Текст книги "На ратных дорогах"

Автор книги: Василий Абрамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Вдали на дороге показалась густая цепь противника. Подпустив ее примерно на тысячу шагов, расчет станкового пулемета открыл огонь. Цепь залегла, а потом стала отходить.

Снова начался артиллерийский обстрел. Один из снарядов угодил в дом рядом с тем, где был наблюдательный пункт. Я приказал убрать наблюдателя и пулемет с чердака.

Петрунькин держался заметно спокойнее, но при каждом разрыве начинал петь «Вставай, проклятьем заклейменный…»

Вскоре снова показались белополяки. Теперь наступало до батальона. Позади еще виднелись цепи пехоты.

– Кажется, придется отходить, – заметил Петрунькин.

– Пока рано. Противник не знает, сколько вас, будет действовать нерешительно и подставлять себя под ваш огонь. Сейчас его обстреляют пулеметы, потом шагов с шестисот – винтовки. Врагу придется продвигаться перебежками, а мы выиграем время. – Потом я показал на одинокое дерево: – Когда цепи поравняются с этим ориентиром, снимайтесь и отходите. Лодки будут ждать.

Вернувшись на противоположный берег, узнал, что белополяки подходили к реке на обоих флангах, но наш огонь заставил их отступить.

Со стороны взвода Петрунькина доносилась сильная ружейная и пулеметная стрельба. Изредка рвались снаряды. Выходит, командир не трусит, взвод держится стойко.

Потом стрельба стихла, а через четверть часа на берегу показались первые красноармейцы. Успешно оторвавшись от противника, взвод расположился в резерве.

К вечеру белополяки заняли город и с крайних домов наблюдали за нами. Ильенков, пройдясь по чердакам несколькими пулеметными очередями, отогнал наблюдателей.

Три дня противник особой активности не проявлял, только подтягивал силы. А на четвертый начал артиллерийский и пулеметный обстрел и под его прикрытием попытался переправиться через реку. Наш ответный огонь сорвал переправу.

Вечером со станции Борковичи прибыл пехотный полк. Штаб армии распорядился, чтобы отряд сдал полку свои позиции, погрузился в вагоны и следовал в город Двинск. Там нам предстояло поступить в распоряжение начальника 4-й стрелковой дивизии.

Было приятно сознавать, что отряд успешно выполнил свою задачу.

Когда прибыли в Двинск, из дивизии последовало распоряжение не выгружаться. Я направился в штаб. Начальника дивизии там не оказалось. С обстановкой меня познакомил и поставил задачу начальник штаба.

– Противник наступает вдоль железной дороги Шавли – Двинск, по шоссе Ковно – Двинск и вдоль железной дороги Вильно – Двинск, – говорил он, показывая эти направления на карте, разрисованной красными и синими стрелами. – Белополяки, действующие вместе с бандами Булак-Балаховича, рассчитывают захватить город Двинск – важный узел дорог. Наша задача – удержать его. В недавних боях дивизия понесла потери и может прикрыть только два первых направления. Третье поручается вашему отряду. Ваш участок с вечера оголен. Чтобы сэкономить время, ночью эшелон подадим почти к самому рубежу обороны, где вас встретят проводники. Рубеж займите до рассвета. Связь с нами держать через правого соседа. Обоз оставьте в Двинске. Все. Желаю успеха!

К составу прицепили небольшой паровозик. Машинист заявил:

– Повезу вас прямо в раскрытую пасть врага. Буду двигаться медленно. Если начнется обстрел, сразу же выскакивайте из вагонов.

Эшелон медленно втянулся на железнодорожный мост через Западную Двину. От паровоза вдоль поезда широкой огненной струей несутся искры. Мы ждем: вот-вот в нас полетят снаряды. Но все обошлось благополучно, Отряд быстро выгрузился, и эшелон ушел.

Проводники повели к рубежу напрямик. Ночь темная, местность неровная, изобиловавшая песчаными холмами. Полтора километра показались всеми пятью.

Наконец старший проводник тихо доложил;

– Пришли!

