Текст книги "Дети Революции (СИ)"

Автор книги: Василий Панфилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 16

– Вызов, Майки, – сообщил помощник шерифа коронеру[1], входя с жары в прохладное помещение, – на приисках какого-то Страуса пришибли.

– Не Леви Страуса[2], случаем? – поинтересовался коронер, накидывая пыльник[3].

– Он самый, – кивнул помощник, жадно отпив воды из стакана мутного стекла, – сталкивался?

– Да, скандальный мужик – из тех, кто всегда готов урвать своё. То джинсы взялся подделывать… дурень, будто не знал, что клёпки на брюки генерал Фокадан запатентовал, да ИРА патент отдал! С ИРА связываться, ты представь только?

– Рисковый мужик, – хмыкнул прислушивавшийся к разговору шериф, – мало того, что ИРА, так ещё и еврей.

– Да я как бы тоже… – изменившимся голосом сказал коронер.

– Ты-то? Брось, – благодушно отмахнулся грузный шериф, усевшись на скрипнувший под ним старый стул и наливая бурбон[4] в три стакана, – ты понял, что я имел в виду – ты еврей, но…

– Понял, Хорес, понял, – пробурчал коронер, взяв стакан и принюхавшись к содержимому, – после поганца Джуды[5] всех евреев под подозрение взяли – уж не агенты ли мы Ротшильдов? Бесит!

– Знаешь же, что не напрасны подозрения, – примирительно сказал Хорес, – ну всё, поехали!

– С нами, что ли? – Поинтересовался помощник, причесав усы перед облупившимся зеркалом, – не много ли чести Страусу?

– Ох, Мозес, учить тебя и учить, – шериф с коронером обменялись понимающими взглядами, – прежде всего такие смерти нужно расследовать более тщательно. Я понимаю, что Майки и без меня справится, но старатели поймут ли? А раз я приехал, то и лишних разговоров не будет потом – власти всё сделали. Понимаешь?

– Политика, – кивнул Мозес, наморщив лоб, – пока не очень. Сам знаешь, если пострелять или подраться – это ко мне. Остальному ещё учиться и учиться, а с этим туго – при тебе же грамоту учил, по слогам недавно только перестал читать.

– Как не помнить, – вздохнул Хорес, который и переманил перспективного ганфайтера в управление шерифа. Умом и сообразительностью стрелок не отличался, зато звериного чутья на неприятности хватило бы на пятерых. Да и как стрелок выше всяких похвал, врукопашную против троих выйдет.

Но вот учить его… три месяца на алфавит ушло, да ещё столько же на то, чтобы буквы в слова складываться начали, пусть даже и по слогам. Зато спокойней с Мозесом, репутация у него та ещё, опытный воин. Прошёл войну ещё подростком, потом ИРА, ведь он на четверть ирландец! Происхождение остальных трёх четвертей покрыто мраком. Индейская кровь точно есть, а вот сколько и какая, не знает и сам ирландец.

В ИРА будущего ганфайтера и помощника шерифа поднатаскали крепко, там всех своих натаскивают. Так что если кто не боится самого Мозеса и Закона, которому оный служит, поостережётся братства ветеранов и ИРА, будь оно неладно.

* * *

Солнце в Калифорнии щедрое, порой даже с излишком, так что тело Страуса успело немного испортиться за несколько часов.

– Не трогали, – постановил коронер, внимательно оглядев место смерти.

– Как можно, мистер Семитон, – пробасил выборный от старателей, – сами же в нас эту науку вколачивали, чтоб следы не затаптывали.

Стоящие в сторонке старатели, не избалованные зрелищами, хохотнули нервно, послышались шуточки, не слишком-то уместные для такой ситуации. Хорес тем временем осторожно обошёл место происшествие и хмыкнул.

Присев, потрогал тело и наконец перевернул, обнаружив внушительную гематому на лбу.

– Несчастный случай.

