Текст книги "Судьба лейтенанта Погодина"

Автор книги: Василий Пропалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

ЗАОЧНОЕ ЗНАКОМСТВО

Настроение у Погодина было такое, что город, закутанный в туманное утро, казался утомленным и вялым. Тусклыми казались крыши каменных домов, лица прохожих и даже переполненный цветной автобус с незакрытыми задними дверцами, медленно выползающий с остановки. Погодин стоял на углу кленовых улиц, раздумывая, с чего начинать рабочий день. Поколебавшись немного, решил не появляться утром в управлении, где пришлось бы докладывать начальнику уголовного розыска Огородникову о результатах работы за время командировки, которыми он и сам не был доволен. Сделано, конечно, немало, но главное впереди, главное сейчас – задержать Крестова, Лапочкина, Куранова, найти и изъять украденные ценности. Поэтому Погодин решил проверить, нет ли кого из них дома.

Погодин сошел на предпоследней остановке автобуса, где уже не было асфальта и по обе стороны улицы стояли двухэтажные розовые дома строителей.

Участковый Стрельченко, рослый старший лейтенант, занимался на первом этаже, в комнате, расположенной напротив двустворчатой двери, ведущей через подъезд на улицу. Разбирая исписанные бумаги на обшарпанном столе, Стрельченко не удивился приходу Погодина, протянул огромную ладонь, сжал руку.

– Ну и силища у тебя.

– Гирями-пудовками балуюсь, от того и сила во мне. Она, силушка-то, нужна хулиганов усмирять. Возьмешь иного за кисть, и он до земли присядет, делается послушным.

– Хорошо-о! – Погодин заулыбался, подставляя стул.

– Чего лоб трешь? Задачка не решается?

– На половине застрял. На твой участок следы привели. Вот и приехал. Может, поможешь?

– Отчего, же не помочь? Кому-кому, а тебе всегда помогу.

– Меня интересуют Крестовы.

– Ох, эти Крестовы! Пропади они пропадом!

– Мне о них надо знать все. – Погодин хлопнул по столу ладонью. – Решительно все!

– Всего я не знаю, не вижу в том нужды, но основное по моей части мне известно. Ольга Крестова живет через два дома отсюда, занимает комнату на первом этаже, работает штукатуром. Лет тридцати шести. На лицо не больно приглядная. Но фигуристая, мужики на нее все еще зарятся. Раньше жила очень разгульно, с подружками выискивала мужиков, дома устраивала попойки. Случалось, ее подружки у пьяных карманы обшаривали. Очухается любитель до баб – карман пуст. Полезет с претензиями. Ольга улыбнется, хлопнет ладонями по бедрам, нагло резанет: «С такого товара сдачи не берут. Плачут твои денежки в магазине, там требуй». Словом, бабенка пошлая.

Стрельченко замолчал, постукивая большущим кулаком по столу.

– И вся эта гадость происходила на глазах у сына? – сердито спросил Погодин, потирая хмурый лоб.

– Не всегда. Чаще Ольга совала ему в руки деньги и выпроваживала из комнаты. Он понимал, что от него хотят, и возвращался к полуночи. Словом, безнадзорный был. Начал курить, огрубел. В школе учился плохо, уходил с уроков. Из седьмого класса исключили. Потом с пьяного часы сорвал, угодил в детскую колонию. Словом, поздно мы приструнили Ольгу. Потому, может, и Семка испортился.

– Ну, и как они теперь?

– После возвращения из колонии Семка жил здесь мало. Ольга устроила его в Пересветское училище механизации сельского хозяйства. Без него ей вольготнее. Пьянки, правда, прекратились. Не стало переменных мужиков. Завела постоянного.

– Семка часто приезжает?

– По-разному. Не появлялся больше недели.

– Пьет?

– Бывает. Но до чертиков не напивается.

– Лапочкин и Куранов у него бывают?

– Толька и Славка?

– Да.

– Дружки, водой не расшибить. Но они живут не на моем участке.

– Знаю. Кто главенствует?

– Крестов. Лапочкин хилый. Один раз в училище Крестов не дал его в обиду, с тех пор он и прилип к нему. Куранов, кажется, держится несколько независимо. Но с Крестовым не спорит. Дать адреса?

– У меня есть. Значит, Семки дома нет?

– Нет, – твердо ответил Стрельченко. – Как появляется, мне сразу известно. Я не оставляю его без догляда, ненадежный...

– М-да, – Погодин недовольно потер лоб, обратился к участковому: – У нас есть серьезные основания подозревать Крестова и его приятелей в краже из магазина... Если появятся – задержи, пожалуйста, и сообщи мне или дежурному по управлению. При них должны быть новые часы.

– Уяснил. Сделаю.

– Ну и прекрасно.

Погодин встал, поставил колченогий стул к стене, попрощался и легкой походкой вышел из кабинета. Окраинная улица привела его к частным домам, похожим друг на друга, с кустами запыленной акации в садиках перед окнами, с резными наличниками и прочными воротами. Дом-крестовик, половину которого купили год назад Лапочкины, несмело выглядывал из пустого короткого закоулка. Обе половины оказались закрыты. На каждой двери висел надежный замок, Погодин поглядел по сторонам. Не обнаружив никого в большом дворе, вздохнул и, недовольный, медленно направился обратно, решив, что ждать хозяев бесполезно, а Толька, если бы приехал, должен быть дома. Такие, как он, обычно уходят из дома после обеда и возвращаются за полночь. Погодин махнул Рукой и зашагал к автобусной остановке.

...Екатерина Куранова, женщина усталая и грустная, жила на четвертом этаже, занимала в общей квартире старательно выбеленную комнату, обставленную скромно. В больнице, где она работала медсестрой, ее хвалили за добросовестность и чуткость к больным, за душевную щедрость. В такие минуты ей было легко и радостно. Но как только появлялась дома, наваливались тяжелые мысли о неустроенной личной жизни, о первой промашке, после которой появился Славка.

С тех давних дней Куранова относится к мужчинам с недоверием и непонятным для самой презрением, хотя по ночам бессонно бьется в постели: душит одиночество. Особенно мучительно стало после того, как осталась совсем одна, отправив в училище Славку. Считала, что Славкина жизнь началась неудачно, с обрывами и крутыми опасными поворотами. Все началось со школы. Славке не давалась математика, и, перебиваясь с двойки на тройку, он стал бояться ее. В дни контрольных работ нервничал, был хмур, неразговорчив, подавлен, уходил в школу, как больной. Попытки подтянуть математику привели к снижению оценок по другим предметам: по физике и географии. Он потерял веру в себя, сник, замкнулся.

В восьмом классе Славкино положение осложнилось. Новый классный руководитель, женщина властная и жесткая, с замашками огрубевшего администратора, определила Славку в число нерадивых, открыто обвиняя в недобросовестности и лени, прорабатывала его у доски на виду всего класса, угрожала педсоветом и комиссией по делам несовершеннолетних при райисполкоме, вызывала в школу мать... Но на Славку уже ничего не действовало, он стал постепенно отдаляться от всех, кто не хотел его понимать. Малейшую несправедливость принимал как горькую обиду.

Душевная перегрузка требовала разрядки, и Славка нашел ее на улице, в компании Крестова, с которым познакомился случайно. Крестов никогда не унывал, веселил приятелей шутками, перемешивая обычные слова с жаргонными. Он шутил даже и тогда, когда рассказывал о жизни в детской воспитательной колонии. В компании Крестова Куранову было легко, здесь его понимали, подбадривали, принимали как своего человека. И он постепенно, незаметно для себя, начал перенимать жаргон безнадзорных. С большим трудом Куранов дотянул восьмой класс, наотрез отказался учиться в девятом и вместе с Крестовым уехал в училище.

– И все-таки напрасно Славка бросил школу, – заметил Погодин, не отводя глаз от озабоченного лица собеседницы, сидящей за столом напротив. – Надо было закончить десятилетку.

– Теперь-то я понимаю, на сто рядов все передумала, и мне его жаль. А тогда? Что было тогда? В школе он «подсудимый», дома – «подследственный». Классный руководитель мне заявила: «Нечего ему делать в девятом». Ему было трудно, теперь-то я понимаю. Его только обвиняли. А защитника он не имел. Потому и нашел приют на улице. За него я стала бояться. Хотела разлучить с Крестовым, не смогла.

– Да, улица, как зыбкая трясина, безнадзорных засасывает.

– В том и беда. А я что могла сделать? Ведь работаю! Иногда ночью. И чтобы не дать ему окончательно испортиться, оторвать от безнадзорности, не стала возражать против училища, хотя на сердце неспокойно.

ДОКЛАД

Погодин появился в управлении после обеда. Поначалу завернул к дежурному, поинтересовался, какие и где совершены преступления за минувшие сутки. Убедившись, что в закрепленных за ним районах ночь прошла спокойно, поднялся по бетонной лестнице на третий этаж. На пороге столкнулся с майором Нуждиным, намеревавшимся куда-то уходить.

– А, Никола! Здорово! Как съездил? Дела как? Настроение?

– Вышли на одну интересную группу, а разыскать не удалось. Убеждены: она совершила кражу из магазина, доказательства добыты...

– Так, хорошо! Только пока не ходи с докладом к Огородникову, помешкай.

– Почему?

– Он не в духе. Пускай оттает. Потом зайдешь.

– Что случилось?

– Пустяк. Помнишь Давыдова, у которого при обыске ты маху дал?

– Помню, конечно. До конца дней своих буду помнить.

– Он Огородникову на двух листах нравоучительную «телегу» накатал. Ясное дело, не понравилось, распалился. Да и секретарь в огонь масла брызнула: зарегистрировала депешу. Вызывал, снимал стружку. Приказал впредь не регистрировать и не носить на доклад такую «чушь».

– Может, на самом деле там жаргонная горчица с натертым хреном перемешана?

– Может. Но стоит ли из-за такого пустяка рвать и метать, себе и другим нервы мочалить? Я так ему и сказал. Поди все еще ерзает в кресле с очередной папиросой в зубах.

Спустя час Погодин докладывал начальнику о проделанной работе. Начал спокойно, излагая все по порядку, но вскоре ему показалось, что Огородников слушает невнимательно, без интереса, только потому, что положено выслушать, занервничал, и остальная часть доклада получилась бессистемной, скомканной. Докладывал он не больше пятнадцати минут. Огородников, ворочаясь в кресле, дымил длинной папиросой, часто стряхивал пепел.

– Все, что ли? – спросил, глядя в пепельницу, наполненную измятыми окурками.

– Да.

– А вы в командировке что сделали?

– Как? – Погодин не понял вопроса.

– Вы все говорите: «Мы с Колокольчиковым, мы с Колокольчиковым». А лично вы какую работу проделали?

– По-моему, ни один сотрудник областного уголовного розыска не должен работать в командировках по конкретным делам в одиночку, без тесной связи с местными работниками.

– Вы учите меня?

– Нет. Но если вас интересует не все, что сделано, а лишь моя работа, то я изложу ее в письменном рапорте.

– Изложите. И запомните: мне нужны проценты раскрываемости преступлений. Они же появляются тогда, когда преступникам доказана вина.

– Мы докажем. Задержим группу Крестова и докажем.

– Когда?

– Точно сказать не могу, но скоро. Ведь должны же они появиться в нашем городе или в училище, и нам об этом сообщат. Кроме того, заготовлена областная ориентировка о их розыске. Может, посмотрите?

– Вечером.

– Я свободен?

Огородников поглядел на Погодина, подумал, буркнул:

– Да.

Погодин ушел в свой кабинет, распахнул окно, закурил. День разгулялся, посветлел. Плотное стадо рыхлых облаков, подгоняемое ветром, утянулось на север. Небо расчистилось, засветилось нежной синевой. На макушках тонких тополей, в мелкой листве-кудряшках, проказничал легкий ветерок, готовый в любую минуту упорхнуть в высь, туда, где ранней весной и поздней осенью усталый, но надежный вожак журавлиной стаи уверенно ведет свой клин к намеченной цели. Таким вожаком Погодин желал видеть своего начальника, потому что для человека, даже устойчиво стоящего на ногах, всегда имеет значение – кто рядом, а для коллектива – кто стоит у руля, кому этот руль доверен.

ЧАСЫ ОСТАНОВИЛИСЬ НОЧЬЮ

Ранним утром резкое дребезжание старой оконной рамы сорвало Погодина с койки. Откинув белую занавеску, он увидел у окна проводника служебно-розыскной собаки старшину Кучерова. В открытую форточку влетело страшное слово:

– Убийство!

– Где?

– В Косых Бродах.

Через три минуты Погодин выскочил на улицу, торопливо натягивая пиджак на широкие плечи. Дверца крытого железом кузова синей машины, подпоясанной красной лентой, была приоткрыта, и Погодин легко вскочил в машину. Сверху, из-под матового стеклянного кругляшка, струился мутноватый свет крохотной лампочки. У ног Кучерова возилась крупная овчарка.