К этому времени рассвело. Огляделся. Вправо и влево от нашего рубежа тянется гряда холмов, впереди деревня, левее проходит железная дорога. Проводник предупредил, что вечером в деревне была разведка противника.

Взвод Петрунькина занял оборону далеко на левом фланге. У Петрунькина резонный вопрос:

– Телефона у нас нет, посыльному далеко бежать. Как будем держать связь с вами?

– Сигналами, как у Диены. Надевай фуражку на штык и действуй. А будет плохо фуражка видна, карту можно поднять.

Пошли мы с Петрунькиным от отделения к отделению. Командир поторапливал:

– А ну, друзья, пошевеливайся! Окапывайся глубже… С гордостью глядя на своих людей, доложил:

– У меня во взводе создана ячейка сочувствующих партии большевиков. Почти половина бойцов записалась. Видите, как все работают?

К восходу солнца взводы были разведены по своим местам. Фронт широкий – оборона жидкая. Не особенно беспокоило, что левый фланг совсем открыт. До ближайшего соседа здесь с десяток верст.

Закончив обход позиций, вернулся на командный пункт. Он на холмике, шагах в двухстах от переднего края и несколько ближе к левому флангу. Прав Петрунькин, далековато он от нас. Я решил в случае чего поддержать его кавалерийским взводом и пулеметами.

Справа донеслась артиллерийская пальба, там шел бой. Скоро и у КП разорвался первый снаряд, за ним второй. Начался обстрел всего нашего участка.

Из деревни вышел дозор, за ним – рота противника. Стоявший на правом фланге станковый пулемет, подпустив роту поближе, обстрелял ее. Белополяки рассыпались, прижались к земле, затем стали отходить перебежками.

Первая маленькая удача подняла настроение людей. Слышались голоса:

– Быстрей, быстрей, паны!

– Вон как драпают! Подходи еще, угощу как надо!

Около полудня противник возобновил артиллерийский обстрел. Со стороны деревни цепью двинулся батальон. Когда до него осталось с версту, открыли огонь четыре наших пулемета. Цепь залегла. Пробовала подняться, но пулеметы снова прижимали ее к земле. Ничего не добившись, противник опять отошел.

Подступала ночь. Тактика врага не изучена, и я не знал, попытается ли он наступать в потемках. Выставив вперед надежное боевое охранение, остальным разрешил спать и сам лег. Сон охранял ординарец А. Ермаков. Едва я проснусь, он укладывает снова:

– Спите. Все спокойно.

Новый день обещал быть солнечным и теплым. Вернулись связные от правого соседа, доложили, что накануне он успешно отразил все атаки.

Когда солнце поднялось, Ильенков заметил вдали приближающийся со стороны противника дымок:

– Смотрите, поезд на Двинск идет.

Странно! Неужели белополяки решили повторить то, что мы осуществили в четырнадцатом году? Тогда под Варшавой эшелоны с сибирскими стрелками подавались почти к передовой. Сибиряки выскакивали из теплушек, рассыпались в цепь и с ходу шли в атаку. Такой маневр не только остановил Гинденбурга, но и нанес ему поражение, заставил отступить.

Но вот послышался орудийный выстрел. Оказывается, на нас шел бронепоезд. Мне не приходилось иметь дело с такими подвижными крепостями, но было ясно, что бронепоезд представляет большую опасность для отряда. Низкие песчаные холмы могли укрывать нас только от наблюдения, но не от огня с высокой насыпи.

Очевидно, бронепоезд пока что только разведывал путь. Выпустив с десяток снарядов, он ушел.

– Что будет, если белополяки начнут наступать с фронта, а бронепоезд зайдет к нам в тыл? – спросил у меня Бедик.

– Я уже думал об этом. Перспектива, что и говорить, неприятная.

– Разрешите мне, товарищ командир, подобрать несколько человек и разобрать железнодорожное полотно, – попросил помощник.

– А кого возьмете?

– Мы с Лацисом уже посоветовались. Если не возражаете, он вызовет из взводов нескольких коммунистов.

Я согласился. Только предложил Бедику взять для прикрытия отделение с пулеметом.

