Текст книги "За урожай (сборник)"

Автор книги: Василий Кузнецов

Соавторы: Тихон Тюричев,Виктор Савин,Яков Вохменцев,Александр Лозневой,Иннокентий Якимов,Николай Глебов,Александр Шмаков,Марк Гроссман
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Досеете сегодня вечером или на заре. На том поле сейчас никого нет. Сеялок конных много свободных. Скажете, что огрехи заметили. Семена на учете у твоего паршивца.

– Сделаем, сделаем. Посеем, – торопливо соглашался Кошкин.

– Конечно, сделаете, куда ж вам деваться, – вдруг зло сказал Звягин. – Только не думай, что я уж такой простак. Чтобы в дороге со мной ничего не случилось, будем ехать со своим односельчанином.

– Но ведь ты не скажешь ему ничего, – затревожился Кошкин.

– Не скажу. Меня ты знаешь, слово мое твердое. Но дома сыновьям скажу для верности. Они оба у меня послушны, дай бог. каждому таких сыновей, ничего не скажут.

– Благодарю, Захар Кузьмич, – начал было Кошкин.

– Постой, не благодари, – сурово оборвал Звягин и раздельно, словно зачитывая приказ, продолжал:

– За севом проследим, чтобы все было как следует. Не посмеешь ты ослушаться и еще в одном моем условии.

– Каком? – спросил Игнат Кошкин и весь сжался от тревожного предчувствия.

– Условие такое. Чтобы через два-три дня тебя и твоего отродья не было и близко от нашего колхоза.

– Что ты, что ты, Захар Кузьмич, бог с тобой, – в ужасе затрясся Игнат Кошкин, – ведь у меня хозяйство. Куда я пойду на зиму глядя.

– То не моя забота. Раньше думать нужно было об этом. Слово мое окончательно. А хозяйство твое нечестно нажито, сейчас я все понял, – и, видя протестующий жест Игната Кошкина, добавил:

– Ну уж ладно, пользуйся нашей добротой. Давай сдавай быстрее пшеницу-то. А рожь взвесить и обратно на воза.

– В больницу-то ты не поедешь? – обреченно вздохнув, спросил Кошкин.

– Не до больницы тут. Следить буду.

Игнат Кошкин торопливо побежал к возам.

* * *

Ночью Кошкины досевали рожь. Было тихо. Кошкин отец и сын торопливо понукали лошадей и шопотом ругались.

На межнике маленькими огоньками попыхивала трубка Захара Кузьмича Звягина и короткая папироска его сына.

А через день Захар Кузьмич Звягин узнал, что Игната Кошкина с сыном арестовали.

В связи с этим долго беседовал Захар Кузьмич со своим младшим сыном Владимиром Звягиным, заслуженным воином Отечественной войны и первым работником в колхозе.

Не стал ругать сына Захар Кузьмич. Не потому, что в первый раз ослушался сын отца. А потому, что чувствовал: неспроста Владимир сообщил куда следует о Кошкиных, стало быть так нужно.

Сам Захар Кузьмич привык, чтобы его слово в семье было законом. А тут, на тебе, ослушался Владимир, – упрятали Кошкиных в надежное место, обезвредили. И вспомнил старый Захар, как в первые дни войны на границе был убит старший – Степан, не забыл, как года через два вернулся к семье инвалидом средний. После войны весь в ранах пришел домой Владимир. Колодочки бесчисленных орденов и медалей пестрели на груди. Без слов отцу было ясно: не терял Володя времени даром на войне. И хотя попрежнему он был тихим, ласковым, послушным, совсем не похожим на героя-командира, почувствовал отец необычайную глубину и значимость в словах и поступках сына.

Вот и сейчас стоит он перед отцом, высокий, сильный, решительный.

– Знаю, осуждаешь ты меня, отец, – веско говорил Владимир, глядя прямо в глаза Захару Кузьмичу ясными голубыми глазами – ослушался на этот раз тебя, не сдержал слово.

– Да ведь как сказать, сынок, – развел в раздумье руками Захар Кузьмич. – Чую, правильно ты поступил, но думал я исправится человек, по другому начнет жить.

– Не говори. Знаю твой характер. По-твоему: раз человек исправил допущенный проступок, значит его можно простить. Любишь ты прощать. А не задумался ты, отец, над тем, почему Кошкины воровали? Ведь хлеба у всех колхозников полным-полно. У некоторых даже ссыпать стало некуда. Да и у самих Кошкиных хлеба не мало. Может ли настоящий колхозник воровать, да еще семена?

