Текст книги "Судьба лейтенанта Погодина"

Автор книги: Василий Пропалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

ВТОРАЯ ВСТРЕЧА

После ужина, как и было условлено, Колокольчиков привез Нину Ильиничну. Она неуклюже выбралась из люльки мотоцикла, мягкими пальцами слегка коснулась белых волос, закрученных в крупные кольца, оправила платье и потом спросила, в котором кабинете занимается Погодин.

– В моем, – пояснил Колокольчиков, развернулся и уехал.

Нина Ильинична шагнула на широкое крыльцо, миновала короткий коридор, робко приоткрыла дверь и, не переступая порога, тихо спросила:

– Можно?

– Входите, – разрешил Погодин, стоявший у окна.

Увидев Нину Ильиничну, щелкнул выключателем. Матовая лампочка рассыпала ровный свет. И хотя эта немолодая, напудренная женщина солгала при первой встрече, Погодин не затаил на нее зла. Легким движением сильной руки поставив перед столом стул поновее, он вежливо пригласил:

– Прошу.

Нина Ильинична заняла весь стул, поставив на полные колени темную сумочку, серьезными глазами обвела кабинет, таивший строгую тишину. Погодин сел за стол. Их глаза встретились, но не надолго. Нина Ильинична не выдержала решительного взгляда сотрудника угрозыска, виновато склонила голову.

– Получается, Нина Ильинична, непорядочно, – мягко, но с упреком начал разговор Погодин. – Я был у вас на работе не ради спортивной прогулки. Мне хотелось сберечь ваше время. И коль скоро вы не пожелали говорить правду в простой беседе, мы вынуждены пригласить вас сюда и допросить официально.

Нина Ильинична медленно подняла большие, подведенные глаза, увидела озабоченное лицо Николая Ивановича. Он достал из стола белый бланк допроса:

– Итак, ваша фамилия, имя, отчество?

Нина Ильинична, покусывая пухлую губу, отвечала медленно и тихо, будто сообщала сверхсекретные сведения и боялась, чтобы никто не подслушал. Погодин торопливо заполнил первую страницу, предупредив об ответственности за дачу ложных показаний.

– О том, что вы предупреждены, распишитесь вот здесь. – Погодин поставил маленькую галочку. Допрашиваемая черкнула несколько букв жирных, непонятных.

– Итак, правду говорить намерены? – спросил Погодин, коротко взглянув на Нину Ильиничну.

– Да. Я уже поняла... Лучше надо было сразу сказать... Тогда. В аптеке. – В голосе чувствовалась откровенность, раскаяние.

– Понимаете, Нина Ильинична, нам очень важно знать, кто получал в аптеке метилтестостерон? Важно потому, что за этим, как нам кажется, находится одна истина. – Погодин сцепил замком короткие пальцы. Задумчивые глаза терпеливо ждали ответа.

– Ну, как вам сказать. Воробьев приходил...

– Мы знаем. Еще кто?

– Дымов Федот.

– Еще?

Нина Ильинична пожала плечами.

– Больше не помню. Честное слово. А этим выдавала таблетки я.

– Дымов местный житель?

– Живет здесь давно.

– Вы его хорошо знаете?

– Не особенно. Но за таблетками обращается только ко мне...

– Он давно их принимает?

– Как вернулся из колонии.

– Был судим?

– Говорят, два раза.

– За что же?

– Второй раз – за кражу. Первый – не знаю.

– Его давно выпустили из колонии?

– Не знаю.

– Когда он получал метилтестостерон?

– Где-то в одно время с Воробьевым.

Разговаривая, Нина Ильинична не переставала вертеть в пальцах изящную сумочку, не отрывая от нее больших глаз, поднимая голову только тогда, когда слышала новый вопрос. Николаю Ивановичу казалось, что она вычитывает ответы в сумочке. Подумав так, он улыбнулся, отчего на щеках обозначились продольные складки.

– Значит, так и запишем? – спросил он.

– Да, – спокойно и доверчиво ответила Нина Ильинична.

Подписав протокол, она тяжело поднялась со стула, сказала:

– Извините. Когда вы приходили в аптеку, я просто растерялась... Бывают в жизни такие минуты...

– Да, да, – понимающе отозвался Погодин, довольный результатами второй встречи.

– Еще раз извините. До свидания.

– Всего доброго.