Бедик добрался до ближайшей сторожки путевого обходчика и достал там инструмент для разборки рельсе. Прошло часа полтора. Петрунькин подал сигнал о появлении противника. На его взвод наступало до роты пехоты.

И тут снова показался бронепоезд. Не открывая огня, он миновал место, где останавливался в первый раз, и скрылся между холмами. Через несколько минут оттуда донеслась пулеметная стрельба.

Посыльный, прибывший от Бедика, сообщил, что группе удалось разобрать путь на ближайшем мостике. Отделение замаскировалось в окопе и, когда из бронепоезда высадилась ремонтная бригада, обстреляло ее.

Через некоторое время, усиленно дымя, поезд опять вынырнул из-за холмов и, обстреляв нас, убрался к себе в тыл.

Ночь прошла спокойно. Рано утром на следующий день (Это было 27 августа) в расположение отряда приехал комиссар дивизии Верховский. Он выслушал доклад, одобрил наши действия, затем сказал:

– Противник старается охватить правый фланг. Чтобы избежать опасности, дивизия начинает отход к Двинску и займет оборону на его подступах. Вам надлежит отойти к хутору Покронишки и задержать там белополяков хотя бы до двенадцати часов дня. Это даст нам возможность закрепиться на новом рубеже. После двенадцати можете уходить самостоятельно. Вас встретят и укажут новое место.

Комиссар уехал, а отряд, скрытно оставив окопы, направился к хутору.

Осмотрев местность, я сразу понял ее преимущества. Хутор располагался на возвышении у скрещения двух глубоких и широких балок, уходящих влево. Справа от него раскинулось ровное поле, заканчивающееся болотом. Позади хутора – шоссе, проложенное по хвойному лесу. Перед лесом несжатый хлеб, что очень удобно для последующего отхода.

В центре хутора стоял двухэтажный каменный дом, окруженный густым садом. Рядом – несколько деревянных одноэтажных домиков, три скотных двора и два сарая. Настоящая крепость, труднодоступная для пехоты.

С чердака большого дома открывался великолепный обзор. Подход противника теперь будет виден за три – пять километров.

Мы с Бедиком организовали оборону, выставили наблюдателей. Лацис обошел все взводы, объяснил бойцам задачу, поговорил с коммунистами. Он предупредил о необходимости держаться до последнего, ибо от нашей стойкости будет зависеть оборона Двинска.

Скоро прибежал связной от Ильенкова. Командир взвода с одним пулеметом устроился на чердаке. Оттуда он заметил, как из деревни, расположенной верстах в трех, вышло до батальона противника с артиллерией.

Я поднялся к Ильенкову. В бинокль хорошо видна вражеская колонна. Через полчаса она будет здесь, и начнется бой. К противнику, конечно, подойдут подкрепления. А наш маленький отряд остался одиноким, без соседей, без поддержки с тыла и даже без всякой связи со своими. Но не это главное. Будь у поляков только пехота, ее бы мы легче отразили. Но артиллерия! Нам нечего было противопоставить ей.

Однако не будем падать духом. Постараемся задержать врага как можно дольше. Будем драться, пока останется узкая лазейка позади, чтобы можно было отойти.

Колонна белополяков уже в версте от хутора. Ильенков сам стал к пулемету и вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул головой. Пулемет выплеснул сноп пуль. И сразу же колонна врага, изломавшаяся, раздробившаяся, схлынула с дороги.

– Не понравилось! А вот вам еще привет от бабушки, от дедушки и с полным почтением от меня, – приговаривал Ильенков, посылая новые очереди.

Придя в себя, белополяки растянулись цепью и стали медленно продвигаться к хутору.

– Почему не стреляет артиллерия? – удивился Ильенков.

– Не было цели. А сейчас начнет, раз мы объявились, – ответил я.

И действительно через несколько минут первый снаряд разорвался в балке, перед хутором.

– Быстро уходить! – скомандовал я пулеметчикам. Едва спустились, как в крышу ударил снаряд и сверху посыпались куски черепицы.