– Правда, сынок, правда, – закивал головой Захар Кузьмич.

– Это могут сделать только враги, – твердо заявил Владимир.

Старик поднял глаза на сына.

– Да неужто заберутся они в такую глухомань? – произнес он.

– Везде и в любом деле враги могут навредить нам, если мы не будем зоркими. А чтобы ты окончательно убедился, скажу тебе, что Кошкины, как это выяснилось после их ареста, вовсе не Кошкины, а Петлюгины, в годы войны служившие у немцев полицаями.

– Вот оно что-оо, – с негодованием произнес Захар Кузьмич и побагровел.

А. ШМАКОВ

МУЗЫКАНТ

Горячий полдень. Земля и воздух накалены солнцем. Притихли разомлевшие кусты тальника, словно боясь шевельнуть продолговатыми листьями. Колосья ржи склонились к земле. Вокруг певучий звон. Кажется, им наполнен воздух. Земля дышит острыми запахами созревшей ржи, белоголовника и медовой гречихи.

Доносится шум комбайнового агрегата. Его еще не видно на поле, но звуки, властные и мощные, слышатся издалека. У избушки полевого стана струится синеватый дымок. К запаху трав и хлебов примешивается запах свежих щей.

Шум агрегата становится ближе. И вот из-за бугра, разворачиваясь, показывается «Сталинец». Он тянет за собой сцеп двух комбайнов, ритмично гремя гусеницами. Медленно на нас надвигается необычайный оркестр в рыжеватом облаке пыли. Отчетливо слышно, как баритонят моторы комбайнов, басит трактор, выводят дробную мелодию барабаны молотилок, постукивают кастаньетами цепи и тихо, тихо аккомпанируют сита.

– Музыка! – коротко замечает председатель колхоза – му-зыка-а!

Председатель высок и тонок собой, словно горячие дни высушили его фигуру. Говорит он отрывисто, немного пышно:

– Фабрика на колесах: жнет, молотит, очищает зерно, собирает в бункер, ссыпает в мешки. Раз объедет Алексей Павлыч – больше пяти гектар как не бывало, сто центнеров хлеба есть!

Алексей Павлович – это лучший комбайнер колхоза. Все величают его по имени и отчеству, как знатного человека.

Комбайны уже рядом. Мотовила размахивают над склоняющейся рожью. Металлический звук машин, движущихся цепей и вращающихся шестеренок заглушает человеческий голос.

Заметив подъехавшую к борозде заправочную тележку, комбайнер поднимает руку – шумовой оркестр стихает. Мы подходим ближе.

Алексей Павлович в синем комбинезоне, без фуражки, курчавая его голова почернела от пыли. Он стоит у второго комбайна и шутит с девушкой, наклонившейся к нему со штурвального мостика:

– Опять остановились. Из-за тебя... Тракторист жалуется: подшипники греются.

Девушка безобидно смеется, показывая ровные, белые зубы.

– Алексей Павлыч, все шутишь, – строго замечает председатель, – похудеет она от твоих шуток.

– Похудеет – легче трактору будет.

Председатель покачивает головой.

– Неугомонный.

– Что, трогаемся? – спрашивает комбайнер, показывая на девушку, добавляет:

– Она хоть грузна у меня, но работяща.

– Трогай, трогай! Вижу не терпится, – отвечает председатель.

Алексей Павлович мигом перебегает к переднему комбайну и проворно поднимается на мостик.

– Давай!

Снова все пришло в движение. Бодрые, твердые звуки хлынули и, нарушив знойную тишину, покатились навстречу склоняющимся зрелым колосьям.

Алексей Павлович с минуту постоял, прислушиваясь и регулируя газ в моторах. Гул машин то усиливался, то затихал, и когда весь «оркестр» взял нужный темп, он махнул рукой трактористу. Трактор пошел быстрее.

Мы шли сбоку и наблюдали за Алексеем Павловичем. Он был расчетлив в своих движениях. Во всем у него точность, быстрота, безошибочность, с какой только настоящие музыканты могут определять который из инструментов в оркестре фальшивит, берет неправильную ноту.

На мостике переднего комбайна он слышит, что на второй машине слишком сильно бьет цепь, стучат ослабнувшие подшипники, пищит забуксовавшая муфта. Тогда он подает рукой условный знак. Если не так, как нужно гудел барабан молотилки, девушка, увидав дважды вскинутую руку, прибавляет газу и барабан, взяв на полтона выше, опять работает нормально.

