Текст книги "На ратных дорогах"

Автор книги: Василий Абрамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

На рассвете Костенко попросил отпустить его с двумя автоматчиками в Севастополь. Считал, что втроем они быстрее туда проберутся и пришлют нам помощь. Я понимал, что никого к нам прислать не смогут, но было бы хорошо предупредить своих о нашем намерении прорываться сквозь кольцо блокады на этом участке фронта. Словом, я согласился, и Костенко ушел. А мы начали рассматривать город издали. На душе как-то потеплело, словно встретил старого, хорошего друга. В окуляры бинокля видна Панорама и другие знакомые здания.

Севастополь! Как много он для нас значил. Мы понимали, попадем в город – будем жить и бороться, не попадем – прибавится на холмах еще несколько неизвестных могил.

По очертанию окопов и вспышкам выстрелов удалось определить и нанести на схему линию фронта, охватившего город дугой. А потом мы долго и напряженно наблюдали, изучая обстановку, отыскивая более слабые места и стыки частей противника. Удалось установить, что севернее деревни Алсу стрельба реже и вспышки выстрелов на большем расстоянии одна от другой, чем на других. Поделился своими впечатлениями с Кальченко, и он согласился:

– Пожалуй, лучшего места для прорыва не найти.

Хотели уже спускаться к своим. Да от Севастополя трудно оторваться. Простояли еще минут десять, и вдруг Кальченко заметил:

– Смотри, Василий Леонтьевич, нагл кто-то сигнализирует!

Обернулся, куда он показывает, вижу, шагах в двухстах из-за куста двое в гражданской одежде машут руками. Наши или враги? Тут же понял: немцы просто стреляли бы. Я в свою очередь сделал знак-приглашение.

Подползли, назвали себя партизанами севастопольского отряда Павлюка. Командир послал их на розыски штаба дивизии полковника Абрамова. Убедившись, что перед ними командир и комиссар дивизии, партизаны доложили:

– Павлкж передал, что людей нужно расположить в лесочке возле Алсу. А вас с комиссаром он приглашает на базу.

Мы спустились к своим. Один из партизан отправился с бойцами в указанное место, другой повел нас с комиссаром к Павлюку.

Штаб помещался в домике лесника. Уже по тому, как по дороге туда нас останавливали секреты, чувствовалось – порядок у Павлюка образцовый. Высокий, плотный, вежливый, командир приветливо встретил нас, предложил умыться, угостил молоком.

– За отряд не беспокойтесь, товарищ полковник. Я туда отправил продукты.

Ночью он обещал помочь нам перейти фронт без единого выстрела. Даже не верилось, что все так хорошо складывается. Мы уже приготовились пробиваться с боем. В успехе не сомневались, но знали, что многим не довелось бы увидеть Севастополь.

Перед вечером Павлюк познакомил меня и комиссара с двумя пожилыми партизанами. Предупредил – они поведут отряд через фронт.

Один из них сказал:

– Тронемся, когда станет темнеть. Будем идти по дну ущелья. Над правым обрывом у немцев застава. Раньше они и дно охраняли. Да мы их как-то «тронули», отбили охоту лазить туда. Но, кто знает, всякое может быть. Поэтому нужно осторожность соблюдать, не шуметь, не курить. При себе держите автоматчиков.

Начало темнеть. Отряд построился и после короткого инструктажа двинулся в путь. Шли по двое. Впереди проводники, мы с Кальченко, за нами десять автоматчиков. Прошло уже довольно много времени. Все было спокойно, но вот впереди обозначился поворот. Проводник прошептал:

– Самое опасное место. Если на караул нарвемся, не останавливайтесь. Побежим напролом и сомнем его.

Поворот кончился, а по-прежнему все тихо. Кажется, пронесло! Мы ускорили шаги. Подошли к речке, перед ней – валуны.

– Тут наша переправа. Мы ее называем «Чертов мост», – сообщил проводник.