Начался сильный обстрел. Била батарея со стороны деревни. Потом послышались более мощные разрывы. Оказывается, снова подошел и задымил впереди слева знакомый нам бронепоезд.

Когда цепь противника оказалась в полуверсте, заработали три наших пулемета и заставили ее залечь.

Мы ждали наступления перебежками, да, видно, опытен командир вражеского батальона! Цепь лежит. Зато участилась артиллерийская стрельба, противник открыл по хутору сильный пулеметный огонь. У нас появились раненые. Их отправляли в лесок, что позади.

Обстановка пока не очень сложная. Но что будет, если к врагу подойдет подкрепление и предпримет обход наших флангов? Хорошо бы, белополяки поднялись в атаку, чтобы можно было разбить этот их передовой батальон.

Словно прочитав мои мысли, Бедик предлагает:

– Что, если сделать вид, будто мы уходим, и устроить засаду?

Идея хорошая. Вызываю Воронина, предлагаю его взводу отойти в лес цепью, а потом по посевам быстро вернуться на место.

Противник на эту приманку клюнул. Едва взвод зашел в лес, как белополяки поднялись и прямо во весь рост пошли к хутору. Мы подпустили их к самому спуску в балку и тут встретили огнем всего своего оружия. Те из вражеских солдат, что оказались на возвышении, отхлынули, подобно морскому прибою, а которые вошли в балку, заметались в поисках спасения.

Атака отражена. В балке осталось много убитых и раненых. У нас тоже есть потери.

Посмотрел на часы – 12.30. Поставленная задача выполнена, и можно отходить. Но каждый час задержки противника на хуторе идет на пользу дивизии. Посоветовался с Бедиком. Он согласен со мной. Решили пока не сниматься.

Только мы успели обойти взводы и поблагодарить красноармейцев за проявленное в бою умение и храбрость, как меня снова вызвали на крышу.

Вдали появилась еще одна вражеская колонна. Времени уже 14 часов. Ладно, подождем, пока противник подойдет, обстреляем его, заставим развернуться и отскочим.

А колонна вдруг свернула с дороги вправо и пошла в сторону болота. Скоро пехотинцев догнала и обогнала конница. Она подскакала к болоту, потопталась у него и направилась вдоль фронта, к правому соседу. Хорошо, что лошади по болоту не прошли. А пехота? Сможет ли она преодолеть это препятствие? Видим, и пехота пошла за конницей. Угроза охвата справа отпала.

Через полчаса из деревни вытянулся еще один батальон противника. Две роты нацелились на взвод Петрунькина, а одна пошла еще левее, в обход. Потрепанный нами в балке противник привел себя в порядок и тоже готовился атаковать.

От Петрунькина прибыла записка. Он просил поддержки. Писал, что собрал всех коммунистов и сочувствующих на угрожаемый фланг, у каждого из них по две гранаты. Для поддержки взвода я направил Ильенкова с пулеметом.

Противник подходит все ближе и ближе. Снова разом заговорили все наши огневые средства. Батальон, надвигавшийся на наши окопы с фронта, залег. На флангах роты белополяки наступали перебежками. По хутору беспрерывно бьет артиллерия.

Мне все еще кажется, что мы можем долго держаться. Неприятно, правда, что рота противника заходит слева, умело пользуясь неровностями местности. К тому же хутор стала обстреливать еще одна батарея, а справа показалась новая цепь противника.

Подошли Бедик и Лацис.

– Пора отходить, товарищ командир…

Легче командиру отдать приказ на наступление, чем на отход. Всегда при этом вступаешь в спор со своей совестью, не раз спрашиваешь себя: не рано ли? Местность-то врагу не хочется отдавать. А с другой стороны, зарвешься – напрасно бойцов потеряешь, и гибель каждого тяжелым камнем ложится на твою совесть. Она беспощадна и будет тебя мучить, если ты поступил вопреки своему командирскому долгу…

Я еще раз окинул взглядом оборону, взвесил соотношение сил, степень опасности для отряда. Затем сказал:

– Четверть часа еще продержимся, а потом начнем отход. Первыми снимаются взводы с хутора, последним – тот, что в поле. Вам, товарищ Бедик, с началом отхода придется встать у ворот хутора и пропускать людей, показывая направление.

