Текст книги "Печки-лавочки"
Автор книги: Василий Шукшин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Василий Шукшин
Печки-лавочки
Накануне, ближе к вечеру, собралась родня: провожали Ивана Расторгуева в путь-дорогу. Ехал Иван на курорт. К морю. Первый раз в жизни. Ну, выпили немного – разговорились. Заспорили. Дело в том, что Иван, имея одну путевку, вез с собой еще жену Нюру и двух малых детей. Вот о том и заспорили: надо ли везти детей-то? Иван считал, что надо. Даже обозлился.
– Вот что я вам скажу, уважаемая родня: пеньком дремучим – это я сумею прожить. Я хочу, чтоб дети мои с малых лет развитие получили! Вот так. Не отдых мне этот нужен!.. Я вон пошел с удочкой, посидел на бережку в тенечке – и все, и печки-лавочки. Отдохнул. Да еще бутылочку в кустах раздавлю… Так? А вон им, – в сторону маленьких детей, – им больше надо. Они, к примеру, пошли в школу, стали проходить море – а они его живьем видели, море-то? Скажут, папка возил нас, когда мы маленькие были. Я вон отца-то почти не помню, а вот помню, как он меня маленького в Березовку возил. Вот ведь что запомнилось! Ведь тоже небось и ласкал, и конфетку когда привозил – а вот ничего не запомнил, а запомнил, как возил с собой на коне в Березовку…
– А я тебе скажу почему, – заговорил Васька Чулков, двоюродный брат Ивана. – Это потому, что на коне.
– Что «на коне»?
– На коне возил, а не на мотоцикле. Поэтому ты и запомнил. Я вон своих вожу…
– Да это не поэтому! – зашумели на Ваську.
– Это ерунда! Какая разница – что на коне, что на мотоцикле?
– Сравнил козлятину с телятиной!
– Дайте мне досказать-то! – застучал вилкой по графину Иван. – Я для того и позвал вас – выяснить…
– Да не пропадут! – воскликнул дед Кузьма, храбрый старый матрос. – Что, в Америку, что ли, едут? В Россию же.
– Да шибко уж маленькие, прямо сердце заходится, – повернулась к нему теща Ивана, Акулина Ивановна. – Чего уж так зазудело-то?
– Он же говорит чего.
– Блажь какая-то…
– Да с грудными и то ездют.
– Да с грудными-то легче. Его накормил, он и спит себе. А ведь тут, отвернись куда, они уж – под колесами.
– Ну уж – под колесами. Чего уж?.. Езжай, Ванька, не слушай никого.
– Нюр, – обратились к жене Ивана, – ты-то как? Чего молчишь-то?
– Да я прям не знаю… Он мне все мозги запудрил с этим морем. Я уж и не знаю, как теперь… Вроде, так-то, охота, а у самой душа в пятки уходит – боюсь.
– Чего боисся-то?
– А ну как да захворают дорогой?
– Чирий тебе на язык!
– В сумку, чтоб сухари не мялись, – в сердцах молвил языкастый Ванька. – Ворона каркнула во все воронье горло.
– А захворают, вы – так, – стала учить Нюру и Ивана одна молодящаяся бабочка не совсем деревенского покроя, – сразу кондуктора: так и так – у нас заболели дети. Вызовите, пожалуйста, нам на следующей станции врача. Все! Она идет в радиоузел – она обязана, – вызывает по рации санслужбу, и на следующей станции…
– Ну, тут семь раз дуба врежешь, пока они там по рации…
– Это все – колеса. Ты, Иван, держи на всякий случай бутылку белой, – стал по-своему учить Васька Чулков. – Как ребенок захворал, – ты ему компресс на грудку. Нюра, возьми с собой ваты и бергаментной бумаги. У меня вон…
– Я взяла.
– А?
– Взяла, говорю! Бергамент-то.
– Вот. Ты вон глянь, что у меня с горлом-то делается… Нет, ты глянь! А-о!.. О-о! – Васька растопырил перед Нюрой свой рот. – Меня же ангина, сволочь, живьем ест! У меня же гланды в пять раз увеличены… Ты глянь!
– Да пошел ты к дьяволу со своими гландами! – рассердилась Нюра. – Водку пить – у вас гланды не болят.
– Так я потому и пью-то! Вынужден! Если бы не гланды, я бы ее, заразу, на дух не принял.
– Не, Иван, ты как приедешь, ты перво-наперво… Слышь? Ты как приедешь, ты… Слышь! Ваня, слушай сюда!.. Ты как приедешь…
– Ты дай сперва приехать, елки зеленые! – все злился Ванька. А злился он потому, что говорили все сразу и никому до его забот не было дела, а так – лишь бы поговорить. – Приедешь с вами.
– А вот приехал тоже один мужик в город и думает: где бы тут подцепить?..
– Чего подцепить?
– Не чего, а кого, это же одушевленный предмет.
– Кто?
– Ну, кто?.. Что, не понимаешь?..
– Не, ну ты говоришь – подцепить. Кого подцепить?
– Кралю каку-нибудь, кого.
– А-а. Ну, так.
– Ну слушай… – Двое говоривших склонились лбами над столом. Тот, который хотел рассказать историю мужика в городе, был очень серьезен и даже намеревался взять соседа за грудки и подтянуть его ближе к себе, но сосед отпихивал руки,
– Ты слушай!
– Я слушаю, чего ты руки-то тянешь?
– Я не тяну. Слушай!
– Ну?
– Приехал и думает: где б тут подцепить?
– Да сколько же он думать-то будет? Все думает и думает… Чего ты руки-то тянешь?
В другом конце стола подняли тему – как надо лечить язву желудка.
– Я и разговорись с им в автобусе-то, – рассказывал худой мужичок с золотыми зубами. Обстоятельно рассказывал, длинно. Со вкусом. – Да. Он меня спрашивает: чо, мол, такой черный-то? Не хвораешь? Да и хворать, мол, не хвораю, но и сильно здоровым тоже не назовешь, это я-то ему. Язва двенадцатиперстной, говорю. Он говорит: я тебя научу, как лечить. За месяц как рукой снимет.
– Как же?
– Возьми, говорит, тройного одеколона – флаконов пять сразу, слей в четверть. Потом, говорит, наруби мелко-мелко алоя – и намешай…
– А почему одеколон, а не водку?..
– Обычно же на спирту настаивают.
– А черт его знает – обязательно, говорит, тройной одеколон.
– Ну и по скольку принимать?
– А вон и Лев Казимирыч идет! – увидел кто-то. – Э-эй, Лев Казимирыч!..
По дороге с палочкой медленно и культурно шагал седой старичок, Лев Казимирыч.
Застучали в окно, позвали в несколько голосов:
– Лев Казимирыч!..
Лев Казимирыч поднял умную голову в шляпе, посмотрел на окна и свернул к воротчикам. Шагу не прибавил.
И сразу все за столом заговорили об одном – какой умный этот Лев Казимирыч, сколько он, собака, знает всякой всячины, выращивает даже яблоки и выписывает книги.
– Этто иду лонись мимо его ограды, он мне шумит из-за штафетника: зайди! Зашел. Он держит в одной руке журнал какой-то, а в другой – яблоко. Вот, говорит, – теория, а вот – практика. Покушай. Ну, я куснул яблоко…
– А как он рой Егору Козлову посадил! Ведра, тазы, миски хватайте, кричит, чо попало – стучите! Гром нужен! Я тогда в суматохе Нюрашке Козловой крынок штук пять расколол – они сушились на плетне, я и пошел колышком по им – гром делать…
Засмеялись.
– Нюрашка-то по голове тебе гром не сделала?
– Рой сажал! – тут не до крынок.
– Ой, и башка же у этого Казимирыча!
– А мы как-то…
Вошел Лев Казимирыч… Снял шляпу, слегка – с достоинством – поклонился честной компании.
– Мир дому сему.
– С нами, Казимирыча!
– Дайте стул-то!.. – засуетились.
– По поводу чего сбор? – спросил Лев Казимирыч, присаживаясь на стул к столу.
– Да вот Ивана провожаем. На море едет…
Лев Казимирыч слегка удивился.
– На море?
– Отдыхать. В санаторий. Да вот, Казимирыч, помоги советом: хочет детишек взять, Иван-то, а мы – против, – обратилась к умному Казимирычу Акулина Ивановна, теща Ивана. – У меня сердце загодя мрет – шибко уж маленькие дети-то! А он их потащит. На кой же черт?
– Зачем? – спросил Казимирыч Ивана.
– Чего «зачем»? – не понял тот.
– Детей-то?
– Позагорать… Море посмотреть.
– Ты в своем уме?
За столом замерли. Все смотрели на Казимирыча.
– А что? – спросил Иван.
– Ты хочешь оставить там детей?
– То есть?
– То есть у них там сразу откроется дизентерия… Если еще не по дороге. Папа… ничего умнее не придумал?
– Да?
– Да, – спокойно сказал Казимирыч.
Всем сразу стало как-то легко. Даже весело.
– Вот, Ванька!.. А ведь говорили ему! Говорили! Нет, уперся, дубина!.. Спасибо, Лев Казимирыч!
– Не за что.
– Выпьете, Лев Казимирыч? Махонькую…
– Нет, спасибо. Нельзя.
– Махонькую!
– Нельзя. Спасибо.
– Лев Казимирыч! – полез к старичку с дальнего конца стола мужичок с золотыми зубами. – А вот скажите мне на милость: если намешать алой с тройным одеколоном…
– Да не лезь ты со своим тройным одеколоном! Если уж хочешь знать, то я тебе скажу: «Красный мак» лучше. Лев Казимирыч, у меня к вам другой вопрос: вот, допустим, у вас засорился жиклер…
– Так, – сказал Лев Казимирыч, склонив набочок головку. – Засорился. Прекратилась подача топлива в цилиндры. Ну?
– А мотор работает!
– Мотор не работает.
– Работает!
– Значит, жиклер не засорился.
– Нет, засорился: идет натуральная стрельба.
– Значит, засорился, но не совсем. Логика.
– Споем, Лев Казимирыч?!
В дальнем конце стола, где мужичок с золотыми зубами, услышали «споем» и запели:
А сброшу кольца, сброшу серьги.
В шумный город жить пойду…
– запела здоровенная курносая девица и скосила… опасный, как ей, должно быть, теперь казалось, глаз на молодого соседа.
Там назову себя цыганкой,
Себя цыганкой назову.
Раз я сидела и мечтала
Да у открытого окна;
А чернобровая, в лохмотьях,
Ко мне цыганка подошла…
Опасный глаз не встревожил молодого соседа. Он о чем-то задумался… Потом потянулся к мужику, у которого жиклер засорился, а мотор работает.
– А дело в том, – сказал он, – что это не жиклер засорился! Понял?!
– А что же?
– Поршни подработались. Кольца. Ты давно их смотрел?
– Я их никогда не смотрел.
– Смени кольца!
А горят свечи восковые;
Гроб черным бархатом обшит.
А в том гробу лежит девчонка -
Да и она крепко, крепко спит.
Прислушались было к песне, но… петь вместе не умели, а чего же так сидеть слушать? – не на концерт же пришли.
А на коленях перед гробом
Стоит изменник молодой…
– Зина! А Зин! – едва остановили крупную девушку. – Давай каку-нибудь, каку все знают. Давай, голубушка, а то уж ты шибко страшно как-то – гроб…
– Эх-х!.. – Сосед Льва Казимирыча, рослый мужик, серьезный и мрачноватый, положил на стол ладонь-лопату; Лев Казимирыч вздрогнул. – Лев Казимирыч, давай что-нибудь революционное! А?
– Спойте хорошую русскую песню, – посоветовал Лев Казимирыч. – «Рябинушку», что ли.
И запели «Рябинушку». И славно вышло… Песня даже вышагнула из дома и не испортила задумчивый, хороший вечер – поплыла в улицу, достигла людского слуха, ее не обругали, песню.
– У Ваньки, что ли?..
– Ну. Провожают. Поют.
– Поют. Хорошо поют.
– На курорт, что ли, едет?
– На курорт. Деньги девать некуда дураку.
– Ваня, он и есть Ваня: медом не корми, дай вылупиться. Нюрка-то едет же?
– Берет. Хочет и детей взять.
– О-о!.. Знай наших!
– Ты поросят-то не ходила глядеть к Ивлевым?
– Нет. Я нонче не буду брать… Одну покормлю до ноября – и хватит. Ну их к черту.
– Почем же, интересно, Ивлевы-то отдают?
– Да почем?.. Двадцать пять, известно. Месячные?
– Месячные.
– Двадцать пять.
– Сходить завтра поглядеть… Я бы боровка взяла одного. Покормила бы уж, черт его бей. Тоскливо без мяса-то, тоскливо.
– Знамо, тоскливо.
– Тоскливо.
Утром Ивана с Нюрой провожали до автобуса. На тракт.
Шли серединой улицы: Иван с Нюрой – в центре, по бокам – тетки, дяди. Иван при шляпе, в шуршащем плаще, торжественный и помятый после вчерашних проводов. Нюрка в цветастой шали, в черной юбке, в атласной бордовой кофте – нарядная, как в праздник.
Шел также молодой племянник Ивана с гитарой и громко играл что-то нездешнее, с маху вколачивая по струнам.
Встречные останавливались, провожали глазами группу и шли дальше по своим делам. Может, кому и доведется когда-нибудь уезжать из села – так же вот пойдет с родней по улице, также будут все обращать внимание.
Пришли на автобусную станцию… Иван с двоюродными братьями отошли в чайную. Жена Нюра и старшие в родне промолчали: положено. На дорожку.
Скоро Иван и братья вышли из чайной – красные, покашливали. Закуривали.
– Дай твоих, у меня мятью какие-то…
– Спал, что ль, на них?
– Сел где-то…
– Ваньк, дорогой-то не пей шибко.
– Да ну, что я?..
– Ты пивко лучше. Захотел выпить, возьми пару бутылок пива – не задуреешь, все будет нормально.
– Да ну, что я?..
Братья – ребята все крепкие, кулакастые – вместе кому хошь свернут шею. А города опасались. Иван слегка волновался.
– Не духарись там особо…
– Да ну, что я?..
Подошел автобус.
Родные наскоро перецеловались…
– Иван, гляди там!..
– Мама, ребятишек-то, это – смотри тут за ими. На реку бы не ходили…
– Да ехайте, ехайте – погляжу тут.
– А то у меня душа болит…
– Ехайте! Раз уж тронулись – ехайте. Чего бы, дуракам, здесь-то не отдохнуть? Ехайте уж…
– Нюра, Нюр, – подсказывали под руку, – ты деньги-то под юбку, под юбку; ни один дьявол не догадается… Я сроду под юбкой вожу… Целеньки будут.
– Мам, ребятишек-то гляди… На реку бы, на реку – гляди!
– Пишите! Иван, пиши!
– Все будет – печки-лавочки! – кричал уже из окна Иван.
– Мама, ребятишек… ради Христа!..
Поехали. Автобус двинулся. Поехали наши – не робейте, держитесь! Привыкайте.
Иван маленько в автобусе принахмурился; все глядел в окно, пока проезжали деревню, знакомые с детства места… Поскотину проехали, лесок…
– Первый раз? – поинтересовался сосед Ивана, пожилой добрый человек.
Иван отвернулся от окна и зачем-то бодро соврал:
– Да ну, что вы!.. – И посмотрел на Нюру, и опять принахмурился, и отвернулся к окну. Посидел маленько, повернулся к соседу. – Куда – первый раз?
– В далекий путь-то.
– А вы почему догадались?
– Ну… видно: всей родней провожали.
– Нет, я в городе-то бывал, а так далеко не бывал – первый раз.
– А куда?
– К Черному морю.
– Хорошее дело.
– В санаторий.
– Хорошее дело.
Билеты продавали снаружи вокзала, и была большая очередь. Иван устроил Нюру с чемоданом возле скверика, а сам побежал занимать очередь.
Стал за каким-то человеком в шляпе – шляпа за шляпой. Иван проявил какую-то странную, несвойственную ему говорливость. Вообще в городе он стал какой-то суетливый. Волновался, что ли.
– За билетом? – спросил он человечка в шляпе.
Человечек читал газету, оторвался на малое время, посмотрел на Ивана…
– Нет, за колбасой.
Иван не обиделся.
– Далеко?
Человечек опять отвлекся от газеты, посмотрел на Ивана…
– В Ленинград.
– А я – к югу.
– Хорошо.
– Да решил, знаете… Ну ее, думаю, все к черту – поеду. Билетов-то хватит?
– Должно хватить. А там… Бог ее знает. Народу много.
– Да. – Иван понизил голос, приблизил свою шляпу к шляпе человека с газетой. – Куда, к черту, едут? Чего дома-то не сидится?
Человек еще раз глянул на Ивана… И стал опять читать газету.
Иван помолчал, посмотрел вокруг… Посмотрел на длинную очередь… Заглянул через плечо человеку – в газету.
– Ну, что там?
Человек раздраженно качнул головой, сказал резковато:
– В Буэнос-Айресе слона задавили. Поездом.
– Ох, о!.. – удивился Иван.
Еще некоторые удивились в очереди, посмотрели на человека с газетой.
– А как же поезд? – спросил Иван.
– Поехал дальше. Слушайте, неужели охота говорить при такой жаре?
Иван виновато замолчал. Он думал, что в очереди, наоборот, надо быть оживленным – всем повеселей будет. Постоял еще немного, потом молча поманил рукой Нюру… Та подошла.
– Постой маленько, – сказал Иван. – Я покурю.
– Иди к чемодану, там покури.
Иван пошел к чемодану, а Нюра осталась стоять в очереди – терпеливо, с пониманием, что надо стоять, долго надо стоять.
Билетов всем хватило… Даже еще, наверно, остались лишние, так как в купе, кроме Ивана с Нюрой, был только один пассажир.
Иван вошел в купе несколько шумно, покрикивал на Нюру.
– Вот!.. Здесь – двадцать два, двадцать три. Давай сюда! Здравствуйте!
У столика сидел уверенный человек, чуть даже нагловатый, снисходительный, с легкой насмешечкой в глазу… Записной командировочный.
– Ну, – сказал командировочный, глядя на Нюру, – будем знакомиться? Николай Николаевич.
– Иван Расторгуев, – сказал Иван. – А это жена моя, Нюра.
– Так, так… – И как-то сразу понял командировочный, что с этой парой можно говорить снисходительно, в упор их разглядывать, Нюру особенно, только что не похлопывать. – Далеко ли?
– К югу. – Иван старался быть вежливым, знающим.
Николай Николаевич засмеялся.
– Вы что, перелетные птицы, что ли? К югу?
Ивана обидел этот смешок, но он не подал виду. Вошел проводник.
– Постель будете брать?
– Мне не потребуется, – сказал командировочный, – я в Горске схожу. А им вот потребуется, конечно. Они – к югу. – И командировочный опять посмеялся, глядя на Нюру.
– Да, да, – поспешно сказал Иван, – нам, конечно, потребуется. Тащите.
Проводник принес два комплекта – постели.
– Два рубля.
– Какие два рубля? – не понял Иван.
– За две постели.
– Это… – Иван почуял некий подвох с этими двумя рублями. – А что, за постели отдельная плата?
Командировочный и проводник переглянулись.
– Отдельная, отдельная. Давайте поскорей, мне некогда.
– Нюся, дай два рубля, пожалуйста, – спокойно сказал Иван.
– Загороди меня, – тихонько попросила Нюра.
Иван стал так, чтоб загородить жену от мужчин.
– Счас мы свои рублишки достанем из чулочка… И отдадим. – Ивану страсть как неловко было, что деньги – где-то у жены «в чулочке»… И он прямо, вызывающе-прямо посмотрел на ухмыляющихся проводника и командировочного и тоже улыбнулся, но зло улыбнулся. Если бы командировочный посмотрел внимательней на Ивана, он бы перестал улыбаться. Но он смотрел невнимательно – он улыбнулся. – Жена у меня боязливая… возьмут, говорит, да своруют наши рублишки… А кому они нужны, наши рублишки? Верно?
Нюра достала наконец пятерку… Подала кондуктору. Тот сдал трояк сдачи и ушел.
– Первый раз? – весело спросил командировочный.
– Что?
– Едешь-то. Первый раз?
– Так точно! А что?
– Надо доверять людям… Вот вы едете со мной вместе, например, а деньги спрятали… аж вон куда! – Командировочный опять посмеялся. – Значит, не доверяете мне. Так? Объективно так. Не зная меня, взяли меня под подозрение. А ехать вам далеко – вы так и будете всем не доверять? Деревенские свои замашки надо оставлять дома. Раз уж поехали… к югу, как ты выражаешься, надо соответственно и вести себя… Или уж сиди дома, не езди. А куда к югу-то? Юг большой…
– На кудыкину гору. Слыхали такую? Там курорт новый открылся… Вот я туда первый раз и смазал лыжи.
Нюра засмеялась. Невольно.
Командировочного задело за живое. Особенно ему не понравилось, что Нюра засмеялась.
– А ты что это сразу в бутылку-то полез?
– А вы что это сразу тыкать-то начали? Я вам не кум, не…
– О-о! – Командировочный удивился и засмеялся насильственно. – Да мы, оказывается, с гонором!
– Вот так, дорогой товарищ… Я бы лично эти ваши ухмылочки не строил. Что, вы от этого сильно умный, что ли, стали? Нет же…
– Иван! – вмешалась Нюра.
– Слушайте!.. – посерьезнел командировочный. – Вы все-таки… это, научитесь вести себя как положено – вы же не у себя в деревне. Если вам сделали замечание, надо прислушиваться, а не хорохориться. Поняли? – Командировочный повысил голос. – Научись сначала ездить. Еще жену с собой тащит…
– А что тебе моя жена? – зловеще тихо спросил Иван. – Что тебе моя жена?
Нюра знала, что после таких вопросов – так сказанных – Иван дерется.
– Вань!..
– Что тебе моя жена-то?
– То, что надо сначала самому научиться ездить, потом уж жену за собой возить.
– А твое какое дело? Я тебе что, на хвост нечаянно наступил?
– Да вы только не это… не стройте из себя припадочного. Не стройте. Видели мы и таких… И всяких. – У командировочного серьезно побелели глаза. – Не раздувайте ноздри-то, не раздувайте! А то ведь – как сел, так и слезть можешь.
– Это кто же, ты ссадишь?
– Ванька! Да перестань ты, Господи-батюшки!.. И вечно с им какие-нибудь истории!
Командировочный весь встрепенулся, осмелел еще пуще.
– Так вот, чтобы историй этих больше не было – мы поможем ему… Ишь ты, понимаешь…
– Ну-ка, помоги.
– Сча-ас. Вот до следующей станции доедем и вызовем милицию. Может, с историями-то придется остановку сделать… суток на пятнадцать. Подумать, как вести себя в дороге. А то…
– Профурсетка в штанах, – отчетливо сказал Иван. – Он еще пугать будет… Сам у меня слезешь. Спрыгнешь… И – по шпалам, по шпалам… – Иван встал; Нюра вцепилась в него.
Командировочный вскочил с места. Он сделал это поспешно и сам же усовестился своей поспешности, гордо тряхнул головой.
– Ах, так? Ну погоди… – И он пошел из купе, но в дверях еще оглянулся. – Счас ты у меня уедешь. – И вышел.
Нюра перепугалась.
– Опять!.. На кой черт потащил тогда, на самом-то деле, если с характером своим поганым совладать не можешь?..
– Не гнуси. Я, что ли, начал?
– Ссадют, правда, на станции – кукуй там…
– Счас – ссадили.
– Он, может, начальник какой, откуда ты знаешь?
– Он дурак. Чего он начал ухмылочки строить?
– А ты что, с лица спал от этих ухмылочек? Строй он их!.. Как хорошо поехали – нет, надо свой характер показать!..
– Не ори. И не пужайся, наоборот, держи теперь нос выше, а то, правда, не ссадили бы.
– Как хорошо поехали!.. – горько горевала Нюра.
Дверь в купе отодвинулась…
Стояли два кондуктора, а за ними – командировочный.
– Вы что тут? – спросил кондуктор, который выдавал постели.
– Что? – откликнулся Иван. – Ничего.
– Чего шумите-то?
– Кто шумит? Никто не шумит.
– А кто меня из вагона выбросить хотел? – спросил командировочный.
– Вы что-то перепутали, – спокойно сказал Иван. – Это вы меня ссадить хочете… А мне неохота – слезать-то… Я затосковал.
Кондукторы увидели, что пассажир – не пьян, обратились к командировочному:
– Перейдите в другое купе, места есть. Во втором есть два места.
Командировочный взял свой портфель и, смерив Ивана презрительным, обещающим взглядом, сказал:
– В Горске мы еще увидимся.
– Давайте. По кружке пива выпьем…
– Ты это… не очень! – прикрикнул на Ивана кондуктор. – А то выпьешь у меня.
И они ушли.
– Вот так! – сказал Иван. Встал, засунул руки в карманы и прошелся по свободному купе. – А то будут тут мне… печки-лавочки строить, понимаешь.
– Сиди уж!.. Герой! У самого небось душа в пятки ушла.
– У кого? У меня? Мне только на станции сидеть неохота, а то бы ему… сказал несколько слов. Зато вон как свободно стало!.. Хорошо! – Иван полез в карман – закуривать.
– Иди в коридор курить-то. Здесь нельзя, наверно.
Иван вышел в коридор.
В коридоре стоял молодой мужчина… Смуглый, нарядно одетый, улыбчивый. Морда – кирпича просит.
Иван похлопал по карманам – в одном брякнули спички… Но все равно смуглый, вежливо улыбнувшись, подставил свою папироску. Иван прикурил.
– Маленькое недоразумение? – спросил смуглый, кивнув в сторону служебного купе.
– Да один товарищ… начал чего-то – ни с того ни с сего…
– Далеко?..
– Еду-то? К югу. Надо, знаете, отдохнуть малость. На курорт. – Иван теперь решил быть вежливым со всеми подряд.
– Один? – все расспрашивал смуглый, скорый.
– Нет, с женой.
Смуглый вдруг протянул руку – знакомиться.
– Виктор.
– Иван.
– Кроме вас, в купе есть кто-нибудь?
– Нет. Этот-то ушел…
– Я тогда перейду к вам… – Виктор вошел в соседнее купе, вынес большой желтый чемодан. – А то у меня там одни женщины… Пойдем в твое.
– Пошли.
Вошли в купе. Виктор приветливо поздоровался и засунул чемодан под сиденье.
– Ну вот… – сказал он облегченно. И улыбнулся Нюре. – Ну, как там… в колхозе-то?
– Да ведь оно – как? – пустился в рассуждения Иван. – С одной стороны, конечно, хорошо – материально нас поддержали, с другой стороны… А вы кто будете по специальности?
– Я?
– Ну…
– Конструктор.
– Вот – городской человек. Вот нам говорят: давайте сравняем город с деревней. Давайте! Значит, для вас в городе главное что, деньги? Ну, значит, давайте и для деревни так же сделаем – деньги будут главными. А – хрен!.. Так нельзя.
