Потом поднял голову и позвал Чеботарева.

– Лева, поехали на пост! Ребята, – сказал он остальным, – заканчивайте все это дело, а руины тащите на площадку.

Они мчались в патрульной «Волге» к посту. Чеботарев был за рулем, Ермаков, непрерывно куря, сидел сбоку.

Теперь мы можем подробно рассмотреть лица офицеров, особенно одного из наших главных героев капитана милиции Петра Ермакова.

Это человек лет 35–40. Чуть седоватые виски, резкие морщины, лицо узкое крепких, отчетливых очертаний: вообще во всем его облике есть элемент особой резкости, но это, скорее всего, не резкость характера, а нечто подобное резкости профессионального спортсмена, резкость человека, всей жизнью приученного к быстрым решениям.

Вот и сейчас в удрученном смутном состоянии капитана Ермакова угадывается ежеминутная готовность к любому виражу судьбы или дороги.

(На эту особенность облика и характера капитана следует обратить особое внимание будущему режиссеру. Особенность профессии: «прежде поступок, анализ потом» – не только откладывает отпечаток на его внешность, но и дает повод нашему герою для размышлений об «осознанном рефлексе», для работы его сознания.)

Младший лейтенант Лев Чеботарев – молод, черноус, розовощек, что-то в облике «гусарское». Ведя машину, он то и дело поглядывает на своего командира и, замечая его мрачность, сам начинает мрачнеть, хмуриться, что весьма не идет к его румяному лицу.

– Как ты думаешь, Лев, кто виноват в этом деле? – спрашивает, глядя в сторону, Ермаков.

– Ясно, Сашка Фофанов, пьяный дурак! – горячо восклицает Чеботарев. – Это ж надо – нажраться в такую рань.

– Виноваты следующие лица, – размеренно говорит Ермаков. – Директор консервного завода Лешец, инструктор автошколы Самохин, директор совхоза «Красный Луч» Челёдкин, буфетчица мотеля «Три богатыря» Синёва…

Он вдруг прерывает перечисление виновных, хватает микрофон и жутким металлическим голосом оглашает шоссе:

– Водитель автомашины ВАЗ-2103 под номером 41–26! Прижмитесь к бровке и остановитесь!

Перед нами перекресток, на котором и расположен пост ГАИ, современное и довольно красивое сооружение – стеклянная сфера, висящая на бетонной ноге.

Здесь довольно сложная система разъездов и несколько светофоров со стрелками. Основная дорога, шоссе европейского значения, назовем ее условно дорога Е-7. Эту дорогу пересекает трасса «Север – Юг», тоже широкая, с напряженным движением. Кроме того, от перекрестка отходит асфальтовая ветка к научному городу Цветограду. Шикарный монументальный гранитный указатель направлен в сторону этого города, чьи плоские крыши видны на горизонте среди зеленых кущ.

Уже начался новый грохочущий день перекрестка. Колонна пустых самосвалов выстроилась в ожидании стрелки на Цветоград. По Е-7 в обе стороны мелькают легковые машины. Прокатил грузовик-«мерседес» югославской фирмы «Ядран». На трассе «Север – Юг» скапливается перед красным светофором все больше машин.

Между тем «схваченный» Ермаковым «жигуленок», как две капли воды похожий на тот, что мы только что видели в кювете, и тоже желтенький, прижимается к бровке цветоградского шоссе и останавливается.

Из него вылезает, досадливо глядя на часы, раздраженно что-то бормоча, совершенно седой, но вполне молодой еще (лет 35±2) человек, научный сотрудник физического института Олег Прянников.

У водителей-любителей по отношению к милиции – ГАИ существует неизвестно откуда взявшееся, но вполне уже укоренившееся выражение шкодливого, но в то же время как бы и балованного ученика перед суровым, но в то же время и как бы добрым учителем.

Ермаков приблизился с каменным лицом – никакой поблажки. Притронулся к козырьку.

– Здравствуйте. Старший инспектор дорожного надзора капитан Ермаков. Позвольте ваши права.

– А в чем дело, товарищ капитан? Я, кажется, ничего… – с деланой веселостью начал «отбрехиваться» Прянников, но взглянул на лицо стража порядка, осекся и вытащил документы.

Ермаков открыл права.