Когда отходил взвод Петрунькина, командир, вытирая грязным платком пот с лица, задержался возле меня:

– Хорошо воевали?

– Отлично!

Пересекая железную дорогу, встретили обходчика. Я спросил:

– Бронепоезд далеко?

– Здесь его не будет, – ответил этот замечательный советский человек. – Я разобрал путь впереди.

Мне оставалось только поблагодарить его.

Вечером подошли к Двинску. На окраине хутора Легнишки, что в полуверсте от реки Западная Двина, нас встретили несколько военных. Один из них, среднего роста, сухощавый и опрятно одетый, отделился от других, подошел ко мне:

– Котов, из штаба армии.

Я представил ему помощника, адъютанта и других командиров, а потом доложил о действиях у хутора Покронишки.

– Задачу свою отряд выполнил блестяще. Теперь вам предстоит занять оборону впереди хутора Легнишки и прикрывать подступы к деревянному мосту. Части дивизии располагаются правее вас, впереди железнодорожного моста и вправо от него. Ясно?

– Есть вопросы. Будет ли у нас сосед слева, с кем держать связь и дадут ли нам провод?

– О соседе слева сказать ничего не могу. Связь держать с дивизией через меня. Я буду в Двинске в штадиве. Провода для вас нет, – закончил Котов, попрощался и пошел к городу.

Светлого времени оставалось мало, а надо было изучить рубеж и организовать оборону. Местность впереди ровная, открытая и с хутора Легнишки хорошо просматривается. Вдоль реки, начиная от железнодорожного моста до деревянного и еще на полторы – две версты левее, тянутся поля, местами заболоченные, затем гряда лесистых холмов и большой бор.

Слева, на горе, раскинулась деревня Лезинишки да ближе к реке – деревня Грива.

Три взвода с четырьмя пулеметами решил расположить впереди Легнишск, вправо и влево от дороги, а два взвода при двух пулеметах оставить в резерве, в самом хуторе.

Ночь прошла спокойно. Начинается новый день. В деревнях над крышами домов струйками поднимается дым. Низко по земле стелется редеющий туман. За рекой, на востоке, загорается небосклон, и из-за леса выплывает ослепительный диск солнца. Щедрое светило одаряет благодатными лучами землю, ласкает наши лица, придает бодрости.

Тишину разрывает артиллерийская канонада. Видно, как поблизости от железнодорожного моста снаряды поднимают фонтаны черной земли. Вскоре оттуда доносится треск пулеметов. У правого соседа начался бой.

Прибыл Котов, сообщил, что перед железнодорожным мостом и правее его положение серьезное. Противник сильно нажимает и рвется.

– Дивизия, конечно, устоит? – спросил я.

– Приказано устоять, но части, обороняющие мост, сильно потрепаны. А как чувствует себя отряд?

– Хорошо. Окопы отрыты, ночью бойцы отдохнули и утром сытно покушали.

– За оборону хутора Покронишки начдив Солодухин объявил командирам и красноармейцам отряда благодарность. В армию я тоже обо всем донес. Надеемся, что и теперь вы проявите стойкость.

– Если надо, будем держаться до последнего человека, – ответил я.

– Удержать мост надо. Желаю вам боевых успехов, – и, распрощавшись, Котов ушел. Больше мы с ним не встречались. Передавали, что он убыл из дивизии.

Противник и на нашем участке долго ждать себя не заставил. Вот впереди дома, в котором мы находились, разорвался снаряд, за ним второй. С опушки леса забормотал пулемет, потом еще один. Одновременно две цепи противника, по роте в каждой, стали спускаться с холмов.

Тут заработали наши пулеметы с запасных позиций. В цепях противника началось замешательство, и они залегли. Вражеская артиллерия ударила по нашим пулеметам, но те успели уже перейти на основные позиции.