За окном нарастала тьма. Из-за угла долетел вой мотора, затем ровный рокот. Яркий пучок света, описав полукруг, задержался под шиферным навесом. «Колокольчиков приехал», – догадался Погодин и нетерпеливо зашагал по скрипучим половицам. Ему хотелось, чтобы Дима поскорее появился в кабинете и рассказал о проделанной вечером работе. Он чем-то огорчит или обрадует.

БЕЛАЯ СОБАКА

Колокольчиков не любил ездить тихо. Он управлял мотоциклом, как спортсмен высокого класса, – легко, свободно. Расставшись с Ниной Ильиничной, он пустил мотоцикл по прямой широкой улице. У большого белого здания, где размещался клуб, резко затормозил, подрулил к столбу, освещенному большой электрической лампочкой, оставил мотоцикл и направился к крыльцу, у которого толпились ребятишки.

– Ваш билетик?

– По блату можно? – улыбаясь, дружески спросил Колокольчиков.

Контролер подняла глаза, весело пропела:

– Ой, извините.

– Теперь здравствуйте!

– Здрасьте. Я совсем вас не узнала.

– Такую жердь и не узнали, – пошутил Колокольчиков, заложив руки за спину.

– В том и беда. Чтобы увидеть ваше лицо, надо глядеть на потолок.

– Меня бог создал на страх хулиганью.

– Действительно.

– Кстати, как порядок? – уже серьезно поинтересовался Колокольчиков.

– Нормальный.

– Хорошо.

– Правда ли, Дмитрий Осипович, что в карьере вещи нашли?

– Правда.

– А воров?

– Пока нет.

– А вас интересует белая собака?

– Белая? А что?

– В ночь кражи мой муж вернулся из города, шел со станции, у магазина видел белую собаку.

– Интересно. Во сколько?

– Около часу.

– Он не говорил, чья она?

– Может, и говорил. Я на кухне шабаркалась, еду разогревала, могла не расслышать.

– Он дома или на работе?

– Дома.

– Спасибо. – Колокольчиков ушел широкими шагами. Вскоре зеленый мотоцикл оказался у дома Пресновых. Дверь открыл лысоватый мужчина с приветливым круглым лицом.

– Да, да, – охотно подтвердил он, – видел такую собаку. Она еще немного прошла за мной, потом вернулась. Тихая, не злая.

– Чья она, не знаете?

– По-моему, похожа на собаку Дымовых.

– Они где живут?

– Недалеко от продовольственного магазина... Федота вы должны знать...

Пока Колокольчиков, бодро настроенный, рассказывал о белой собаке, Погодин нетерпеливо ходил по кабинету, потом сказал:

– Выходит, не одна нитка тянется к Дымову. Белая собака, таблетки. Любопытно.

– Таблетки?

– Да. Он тоже получал в аптеке метилтестостерон.

– Заведующая сказала?

– Да.

– Вот оно что!

– Ладно! – Погодин хлопнул ладонью по краю стола. – И все-таки мы очень мало сделали, чтобы приблизиться к цели. На сегодня хватит, Дима. Рассуждать можно до утра. Иди отдыхать.

– Согласен.

– Утром прямо сюда. Помозгуем на свежие головы.

ЗАЦЕПКА

Погодин встал, как всегда, ровно в шесть. Колокольчиков появился, когда Погодин уже сидел за столом, вписывая дополнения в план. Заметив его, Погодин коротко кивнул, отчего тонкая прядь мягких волос скользнула на лоб, разрезанный одной складкой.

– Здравствуй, Дима! Как спалось? Какие сны виделись? Сладкие? Горькие?

– Спалось почему-то неважно. Потому и сны не приходили. Вы занимались чем-то серьезным?

– Не столько, пожалуй, серьезным, сколько важным. Для нас, конечно.

– Да? – Колокольчиков подался вперед всем корпусом, под ним скрипнул стул. – Есть новое?

– Есть, Дима, есть! Появилась зацепка! – Погодин потер лоб подушечками пальцев. – Помнишь, среди дружинников была одна симпатюлька? Она еще крикнула: «Что от нас требуется?»

– Ну, ну. Вербина.

– Она интересную вещь подсказала.

– Вчера танцевала с дочерью школьной технички Машей. Оказывается, у Маши на шее новые бусы и часы на руке. Говорит, подарок от Сашки Дымова.

– Опять Дымов! Теперь уже младший?

– Да, опять Дымов. Кстати, что за семья эти Дымовы?