Название меткое. Через широкую и глубокую щель, по дну которой с шумом стремительно бежит вода, перекинуто две жерди. Вместо перил протянута проволока. Гуськом начали переправляться по этим ненадежным качающимся мосткам.

– Теперь можно передохнуть, – неожиданно громко сказал проводник. И добавил: – Разрешите поздравить, товарищ полковник, с благополучным переходом немецкого фронта!

– Как, разве уже всё? – удивился я.

– Так точно! Мы на «ничейной» земле.

В отряде оживление. Бойцы, не в силах сдержать чувств, кинулись благодарить и целовать проводников.

Короткий привал на даче командующего флотом и вот уже на грузовой машине мы с Кальченко отправились в Севастополь. Часов в девять утра нас вызвали к командующему армией. Генерал Петров поздравил с благополучным выходом из окружения, затем отступил на три шага, испытующе посмотрел на нас и вызвал начальника оперативного отдела:

– Сейчас же отведите их в столовую. Когда покушают, вызовите врача, пусть осмотрит. Потом – в постель, и чтобы хорошо выспались.

Врач определил только крайнее переутомление и сильное истощение. Назначил три дня полного отдыха, постельный режим.

И вот мы с комиссаром, оба в белоснежном белье, в большой светлой комнате, на чистых кроватях. Даже не верилось, что еще несколько часов назад пробирались по ущелью и нам грозила смертельная опасность.

Медицинская сестра просила уснуть, да как это сделаешь, когда в голове столько мыслей.

Раздался стук в дверь. Это оказались дивизионный интендант Степанов и несколько командиров. Все они прорвались в Севастополь разными путями. Взаимным расспросам не было конца. Едва ушли они, появились другие, поздравили с благополучным прибытием. Снова оживленный разговор. Врач заглянул в комнату, укоризненно покачал головой, но ничего не сказал.

Вечером я докладывал командующему о действиях дивизии с 31 октября, с того дня, когда был у него в Сарабузе-Болгарском. Он слушал внимательно, задавал много вопросов, интересовался, в частности, действиями партизан. Потом сказал:

– Под Карасубазаром дивизия дралась отлично. Своим сопротивлением она содействовала отходу частей нашей отдельной и 51-й армиям. А ваш марш по тылам врага морально укрепил партизан в первые дни их боевого становления.

Генерал встал, прошелся по комнате из угла в угол, повернулся к нам:

– А теперь поговорим о ваших задачах. Из вражеского тыла в Севастополь вышло немало пограничников. Военный совет намерен сформировать из них сводный полк и поставить его на участок под Балаклавой. Помогите сформировать этот полк, привести людей в порядок. А вообще мы создаем пять секторов обороны города и намерены поставить вас во главе одного из них. Если не возражаете, я согласую вопрос со штабом обороны.

Конечно, мы с Кальченко не возражали.

* * *

Начали комплектование полка с учета пограничников. Встречались с командирами, беседовали с красноармейцами. Тут как раз узнали судьбу наших частей.

16 ноября под Севастополь вышел 262-й полк майора Рубцова, сильно ослабленный боями. После прорыва через Ялтинское шоссе полк спустился к Ласпинской бухте между мысом Сарыч и Айя. Здесь в лесу его случайно обнаружили немцы. Завязалась перестрелка. Две ожесточенные атаки бойцы отбили, но полк понес большие потери.

Вечером, когда бой прекратился, Рубцов и комиссар Тилинин на лодке пошли в Севастополь. Оттуда в бухту направились военные катера и подобрали большую часть людей. Остальные, рассеявшиеся во время боя, вышли в Севастополь мелкими группами.

Майор Изугенев прорвался 20 ноября. Он сохранил все свои легкие минометы. Майор Мартыненок с группой бойцов прибыл 24 ноября. С несколькими бойцами явился майор Серебряков, отставший от нас за Чатыр-дагом.