Цепи опять было поднялись, а мы снова заставили их приземлиться,

А справа от нас, впереди железнодорожного моста, бой становился все напряженнее. «Устоят или не устоят там?» – не раз задавал я себе тревожный вопрос. Было хорошо видно, как белополяки медленно продвигались к реке в стыке между отрядом и нашим соседом. Ильенков выдвинул туда два пулемета. Его огонь сделал свое дело – наступление замедлилось, а потом и совсем приостановилось.

Во второй половине дня противник возобновил атаки по всему фронту, особенно усилив нажим в направлении соседа. Было очевидно, что он стремится овладеть в первую очередь железнодорожным мостом.

На наш отряд наступал батальон при поддержке батареи. Красноармейцы и пулеметчики вели сильный огонь, причиняя врагу немалый урон. В бинокль, да и невооруженным глазом, видно было, как то там, то здесь в цепи противника падали люди.

У нас потери также росли. Мелкие окопы не могли предохранить от осколков.

И тут мое внимание привлек тревожный голос адъютанта:

– У Лезинишек движение!

Посмотрел влево и увидел, как с возвышенности в сторону деревни Гривы двинулось до роты противника. Хорошо, что туда еще днем был выслан взвод Воронина. Комвзвода – рослый сибиряк, вступивший в Красную Армию в феврале 1918 года, – опытен и смел. Его взвод относительно легко справился с вражеской ротой.

А вот на правом фланге положение все ухудшалось. Пока два наших пулемета помогали соседу сдерживать рвущуюся к реке пехоту, еще было терпимо. Но как только вражеский снаряд уничтожил один из них, а расчет другого стал менять огневую позицию, белополяки бросились к реке. Бойцы соседней части дрогнули, стали отходить.

Скоро на воде у железнодорожного моста появилось много черных точек. Это десятки, а то и сотни людей бросились вплавь к противоположному берегу. Река в этом месте широкая. Мы видели, как то одна, то другая точка исчезала с ее поверхности и больше не появлялась.

– Тонут, товарищ командир! – взволнованно сказал Ермаков, машинально снял шапку и перекрестился.

– Что будем делать? – тревожно спросил у меня Бедик.

– Стоять на месте и выполнять приказ! Сожмем свое кольцо и будем держать круговую оборону. Прикажите взводам отойти на второй рубеж. А вы, товарищ Бодман, – обратился я к адъютанту, – возьмите с собой несколько бойцов, встаньте на стык дорог и не допускайте никого ни к мосту, ни к берегу!

Подошел Ильенков, быстро выпалил:

– Чего мы тут торчим? Дивизия отходит, и нам надо спешить. Не то будет поздно: либо в плен попадем, либо тоже утонем.

– Не паникуйте, Ильенков, – раздраженно ответил я, – ничего с вами не случится, если будете честно выполнять поставленную вам задачу. – Повернувшись к командиру отделения, прикрывавшего командный пункт, попросил: – Товарищ Ерофеев, объясните комвзвода Ильенкову обстановку, а то он не понимает.

Возможно, этот мой шаг был непедагогичен. Но у меня не было времени долго раздумывать. К тому же хотелось подействовать на Ильенкова каким-то необычным образом, чтобы сразу привести его в чувство.

Ерофеев, пожилой сибиряк – один из самых развитых коммунистов, правая рука Лациса. Я знал, что он найдет убедительные слова. И он действительно нашел.

– Я так понимаю, – заговорил Ерофеев, – что если командир получил приказ обороняться, то стоять должен, пока жив.

Ильенков стоял потупившись. Я верил в него и знал, что в данном случае он поддался минутной слабости.

– Слышали, Ильенков? Это вам, бывшему прапорщику, говорит бывший унтер-офицер. А сейчас выше голову, все будет хорошо. Свой страх спрячьте поглубже и не показывайте бойцам…

Взводы заняли новые позиции. Мы тоже перешли на другое место. И тут вдруг появился помпохоз Лобода.

– Вы как здесь очутились? – спрашиваю у него.

– Лодку за вами пригнал.

– Где она?

– Там, у берега.

– Ермаков! – позвал я ординарца. – Идите, прорубите дно лодки и утопите ее.

– Товарищ командир, как же это так – утопить лодку? – всплеснул руками Лобода.