Алексей Павлович подал сигнал трактористу – переключить скорость. Комбайны стали быстро удаляться.

– Не работает, а играет, право слово, музыкант.

Сказано это было очень удачно. Алексей Павлович был лучшим мастером комбайновой уборки и словно про него сложил народ поговорку: дело мастера боится.

И. ЯКИМОВ

ЭТО БЫЛО В АПРЕЛЕ

(Сцены из колхозной жизни)

В 4-х картинах

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

А н д р е й  И в а н о в и ч  П е р е в е р з е в  – полевод колхоза «Заветы Ленина».

А в д о т ь я  Е г о р о в н а  – его жена.

А н ю т а  – трактористка.

Г р и г о р и й  Н и к о л а е в и ч  Г р о м о в  – секретарь партийной организации колхоза «Заветы Ленина».

Д е д  С и л а н т и й.

С е р г е й  П е т р о в и ч  К у з ь м и н  – агроном МТС.

Е ф и м  К а р п о в и ч  П о п е р е ч н ы й  – полевод колхоза «Путь крестьянина».

Д а р ь я  В л а с ь е в н а  – его жена.

Ф е д о с е й  П р о к о ф ь е в и ч  Т е л е г и н  – секретарь партийной организации колхоза «Путь крестьянина».

В а с я  – тракторист.

Н и к о л а й  С е м е н о в и ч  С е л е з н е в  – секретарь райкома партии.

Н и к о д и м  В а л е р ь я н о в и ч  Б е р е ж н о в  – сотрудник опытного поля.

Т а н я  Ж е л е з н о в а  – комсорг колхоза «Путь крестьянина».

Колхозники и колхозницы.

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Колхозная теплица-землянка. Ящики и горшки с сеянцами. Переверзев и Кузьмин, радостно взволнованные, смотрят на всходы пшеницы в одном из ящиков. Авдотья Егоровна из-за спины мужа тоже рассматривает всходы.

К у з ь м и н. Андрей Иванович! Ты понимаешь, какое это имеет огромное государственное... да, да, государственное значение? По-моему, это почти так же важно, как слияние Волги с Доном, или обводнение Кара-Кумов... Расскажи по порядку как все произошло...

П е р е в е р з е в (внешне спокойно). Ну, как?.. На Спорной Гриве посеяли мы в прошлом году пшеницу одиннадцатого апреля. Полевод соседнего колхоза Ефим Карпович Поперечный и этот, как его... Никодим Валерьянович с опытного поля прямо говорили – преступление! Порча семян! Напрасный труд! Морозом убьет! Останется артель «Заветы Ленина» без хлеба!.. И когда всходы поднялись, ночью ударил мороз, десять градусов!.. Ну, думаю, пропало все. Ведь двести гектаров на Спорной Гриве... Закоченели всходы, иней, – белым бело. А потом новые листочки выросли. Расти стали, как настеганные, и осенью... урожай сто пятьдесят семь пудов с гектара!.. А там, где сеяли в средине мая, в два раза меньше.

К у з ь м и н. Знаю.

П е р е в е р з е в. И вот недавно подумал я, а что если всё нынче посеять раньше, как только земля оттает, и первыми высеять семена со Спорной Гривы – закаленные, морозом проверенные?! Говорю Дуне...

К у з ь м и н (укоризненно). А мне ни слова. Вы подумайте, Авдотья Егоровна, от агронома своей МТС целый месяц такое дело скрывал?!

П е р е в е р з е в. Сергей Петрович! Так это же вы меня и натолкнули на думку... Помните, у вас, в эмтээсовском агрокабинете, смотрел я, как вы арбузные сеянцы холодом закаляете. Вы тогда сказали: «Сдается мне, что апрельские и майские заморозки не так страшны и зерновым культурам, как августовские и сентябрьские».

К у з ь м и н. Да, мне казалось: весенний короткий холод закаляет ростки и есть возможность повысить урожайность при известных условиях, конечно... Но это же были только разговоры. А сколько вы им дали градусов холода.

А в д о т ь я. Сначала десять, потом двенадцать, а после четырнадцать.

К у з ь м и н. Вот, вот... (Переверзеву.) Хороший у тебя помощник, Андрей Иваныч!

П е р е в е р з е в. Дуня-то? Да. Она у меня холодом заведует в этой секции. (Показывает на дверь.) Семена в три ящика мы высеяли. В тепле быстро наклюнулись ростки, а мы их в холодок. Подержим при десяти градусах и опять в тепло. Растут! Еще пуще! Тогда двенадцать даем... Оживают. Новые ростки дают (Пауза).