– Плохо знаю. Живу здесь всего два года, не приходилось ими заниматься.

– Но Дымов-старший судим. Какие-то учеты у тебя должны быть?

– Есть, конечно. Сведения о судимостях, адрес и фотокарточка. А чего тут рассусоливать? Обыск и...

– Что?

– У Дымовых надо делать обыск. Оснований достаточно.

Погодин недовольно покрутил головой.

– Рано, Дима. И оснований маловато. Пока еще неизвестно, какие показания даст на допросе Маша. Возьмет и заявит: «Дымов ничего не дарил».

– Но ведь часы и бусы у нее?

– Допустим. И что же? Назовет не Дымова, какого-нибудь Петрова, а? Вот тебе и основания для обыска. Получится пшик! И Сашку Дымова надо допросить. Тогда получим какое-то прояснение. Согласен?

– Пожалуй.

Разговаривая, Погодин кружил по кабинету, время от времени потирая пальцами лоб. Колокольчиков продолжал сидеть у окна, поглядывая на решительное лицо коллеги.

– Все! – Погодин остановился посередине кабинета. – Ищи Машу, вези сюда, допрашивай. Если появится необходимость – изымай часы и бусы. Я пошел к Дымовым. Попутно проверю паспортный режим.

– Может, подкинуть на мотоцикле?

– Пешком дойду, невелика даль.

Они одновременно покинули кабинет. Колокольчиков на мотоцикле круто свернул за угол и скрылся. Погодин направился в изогнутую подковой широкую улицу, забитую казахстанскими машинами, груженными кряжистым сосновым лесом, от которого тянуло свежим запахом живицы. За столовой Погодин свернул в третий переулок, замедлил шаг, посмотрел на угловой номер. Его заворожила тишина. Впереди, у палисадника, в пыльной земле, пурхались куры. У подворотни, налетая друг на друга, дрались взъерошенные петухи – черный и белый. Увидев на столбе цифру «15», Погодин шагнул к калитке. Петухи, распластав крылья, разбежались в разные стороны.

В ограде пожилой мужчина насаживал новую метлу на березовый черенок. Он прекратил свое занятие, увидев незнакомого человека, остановившегося сбоку и мягко сказавшего: «Здравствуйте».

– День добрый, – добродушно ответил мужчина и слабым взмахом руки воткнул острый носок топора в комлевый чурбан, бессчетно раз израненный топорами и пилами. – Слушаю вас!

– Я из милиции, – отрекомендовался лейтенант Погодин, показывая развернутое удостоверение с фотокарточкой и двумя печатями. – Надо проверить домовую книгу и паспорта.

– Вы новый участковый?

– Нет. Из уголовного розыска. Погодин.

– Понимаю, – многозначительно произнес мужчина, качнув седеющей головой. – У нас полнейший порядок.

– Тем лучше. Но долг службы требует...

– Понимаю.

Погодин отказался пройти в комнату, занял место у стола на кухне. Хозяин прошаркал тапочками вперед, возвратился с домовой книгой, аккуратно обернутой прочной бумагой.

– Здесь же и паспорта, – пояснил хозяин, осторожно опускаясь на стул.

– Кто в этом доме живет? – поинтересовался Погодин, открывая книгу.

– Шубины.

– Сколько вас?

– Я и супруга.

– Похоже, ушли на заслуженный отдых, Илья Ильич? – промолвил Погодин, перелистав домовую книгу и паспорта.

– Прошлый год. Учить детей – шутка не легкая, нервишки начали пошаливать.

– Да-а-а, – посочувствовал Погодин, – труд учителя действительно тяжкий.

– И у вас, позвольте заметить, работа не из лирики выткана. Мне один раз довелось побывать в понятых при обыске и, скажу вам, мало приятного перебирать чужое грязное белье.

– Вы вспомнили, наверное, обыск у соседа, Дымова?

– Совершенно верно.

– Ну, и как он, образумился?

– Утверждать не берусь.

– Опять за старое взялся?

– Не знаю, не скажу. Но пьет.

– Часто?

– Довольно часто.

– Чего же так?

– Река с ручья начинается, а пьянство – с рюмки.

– Да. На какие же средства он пьет?

– Шабашничает.

– Разве постоянно не работает?

– Работает в пожарке. Сутки там, трое свободен.

– Вон как. И жена не может с ним сладить?

– Что вы! Не раз из дому убегала из-за драк.