Позже мне удалось проследить за действиями 297-го и 294-го полков. Основные силы первого вышли к морю в районе Ускута. На побережье собралось много людей из разных частей и соединений. Командир одной из дивизий генерал-майор Аверкиев навел порядок и подчинил себе все имевшиеся там войска. Вначале он решил прорваться, через Алушту в Ялту, затем в Севастополь. У него оказалось много артиллерии, пулеметов на тачанках. Но в последний момент генерал отказался от правильного плана, надумал пробиваться через Судак на Феодосию, стал метаться от одного пункта к другому и в конце концов, как потом передавали, попал в плен.

Два батальона 294-го и 3-й батальон 297-го полков вышли в Ускут, когда генерал Аверкиев уже ушел оттуда. Поэтому они действовали самостоятельно. Командование взял на себя комиссар 294-го полка Молоснов и двинулся на Алушту. В ночь на 5 ноября батальоны выбили немцев из города.

Во время боя за Алушту пограничники разгромили немецкий штаб, уничтожив 11 офицеров. В городе они нашли много отставших раненых красноармейцев и командиров. За ночь их успели переправить в Ялту.

Утром на следующий день противник подтянул свежие силы и перешел в наступление. После упорного сопротивления батальоны оставили город. Часть пограничников после этого прорвалась в сторону Севастополя, часть отошла на север, где влилась в партизанские отряды.

Командир 297-го полка майор Панарин, не застав в Ускуте своих батальонов, тоже увел остатки полка к партизанам.

Скоро мне стала известна участь еще одного батальона 294-го полка. До 7 ноября он бродил в горах, при всякой попытке выйти к морю натыкался на немцев. В день Октябрьской годовщины полковой комиссар Ермаков провел митинг. Бойцы поклялись любой ценой прорваться к Севастополю.

Соединившись еще с несколькими группами людей из нашей дивизии, Ермаков повел их к морю. По дороге пришлось шесть раз вступать в бой с пехотой и танками противника. Применяя партизанскую тактику, нанося по врагу неожиданные удары, батальон ускользал от преследования. К концу ноября ермаковцы вырвались из окружения.

Всего в Севастополе собралось более 1500 солдат и офицеров дивизии, в том числе 957 пограничников.

* * *

В то время как мы формировали полк, Крымский обком партии и Севастопольский горком создавали коммунистический батальон. Работники обкома и горкома часто бывали у нас, отбирая для своего подразделения командиров-добровольцев. Однажды в штабе дивизии появился секретарь обкома Булатов. Беседовал с нами, слушал рассказы о походе по тылам врага.

На следующий день он приехал вместе с корреспондентами газет «Правда», «Известия» и «Красный Крым». 6 декабря одновременно появились целая полоса о подвигах пограничников в «Красном Крыме» и очерк в «Правде»…

Но вот сводный полк сформирован. Командиром его назначили майора Рубцова. Вместе с ним мы выбрали участок обороны под Балаклавой, наметили районы инженерных сооружений.

Однако не довелось мне остаться в Севастополе. Поступил приказ откомандировать управление дивизии в Новороссийск в распоряжение командующего 51-й армией.

Накануне отъезда мы с Кальченко побывали в сводном полку. Бойцы и командиры радостно встретили нас, вспоминали бои у Карасубазара, Мазанки, рассказывали о новых боях.

Когда уходили, майор Рубцов пошел провожать. На полях лежал снег, луна проложила на нем блестящую дорожку. Кальченко ушел далеко вперед, а мы с Рубцовым продолжали стоять на тропинке. Сказано все, уже расцеловались, а расставаться не хотелось.

– Еще раз прощайте, Василий Леонтьевич, – с грустью в голосе произнес Рубцов.

– Почему «прощайте»? Будь уверен, встретимся, повоюем вместе, да и после войны увидимся. А потому скажем друг другу просто: до свидания.

– Нет! В бою вы убедились, что я не трус. Долг свой перед Родиной выполню с честью и до конца. Говорю «прощайте» потому, что… на то война. А жить чертовски хочется!