– А так. Утопить, и немедля. Ермаков, быстро выполняйте приказ! – Затем уже мягче сказал Лободе: – Понимаете ли вы, какую медвежью услугу оказали? Ведь если люди узнают, что командир готовится уплыть, сразу все побегут к реке.

– А мне как попасть на тот берег? – спросил Лобода уже более спокойным голосом.

– Пока никак, а потом, переправитесь на доске. Идите в деревню, подберите на всякий случай побольше досок. Только до времени никому их не показывайте…

Близится вечер. Солнце, совершив дневной путь, опустилось к вершинам деревьев.

А бой продолжается. Противник на флангах вышел к реке и теперь перебежками вдоль берега приближается с двух сторон к деревянному мосту. Наши два пулемета стреляют беспрерывно. У одного из них сам Ильенков. Перезаряжая ленту, он взглянул на меня, словно говоря: «Эх, командир, пропадем мы тут не за понюшку табаку!»

У меня самого тревожно на душе. Я уже не уверен, сумеем ли удержаться. Была слабая надежда на скорое наступление ночи, на темноту, которая всегда дает передышку. Да развязка, кажется, приближается быстрее.

В который раз оборачиваюсь к городу, смотрю, не идет ли помощь. Вот кто-то там, за рекой, появился. Вижу еще и еще. Уж не поддержка ли это?

Бедик, опустив бинокль, радостно кричит:

– Появились люди в форме, с оружием. Идут к мосту. Да, теперь и я хорошо вижу, как с противоположного берега на мост вышли красноармейцы.

От избытка нахлынувших чувств громко кричу:

– Ура!

Вслед за мной кричит отделение Ерофеева. Ильенков припал к пулемету и строчит без перерыва. В отряде тоже заметили подход резервов, криком выражают радость.

Поднявшись, я показал рукой в сторону противника и побежал вперед. Тут же встали Ерофеев и все его отделение.

Нас обогнал Лацис. Рядом с ним большевик делопроизводитель Ланис и еще несколько человек. Взводы тоже перешли в контратаку.

Белополяки опешили, прекратили стрельбу. Сперва вскочили и побежали обратно одиночки, потом группы, а вот уже и вся цепь стала поспешно отходить.

Тем временем через мост прошли подразделения, с ходу рассыпались, взяв направление вправо, к железнодорожному мосту.

Ко мне подошел запыленный человек:

– Командир латышского коммунистического батальона. Давайте дружно ударим. Как вы думаете, куда мне лучше наступать?

– Наступайте, как и развернулись, вправо, а я пойду вдоль дороги на опушку леса.

– Согласен! До новой встречи у леса.

Солнце еще не успело опуститься за горизонт, а мы уже загнали противника в лес. Наступившая темнота прервала бой. Обходя взводы, я всюду слышал возбужденные голоса:

– Здорово мы всыпали белякам!

– Жаль, темнота помешала, прогнали бы их из лесу. – А заметили, как они бежали, только пятки сверкали?

Среди других выделился голос Петрунькина:

– И завтра шуганем так, что побегут не хуже нынешнего. Освободим Вильно. Надо помочь литовским товарищам.

Его слова поправились красноармейцам. Они согласны «шугануть». Петрунькин завел разговор о братстве всех народов, и мне прямо завидно стало, как складно у него получается.

Хотелось послушать, но подошли командиры взводов с докладами. Потери велики – много убитых и раненых, есть и просто без вести пропавшие.

Приехала кухня. Накормив бойцов и выслав охранение, разрешил остальным отдыхать.

Доставили приказ из штадива. Меня накрыли шинелями, и я его прочел при свете спичек. Командование дивизии благодарило отряд и латышский батальон. Одновременно нам предлагалось с часу ночи перейти в наступление, очистить от противника лес и захватить деревню с противоположной его стороны.

Ночные действия позволяют добиваться значительных результатов небольшими силами и с меньшими потерями, чем в дневное время. Но это при условии, если подразделения специально подготовлены к ночным действиям. В противном случае темнота сковывает бойцов, порождает у них чувство оторванности, одиночества, беспомощности. Наш отряд как раз к ночным боям не готовился.