– А дети?

– У них только сын. Его он не трогал. Пить учил. Посадит на колено и – «Санька, пей!»

– Ну и как, Санька пьет?

– Представьте, нет. Мы с ним нашли простой выход: по моему совету он поступил учиться не в наше училище, а в Пересветовское. Дома бывает редко.

– Правильно решили. Дымов мог сына загубить.

– Совершенно верно. Меня это же беспокоило.

– Мать не возражала?

– Наоборот – рада.

– Трудная семья.

– Не семья, а Дымов-старший. И таким, представьте, на жен везет. Марья – замечательная женщина. Но семейное счастье обошло ее стороной. Недаром говорят: «Счастье – вольная пташка: где захотело, там и село».

Чем больше говорили Погодин и Илья Ильич, тем ближе притягивали их друг к другу какие-то невидимые нити. Расстались они как давно знакомые люди.

В тринадцатом доме, с прогнувшейся крышей и глубокими черными трещинами на бревнах, жили Дымовы. Ветер покачивал открытую калитку, она скрипела. Как только Погодин шагнул во двор, давно не метенный, навстречу лениво выбежал белый пес с черными ушами. Погодин остановился. Пес ткнулся заспанной мордой в штанину и направился обратно под старый навес, недовольно оглядываясь. Погодин миновал сени, постучал в дверь. Не дождавшись ответа, дернул ручку на себя. Дом оказался пустой. На кухне, под столом, накрытым истертой до дыр клеенкой, валялись две пустых бутылки из-под плодово-ягодного вина. В комнате на подоконнике скрипел старый репродуктор. Постель на синей металлической койке измята. Похоже, на ней кто-то недавно валялся. Погодин вышел на крыльцо. До калитки его лениво сопровождал белый пес с черными ушами.

Перелистав домовую книгу дома номер одиннадцать, где жила одинокая пожилая женщина, Погодин спросил:

– Где же Дымовы? Дом открыт, а их нет.

– Марья на работе, а Федот с утра опохмеляется. Не прохватило небось, вот и подался еще промышлять.

– Часто пьет?

– Испился. Поглядели бы на него!

– Где же деньги берет? Поди опять воровством занимается?

– Вроде не должен. Нельзя ему в колонию попадать.

– Почему?

Женщина рассмеялась.

– А таким там худо. Он же на мокрую курицу похож. Приходил тут как-то один тип, спрашивал: «Где Дымов?» Отвечаю: «Дымовых нет». – Сказал: «Передай, что приходил Крысало, велел возвратить долг».

Уточнив приметы неизвестного, Погодин перевел разговор на сына Дымова – Саньку. Женщина поахала, пожалела Саньку, повторила то, что Погодину уже было известно, и со вздохом вымолвила:

– Как бы не свихнулся парнишко. По характеру бойковатый. И дружки мне не нравятся.

– Чем же они не нравятся?

– Шпанята – видать сову по полету.

– Да? И много их?

– Двое приезжали.

– Не здешние, что ли?

– Из того же училища, где Санька учится.

– Э, так я их, наверное, знаю. Дай бог памяти вспомнить, как их зовут. – Погодин потер пальцами лоб, дожидаясь, когда женщина сама назовет имена, а он запомнит. Ведь на самом деле он их не знает. И она назвала:

– Да Светляк какой-то и Крот.

– Да, да. Это прозвища. Но Санька, кажется, парень не испорченный?

– А я и не хаю. Только опасно, когда возится со шпаненками. Объездят они его, сделают ручным... Говорила ему. Улыбается: «Что вы, тетя Даша! На худое не пойду». – Чужой он мне, а душа болит.

– Да-а, – выдохнул Погодин и нахмурился. Таким он и ушел от тети Даши. Покурил у калитки. Потом пересек тихий переулок, скрылся во дворе не нового пятистенка, где, по словам тети Даши, живет пенсионер, старшина милиции Сорокин Федор Константинович.

– Где-то я тебя видел? – говорил Сорокин после того, как Погодин представился.

– Я бывал здесь, когда работал в оперотделе.

– А-а, тепереч, значит, в угрозыске?

– Да.

– Запурхались, значит, наши, помощи захотели?

– Я к вам завернул тоже за помощью, Федор Константинович.

– За помощью, значит.

– Да.

– Тогда, значит, выкладывай, кто интересует и почему? Люблю разговор открытый.