– Вы, Олег Павлович, не включили правый сигнал поворота и, кроме того, пересекли сплошную линию.

– Торопился на стрелку проскочить, – пробормотал Прянников. – Сколько с меня?

Ермаков медленно поднял глаза. По скулам его прокатились желвачки, прокатились и исчезли: рефлексы у нас в порядке и ярость сдерживать мы умеем. Без выражения он сказал:

– Приглашаю вас на лекцию в воскресенье, Олег Павлович.

Прянников вдруг страшно огорчился. Реакция не соответствовала наказанию.

– Инспектор! Бога побойтесь! Послушайте, я десять лет за рулем…

Он прервал свою сбивчивую речь, когда понял, что унижается.

Теперь двое мужчин смотрели друг другу в глаза и красноречиво молчали.

Сигнал сирены прервал это их красноречивое молчание.

На перекрестке остановилось все движение. Под эскортом мотоциклистов к площадке поста ГАИ провезли на буксире изувеченный на 105-м километре «Фиат».

Прянников молча провожает взглядом эту печальную процессию.

Ермаков, выписав повестку, возвращает Прянникову его права.

– Всего доброго, Олег Павлович. Впредь будьте внимательнее.

Все по уставу: вежливо, без эмоций, рука под козырек.

Прянников выхватывает права, бросается к своей машине.

Ермаков медленно идет к центру перекрестка.

Зажигается зеленый свет. Автомобиль Прянникова с гневной рявкающей отсечкой проносится мимо Ермакова.

Ермаков дает свисток еще какому-то водителю и показывает жезлом – остановитесь.

– Лютует Ефимыч, – говорит Чеботарев вошедшим в помещение поста товарищам.

Те понимающе кивают – понятно, дескать, понятно: причина «лютости» командира им ясна.

Раздраженный, хмурый Прянников идет по коридору института, входит в свою лабораторию. Сотрудница протягивает ему телефонную трубку.

– Олег Павлович, вас Вильнюс вызывает!

Далее последовал такой малоприятный диалог:

– Привет, Игорь! Олежка, дорогой… Что тебе, Игорь? Что с тобой, Олег? Ничего, короче! К тебе выехал наш сотрудник с материалами. Напрасно, машина загружена на три месяца вперед. Олег, ты еще занимаешься йогой. Попробуй «облако» – успокаивает…

Трубка сердито брошена на рычажки.

Смена капитана Ермакова прибыла в отделение для сдачи дежурства.

Офицеры Чеботарев, Валько и Мишин отправились получать зарплату и смешались с офицерами других смен.

Дружинник Вика Жаров с восторгом рассказывал шоферам о катастрофе на 105-м километре:

– …И вот, ты понял, чувак, вместо того чтобы по газам, ты понял, по тормозам врубает, а скоростенка, ты понял, восемьдесят, ты понял, и его раскручивает, понял ты, как центрифугой, и он Сашке Фофанову, а тот, как бобик, смурной, ты понял, в заднее колесо и – Хиросима, ты понял! – они в кювете, Сашка – в отключке, ты понял, как все клево получилось!

– Ты моральный урод, Жаров, – полушутя говорит ему издалека Чеботарев. – Для чего ты в дружину пошел, если тебя так восхищают аварии?

– Я просто скуки не люблю, Лева, – спокойно отвечает Жаров, стаскивает джинсовую куртку, потом майку со странной надписью «Бей по силуэту!» и начинает с аппетитом мыться под краном.

Пока он моет под краном свою отличную мускулатуру, мы можем сообщить о нем некоторые сведения будущему постановщику картины.

Двадцатилетний красавец Вика Жаров по кличке «Силуэт» – король перекрестка и близлежащих городков и поселков.