К у з ь м и н. И ты молчал!

П е р е в е р з е в. А почему? Боялся: а вдруг не получится – и меня и вас на смех подымут. Семь раз примерь, как говорится, и один отрежь...

К у з ь м и н. Не в этом дело, Андрей Иваныч... Мне-то отрезать надо в двенадцати колхозах МТС, а там, смотришь, и район подхватит... У нас ведь в чем беда? В апреле сеять боимся, тянем посевную до июня, а потом расплачиваемся.

А в д о т ь я. Истинная правда... Сеем в мае – веселимся, а в уборку – прослезимся.

К у з ь м и н. То засуха не дает ходу хлебам во время кущения, то осенние заморозки убьют зерно в молочной спелости. А ты молчишь!

А в д о т ь я. Ваша правда, Сергей Петрович, молчит... Он и сейчас не все сказал...

П е р е в е р з е в (испуганно). Дуня!

А в д о т ь я. А что – Дуня? О своем первом опыте не говоришь ведь. Ты покажи – Сергей Петрович посоветует. (Кузьмину.) Сладу с ним нет... Есть перестал: поставишь на стол обед, хлебнет ложкой раз – сорвется с места, как ужаленный, и поминай как звали до ночи. Все сомневается, все переживает... А вдруг не получится?

К у з ь м и н. О каком опыте речь идет? Андрей Иваныч, ты что это... мне не доверяешь?

П е р е в е р з е в (смущаясь). Да нет, что вы, Сергей Петрович... (Решительно.) Смотрите! (Выхватывает из-за горшков с рассадой небольшой продолговатый ящик, в котором пышно раскустилась пшеница. Тихо жене.) Ну, чтобы тебе помолчать! (Кузьмину) Я же, Сергей Петрович, хочу сперва проверить на факте. Может быть, колосья не разовьются или будут пустоцветами. Два месяца вожусь с ней!

К у з ь м и н (внимательно рассматривая пшеницу, все больше волнуясь). Н-да-а.

А в д о т ь я (Кузьмину). А я через два дня на третий поливаю эту пшеничку раствором из удобрений.

П е р е в е р з е в. Ваш прием, Сергей Петрович, который вы применяете на опытном участке, на своих доморощенных семенах пробую... Отобрав семена с кустов с двумя и тремя колосьями, даю всходам питание вволю... Чем чорт не шутит, думаю, вдруг что-нибудь получится... А?

К у з ь м и н (горячо жмет Переверзеву руку). Получится, Андрей Иваныч! Обязательно... Поздравляю! Ты пойми... отсеемся в апреле, уберем урожай в первой половине августа, уйдем от осенних заморозков и тогда... Андрей! Тогда не только зябь ранняя будет, но сорняки уничтожим осенью – заставим их перепреть в почве до морозов, питание подготовим хлебам с осени!

П е р е в е р з е в (мечтательно). Правда! А весной, только сверху земля оттает, закаленные семена рассеем в самую сырь, не опасаясь ни сорняков, ни заморозков... Раньше, возможно раньше, в сырь!

К у з ь м и н (все более воодушевляясь). Вот именно. Да вкрест, вкрест посеем, с гранулятом, да снежку побольше за зиму накопим...

А в д о т ь я (восторженно смотрит то на одного, то на другого). Я хоть и не агроном, а вижу: большие хлеба будут. (Показывая на раскустившуюся пшеницу.) А эту куда, с ней как?

К у з ь м и н. Новый сорт выведем и назовем его так: мильтурум Зауральская, скороспелая, переверзевская... Для нее почвы новые сделаем – по Вильямсу. (Переверзеву.) Видишь, Андрей Иваныч, какой у нас большой замах намечается?

П е р е в е р з е в. Даже самому страшновато, Сергей Петрович. (Мнется.) А как вы думаете, скоро можно это все... на факте показать? Начнут над нами смеяться Поперечный с Никодимом Валерьяновичем, а мы им... на факте, на факте!

А в д о т ь я. Нате, мол, любуйтесь урожаем переверзевским и на ус мотайте!

К у з ь м и н. Правильно! Бороться будем за успех! (Переверзеву). Район поднимем, область... Руку, товарищ! (Протягивает Переверзеву руку.) Руку! (Протягивает другую руку Авдотье. Крепкие рукопожатия).