– Дымовы. Оба. По делу о краже из магазина...

– По-моему, зря ты тут ковыряешь. Санька на кражу не пойдет, сызмальства его знаю. Хохму какую-нибудь отмочить может. Федот, значит, тоже не пойдет, одряхлел. А потом, посуди сам: на кой лешак ему часы и бусы? Вино бы мог спереть.

– Против них у нас имеются кое-какие улики. Пока, правда, не проверенные...

– Я тебе вот что скажу: бери Саньку – он все расскажет. А с часами, значит, он какую-то хохму выкинул, но только не украл. Я его знаю сызмальства.

Сорокин проводил Погодина до ворот, пожал жесткую ладонь, негромко сказал:

– Ежели будут, значит, какие затруднения – заходи, я Саньку увижу и сам с ним потолкую.

– Ладно, – пообещал Погодин и вышел в переулок.

...Он шел медленно, обдумывая все, что ему стало известно о семье Дымовых. Не доходя до широкой улицы, остановился, вытянул из кармана пиджака блокнот, авторучку, и фиолетовые буквы запрыгали на клетчатом листке. Короткая запись гласила: «Федота Дымова разыскивал Крысало. Кто он? Если потребуется – установить личность. Санька – Светляк – Крот. Выяснить...»

Скоро он был в кабинете. По веселому блеску глаз и по тому азарту, с каким Колокольчиков потирает ладони, поднявшись из-за стола, Погодин понял: получены хорошие данные.

– Вот так, Николай Иванович, – торопливо начал Колокольчиков, хлопнув ладонями. – Кое-что проясняется и подтверждается.

– Что именно? – Погодин опустился на стул, разминая папиросу. Колокольчиков сунул руку в стол и в поднятых над головой тонких пальцах Погодин увидел часы на черном ремешке и желтые бусы.

– Вот они, вещдоки! Их подарил Маше Санька Дымов. Номер часов совпал с номером паспорта.

– Пока не допросим Саньку, не соглашусь на обыск, – пояснил Погодин, стряхивая пепел в зеленую пепельницу.

– Не понимаю.

– Понимать нечего, Дима. Все проще пареной репы. Я ведь тоже не зря ходил, и верю тем людям, с которыми разговаривал. Их мнение: Санька не мог пойти на преступление.

– А Федот?

– И он не мог... – Погодин помолчал и добавил: – Людям, Дима, надо верить! Не всем, конечно. Но таким, с какими я встретился, надо верить.

Эти слова Погодин произнес с такой интонацией в голосе, что Колокольчиков насторожился.

– Значит, надо ехать в Пересветское училище и допрашивать Саньку?

– Да, Дима. Сколько тут километров будет?

– Поездом тридцать.

– На машине?

– Примерно столько же.

– На машине выгоднее. Может, придется куда-нибудь выехать из Пересвета или кого-нибудь сюда везти. Смотря какие показания даст Санька.

– А где взять машину? Если бы на час-два – другой разговор.

– Да-а. Ну-ка погляди расписание поездов: когда будет ближайший?

– Так знаю. – Колокольчиков взглянул на часы. – Через два часа.

– На нем и поедем. Если будет необходимость, машину там раздобудем.

– Правильно.

– А сейчас пойдем пообедаем.

– Пойдем.

В ПЕРЕСВЕТСКОМ УЧИЛИЩЕ

Пересвет – станция небольшая. По ней без остановки пролетают товарняки и скорые, на две минуты задерживаются не все пассажирские дальнего следования и лишь неторопливые пригородные поезда останавливаются на пять минут.

Легко спрыгнув с решетчатой подножки, Погодин раскурил папиросу, поглядел по сторонам. На асфальтированном пятачке перрона стоял дежурный по станции. Он выкинул руку с сигналом, и поезд, мягко набирая скорость, пошел дальше. Последний вагон пролетел с грохотом. Редкие пассажиры, пережидавшие поезд, двинулись в противоположную сторону, через железнодорожные пути, туда, где белели длинные корпуса училища.

Оперативники без труда отыскали здание, перед входом в которое сохранились две израненные сосны. Из-под развороченной коры скатывались вниз капли серы. Очистив подошвы туфель о деревянную решетку, поднялись на широкое крыльцо. В раскрытых дверях появилась женщина в черном халате.

– Простите, директор у себя? – спросил Погодин, уступая дорогу.

– Вроде, – на ходу обронила женщина, перешагнув через ступеньку.