Мы крепко обнялись.

Шесть с лишним месяцев, до третьего июля 1942 года, дрался полк Рубцова. Участок его обороны стали называть «Маленький Севастополь». С большой радостью читал я сообщение Советского Информбюро от 30 июня 1942 года: «Пехотинцы подразделения Рубцова отбили десятки атак превосходящих сил противника и уничтожили до двух полков немецкой пехоты и 11 танков, сбили 2 бомбардировщика противника».

А через два дня майор Рубцов погиб. Перестало биться сердце замечательного человека и патриота…

Особая миссия

5 декабря 1941 года управление дивизии на крейсере «Красный Кавказ» отправилось в Новороссийск. И уже через три дня мы были в Темрюке, где находился штаб 51-й армии.

– Вернулся! Жив-здоров! – радостно встретил меня генерал-лейтенант П. И. Батов.

А член Военного совета армии В. А. Малышев сердечно добавил:

– Ты не думай, старина, что мы бросили тебя на произвол судьбы. Я тебя тогда два дня ждал на дороге за Алуштой. Дважды мы передавали по радио приказ об отходе дивизии, да связисты, видимо, перепутали позывные.

Они усадили меня. Генерал Батов попросил:

– Ну давай рассказывай о своих скитаниях. Здорово, наверное, досталось?

– Всякое бывало. – Я подробно доложил обо всем, что перенесла дивизия за дни похода по тылам врага, о героизме и стойкости, проявленных бойцами и командирами.

Батов и Малышев с большой похвалой отозвались о боевых действиях личного состава дивизии. Предложили мне представить к награде особо отличившихся.

На следующий день нас с Кальченко вызвали в Краснодар. Командующий Закавказским фронтом генерал-лейтенант Д. Т. Козлов предложил нам принять 75-ю дивизию.

– Только имейте в виду – дивизия не обычная и задание ее особое. Какое – узнаете после. А сейчас быстрее сколачивайте дивизию. Отбирать в нее людей будем с разбором, только достойных во всех отношениях. Получайте предписание и выезжайте в Баку со своим управлением…

Через сутки выехали. Всю дорогу только и говорили о том, как лучше обучить дивизию, строили планы высадки в Крыму для изгнания врага.

В Баку меня, комиссара и начальника гарнизона генерал-майора Гудименко принял один из секретарей ЦК компартии Азербайджана. Он заверил нас, что партийная организация республики окажет всяческое, какое только потребуется, содействие. Тут же для непосредственной связи к нам прикрепили секретаря Бакинского горкома партии А. М. Гиндина и заведующего военным отделом ЦК А. А. Герасимова. Забегая вперед, должен сказать, что представители ЦК, особенно А. М. Гиндин, оказали нам большую помощь в успешном боевом сколачивании дивизии.

Управление разместилось в городе Сумгаите. Через несколько дней прибыла большая группа офицеров.

Мы начали регулярные занятия и проводили их в любую погоду.

Следует заметить, что на строевую подготовку учебной программой отводилось совсем мало времени. Между тем опыт двух минувших войн дал мне возможность по достоинству оценить ее значение. Это она, строевая подготовка, вместе с тактической делают штатского человека военным, а массу людей – слаженной, гибкой, четкой, маневренной и послушной воле командира. За время строевой подготовки, а позднее тактической, солдат привыкает четко выполнять приказ командира и хорошо обученный выполнит его в бою при любых обстоятельствах.

Из этих соображений я самостоятельно увеличил время на строевую подготовку за счет других дисциплин. Сам провел показные занятия для командиров по подготовке отделения, взвода, роты, потребовал, чтобы такие же занятия периодически проводили командиры полков. Это положительно сказалось на обучении солдат и позволило значительно сократить срок, отведенный на боевое сколачивание.

Ну и политработники, конечно, в это время не сидели сложа руки. Кальченко и его аппарат так поставили дело, что в частях и подразделениях развернулась борьба за лучшее усвоение программы.