З а н а в е с.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Межевой столб. На нем надпись: «Земля колхоза «Путь крестьянина» – и стрелка, показывающая направо. Слева – полевой вагончик тракторной бригады, внутри вагончика – телефон. На переднем плане – большая бочка с водой и одна березка. Утро. Солнце поднимается над горизонтом. Переверзев, Громов и дед Силантий стоят посредине поля, с тревогой смотрят то на поникшие всходы, то на солнце. Из-за вагончика наблюдают за пашней Авдотья и Анюта.

С и л а н т и й (отвернувшись, незаметно для других крестит землю и тихо шепчет). Помяни, господи, царя Давида и всю кротость его... Не допусти, владыко!

Г р о м о в. Ты что там, дедушка Силантий, бормочешь?

С и л а н т и й (с деланной непринужденностью). Да вот на березку смотрю, товарищ парторг, и думаю... Не ладно получилось.

Г р о м о в. Что?

С и л а н т и й. Поторопились. Убил мороз посевы... А я ведь говорил Андрею Иванычу: когда на березе лист в копейку – сей, а до этого – ни-ни. Да и яйца опять же...

П е р е в е р з е в. Какие еще яйца?

С и л а н т и й. Куриные! Если куры мелкие яйца несут, не торопись с посевом, а ежели крупные, – дуй, не стой... Верная примета!

Г р о м о в (мягко, Силантию). Знаешь, что, дед! Помолчи-ка ты лучше, не расстраивай народ... (Строго.) Хочешь смотреть – смотри, но не каркай... Видишь, волнуется народ. (Показывает налево, откуда с тревогой смотрят на пашню колхозники.)

Ч е й – т о  г о л о с (тихо). Убило, братцы, всю нашу посевную морозом, как пить дать, убило.

В т о р о й  г о л о с. Останемся без хлеба, да и от соседей конфуз. Засмеют!

Т р е т и й  г о л о с. На Спорной Гриве только верхушки побелели, но стоят, не полегли... А здесь, как видно, насмерть.

А в д о т ь я (выходит вперед). Неправда... Я знаю, что неправда. Я видела. (Показывает на поле.) Солнышко обогреет – оживут, расти будут, я знаю...

Ч е й – т о  г о л о с. Ишь ты, профессорша какая выискалась!

П е р е в е р з е в (Авдотье). Дуня помолчи до времени! (Подходит к ней вплотную.) Сколько вчера градусов в низине было?

А в д о т ь я (тихо). Десять градусов при восходе солнца, Андрюша.

П е р е в е р з е в (облегченно вздохнув, обращается к Громову, нарочито громко). Всё в порядке, Григорий. Николаевич, температура не страшная. (Увидев Анюту.) Анюта! Заливай воду в радиатор. Через полчаса засевать эту Гриву будем сверх плана. (Показывает налево).

А н ю т а (подбегает к нему, спрашивает тихо). Это верно? Они оживут, Андрей Иваныч? Я на двести процентов задание выполняла и вдруг... (Смеется от радости.) Заходил на зорьке Ефим Карпович Поперечный и ругался... допрыгались, говорит, вы с Переверзевым, остались без хлеба... И тут же дал команду трактористу Васе: опять влагу закрывать.

Г р о м о в. Ха-ха. А ты скажи своему женишку Васе (Анюта, смущаясь, отвертывается), что это не по-комсомольски, пристыди его. Ефим Карпыч не хочет, значит, сеять? Никодима Валерьяновича слушает, да и других хочет запугать заморозками... Но мы не из пугливых. Действуй, Анюта, по-комсомольски!

А н ю т а (повеселев). Есть действовать по-комсомольски, товарищ секретарь!

Г р о м о в. Постой, Анюта. (Анюта останавливается. Громов подходит к ней быстро и говорит тихо, но решительно.) В обеденный перерыв возьми с собой двух комсомольцев и побывай на полевом стану у соседей... Сменщика за себя оставь на агрегате. Разъяснить надо комсомольцам. Погубят урожай. Действовать нужно. Понимаешь? А мы по партийной линии их атакуем... Ведь дело-то общее, государственное... Понятно?

А н ю т а. Все ясно, Григорий Николаевич, сделаем. (Убегает).

Громов, Переверзев, Силантий, Авдотья и другие уходят влево. Справа слышен гул трактора. Машина глохнет. С ведром в руках появляется Вася. Слева, тоже с ведром, возвращается и бежит к бочке Анюта. Лицо Васи в пыли, видны только черные глаза и белые, как снег, зубы.

В а с я (галантно расшаркиваясь перед Анютой, говорит полушутливо). Приветствую, многоуважаемая Анюта, и спешу выразить свою неподдельную радость... Какая неожиданная встреча!

А н ю т а (смущаясь, смотрит вниз). Ах, как вы меня испугали, Вася. (Взглянув на Васю звонко хохочет). Ха-ха-ха...

В а с я (в недоумении и обиде). Анюта, (снова взглянув на него, Анюта хохочет все сильнее и громче) если мое появление кажется вам смешным, я могу уйти. (Сухо официально.) Разрешите из вашей бочки позаимствовать ведро воды для заправки радиатора, так как наша бочка в нашем колхозе рассохлась и вода вытекла.

А н ю т а (сквозь смех). Ты обиделся? Бедненький! (Вытаскивает из кармана зеркальце и подносит его к Васиным глазам.) Посмотри на себя!

В а с я (взглянув в зеркальце). Ну и ну! (Быстро зачерпнув воду ладонями, смывает пыль с лица и подскакивает к Анюте). А теперь штраф с тебя. (Хочет поцеловать Анюту, но она отскакивает). Анюта!

А н ю т а. Василий, ты что это, разве можно целоваться на вахте? Да и потом...

В а с я. Что потом?.. Анюта, когда наша свадьба? Ты обещала подумать... Когда?

А н ю т а. Я еще не знаю. Я еще не подумала... да и потом... Скажи, что ты сейчас делаешь?

В а с я. Как приказано, влагу закрываю.

А н ю т а. Влагу?.. Двадцатое апреля, земля сохнет, пылища, а он – комсомолец– влагу закрывает?! (Иронически.) Рекорд! Так вот почему ты в пыли... Такую пылищу поднял – солнышко закрыл. А когда сеять ваша артель начнет?

В а с я. Опять! Анюта не будем спорить. Ты же знаешь: по этому пункту между нами принципиальные разногласия.

А н ю т а. Принципиальные! Так, пожалуй, каждый лодырь может сказать, что у него со стахановцами принципиальные разногласия... (Ласково). Вася! Ведь обидно: ты комсомолец, мой жених и вдруг...

В а с я. Хочешь, я объясню подробно?

А н ю т а (запальчиво). Не надо. Знаю, чему учит вас «поперешный» полевод и этот ваш Валерьянович. Они хотят сеять в мае, а вы, комсомольцы, уши развесили, зеваете, влагу пылью закрываете. Нет, честное слово, Вася, это не по-комсомольски.

В а с я (сухо). Ну, знаете, товарищ Анюта, мои чувства вам давно известны, но садиться себе на шею я не позволю... принципиально!

А н ю т а. А я? Почему я должна позволять своему будущему... жениху... плестись в хвосте и... купаться в пыли... в такой решающий момент... Ни в коем случае! Это... это, наконец, смешно!

В а с я (вне себя). В таком случае, в таком случае... я ухожу.

А н ю т а (чуть не плача). А я не заплачу. (Вытирая глаза, черпает порывисто воду ведром и, всхлипнув, убегает влево.)

В а с я. Анюта! (Зачерпнув воды ведром бежит вправо и приостанавливается, хватаясь обоими руками за голову). Э-э-х! Опять поссорились... И до чего же мне не везет в любви... в решающий момент! (Махнув рукой, убегает).

Справа выходят, медленно осматривая поле, Поперечный и Бережнов.

П о п е р е ч н ы й (сдвигая шапку на лоб, чешет в затылке). Неужто выгадал Андрей Иванович? (Бережнов молчит. Качая скептически головой, он нагибается и выкапывает с корнем один стебелек.) Чудеса в решете!.. Вчера утром заходил – все померзло, а сейчас! Оживают!

Б е р е ж н о в. Ничего не понимаю... Вчера ночью было десять градусов холода! (Возмущаясь.) Весенние морозы смертельны для всходов – это доказано.

П о п е р е ч н ы й. Никодим Валерьянович, а все-таки, может быть, и нам... того, этого... Начать сев... А то как бы не того...

Б е р е ж н о в (нервничает, бросает стебелек). Ерунда! Заморозки должны повториться по прогнозу. Сев начнем по графику. (Резко.) Ефим Карпыч! Крепче нервы! Тверже характер! Продолжайте закрывать влагу!

П о п е р е ч н ы й. Никодим Валерьянович! Я хоть и не учен, а характер у меня... твердый. Но только как бы она, влага-то... не улетучилась... Пылит! (Показывает на большое облако пыли справа, откуда слышен гул трактора).

Б е р е ж н о в (испуганно). Что это?

П о п е р е ч н ы й (печально). Вася влагу... закрывает.

Б е р е ж н о в (с досадой, отворачиваясь). Ерунда! Всходы все равно повреждены морозом... Они будут расти плохо и погибнут при первой жаре или повторном заморозке... Это явление называется в науке патологическим анабиозом.

Слева быстро идет веселый Переверзев, напевая песню без слов. Он слышит последние слова Бережнова.

П е р е в е р з е в (молча здороваясь). Колдуете, товарищи? Вас бы с нашим дедом Силантием свести, и было бы три сапога... и не пара и не две – одному много, а двоим нехватит. (Поперечному) Советую, Ефим Карпыч, как полевод полеводу, одумайся, пока не все потеряно. Я, конечно, уважаю Никодима Валерьяновича, но... факты, факты и факты! (Показывая на поле, радостно.) Они ожили. Они будут расти еще лучше. А мы им поможем. (Кричит, соединив ладони рупором.) Эй, эй, Авдотья... Дуня! (Голос издалека: что, Андрюша.) С правого края подкормку начинайте. (Поперечному и Бережнову). Подкормочку дадим и... сто пятьдесят пудиков на круг, как минимум, возьмем. Факт! Все ведь вкрест посеяно, по двести килограммов на га, отборными, обогретыми, наполовину закаленными семенами. Перегною по 10 тонн на га дали, гранулята по центнеру, снегу по метру было... Народ поднялся...

Б е р е ж н о в. Ерунда! Ничего не поможет. Было бы вам известно: на зональном совещании научных сотрудников в Омске ранние апрельские сроки отвергнуты. Бесплодный риск! Ни посев вкрест, ни увеличение нормы высева, ни удобрения, ни метровый слой снега, который вы накопили за зиму, – ничего не поможет, если всходы подморожены и ослаблены, запомните это, ослаблены морозом.

П о п е р е ч н ы й (решительно). И через неделю, помяни мое слово, Андрей, они начнут выпадать, изреживаться... Точно! Верхушки побелели (вытаскивает с корнем один стебелек и показывает Переверзеву) да и корешки тронуты... Вы проиграли!

П е р е в е р з е в. А я думаю, наоборот.

Б е р е ж н о в  и  П о п е р е ч н ы й (в один голос). То есть как?

П е р е в е р з е в (спокойно). Мы выигрываем, а вы... уже проиграли часть урожая.

П о п е р е ч н ы й (раздражаясь). Я двенадцать лет полеводом в колхозе, Андрей Иванович, и не хуже тебя знаю: здесь дождей в мае не бывает. Надо под июньские и июльские дожди всходы к кущению подводить, а пшеницу сеять в мае... На этом поле я сеять начну через неделю и получу хороший урожай... Давай на пари! (Протягивает руку.)

П е р е в е р з е в. Ну и подведешь всходы не под кущение, а под осенние морозы. (Отстраняя руку Поперечного.) Пари я держать не буду!

П о п е р е ч н ы й (насмешливо). Боишься? (Бережнову.) Что я говорил?

П е р е в е р з е в (твердо). Пари я держать не буду. У нас с тобой, Ефим, есть другой способ проверки – мы соревнуемся. И колхозники нашей артели «Заветы Ленина» вызвали, как тебе известно, колхоз «Путь крестьянина» на социалистическое соревнование за выращивание ста пятидесяти пудов зерна с гектара на круг... А вы, между прочим, еще не ответили на этот вызов. Почему?

П о п е р е ч н ы й. Как? Обязательства нами приняты, за исключением одного... точно! Снегозадержание, удобрения, ремонт, очистка семян, обогрев, посев вкрест, закрытие влаги – все подписали... А урожай? Знаешь, Андрей, между нами говоря, тут вы загнули. Что значит сто пятьдесят пудов? Для вас это увеличение сбора зерна на двадцать пудов с гектара, а для нас... на сорок пудов... ну, сам посуди!

Б е р е ж н о в. (Переверзеву) Вы и себя и других загоните в тупик... Вы себе иллюзии создаете!

П е р е в е р з е в. А вы сами себе тупики готовите... В прошлом году сев затянули до июня, навоз не складировали, снег только для сводки задерживали. А перегной? Наша проверочная бригада позавчера убедилась, как вы выполняете свои обязательства. (Подходит Громов.) Вот парторг мне не даст соврать, скажет, как вы перегной используете.