За массивным столом с точеными ножками сидел тучный мужчина лет пятидесяти. Густые жесткие волосы, остриженные под «бобрик», изрытое оспой лицо не вызывали симпатий. Занятый сочинением какой-то бумаги, директор продолжал писать, не взглянув на вошедших даже тогда, когда услышал «Здравствуйте». В ответ молча кивнул огромной головой. Еще по дороге в училище Погодин узнал имя, отчество директора. Время торопило, и поэтому Погодин сказал:

– Мы к вам, Агафон Романович!

– Ну, – буркнул в ответ директор, продолжая писать. – Слушаю.

– Мы из уголовного розыска. – Погодин подошел к столу, положил на край красное удостоверение.

– А? – Парамонов взглянул на красные корочки. – Садитесь. Я скоро. Пока мысли не ослабли.

Закончив писать, Агафон Романович отодвинул в сторону бумагу, прижал мясистой грудью кромку стола, заговорил:

– Ну, я готов. Говорите, кого вызвать: из настоящих или из выбракованных? Не удивляйтесь. Это мой личный код. Ваш брат, знаю, умеет хранить тайну, потому и доверяю.

Парамонов говорил уверенно и отрывисто, будто поштучно выкладывал слова на широкий стол.

– «Выбракованных», пожалуйста, расшифруйте, – серьезно попросил Погодин, разглядывая не в меру широкие брови собеседника.

– Это те, которые прибыли к нам из города, их школа выбраковала за явную неуспеваемость и нарушения, то есть отчислила. Их трое: Крестов, Лапочкин, Куранов.

– А Дымов, Александр Дымов, у вас учится?

– Есть такой, – ответил Парамонов после короткой паузы.

– Он не близок к «выбракованным»? – спросил Погодин.

– Дымов числится у меня в числе хороших, хотя вьется иногда около Лапочкина и Куранова. У преподавателей к нему претензий нет: аккуратен, старателен, честен.

– Нам можно с ним поговорить?

– Пожалуйста! – Парамонов тряхнул головой, завел руку за спину, большим пальцем нажал кнопку, черневшую на белой стене.

В кабинет плавно вошла женщина средних лет. Директор распорядился вызвать к нему Дымова, и она так же плавно ушла, качнув широкими бедрами. С минуту держалась неловкая тишина. Потом, сдвинув лохматые брови, Парамонов спросил:

– Что-нибудь серьезное?

– Кража из магазина, – сухо ответил Погодин.

– Неужели Дымов? Трудно поверить.

– Пока нет. Впрочем, он должен внести кое-какую ясность.

– Да? Выходит...

– Пока мы не в праве о нем думать плохо.

Колокольчиков, не сводивший взгляда с двери, легко толкнул Погодина коленом, заметив взъерошенную голову, просунувшуюся в кабинет.

– Можно? – звонко спросил подросток и, не дожидаясь разрешения, бойко шагнул через порог, остановился, поздоровался, искоса взглянув на незнакомцев, сидящих у широкого окна. Рябое скуластое лицо, настороженные, с короткими ресницами маленькие глаза не выражали ни стеснения, ни страха.

– Садись, Дымов, – директор указал на стул у стены. Подросток послушно сел, положив ладони на колени. Погодин занял место у приставного столика, думая, с чего начать разговор с Санькой. Потом вдруг спросил:

– Саша, ты знаешь Федора Константиновича Сорокина?

– Знаю.

– Он и ваш директор Агафон Романович уверяют, что ты парень честный и лгать не умеешь. Этому можно верить?

– Ну, – глухо выдавил Дымов, пытаясь угадать, кто с ним разговаривает. Он уже не раз встретился коротким взглядом с открытыми добрыми глазами Погодина, облокотившегося на приставной столик. Но ни по коричневому костюму, ни по озабоченному лицу не мог определить, кто он. Правда, лицо того, высокого, что сидит в простенке, знакомо. Да, точно. Из Косых Бродов, он работает в милиции, ребята говорили... И когда Погодин отрекомендовался, Санька улыбчиво сказал:

– Знаю.

– Тем лучше. Тогда скажи-ка нам, Саша, где взял бусы, которые подарил Маше Овсянниковой?

– Выменял.

– У кого.

– У Светляка.

– Это кличка, что ли?

– Ну.

– Как его фамилия, имя?

– Лапочкин Толька.