Перед молодыми бойцами часто выступали командиры, рассказывая эпизоды, иллюстрирующие изучаемую тему. Помню, как, бывало, сам Кальченко, готовясь к семинару с политработниками или к беседе с бойцами, приставал ко мне и не успокаивался, пока я не выужу из своей памяти «хоть пару» подходящих примеров.

Наше боевое сколачивание совпало по времени с контрнаступлением советских войск под Москвой, с освобождением Тихвина, Калинина, Ростова, с Керченско-Феодосийской десантной операцией. И все беседы, политинформации, сообщения о положении на фронтах увязывались с главной задачей личного состава – быстрей и качественней подготовиться, чтобы умело бить врага.

Как-то уже с первых дней нашего пребывания в дивизии почувствовалось, что ею интересуются незримые враги. Поэтому и во время политзанятий, и на собраниях, и вообще при всяком удобном случае предупреждали бойцов и командиров о необходимости быть особо бдительными. И все же однажды допустили ошибку.

В столовую управления дивизии подобрали повара с большим стажем и опытом работы в лучших ресторанах. Откровенно говоря, нам не нужен был специалист такой высокой квалификации. В то время рацион в основном состоял из супа и каши. Раза три в неделю-меню разнообразили котлеты, изредка – компот. Все же некоторые «гастрономы», вроде полковника Ченгеры и дивизионного врача майора Свечникова, находили, что повар-мастер сможет «и из топора сварить вкусный борщ».

Кальченко поинтересовался у начхоза Ревина:

– Ваш новый повар надежен? Вы проверили его?

– Он вне всяких подозрений, как жена Цезаря, – блеснул Ревин начитанностью. – У него чудесные рекомендации.

Столовая размещалась в том же доме, что и штаб дивизии, на первом этаже в двухкомнатной угловой квартире. Одна комната служила залом, вторая – кладовой и кухней. Двери в столовой, как и во всем доме, фанерные, слышимость великолепная, поэтому мы с комиссаром категорически запретили вести в столовой служебные разговоры.

Не раз случалось, во время обеда меня подзывали к телефону. И я заметил, что, как только подойду к аппарату, повар обязательно должен шмыгать взад-вперед по коридору. Что это: случайность или желание подслушать разговор?

Однажды, оторвавшись от трубки, спрашиваю повара:

– Что вам здесь нужно?

– Хотел узнать у вас, что приготовить на ужин? Ничего не скажешь, человек проявляет заботу.

Все же я попросил еще раз проверить повара.

Вскоре его арестовали и начальник особого отдела доложил:

– Вы были правы. Повар оказался агентом одной иностранной разведки с большим стажем. У нас он имел задание подслушивать разговоры офицеров, постараться проникнуть в помещение оперативного отдела и выкрасть документы, а перед выступлением дивизии на фронт отравить командование и офицеров штаба.

Случилась эта история в конце марта. Срок подготовки дивизии заканчивался в апреле, но мы ее по существу уже завершили. Проводили занятия в составе полка и дивизии. Комиссия, прибывшая из Москвы для инспектирования, тщательно проверила приказы и разработки штаба, приняла участие в тактических занятиях.

Перед отъездом председатель комиссии сказал с улыбкой:

– Теперь я понял, насколько важно увеличить часы на строевую подготовку и проверку боевой сколоченности. Опыт дивизии следует перенести в другие соединения…

А через пять дней из Тбилиси позвонил генерал армии И. В. Тюленев.

– Здравствуй, товарищ Абрамов! Тебя комиссия похвалила, нашла подготовку законченной. Сколько времени потребуется, чтобы сесть на колеса?

– Дня три, – ответил я.

– Почему так много?

– Автотранспорт убыл далеко за топливом и продуктами. А позвольте узнать, куда вы нас направляете: на Северный Кавказ или в Крым?

– Ни туда, ни сюда, – засмеялся генерал. – Поедете в Иран. Срок для выезда – два дня. Все указания получите в Тебризе от командующего нашими войсками в Иране генерал-майора Мельника.