– Точно? – Поинтересовался шериф с самым брутальным видом. Вместо ответа коронер молча ткнул пальцем, и шериф присел у сапог убитого, сдвинув шляпу на затылок.

– Нелепей не придумаешь, – подытожил он, встав неожиданно легко для столь грузного тела, – глядите, парни.

Старатели, раз уж власти разрешили, не побрезговали подойти, глядя на указующий перст шерифа.

– Видите на подошве? Наступил на говно, да то ли сразу поскользнулся, то ли когда вытереть решил. Где-нибудь в прерии в худшем случае задницу бы отшиб или нос расквасил, а тут каменюки везде. Хорес ещё проверит тело, но вряд ли чего найдётся. Напарников по бизнесу у него нет, детей тоже. Капиталец какой, если есть, племянники вроде как наследуют – если завещание иного не скажет. А родственники у него не здесь живут, далёхонько.

– Да и не такое большое наследство, чтоб из-за него через океан наёмных убийц гонять, – дополнил коронер и объяснил: – мы всё-таки одной крови. Друзьями или приятелями не назовёшь, но общались изредка, так что знаю его, как и прочих евреев в округе.

– А на религиозной почве? – Вяло поинтересовался шериф, сугубо для порядка.

– С чего бы? Иудеи мы скорее по рождению, а не по вере, я вон даже шаббат[6] не соблюдаю. Христиане, даже фанатики, к таким равнодушны. А… другие евреи? У нас нет особо верующих, это ж не Нью-Йорк. Так… традиции скорее.

– Ну и хорошо, – равнодушно кивнул шериф, повернув голову к старателям – все ли слышали? Ну и славно, меньше вопросов да разговоров будет. Подумаешь, очередная нелепая смерть. В старательском посёлке редкость скорее смерть нормальная.

* * *

Дела в Российской Империи обстояли не слишком-то хорошо. Александр Второй закусил удила, выбрав жёсткую позицию. Оно как бы и неплохо… но только если эта жёсткость распределена ровно.

Политику Сильной Руки самодержец применял исключительно по отношению к народу, сиятельные родственники и влиятельные аристократы по-прежнему отделывались в худшем случае судом с запрещением проживать в Петербурге и Москве, да Высочайшим Неудовольствием. В ссылки (всё больше в родные поместья под надзор полиции) и тем паче в Сибирь отправлялись всё больше мелкие сошки, не имеющие поддержки.

Единственное, в чём император проявлял жёсткость по отношению к дворянству, так это разве что предательство. Неблагонадёжные разговоры, а тем паче действия, карались крепко – по мнению попаданца, так даже и чересчур. Шпионаж или агенты влияния, оно конечно скверно… но Александр старательно закручивал гайки, уничтожая инакомыслие вообще.

Патриотизм и благолепие, даже воры с взяточниками исключительно патриотичны. Армия и флот ныне всё чаще оперировали такими понятиями, как Боевой Дух и наступательный порыв, а в солдат старательно вколачивали лозунги. Благо, перевооружение всё-таки шло, пусть и с великим скрипом.

– Меня это пугает, – сказал Келли, процитировав за утренним кофе несколько строк из газеты, – мы лучшие, кругом враги, царь мудр и справедлив, чиновники едва ли не апостолы. Рано или поздно, но рванёт так, что всей Европе достанется.

– Не преувеличивай, – хмыкнул Алекс, – не отрываясь от чтения, – ранее чуть что на Европу кивали, как на источник всех благодатей, теперь вот весы качнулись. Скоро пройдёт.

– Хрен с ней, с Европой, а с цензурой-то что делать? С отсутствием критики?

– А вот это уже перебор, – согласился Фокадан, откладывая наконец газету, – если в ближайшие пару лет Александр ничего не изменит во внутренней политике, то революция или ещё что… но страну знатно тряхнёт! Хм… или не тряхнёт, всё-таки война впереди, в таком случае порыв ура-патриотизма уместен. А вот после оной возможно всякое.