– Эксперт-криминалист в кабине, – сообщил Кучеров. – Можно ехать.

Погодин нажал белую кнопку – сигнал водителю. Мотор взвыл, машина вздрогнула, покатилась по асфальту, набирая скорость, веером распуская сизый хвост.

– Кого убили? Мужчину, женщину? – поинтересовался Погодин, нервно разминая папиросу, не замечая, как мелкий табак сыплется на пол тонкой ниткой, к носкам черных, запыленных туфель с порванными, но аккуратно связанными шнурками.

– Мужика, – сонно ответил Кучеров, не расположенный к разговору.

– На улице? В доме?

– Труп в сенках. На шее резаная рана.

– Личность неизвестна?

– Какой-то Дымов.

– Дымов? – почти выкрикнул Погодин, подброшенный вверх на ухабе. – Это точно?

– Фамилия броская. Не забылась.

– Молодой, пожилой?

– Не знаю.

– Зовут? Как зовут? Не Санька?

– Не знаю. Все данные у эксперта, он записывал у дежурного по управлению.

Обнаружив, что половина табака высыпалась из папиросы, Погодин достал новую, раскурил, сделал две глубоких затяжки, резко, толчками, выдохнул дым, замолчал, уронив хмурый взгляд на овчарку, спокойно лежавшую у ног.

На Погодина нахлынули невеселые думы. Ему чудилось, что погиб именно Санька Дымов, тот честный и открытый парень, чье не по годам серьезное лицо запомнилось надолго. Погодин отгонял мысль об убийстве Саньки на почве мести, зная, что не только в кражах, но и в других, более тяжких преступлениях преступников уличают свидетели, и фактов мести за это в практике не бывает. Ведь преступники не столь уж тупоумны, чтобы не понимать всех последствий за покушение на тех, кто помог установить истину по уголовному делу. У Саньки, конечно, могла возникнуть ссора с пьяным отцом. Но неужели у родного отца, какой бы он ни был, поднимется рука с ножом? Жаль Саньку...

А машина неслась по свободной дороге. В кабине на пружинистом сиденье покачивался полусонный эксперт.

У въезда в Косые Броды она остановилась, из кабины неторопливо шагнул эксперт, легко и бесшумно открыл дверцу кузова, сухо спросил:

– Не знаешь, Николай Иванович, где переулок Осенний?

– Дом тринадцать? Дымовы?

– Садись в кабину, шоферу подскажешь.

– Кто пострадавший? Санька?

– Дымов Федот.

Погодин вздохнул, в теле почувствовалась слабость. Он молча нырнул в кабину. Часы показывали ровно шесть. Через десять минут, оставив машину за углом, оперативная группа направилась к дому, где толпились люди. Впереди шел старшина Кучеров, придерживая на коротком поводке овчарку. Увидев ее, толпа зашевелилась, разделилась надвое, образовав свободный коридор, ведущий через калитку во двор. Приехавших встретил начальник районной милиции, низкий, с заметным животом майор Арбузов, следователь прокуратуры Шорохов и сухая молчаливая женщина с уставшим, но миловидным лицом.

– Жена Дымова, – пояснил Арбузов. – Она ездила к сыну, возвратилась в начале четвертого, обнаружила распахнутую дверь и мертвого Федота... В дом, говорит, не заходила. Судя по всему, внутри дома никто не был, исключая убийцу.

Откуда-то из глубины двора появился Колокольчиков, одетый в черный, малоношеный костюм. Погодин отозвал его в сторону, тихо спросил:

– Дымова, значит, убили?

– Похоже. Рана на шее. Говорят, днем ходил по поселку пьяный.

– Кто же мог?

– На почве хулиганства, наверное.

– Пожалуй. У меня тоже нет других соображений. Убийство из-за ограбления, мести, ревности исключено, пожалуй.

– Я так же думаю.

– А группа Крестова не появлялась в училище?

– Нет.

– И не добыто никаких сведений о ее местонахождении, хотя бы предположительно?

– Нет, Николай Иванович. Пока координаты неизвестны. Как под воду спустились и не всплывают.

– Ладно, пойдем. Собачка отдохнула. Пора ей и нам приступать к действиям.

После короткого обмена мнениями было решено: с Бураном, если он возьмет след, уходят Кучеров и Колокольчиков. За ними будет двигаться машина. Следователь Шорохов, с участием эксперта-криминалиста, начальника милиции и понятых, проводит осмотр трупа и место происшествия. Погодин действует по своему усмотрению.

– Можно начинать, – обратился следователь Шорохов к Кучерову. – Только поаккуратнее, следы не деформируйте.

– Знаем, – обронил старшина, ласково поглаживая широкий лоб овчарки, которая, закрыв глаза, преданно жалась к левому бедру хозяина.

– Рядом! – Кучеров выбросил полусогнутую правую руку вверх.

Сидевший смирно, Буран вскочил, напрягся, готовый мгновенно реагировать на малейшее движение своего повелителя.

Люди с интересом наблюдали, как неторопливо и осторожно овчарка перешагнула порог сенок, вместе с Кучеровым скрылась в доме. Прошли считанные секунды, и Буран, захваченный азартом, перемахнув через крыльцо, вылетел во двор, описал круг, возвратился к крыльцу и метнулся к калитке. Толпа шарахнулась в сторону. Выскочив в переулок, Буран свернул вправо, но тут же возвратился и, сделав замысловатую петлю, натянул длинный поводок, повел влево, вдоль переулка, увлекая за собой Кучерова, повторявшего одно и то же: «Хорошо, Буран, хорошо».

Сзади бежали Погодин и Колокольчиков.

Миновав тихий переулок, Буран вывел на широкую улицу, резко свернул вправо, сунулся к забору, вытянув острую морду. Затем повел прямо, прижимаясь к заборам и палисадникам. Солнце уже оторвалось от зубчатых вершин высоких сосен, выкатилось на голубоватый простор, рассыпая еще не яркие лучи. Погодин и Колокольчиков расстегнули пиджаки – бежать было жарко. А Буран все увереннее и азартнее натягивал поводок. Вот он пролетел еще один двор, но тут же рванулся назад, медленно покрутился на месте и вдруг сильным ударом крепких лап распахнул старую калитку, проскочил в ограду. Кучеров, Погодин и Колокольчиков последовали за овчаркой.

...Совещание, проходившее в светлом кабинете Колокольчикова, открыл майор Арбузов в десять тридцать. К этому времени первоначальные следственные и розыскные действия были закончены, участники оперативной группы успели наскоро позавтракать и настроились обменяться мнениями.

– Возражений, думаю, не будет, если мы сперва послушаем уголовный розыск, – мягко сказал Арбузов, не вставая со стула. – Прошу, Николай Иванович.

Погодин встал.

– Давайте говорить сидя, – предложил Арбузов. – Все мы устали. Работники угрозыска особенно. Буран устроил им экзамен по бегу.

Погодин опустился на стул, потер пальцами лоб, не зная, куда девать руки. Заговорил он просто, ровно, раздумчиво.

– Буран привел в дом Корягина. Ему сорок восемь, инвалид третьей группы. Временами работает по найму. Вчера был на свадьбе у племянника. Один. Жена гриппует, с ним не ходила. Корягин, как он утверждает, не помнит, в котором часу ушел со свадьбы, во сколько прибыл домой. Но мы время установили точно. Из гостей он ушел в двадцать три часа двадцать пять минут. Ушел один. Очень пьяный. Перед уходом жених поставил ему в карман пол-литра «Вермута». Дома Корягин появился в начале первого. Без вина. – Погодин помолчал, решая, в каком плане продолжить. – Дымова знает хорошо, не раз бывал у него в доме. Иногда вместе халтурили, после чего всегда пьянствовали. Узнав, что овчарка привела от Дымова, Корягин не удивился. Мог, говорит, по пьянке зайти к нему и ночью. Спросил, не обокрали ли Дымова. Мы выложили ему правду. Вначале оторопел, потом удивился. На подошвах Корягина мы обнаружили бурые пятна, похожие на кровь. Сапоги, конечно, изъяли. Утверждает, что он не мог убить Дымова. Говорит, причины нет такой. Вот, пожалуй, коротко все.

Арбузов, делавший какие-то короткие записи на листе, поинтересовался:

– Имеются ли на одежде Корягина следы крови?

– Не обнаружили, хотя очень тщательно осматривали.

– Наклонности Корягина к скандалам, дракам, вообще к хулиганству? – спросил следователь Шорохов, коротко взглянув на Арбузова и Колокольчикова. Было ясно: он обращается к ним.

– Лично мне на этот счет не приходилось утверждать или подписывать ни одного документа, – ответил Арбузов. – Может, какие сведения имеются у товарища Колокольчикова?

– Мы интересовались сегодня этим вопросом, – устало сказал Колокольчиков. – Люди говорят, что по характеру он спокойный.

– Давно он живет здесь?

– С рождения. – Погодин задержал взгляд на узком лице следователя.

– Воевал?

– Да, имеет ранения.

– Ясно! – сказал Шорохов. – У меня вопросов больше нет.

Выступивший эксперт-криминалист был краток.

– Каких-либо категорических выводов по результатам осмотра трупа и места происшествия делать, пожалуй, пока нельзя. Однако кое в чем я уверен: труп не переносился с одного места на другое, следов борьбы на месте происшествия нет и не было. Отпечатки пальцев рук на бутылке «Вермута» и следы ног человека пригодны для исследования. Я успел сделать расчеты: человек, наследивший в кухне и сенках, носит сорок первый размер обуви. И последнее. Судя по форме брызг и луже крови, можно сказать, что Дымов получил ранение на расстоянии не более двадцати сантиметров от пола. Все.

– Есть вопросы? – Арбузов положил пухлую ладонь на настольное стекло. – Нет? Прошу, товарищ Шорохов.

Следователь Шорохов, высокий, худощавый, светловолосый мужчина средних лет, выступал стоя. Он прокашлялся в сухой кулак, заговорил медленно, обдумывая каждое слово:

– Корягин, бесспорно, был в доме Дымова, овчарке можно верить. Экспертиза, – Шорохов взглянул на эксперта, – наверняка подтвердит, что следы на бутылке и на полу принадлежат ему. Однако, если верить уголовному розыску, он заходил к Дымову, когда последний был уже мертв.

– Как? – вырвалось у Колокольчикова.

– Очень просто, уважаемый коллега. Наручные часы Дымова остановились в двадцать три часа – стекло разбито, стрелки приплюснуты к циферблату. По-вашему же, Корягин удалился со свадьбы на полчаса позже.

– Но Дымов мог ходить и с разбитыми часами, так что...

– Нет, не мог! – Шорохов выкинул вверх указательный палец. – И вот почему: в таком случае осколки стекла – это подтвердит и эксперт – были бы рассыпаны где-то в другом месте, а не там, где труп, и лежали бы не так кучно. Получается, Корягин не причастен к смерти Дымова.

Погодин в знак согласия кивнул головой.

– Далее, – продолжал Шорохов, – вся обстановка на месте происшествия, а мы ее исследовали довольно добросовестно, говорит о том, что Дымов сам себя погубил, то есть смерть наступила от несчастного случая.

Колокольчиков просветлел и стал слушать еще внимательнее, с явным интересом, начиная понимать, что преступления вообще не было. Шорохов продолжал развивать свои мысли:

– Одежда Дымова испачкана в земле, и мне представляется такая картина. Дымов, пьяный, возвращается домой. По дороге не раз падает. Добравшись до своего дома, с трудом открывает замок, в сенях опять падает, но не просто на пол, а на лезвие топора, который стоял у стены, рассекает сонную артерию... И тогда, следовательно, смерть наступила от несчастного случая.

– Вполне вероятно, – согласился эксперт.

– Но это надо доказать, – заявил следователь. – На многие вопросы ответ даст судебно-медицинская экспертиза. Однако мы должны брать шире, чтобы не допустить ошибки. Надо документально подтвердить, во сколько ушел со свадьбы Корягин. Второе. Установить, во сколько часов Дымов пришел домой и один ли? Если возникнет необходимость – проследить каждый его шаг, начиная с утра. Не убедившись, что в данном конкретном случае насильственной смерти не усматривается, мы не можем ставить точку. Так и только так! – закончил Шорохов резко и так же резко сел.

Но Погодин возразил:

– Время ухода Корягина со свадьбы нами установлено точно. Задокументировать данный факт, конечно, нужно обязательно.

– Это я беру на себя, – сказал Шорохов.

– Решено. В таком случае мы с Колокольчиковым займемся проверкой Дымова. К вечеру, возможно, успеем прояснить основное.

– Еще вопросы, предложения? – спросил майор Арбузов.

Все молчали. На этом совещание закончилось. Погодин и Колокольчиков вышли во двор. По небу неслись короткие облака. Между ними покачивалось лучистое солнце. На земле появлялись низкие тени, но тут же, слабея, исчезали.

– Не верю в преднамеренное убийство, – еще раз подтвердил Колокольчиков. – Тут что-то другое.