На две с половиной тысячи километров протянулась сухопутная граница Ирана с Советским Союзом. Сразу же после окончания гражданской войны Советское правительство установило нормальные отношения с южным соседом. Этого добивались все прогрессивные национальные силы Ирана, в том числе и купечество, нуждавшееся в русском рынке и русских товарах. 26 февраля 1921 года в Москве был подписан советско-иранский договор. В нем подтверждался отказ правительства Советской России от прежней политики царского правительства, эксплуатировавшего Иран. В числе прочих пунктов договора была особая, шестая, статья.

Она гласила: «Обе высокие договаривающиеся стороны согласны в том, что в случае, если со стороны третьих стран будут иметь место попытки путем вооруженного вмешательства осуществлять на территории Персии захватную политику или превратить территорию Персии в базу для военных выступлений против России, если при этом будет угрожать опасность границам РСФСР или союзных ей держав и если персидское правительство после предупреждения со стороны Российского Советского правительства само не окажется в силе отвратить эту опасность, Российское Советское правительство будет иметь право ввести свои войска на территорию Персии, чтобы в интересах самообороны принять необходимые военные меры».

Готовясь к войне с Советским Союзом, гитлеровская Германия превращала Иран в плацдарм для нападения на южные границы СССР. Пограничные районы кишели германскими агентами и диверсантами, среди них было немало эмигрировавших в Иран русских белогвардейцев. Страну наводнили немецкие «туристы», «исследователи», «журналисты». Они вели разведку, обрабатывали профашистские элементы, проникли в ряды армии и постепенно превращали ее в орудие гитлеровских захватнических планов.

Подрывная работа немецкой разведки особенно усилилась после нападения фашистских войск на Советский Союз. Чтобы ухудшить советско-иранские отношения и вовлечь иранский народ в войну против СССР, гитлеровцы готовили государственный переворот, создав непосредственную опасность для независимости самого Ирана. Глава правительства Реза-шах дал согласие на такой фашистский переворот.

В течение июня, июля и августа 1941 года Советское правительство трижды предупреждало Реза-шаха о создавшейся угрозе, требовало немедленно прекратить шпионско-диверсионную и подрывную деятельность германских агентов и выслать их из Ирана.

Правительство Реза-шаха отказалось выполнить это законное требование. Чтобы устранить явную угрозу нашим южным границам и коммуникациям союзников в районе Персидского залива, Советский Союз вместе с Англией 25 августа 1941 года ввели войска в Иран. Осиные гнезда гитлеровцев были разорены.

Нам предстояло усилить расположенные в Иране части. 9 апреля мы с Кальченко прибыли в Тебриз и явились к генерал-майору К. С. Мельнику. Он расспросил, как нам понравилась дорога, природа Северного Азербайджана, размещение штаба. Потом подошел к карте.

– Пока в северном Иране дислоцировался один кавалерийский корпус, теперь будет и ваша дивизия.

Расположитесь вдоль ирано-турецкой границы следующим образом: артиллерийский и 162-й стрелковый полки вместе с управлением дивизии останутся в Тебризе, 34-й стрелковый – в городе Хое, а 28-й – в городе Маку. Турция внешне соблюдает нейтралитет. Но полюбуйтесь, о чем эти «нейтралы» мечтают. – Генерал протянул нам турецкий журнал. На обложке напечатана карта. Турции, непомерно раздувшаяся за счет Грузинской, Армянской, Азербайджанской и среднеазиатских советских республик.

– Ничего себе аппетит! – заметил Кальченко.

– И представьте, не боятся подавиться, – продолжал генерал. – Мечтая о «Великой Турции», ее правители ждут только момента, чтобы вонзить нам нож в спину.

Я на глаз прикинул расстояние от Тебриза до Маку:

– Меня беспокоит, что дивизия будет сильно разбросана.