– Вот и я боюсь всякого, – влез в разговор Конноли, – рвануть может, как у пароходного котла[7]. Как бы и нас не зацепило, подстраховаться не помешало бы.

– Изначально подстраховались, – чуть улыбнулся консул, – даже если Российская Империя вразнос пойдёт, Конфедерацию это зацепит только брызгами. Хотя конечно, тяжело будет без такого союзника. Да и Россию жалко…

– Это я знаю, командир, – Роберт с прищуром посмотрел на него, – а вот лично? Помнишь, как в Нью-Йорке – все политические активисты из низов если не прикормлены, так знакомы. Когда там рвануло, ты хотя бы руку на пульсе событий держал. Здесь как?

– Хреново, – с досадой отозвался Фокадан, – я же Слово императору дал…

– Да и не нужно его нарушать! – Перебил Конноли, – неужто придумать ничего нельзя? Детвору прикормить хотя бы, эвон сколько тут беспризорников[8] бегает.

– Мать твою! – Фокадан откинулся на спинку стула, – очевидно ведь, как же я…

– Ясно как, шеф, – пропыхтел Конан, сражаясь с Бранном на вилках за последнюю ватрушку под хихиканье Кэйтлин, – у тебя голова не тем занята. Если уж на писанину времени не нет и в мастерскую почитай не заглядываешь.

– Верно, но всё же скверно – забронзовел малость. В народ пора. На Хитровку[9] сходить, что ли? На самом деле ведь просто всё – купить несколько домов для мальчишек под жильё, да какое-то производство организовать там же. Часа четыре учатся, четыре работают и профессию получают. Как вам?

– Неплохо, пап, – согласилась дочка, – если на окраине дома покупать, так и не очень дорого. Можно даже на Хитровке попробовать договориться.

– Трущобы? Хм… попытка не пытка, может и правда не станут лезть к детям. Если трущобных детей тоже на обучение брать, то можно… Спасибо, доча, идея потрясающая! Бранн, ты хвастался, что со староверами московскими контакт наладил неплохой?

– Так, – телохранитель неопределённо пошевелил пальцами, – именно неплохой, ничего серьёзного.

– Сможешь выйти через них на хитровских?

– Не уверен. Выход на ворьё у них точно есть, как не быть такому у купцов и промышленников? Но что меня…

– Меня, – перебил его консул, – под Слово. Скажи, что махинации не интересуют, детьми заняться хочу. Староверы на благотворительность много тратят, а тут ещё и повод какой – дети. Должны навстречу пойти.

– А сами-то? – С сомнением спросил Конан.

– Кто им позволит? – Удивился Конноли, – ты чем слушал, когда тебе лекции по православию читали? Староверам детей не доверят ни в коем случае, здешней Церкви лучше так – когда они на улицах замерзают. А ну как староверы совратят невинные детские души в свою ересь? Это ж куда как хуже!

– Куда уж хуже? – Не понял Конан, – а… шутки?

– Шутки. А вот командиру можно, он благотворительностью давно занимается. Плевок местным богачам, конечно, изрядный получается… ну то не наше дело.

* * *

Староверы откликнулись неожиданно быстро, собравшись в консульстве всего на третий день. Огромный самовар на столе, выпечка, степенные разговоры, умные глаза. Вели себя они как… как аристократы! Не титульные, а такие, какими они должны быть, но почти никогда не встречаются: спокойные, несуетливые, заботящиеся о своих людях и народе в целом.

Повеяло чем-то знакомым… ну точно, один в один сбор верхушки ИРА!

Именитых промышленников среди двух десятков собравшихся не наблюдалось, но попаданец уже знал специфическую политику властей по отношению к староверам и староверов по отношению к властям. Высунуться лишний раз чревато санкциями, так что в сомнительных ситуациях богачи из староверов часто работают через представителей.

Сообщество староверов страшно законспирировано и запутанно. Известный богач может быть всего лишь представителем общины и все его капиталы по сути общинные. Напротив, мелкий купчишка, официально владеющий лавчонкой в квадратную сажень, может подпольно ворочать миллионами.