– В замен что ему отдал?

– Таблетки папкины.

– Какие – название?

– Me... ме...

– Метилтестостерон?

– Ну.

– С бусами, пожалуй, все ясно. А часы? Ты и часы Маше подарил?

– Ну.

– Их тоже выменял?

– Нет.

– Где взял?

– У Креста.

– Его фамилия, имя?

– Крестов Семен.

– Даром взял?

– Нет. Он два червонца вырядил. Я пока не рассчитался, нет денег.

– Где он их взял?

– Спер.

– Рассказывал?

– Нет.

– А говоришь...

– Догадываюсь. Не отдал бы задарма.

– Из них кто-нибудь судим?

– Крестов.

– Лапочкин?

– Нет.

– Они здесь?

– Нету. Вчера уехали.

– Куда?

– Не знаю. Может, домой.

Беседа длилась еще минут пятнадцать. Довольный Дымовым, Погодин все же не торопился радоваться. Он с досадой думал о том, что к преступлению причастны несовершеннолетние. В этом он и раньше не сомневался. Но теперь, когда финиш близок, ему до злости захотелось найти ответ на вопрос: почему подростки совершили преступление? Агафон Романович сидел за большим столом неспокойно: нервничал, тяжело откидывался на спинку расшатанного стула, упираясь ладонями о ребристую кромку стола, задумчиво комкал в кулаке мягкий подбородок. Колокольчиков беззаботно покачивал левой ногой, закинутой на колено, весело поглядывал на Саньку, который сидел напротив и при каждом ответе то согласно кивал, то отрицательно крутил головой.

Закончив разговор с Дымовым, Погодин всем туловищем повернулся к директору, спросил:

– Возражать не будете, Агафон Романович, если мы прямо здесь допросим Дымова официально?

– Пожалуйста.

Погодин записал все, что рассказал Санька, вслух прочитал текст и, обращаясь к Колокольчикову, спросил через плечо:

– У тебя есть вопросы к Дымову?

– Нет.

После того, как протокол был подписан, Саньке разрешили уйти, предупредив, чтобы он пока не разглашал истинных причин вызова к директору.

– Получается неважно, – вздохнул Агафон Романович, – Будто кто-то в чистой комнате выплеснул помои...

– Для училища, конечно, мало приятного, – раздумчиво заговорил Погодин. – Разумеется, подростки, прежде всего, сами виноваты и будут наказаны. Но их проглядели где-то раньше, до училища.

– Скверно, очень скверно получилось. Ведь родителей и Крестова, и Лапочкина, и Куранова я однажды вызывал, разговаривал с ними, просил помочь подтянуть ребят в дисциплине. Толку никакого. Как уезжали из училища самовольно, так и уезжают. Доездились...

– Вы сможете, Агафон Романович, дать нам анкетные данные на каждого из этой троицы? И дни, в которые они отсутствовали?

– Да, да. – Парамонов потянулся к черной кнопке на стене.

– И еще просьба: когда они появятся, сообщите, пожалуйста, товарищу Колокольчикову по телефону на работу или домой. В любое время суток.

– Да, да.

Получив нужные справки, сотрудники угрозыска попрощались с директором и вышли на улицу. На пустыре Погодин придержал за рукав Колокольчикова, остановился, сказал:

– Давай договоримся на будущее.

– Давайте.

– Ты вернешься домой, займешься своими делами, ожидая от Парамонова звонка. Можешь сам позвонить ему, напомнить нашу просьбу. Я же поеду в Приуральск, проверю, нет ли кого из троицы дома. В зависимости от результатов дам ориентировку и приму другие меры о их розыске. Согласен?

– Согласен.

– Если первый узнаешь, что они появились в училище – звони немедленно. Приеду. Думается, ими надо заниматься капитально.

– Договорились.

На станции Колокольчикову подвернулась попутная машина, и он уехал в Косые Броды. Погодин остался дожидаться зеленого поезда, который умчит его по замасленной рельсовой дороге, проложенной через бор, в противоположную сторону, в большой город. Там Погодин зайдет в прокуренную комнату дежурного по линейному отделу милиции, оставит анкетные данные Лапочкина, Куранова и Крестова, их приметы, заедет к дежурному управления внутренних дел, проинформирует и его. Затем пешком уйдет домой по залитым огнями безлюдным улицам, зная, что его немедленно поставят в известность, как только будут задержаны те, кого он подозревает.