– Иван, – сказала Нюра.
– Ну?
Нюра притворно посмеялась.
– Ты с какими-то разговорами… Человек, может, устал, а ты…
– Нет, нет, я не устал, – сказал Виктор. – Ну, так – деньги?
– Деньги. Я, например, тракторист, она – доярка. Мы в добрый месяц зашибаем где-то – две, две с лишним сотни.
– Да? – удивился конструктор. – Я думал, меньше.
– Да что вы! Иной раз до трех выходит!..
– Вань…
– Чего тебе?!
– Ну, ну? – любопытствовал дальше конструктор.
– Теперь, – продолжал Иван, входя во вкус коренной беседы. – Что получается? Если я не поленюсь, я эти свои сто двадцать рублей завсегда вышибу. Так? Буду вкалывать с утра до ночи… а то и ночи прихвачу… Так?
– Ну.
– Правильно! – Иван всерьез волновался. – Но один маленький вопрос: чем больше я получаю, тем меньше я беспокоюсь, что после меня вырастет. Вот.
– А в чем вопрос-то? Это ответ.
– Ну, ответ. А вопрос еще хуже: спроси?
– Кого?
– Меня.
– О чем?
– Беспокоюсь я за пашню? Нет, я по-человечески, конечно, беспокоюсь, как же. Но, все равно, это не то. Я вспахал, и моя песенка спета. Все?
– Все.
– Хрен!.. Это на заводе – сковал я, допустим, ось, так она ось и нужна – я все сделал…
– Но ось-то – тоже для машины! На одной оси-то не поедешь.
– Правильно! А машину потом соберет другой – и за это тоже ему плати денюжку…
– Но ведь и у вас: ты вспахал, другой посеял…
– Я вспахал – получил, он посеял – получил, а хлеба, например, нету. А мы денюжку получили. Я к примеру говорю.
– Это какой-то Гегель получается…
– Да никакой не Гегель!
– Да почему хлеба-то нету? Неурожай, что ли?
– Да меня это не касается, вот штука-то! Не знаю, может, неурожай. Я пахал хорошо. И получил хорошо – на курорт вот поехал… Хватило.
– Вань…
– Не ванькай! Я ж за колхоз волнуюсь, а не… чего-нибудь. Мне тоже понять охота.
– Значит, вы живете хорошо, – подвел итог конструктор.
– Хорошо. Вон у меня ряшка-то – с похмелья не… это… Она и у те… Да. Хорошо живем!
– А почему вы в город из деревни бежите?
– Это не вопрос, это – семечки. Я же эти сто двадцать рублей везде могу заработать. Заработаю же я их в городе?..
– Наверно.
– Заработаю! Силенка есть, и башка на плечах – сумею.
– Сумеешь.
– Но в городе я на эти сто двадцать рублей… интересней проживу. В городе у меня все под боком: и магазин, и промтовары, и парикмахерская, и вино… А у себя-то я со своим рубликом еще побегаю поищу – где пальтишко девчонке купить, где рубаху себе, где пальто демисезонное супруге… За любым малым пустяком – в райцентр. А до райцентра – семьдесят километров. Да еще приедешь, а там тоже нету.
– М-да. А куда сейчас-то? Место подбирать, куда бежать?
Иван обиделся.
– Ать! – поймал! Пойма-ал, конструктор… – Посмеялся недобро. – Что, есть на примете хорошее местечко?
– Обиделся! – Конструктор тоже посмеялся – добрее. – Оби-иделся, пахарь. Не обижайся, я без всякого умысла. Куда едете-то?
– Я же говорил – к югу.
– А, да. К югу – это хорошо, – похвалил конструктор. – Я сам думаю махнуть скоро… – И конструктор пропел шутливо: – «Там море Черное, песок и пляж, там жизнь привольная чарует нас!..» Да?
Нюра засмеялась. Она была очень смешливая женщина. И смеялась как-то очень доверчиво и мило – хотелось ее смешить.
– Так-так, – сказал довольный конструктор. И поднялся. И достал из-под сиденья чемодан. – Ну, что нам тут положили? Собираешься вечно второпях… вечно торопишься… Ну, конечно, – ключи забыл дома. На пианино. Вечная история! Ножик есть, Ваня?
– Есть.
– Да зачем же ломать такой добрый чемодан! – встряла Нюра.
– Ничего. На наш век чемоданов хватит. Верно, Иван? – Конструктор ловко поддел концом ножа блестящие замочки, и они один за другим отскочили.
– Вы не по тракторам конструктор?