– Вы правы, – подтвердил командующий, – но ничего не поделаешь. Хойскому и Макинскому полкам надо всегда находиться в состоянии боевой готовности, чтобы быть способными отразить возможный первый удар турок. По нашим данным, в городах Ван и Бая-зид у них расположен корпус. Вот вкратце вся ориентировка. А сейчас советую прокатиться с моим адъютантом по улицам Тебриза, познакомиться с городом. Это интересно и необходимо.

Сначала мы проехали по главной улице – магистрали, местами покрытой асфальтом. Она тянется до вокзала. В каждом доме – магазин или лавка. На улице сравнительно людно. Наряду с богато одетыми мужчинами и женщинами мы видели много босых, оборванных людей. А вот за роскошным парным экипажем семенит ишак, погоняемый дочерна загоревшим крестьянином в лохмотьях.

– Улица контрастов! – метко охарактеризовал ее Кальченко.

А дальше пошли узкие, кривые, грязные закоулки. Нищета здесь выпирала на каждом шагу. О ней можно было судить по одежде прохожих, по сотням сидящих у стен нищих, по уличным сценкам.

* * *

На рассвете третьего дня пребывания в Иране мы с комиссаром на старенькой «эмочке» выехали в Хой. За нами следовал пикап с отделением солдат охраны.

Унылая дорога! Песчаная равнина, высокие холмы – остатки выветрившихся гор и редкие серо-зеленые от пыли группы тополей. И так все 145 километров.

Хой – центр одной из десяти эстанов – областей Ирана. Здесь же центр Хойского шехрестана – губернии. Широкие улицы застроены двухэтажными домами. Вдоль тротуаров – молодые деревья. На центральной площади, возле дворца начальника области и губернатора, разбита большая цветочная клумба. К опоясывающей ее решетчатой изгороди привязано несколько ишаков с кладью.

Командира 34-го полка Изугенева и всех остальных командиров и политработников мы застали за изучением пограничных укреплений.

После ужина решили посидеть на балконе дома, где жил Изугенев. Город затих. Но вот тишину нарушил протяжный, высокий голос – то муэдзин приглашал правоверных на вечерний намаз. Редкие прохожие остановились, вынули из карманов цветные платки, постелили их на тротуар, встали на колени. Через несколько минут поднялись, встряхнули платки, убрали их в карманы и продолжали свой путь.

В тот вечер Изугенев рассказал нам о местных иранских властях, о достопримечательностях. Командир полка быстро освоился в новой для него обстановке. Это чувствовалось и по метким суждениям о здешних нравах, и по характеристикам, которыми он наградил живущих в городе помещиков, по существу феодалов двадцатого века. Как поведал майор, в Хойской области свыше двух третей земель «арбаби», то есть помещичьи. Помещики сдают их беднякам в аренду мельчайшими участками на кабальных условиях. Иранский крестьянин, сняв урожай, должен заплатить за аренду земли, за получаемую для орошения воду, за семена. В результате у него почти ничего не остается, и он влачит жалкое существование.

Беседа затянулась далеко за полночь. А утром, чуть свет, отправились дальше, в 28-й полк, расквартированный у подножия библейской горы Арарат. Дорога шла по такой же песчаной, серой местности, как и вчера, только более пересеченной. На тракте, по которому мы ехали, лежал только один населенный пункт Шот. В нем несколько десятков расположенных вдоль дороги домиков с плоскими крышами. В центре, возле канавы с мутной водой, раскинулся базар. Пять-шесть женщин торговали изюмом и зеленым луком. Одна из них, желая «освежить» товар, зачерпнула из канавы чашку воды и вылила на лук. Почти одновременно с этим вышедшая из дома женщина выплеснула в канаву ведро помоев.

– Гигиена на высоком уровне, – оценил базар наш шофер.

Километрах в тридцати не доезжая Маку мы увидели высокий горный хребет. Здесь Иранское нагорье как бы встречается с окраинами горных дуг, тянущихся на юго-восток. Мы ехали по волнистому плато с похожими на гигантские блюда котловинами. В котловинах несколько крестьян пахали землю омачом – заостренным бревном с железным наконечником.