Как, что и почему… сие ведомо только староверам, причём только из самых доверенных. Прочие же довольствуются слухами и поверхностной информацией.

– Благое дело, – негромко сказал небогато одетый старичок, выглядящий как разорившийся мелкий торговец. Однако присутствующие староверы прислушивались к нему, как… к пастырю? Да, похож на духовного лидера из настоящих, – сами мы не раз подступить пытались, ан нельзя.

В голосе его царила неприкрытая горечь и Алекс знал – лжи тут нет. Старообрядцы Москвы на благотворительность выделяют больше средств, чем все остальные москвичи, включая наезжающее на зиму дворянство из окрестных губерний.

– Спрашивать, зачем тебе это нужно, тоже не буду, – продолжил старенький лидер староверов Рогожского согласия[10], – с коммунистами да социалистами давно знакомы[11], ты средь них не последний. Другое спрошу – как ты думаешь протащить это?

– Через Долгорукова, – не стал скрывать Фокадан, – человек он не самый плохой, должен на встречу пойти.

Затем расписал своё виденье будущего приюта, ориентируясь по большей части на давно прочитанную Флаги на башне Антона Семёновича Макаренко[12]. Детский приют (по сути коммуна) от великого педагога показал себя прекрасно – процент брака ничтожнейший, люди от туда выходили настоящие. А ведь малолетних преступников набирали!

После смерти Макаренко детские коммуны постепенно свели на нет, несмотря на положительный опыт[13]… загадка.

Старообрядцы слушали, переглядываясь.

– Значит, рабочие профессии? – Переспросил лидер, – дельно, дельно… слесарю проще найти работу, везде востребован будет. Эвона заводов сколько открывается, а рук умелых для них и нет. Мы в деле, мистер Фокадан. А Хитровка…

– Будут трепыхаться – задавим, – уверенно ответил другой бородач, нехорошо блеснув глазами, – дети, это святое.

[1] В некоторых странах англо-саксонской правовой семьи должностное лицо, специально расследующее смерти, имеющие необычные обстоятельства или произошедшие внезапно, и непосредственно определяющее причину смерти.

[2] Изобретатель джинсов согласно официальной историографии. Фактически джинсы шили задолго до него, Страус просто додумался до идеи металлических клёпок на карманах, повышающих прочность.

[3] Лёгкий долгополый летний плащ.

[4] Вид виски, производимый в США из кукурузы и обладающий золотистым цветом и долгим послевкусием.

[5] Здесь – Джеда Бенджамин, политический деятель Конфедерации, агент банковских домов Англии не только по книге, но и по мнению большинства историков.

[6] Седьмой день недели. В этот день категорически нельзя выполнять что-либо, похожее на работу. Исключений очень немного.

[7] В те годы пароходные и паровозные топки были достаточно взрывоопасны. Работали они на пару, и если металл был не слишком качественным, или под топкой разводили слишком сильный огонь, давление пара могло разорвать котёл.

[8] Беспризорники появлялись из числа учеников, сбежавших от мастеров. Выходцы из деревень, отданные на учёбу в город, нередко попадали к садистам, издевавшимся над детьми. Или (что чаще), побои были относительно умеренные, но в сочетании со скверными условиями проживания и отсутствием учёбы. Если ребёнок понимал, что учить его и не собираются, то мастера теряли бесплатную прислугу.

[9] Московские трущобы тех времён.

[10] Рогожским согласием часто называли староверов из разных общин Рогожской заставы. Называли их так по кладбищу (!), потому как для похорон староверов выделяли строго определённые земли. Единого лидера у них нет и не было.

[11] Староверы весьма тесно переплетены в истории с коммунистическим и социалистическим движением в России. Коммуна в буквальном переводе – община, а староверы издавна жили этаким колхозом. К слову, очень небедно жили.

[12] Согласно ЮНЕСКО – один из четырёх величайших педагогов в истории человечества.

[13] Потрясающие были детские дома-коммуны. Выпускали они не только человеческий материал высшего качества, но и продукцию, полностью окупая себя. В частности, знаменитые фотоаппараты ФЭД поначалу выпускала именно детская коммуна! Дети выходили оттуда не только с прекрасным школьным образованием и полностью приспособленные к жизни, но и с рабочей профессией – квалифицированной, востребованной! И неплохим счётом в банке, к слову…

Глава 17

Хитров рынок у москвичей на слуху, но Фокадан здесь впервые. Большая площадь в центре города[1], близ Яузы[2], окружённая требующими ремонта двух и трёхэтажными неказистыми домами. Меж домов тянутся извилистые переулки, из которых сочатся ручейки зловонной жижи.

Алекс поморщился, глядя на такое непотребство и проводник, степенный старовер с жёсткими глазами профессионального убийцы, объяснил:

– В домах не менее десяти тысяч людей проживает, все удобства на улице. Когда переполняются нужники, а когда и добегать постояльцы не желают. Посетители рынка тоже свою лепту вносят.

– Десять тысяч? – Бранн, неплохо воспринимавший на слух русский язык, хохотнул, – если каждый хоть раз в неделю угол обоссыт, то ручеёк этот никогда не пересохнет.

– Зайдём? – Предложил проводник, – у Румянцева публика по здешним понятиям приличная собирается.

Задумчивый кивок и еле заметный жест ближникам приготовиться. Что бы там не гарантировали староверы, но надеяться можно только на себя.

– Эт правильно, – одобрительно кивнул сопровождающий их рослый городовой, – приличные они по здешним понятиям. Те ещё душегубы, не шантрапа какая – дуриком не полезут, но если уж полезут, то тяжко будет.

В ответ смешки…

– Полезут, трупов будет много, – сказал с акцентом Конан, – мы все в таких же трущобах не один год прожили, да воевать пришлось. Генерал и вовсе зачистил целый город от бандитов силами горожан. А в Нью-Йорке таких Хитровок добрая сотня наберётся.

– Да? – Неопределённо сказал городовой, глянув искоса. Хмыкнул и не скрываясь, вгляделся в лица кельтов ещё раз, – верю. Иваны[3], да? Только что наверх вылезли…

Хамство Рудникова осталось без внимания, городовой не боялся ни местных Иванов, ни начальства. Немолодой великан, да такой же безбашенный гигант Лохматкин[4], являлись чуть ли не единственными представителями власти, способными приструнить здешних бандитов. Правда, где кончается Беня и начинается полиция, понять сложно[5]…

Рудников и сопровождающий их представитель староверов (не называющий своего имени, что наводило на некоторые подозрения) немного переигрывали с опасностью. По некоторым деталям Фокадан без труда понял, что визит подготовлен и наиболее авторитетные обитатели ночлежки предупреждены о недопущении неприятностей.

Сложный лабиринт маленьких комнат и узких коридоров навеяли ностальгию. Вши, грязь, нехватка воздуха и самые неприятные запахи. Знакомо…

– Съёмщики, – прокомментировал Рудников фигуры опрятно одетых людей, настороженно встречающих высоких гостей у дверей комнат, – документы только у них, они и считаются квартиросъёмщиками.

Смачно высморкавшись в пальцы и небрежно вытерев руку о носовой платок (переигрывает, как есть переигрывает!), полицейский погрозил пальцем смутно видимой в полумраке фигуре и продолжил:

– Из солдат отставных или крестьян таких, что свет прошли, да живы остались. Ну а съёмщики уже гостей пускают – вон, полюбуйтесь.

Рудников бесцеремонно отодвинул некую личность от двери и вошёл, остальные вошли следом. Тесная комната густо заставлена четырёхэтажными нарами из сучковатых досок и горбылей. Окошко наполовину заложено кирпичами и досками, стекло грязное, составлено из осколков.

– Зимой здесь по ночам и топить не нужно, – пробормотал попаданец, окинув взором нары, – такое количество людей нагреют помещение даже при открытом окне. Сколько за место платят?

– Пятачок за место, – отозвался Рудников, – только-только чтоб поспасть притулиться. Ну или двугривенный[6] и уже по барски – в номере.

Номер представлял собой отделённое рогожей помещение под нижними нарами, поднятыми едва ли на аршин[7] от пола. Аршин в высоту, да полтора в ширину, вот и весь номер, где спать полагалось на собственных лохмотьях. Нары, к слову, широченные, рассчитанные не на одиночку, а на нескольких ночлежников, спят на них поперёк.

– Сколько же здесь народу помещается? – Вслух задумался Бранн, – сотня?

– И полторы бывает, – с непонятной гордостью отозвался съёмщик.

– Пойдёмте, – позвал Рудников, – другие комнаты покажу.

Комнаты по большей части мало отличались одна от другой, но встречались и приличные. Так, в одной из комнат метров этак тридцати квадратных, жили местные почти бугры, в основном из числа торговок с семьями. Поделенная тряпичными ширмами на отсеки, комната делилась как минимум на дюжину отнорков.

Местные обитатели почти все ныне на промысле – торгуют, попрошайничают, занимаются воровством, мелкими афёрами… Честных тружеников здесь в общем-то и нет, если не считать торговок снедью да проституток.

Немногочисленные аборигены, оставшиеся в комнате, либо больны, либо пьяны до изумления. Чаще же – больны и пьяны.

– В трактир зайдём? – Поинтересовался старовер брезгливо.

– Зайдём, – согласился Фокадан, надо же составить полное впечатление.

– Два трактира в подвале, – басил Рудников, неторопливо спускаясь по лестнице, – куда прёшь, зараза!? Не видишь, господа идут?

Незадачливый обитатель ночлежки, допившийся, похоже, до белой горячки, награждён могучей оплеухой, спустившей бедолагу с лестницы.

– Два трактира, – продолжил полицейский, – Пересыльный и Сибирь. В Пересыльный заходить не стоит, публика там самая скотская – из тех, что за пятачок ночует. Одним смрадом дух вышибить может. Я на что привычен, а и то порой мутит. В Сибири публика почище – Иваны, аферисты, каталы, съёмщики. Да, господа хорошие – съёмщики здесь та ещё публика – каждый первый если с кистенем подрабатывает, так краденое скупает иль ещё какой пакостью подрабатывает.

– Да уж догадываемся. – пробурчал Конан, – обменявшись с Рудниковым взглядами. Оба великана явно прицениваются, примериваются… Алекс знал, что пройдёт несколько дней, и они сперва подерутся, затем напьются… и будет у Конана ещё один друг в Москве.

Сибирь в подвале и несмотря на дневное время, народу собралось немало. Уголовные рожи с интересом глядят на необычную компанию…

– Ишь, тиатра вам, – погрозил Рудников кулаком, – нечего глазеть!

– Выпьете? – Поинтересовался кабатчик с одутловатой мордой и заплывшими свиными глазами, щербато улыбаясь.

Попаданец даже не стал отвечать, вглядываясь сквозь полумрак, слабо разбавленный чадными огоньками коптящих светильников и огрызков сальных свечей, стоящих кое-где на столах. Посетители почти поголовно курят, да такую ядрёную дрянь, что дым мешает не только дышать, но и видеть.

Столы и скамьи грязные, колченогие, стены помещения покрыт копотью и потёками чего-то непонятного – как бы не крови.

– Кровь и есть, – подтвердил городовой, заметив интерес, – частенько здесь кого-нибудь убивают, да редко известно становится.

– Серьёзно? – Поинтересовался Алекс, не скрывая ехидства.

– Я-то всё знаю, – не смутился Рудников, пожав широкими плечами, – но если нет тела и нет заявления о пропаже, то с чего шум поднимать? Не та эта публика, о которой печалиться стоит.

Поднялись наверх, оскальзываясь на грязных выщербленных ступенях, и снова Хитровка. Воздух показался удивительно вкусным… по крайней мере, дышать можно.