Г р о м о в. Какое там используют... На сухом болоте, около фермы мы с Авдотьей Егоровной обнаружили богатейшие залежи. Его там копили лет пятнадцать – на два двухсотпудовых урожая хватит. Там каждый год такие могучие бурьяны растут, что силоса на обе наши артели можно было вдоволь заложить... Да что говорить. Не дело! А, главное, признать не хотите... Сегодня обещал заехать секретарь райкома товарищ Селезнев, ему скажите... так соревноваться нельзя!

Б е р е ж н о в  и  П о п е р е ч н ы й (вместе). Но при чем тут мы?

Справа выглядывает Дарья. Переверзев яростно спорит с Бережновым. Бережнов отчаянно жестикулирует.

Д а р ь я. Ефим, а Ефим.

П о п е р е ч н ы й (вздрагивая, оглядывается). Что тебе?

Д а р ь я. Ефим! Начальники приехали и тебя ищут... скорей.

П о п е р е ч н ы й. Сейчас... Опять нахлобучка! (Хочет идти.)

П е р е в е р з е в (смотрит из-под руки вправо). Да это товарищ Селезнев с Сергеем Петровичем (Поперечному), а с ними и парторг ваш. Сюда идут. Федосей Прокопьич вперед побежал (Вбегает Телегин).

Г р о м о в. Здравствуй, Федосей Прокопьич, что это ты всполошился?

Т е л е г и н. Да вот проверяем, по полям ездили... Беда! (Вздохнув.) Ох, тяжела ты, доля партсекретаря... Летучку секретарь райкома хочет в борозде провести о ходе соревнования. Так и сказал: «Соберите, кто есть, у межевого столба быстро...» Где твоя комиссия? Кличь!

Г р о м о в. Летучку. Хорошо. Да она без малого началась уже... стихийно... (Переверзеву) Андрей Иваныч, кончай дискуссию и скричи членов комиссии. (Телегину) Да, Федосей Прокопьич, надо что-то делать, а то у нас не социалистическое соревнование с вами получается, а какая-то баталия с дискуссиями... Слушал я сейчас перепалку и с тобой, как с парторгом, хочу посоветоваться. (Разговаривая, отходит вглубь. Бережнов нервничает, увидев вдали Селезнева).

П е р е в е р з е в (сложив ладони рупором, кричит). Ду-у-ня, Дуня, иди с дедом Силантием на летучку, на подкормке оставь пока Лукерью. (Слышен голос Авдотьи: «Иду-у, товарищ полевод».).

На авансцену выходят, оживленно разговаривая, Громов и Телегин.

Т е л е г и н. Согласен, что неладно получается. Вместо соревнования споры и раздоры. Вы в лес, мы по дрова. Комиссию вашу у нас не хотят признать. Да и в колхозе у нас не очень клеится дело... Ты понимаешь, Григорий Николаич, все как будто сделал я: и обязательства роздал, на сельсоветской машинке отпечатал по всей форме, лозунг пустил вверху «Пролетарии всех стран...», понимаешь... Заполнил сам все графы – подписали все до единого, чин чином... полный охват! Там и выработка в мягкой пахоте, и сев перекрестный, и навоз, и даже суперфосфат. Охрана семян и инвентаря. Так и записано – не допускать хищений, смотреть в оба, а вот, поди ж ты, не получается!

Г р о м о в. Эх, Федосей Прокопьич, ну как ты не можешь понять!.. Я же тебе говорил – бумажки эти, стандартные, все дело портят... Формалистика! Поднять надо весь народ, понимаешь? Люди сев кончили, а вы все влагу закрываете, да еще и теории оправдательные разводите... И смех и грех!

Т е л е г и н (начиная обижаться). Постой, постой... Мы по графику будем сеять. У нас это все согласовано, брат, обдумано. Вы – как хотите, конечно, но у нас особое мнение. Нам, видишь ли, Григорий Николаич, июньскую влагу поймать надо... Под нее угадать.

Г р о м о в. Слыхал! Но это же, Федосей Прокопьич, в конце концов, не по-большевистски.

Т е л е г и н (вспылил). Как, как ты сказал? Не по-большевистски!.. Возьми свои слова обратно, Григорий. Как ты можешь мне такие слова говорить? Мне, коммунисту с пятнадцатилетним стажем! Да если хочешь знать, Григорий Николаич, ты сам, ты сам...

Справа быстро входят Селезнев и Кузьмин. Бережнов снова подходит к Переверзеву и говорит ему о чем-то горячо. К ним подходит Поперечный и Громов.

С е л е з н е в (на ходу). Здравствуйте, товарищи. (Быстро идет вместе с Кузьминым к телефону.)