Он недавно демобилизовался из армии, где очень сильно развился физически в каких-то частях специального назначения. Очень любит рассказывать своим многочисленным поклонникам о том, как стал чемпионом в стрельбе по силуэтам, за что и получил прозвище «Силуэт». Работает он шофером в том же совхозе, что и пострадавший сегодняшним утром Саша Фофанов, но ездит не на тракторе, а на скоростном «ЗИЛе-130». О других подвигах Силуэта нам лучше до поры до времени не знать. Скажем лишь, что в смене капитана Ермакова он работает «на подхвате» как дружинник. Что привело его в дружину – поиски приключений, любовь к автомобилям? – сказать пока трудно. Фраза о скуке всего не объяснит. Добавим еще несколько слов о внешности Силуэта. Он настоящий красавец новой формации, высоченный, с широкими прямыми плечами и узким тазом, с длинной шевелюрой и шалыми глазами. Где бы он ни проходил своей развинченной походкой, женщины всегда оборачиваются ему вслед. Можно, конечно, с некоторой натяжкой сказать, что в образе Вики Жарова-Силуэта воплощается дух необузданности, неуправляемости, страсть к резким событиям жизни и не лишенная оснований вегетативная уверенность в собственных молодых силах.

Итак, он умылся, натянул на мокрое тело свою популярную майку с самодельной надписью «Бей по силуэтам!» (молодежь сейчас изготовляет сама подобные майки с надписями и рисунками), сел на велосипед и уехал.

Между тем капитан Ермаков докладывал о происшествии на 105-м километре начальнику отделения майору Озеру и развивал свою идею об ответственности лиц, вроде бы никакого отношения к эпизоду не имевших.

– На консервном заводе вновь прорыв трубы, что привело к слитию на опасный склон маслянистых веществ. Предлагаю, Михаил Алексеевич, составить акт на директора завода Лешеца. Нам необходимо также заинтересоваться работником автошколы Самохиным, который – я уже докладывал – выпускает явно неподготовленных водителей. Что касается директора совхоза «Красный Луч» Челёдкина, то он сажает на свои трактора нередко самое обыкновенное хулиганье, ну а уж про буфетчицу Синёву…

Он оборвал свой доклад и мрачно закурил. Майор Озер улыбнулся:

– Мне нравится твой подход ко всем этим делам, Петя, но знаешь, если мы будем заниматься консервными заводами, совхозами и буфетами…

Ему тоже не удалось закончить свою мысль. В кабинет вошел парторг майор Азимов с газетой в руках, а за ним еще группа офицеров.

– Вот, товарищ майор, у нас тут спор зашел. Послушайте, в газете – статейка. Название «Подвиг». Читаю:

«На Урале проходила многодневная шоссейная велогонка. Впереди лидирующей группы гонщиков шла автомашина ГАИ, в которой находились младшие лейтенанты Сидоров и Петренко. На 58-м километре шоссе колонна пошла на подъем. В это время, совершая преступный обгон «запорожца», вниз устремился грузовик «Колхида». В середине спуска водитель грузовика, находившийся в состоянии опьянения, потерял управление. Через несколько секунд «Колхида» должна была врезаться в колонну велосипедистов, и тогда погибло бы не менее двух десятков спортсменов. Времени на размышления не было. Молодые офицеры комсомольцы Юрий Сидоров и Иван Петренко подставили борт своего «Москвича» несущемуся вниз грузовику. Велосипедисты успели проскочить мимо.

Так, спасая жизни спортсменов, погибли герои-милиционеры, инспектора дорожного надзора…»

Чтение закончилось, и в кабинете начальника на некоторое время воцарилось молчание.

– Ребята вот заспорили, – сказал парторг, – можно ли считать такой поступок подвигом. Подвиг все-таки дело осознанное, а тут все решалось в секунду. Подвиг или рефлекс – вот в чем вопрос?

Ермаков встал.

– Разрешите идти, товарищ майор?

– А вы ответить не хотите, капитан? – прищурился Озер.

– Я не готов к ответу.

Неподалеку от нашего перекрестка на взгорье, перепоясанном асфальтовыми лентами, стоял многоэтажный международный мотель «Три богатыря». Довольно аляповатое скульптурное изображение наших былинных витязей Алеши Поповича, Ильи Муромца и Добрыни Никитича горделиво зиждилось среди скромных берез.

На паркинге перед входом в мотель царило оживление, как всегда в разгар туристического сезона. Разгружался огромный автобус английской фирмы «Трафаль-Кар». Здесь уже стояло несколько маленьких спортивных машин зарубежных туристов – «триумф», «спитфайер», «мазератти». Подъехал «лэндровер» – с прицепом-кемпером, целым домом на колесах. Было много и наших туристов на «волгах» и «жигулях», а также несколько грузовиков и тракторы с прицепами из близлежащего совхоза «Красный Луч».