– Это вовсе уж поганый домишко, – гудел полицейский, – есть и получше – крестьяне где ночуют, там поспокойней. Приезжают когда в Москву, так где им остановиться? Если родня да знакомые есть, так и хорошо, но не каждому так везёт. Вот и идут сюда, пятачки за ночлег платят. Артелями ходят, поодиночке тут пропадёшь, сами видите, господа хорошие. Разденут, разуют, да по голове стукнут.

– Есть и похуже домики, – процедил старовер.

– Как не быть, – кивнул Рудников, – не без этого. Проститутки из самых дешёвых, сифилитики, чахоточники – дно местное, которым ниже некуда. Можем и посетить такие, но помимо вшей ещё и заразу какую подхватить можно.

– Глянем, – бросил Фокадан и городовой продолжил экскурсию по узким коридорам и переходам, полуразрушенным лестницам. Чужой здесь потеряется и скорее всего, не выберется! На то и рассчитано.

Большая часть Хитровки – подземная. Подвалы глубокие, нередко в несколько ярусов, потайные. Подземные ходы часто ведут куда-то далеко от площади, и по некоторым деталям можно понять, что соединяются они с подземным городом[8] как бы не на всей территории Москвы.

– Побродить бы здесь с миноискателем, – мелькнула мысль, – столько интересного найти можно… Пока есть ещё подземный город, пока его не затопили, не забетонировали… мечты.

– Карамора! Сашка! – Заорал внезапно Рудников, и невнятная фигура, плохо видимая в подземелье, замерла покорно. Городовой подскочил к фигуре и отвесил затрещину, от которой человек упал.

– Что сразу я? – Раздался плаксивый мужской голос, после чего последовал ещё один удар, уже сапогом.

– Я тебе что говорил? Не появляться здесь! – Выговаривал городовой, – сбежал с каторги, так не отсвечивай. Где хочешь, не моё дело! В следующий раз возьму, понял?

– Беглый? – Вяло поинтересовался Конан.

– Он самый, – не стал скрывать Рудников, нимало не смущаясь.

Выбравшись на поверхность, решили наконец пройти по рынку.

– Орловец, – мотнул головой старовер на степенно выглядящего монаха. Расспросы прояснили ситуацию, монах оказался профессиональным нищим, такие целыми кланами жили в доме, принадлежащем Орлову – здесь же, на Хитровке.

– Публика эта по здешним понятиям благонамеренная, – рассказывал городовой, тычками разгоняя замешкавшихся прохожих с дороги, – поколениями милостыню просят. Если уж не выучился в детстве чему другому, то ни на что это ремесло не променяют! Кто на жалости копеечку выдавливает, кто паломником по монастырям прикидывается. Жулики, но не грабители!

– Картошка! Картошка! Тушёная картошка с салом! – Завопила толстая торговка истошно и немного гундосо. Фокадан не без содрогания отметил провалившийся от сифила нос, ничуть не смущавший покупателей, – Щековина! Горло! Рубец!

– Почём? – Подошёл к бабе человек, видом похожий на издержавшегося бедного чиновника, но державшийся уверенно, с видом завсегдатая. Поторговавшись недолго, взял протянутую бабой грязную тарелку, которую та обтёрла подолом юбки, прежде чем наложить порцию. Ел чиновник тут же, достав из глубин сюртука ложку.

– Рябчик, господа, – рядом с видом гурмана лакомился господскими объедками субъект в невообразимых лохмотьях, но держащийся очень важно.

– Подтверждаю, – на плохом французском кивнул его товарищ.

– Нанимаются? – Поинтересовался Келли, махнув рукой в сторону огромного навеса, под котором переминались немногочисленные крестьяне, явно чувствующие себя неудобно в такой обстановке.

– Нанимаются, – подтвердил старовер, – с утра обычно разбирают, но иногда и так вот. День неудачный, или может – только-только с поезда сошли.