А вот и Маку, городок, окруженный горами. Далеко на севере виднеется массив знаменитого Арарата. Мракобесы-церковники называют ее конечным пунктом плавания Ноева ковчега, а американские разведчики избрали для вояжей, якобы с целью поисков этого ковчега.

В городе в каменных одноэтажных казармах, где раньше размещался иранский пехотный полк, сейчас стоит наш. В длинных помещениях рядами тянутся глиняные лежаки с узкими проходами между ними.

Рядом с казармами огромное поле-плац. На нем можно проводить все занятия, вплоть до стрельбы. Единственный и существенный недостаток его состоит в том, что турки с границы свободно просматривают плац в оптические приборы.

Мартыненок повез нас вдоль границы. Возле Маку горный хребет отступал далеко к северу, образуя длинную замкнутую долину. В нескольких километрах от города дорога поднималась на невысокий перевал. За ним горы снова сходились. Там, где-то за перевалом, турецкий город Баязид.

На хребте в двух зданиях расположилась турецкая застава. Ниже, в километре от нее, в огороженном забором помещении бывшей иранской таможни наша застава. Порядок на ней образцовый. Видно, в полку быстро привились традиции пограничников.

Солдаты обступили нас и засыпали вопросами о положении на фронтах и в советском тылу.

В Маку задержались. Изучение местности и данных о дислокации турецких войск привело меня к выводу, что в случае чего первый удар примет 28-й полк. Был разработан план обороны Маку, одобренный генерал-майором Мельником.

Скоро в Иран приехал член Военного совета фронта П. И. Ефимов. Мы объездили с ним все полки. Он проверил ход учебы, несение службы, внутренний порядок. Беседуя с бойцами и офицерами, дал много полезных советов и указаний.

На всех нас член Военного совета произвел хорошее впечатление. Слушая беседы с солдатами, я поражался его простоте, умению, как говорится, найти ключ к сердцу каждого.

После проверки 28-го полка П. И. Ефимов выступил в Маку на собрании командного и политического состава. Он подробно рассказал о положении на фронтах, политике Турции… Нарушая международные соглашения, турецкое правительство пропускало через проливы военные корабли стран фашистского блока, с турецких аэродромов поднимались немецкие самолеты для бомбардировки советских войск. Летом 1942 года, когда гитлеровские армии прорвались к Кавказу, турецкая военщина сосредоточила на границах с СССР 26 дивизий.

– Советские войска в Иране – это, по существу, левый фланг Закавказского фронта, – заявил докладчик. – Сейчас командование не может направить сюда подкрепления. Поэтому задача каждого из советских людей, находящихся в Иране, быть всегда начеку, а если придется отражать натиск турок – стоять насмерть.

П. И. Ефимов много говорил о задачах политработников, советовал и нам, командирам, чаще беседовать с бойцами попросту, неофициально, вызывая на откровенный, задушевный разговор. Рекомендовал проводить в ротах и батальонах митинги, посвященные отдельным событиям на фронтах и в жизни советского народа.

* * *

Генерал-майор С. К. Мельник назначил меня начальником гарнизона Тебриза. Работы прибавилось. В городе проживали всякие люди: и лояльно к нам относившиеся, и враги. Многие из недругов свои чувства выражали откровенно, другие затаились. К последним принадлежал, по нашему убеждению, генерал-губернатор Тебриза. Недаром он распорядился подрезать кроны на деревьях возле своего дворца, чтобы удобнее было наблюдать за дорогой от казарм в город.

Месяца через два после нашего приезда в Иран стали поступать сведения, что в город одиночками и группами по железной дороге и на автомашинах прибывают подозрительные люди. Они вроде собираются вызвать беспорядки, используя религиозные предрассудки жителей. Меня предупредили о необходимости быть готовым к нежелательным эксцессам.