– Нет. По железной дороге.
– А то бы я вам задал пару вопросов…
– Нет, лучше не надо, Иван. – Конструктор с чрезвычайным любопытством рылся в чемодане, отвечал на вопросы нехотя. – Я устал от вопросов… Ага – коньячишко!.. КВК. Прекрасно. А тут что?.. Купюры. О мне эти интеллигенты: кто же деньги кладет в чемодан! – Конструктор переложил деньги из чемодана в карман. – Что-то я не вижу здесь литературы. Обычно этого… М-да. Ну? – Конструктор весело посмотрел на Ивана, на Нюру… И какая-то мысль влетела ему в лоб. Он достал из чемодана очень нарядную кофточку.
– Ну-ка, Маруся, встань.
– Нюра. Маруся у нас дома осталась.
– Ну-ка, Нюра, примерь…
– Зачем?
– Примерь, я посмотрю.
– Ой, да я сроду и не нашивала таких…
– Да примерь – просют! – воскликнул Иван.
– Ну, отвернись.
Мужчины отвернулись. И, отвернувшись, поговорили малость.
– Какое отношение к коньяку? – спросил конструктор негромко.
– У меня? Хорошее.
– Рюмочку – не возражаешь? КВК.
– Что это, коньяк?
– Да. Генеральский.
– Не возражаю.
– Ну, глядите! – сказала Нюра. Кофточка так ее красила, так преобразила!.. Нюра покраснела под взглядами мужчин. Засмеялась милым своим смехом.
– Идет вам.
– Это кому же вы такое богатство везете? – спросила Нюра.
– Носите на здоровье, – просто сказал конструктор.
– Да что вы! – испугалась Нюра.
– Ничего, носите. Это так вам к лицу!.. – Смугловатый джентльмен улыбнулся. – У нас хватит. Ах, как она вам идет! Шик-блеск – тру-ля-ля, как мы говорим, когда заканчиваем какую-нибудь конструкцию.
– У нас… это… – растерялся и Иван, – деньжонок в обрез… На дорогу только. А она ж дорогая, наверно…
Конструктор укоризненно покачал головой.
– Не обижай, Иван. Деньги – это бяка. Скажи лучше, чем мы закусим коньячишко?
– У нас огурцы малосольные есть…
– Нет, огурцы здесь не… Ага! – Конструктор нашел в чемодане шоколад. – Ах, молодцы! Все продумали.
– Заботливая у вас жена, – сказала Нюра, желая сказать что-нибудь очень хорошее доброму человеку.
– Ничего… Немножко рассеянная.
– Работа, видно, такая. У нас на квартире жил один ученный – такой умница, такой башковитый, добрый тоже такой, а ширинку вечно забывал застегнуть. – Нюра засмеялась. Конструктор тоже посмеялся. И Иван посмеялся. Все посмеялись, так всем что-то хорошо стало.
– Держи, Иван.
Нюра дернула было Ивана за пиджак – чтоб он не увлекался коньяком-то, но Иван только ногой дрыгнул и досадливо, с укором поморщился.
– Вот так вот живешь, работаешь… а радости – нет. Радость – на нуле. – Конструктор чего-то вдруг взгрустнул. – Настоящей творческой работы мало. Так – мелочишка суффиксов и флексий… устаю. Все время в напряжении, все время нервы как струны натянуты, и я боюсь, что когда-нибудь они лопнут.
– Железная дорога! – понимающе сказал Иван. – Тут так-то просто проедешь, и то голова кругом, а вам все время думать надо. Это же не печки-лавочки, понимаешь.
– Ну?..
– Поехали…
Они хватили по рюмочке дорогого коньяку, заели шоколадом. Конструктор закурил сигарету с золотым обрезом – тоже из чемодана, вытянул ноги, чуть прикрыл глаза.
– Покой нам только снится, – сказал он негромко.
– Но я вам так скажу, Виктор…
– Александрович. Друзья меня называют – Виктор.
– А вам так скажу, Виктор, – пустился в подхалимаж Иван, – без вашей работы мы бы тоже далеко не уехали…
– Куда вы без нас!
– Вот я – тракторист. Я поучился три месяца – и готово дело: управляю. А ведь его же придумать надо было, сконструировать! Сколько там всяких узлов, систем… – Иван повернулся к Нюре, стал загибать пальцы. – Система питания, система зажигания, система охлаждения…
– Молодец, хорошо знаешь трактор, – похвалил Виктор. – А вот нам, авиаконструкторам…
– Вы же – по железной дороге.
– Нет, я по железной дороге, но с авиационным уклонном. Мы сейчас разрабатываем систему игрек: железная дорога без мостов.