– Хватит пока, – подытожил задумчивый Фокадан, – местечко скверное, надо подумать.

* * *

Эпопея с приютом растянулась почти на месяц. Чудовищно долгий срок для человека, привыкшего к действительности САСШ и КША, но фантастически короткий для реалий Российской Империи. Попаданец и сам понимал, что не будь за его спиной незримой поддержки Александра Второго, да доброжелательно настроенного генерал-губернатора Москвы, дело так и не сдвинулось бы с места.

Дом купили не на Хитровке, но рядышком – дёшево по московским меркам. Вдовая купчиха рада и таким покупателям, ходя с просветлённым лицом.

– Пока мой жив был, так и ничего, – рассказывала она, командуя собиравшими вещи служанками, – страшно с такими соседями, но жили как-то. А как помер Степан Кузьмич, так и всё – каждый день гадость какая. То в ворота вломиться пытаются, то дохлых кошек через забор кидают.

Женщина смутилась, поняв, что наговорила лишнего, но консул успокоил:

– Знаем уже, не переживайте. Вас выселить хотели, чтоб по дешёвке дом купить, под ночлежку. А теперь дети здесь жить будут.

– Охти… никак приют сиротский? – Пожилая купчиха аж глаза приоткрыла, – ну и славно! Нам деток Господь не дал, так хоть после нас детские ножки здесь бегать будут!

* * *

При всё старании Фокадана, получался в лучшем случае аналог ФЗУ[9] с поправкой на время, а не идиллическая детская коммуна, видевшаяся ему.

Провалилась и попытка сделать упор на слесарно-механическое обучение, пришлось нанимать и мастеров-сапожников, шорников, портных, плотников, маляров и прочих. Главными условиями поставил трезвость будущих учителей и отсутствие привычек к рукоприкладству.

Розги или кручение ух, понятное дело, не отменялись, но всё не сапожной колодкой по голове! Потянулись наниматься трезвые мастера, хотя в большинстве своём им подошло бы понятие кодированные. В качестве бабки или врача выступала обычно сурово выглядящая супруга.

При собеседовании старались нанимать наиболее суровых тётенек на должности кастелянш, поварих и прочих. Если уж она в патриархальной России способна мужа узлом связать, то беспризорники никуда не денутся.

К середине июня приют уже функционировал, хотя штат педагогов и мастеров ещё неполон. Дети приходили сами, поначалу робко. Но видя, что здесь нормально кормят, не бьют почём зря и действительно учат, оставались и приводили приятелей.

[1] Описания взяты из замечательной книги Гиляровского «Москва и москвичи», настоятельно рекомендую.

[2] Река в Москве.

[3] Воровские авторитеты, матёрые уголовники.

[4] Личности реальные.

[5] Чуточку изменённая цитата из одесских рассказов Бабеля, повествующих в том числе о знаменитом в то время уголовнике Бене Крике (Бенцио́н (Бе́ня) Ме́нделевич Крик (прозвище Король)

[6] 20 копеек.

[7] Треть сажени, 71 см.

[8] Официальная историография приписывает начало создания подземного города под Москвой ещё деду Ивана Грозного. Якобы для хранения сокровищ Софье Палеолог захотелось построить трёхъярусное подземелье под городом. Копали все последующие цари, копали бояре, монастыри… По некоторым данным, площадь подземного города, прокопанного ещё до Эры Метро, превышает площадь Старой Москвы. Нам сложно в это поверить и тем более понять, но до определённого времени под землёй (это относится не только к Москве, но и почти ко всем достаточно старым городам мира) были не только катакомбы и подземные ходы, но самые настоящие города. Храмы, склады, лавки, мастерские… встречаются даже упоминания, что под землёй как минимум ещё в 18 веке местами передвигались на извозчиках! То есть люди там жили, а не просто прятались или прятали добро.

[9] Школы Фабрично-Заводского Ученичества. С 1920 по 1940 год они действовали в СССР. Аналог ПТУ, с тем различием, что ФЗУ действовали непосредственно при заводе.