Пришлось проинструктировать командиров взводов почти на ходу. Сообщил только, что глубина леса полторы – две версты, наступать будем, пока сможем гнать врага. Во всяком случае, выбить его из лесу и занять деревню – обязательно. В лесу нужно вести себя осторожно, не шуметь. Огонь открывать только после того, как враг себя обнаружит.

И вот пошли. Нас сразу же обступила черная непроглядная мгла. Приходилось часто высылать связных во взводы, чтобы убедиться, правильно ли они движутся, и не дать им оторваться.

Ночную тишину вдруг разорвали редкие выстрелы. Было ясно, огонь ведет секрет или караул противника.

Ильенков дал несколько очередей из пулемета, и враг замолчал. Мы поднялись и снова пошли вперед.

На опушке нас опять обстреляли. На этот раз из пулемета.

Быстро прошли открытое место и снова углубились в лес, наполненный гулом выстрелов и треском попадающих в деревья пуль. Лесное эхо усиливало звуки. Казалось, что в нас стреляют со всех сторон.

По мере нашего продвижения стрельба нарастала и наконец превратилась в сплошной, непрекращающийся гул. В темноте послышались вскрики, означавшие, что кто-то из бойцов ранен. Но лес надо пройти, и я громко подал команду:

– Вперед!

Ее повторили связные, командиры взводов и для бодрости многие бойцы.

Впереди заалело зарево пожара. Это белополяки подожгли на опушке какую-то постройку, чтобы лучше видеть, как мы будем выходить из лесу.

Я приказал двигаться ползком на опушку. Впереди, шагах в пятистах, стоял одинокий дом со службами. Горел сарай у дома. Хорошо виднелись ворота, забор и колодец с журавлем. Откуда-то из-за дома стрелял пулемет.

Задерживаться нельзя. Мы начали наступление перебежками. Но едва первые отделения выбежали на открытое место, как застрочило несколько вражеских пулеметов и по опушке начала бить артиллерия. Вырвавшиеся вперед залегли шагах в пятидесяти, остальные задержались в лесу.

Ясно, что, если продолжать наступление по пристрелянной противником местности, нас могут перебить, как куропаток. Я приказал отойти шагов на двести – триста, чтобы затем возобновить атаку в другом месте.

Когда отошли и отдышались, помощник заметил:

– Что-то давно не слышно латышей.

В самом деле, справа от нас была полнейшая тишина. Посланный связной вернулся, не найдя латышского батальона. Выходит, в лесу мы одни. А может, латыши затаились и связной не нашел их? Я пожалел, что в отряде не было подготовленных разведчиков. Сейчас они особенно пригодились бы.

Надо дождаться рассвета и выяснить обстановку. Отвел отряд еще немного назад и приказал занять оборону.

Когда, казалось, пропала вся надежда на взаимодействие с латышами, от них неожиданно явился связной и доложил, что батальон находится в лесу правее и позади нас. До утра он наступать не будет.

Мы с Бедиком обошли свои боевые порядки.

Остановились возле пулеметчиков. Те расположились в большой яме, прикрытой кустами.

– Оставайтесь с нами, товарищи, – пригласили пулеметчики.

– И правда, отдохните часок, я пока подежурю, – предложил Ильенков.

Бывает, что усталость валит человека с ног. Ему адски хочется «просто лечь» и вытянуться. Так случилось в этот раз и со мной. Прилег я и сразу будто куда провалился. Приснилась река Онега. В лодке я, моя жена, Вася Потапов, учитель Иван Емельянович. Мы поем веселые песни. Потом Вася начинает свою любимую «Накинув плащ, с гитарой под полою» и срывается. Пробует еще раз и снова «пускает петуха». Песню затягивает Иван Емельянович, но кто-то ему мешает. Я сквозь сон слышу, как этот «кто-то», прерывая учителя, несколько раз повторяет: «Где командир отряда?» «При чем тут командир, когда надо петь?» – думаю я, но сильный толчок заставляет очнуться. Еще раз уже более отчетливо слышу: