Текст книги "Тогда, когда случится"

Автор книги: Василий Дворцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

   А ещё их со Светланой окружала особая, плотно-услужливая вежливость, ну, прямо как в сказке про семерых богатырей. Всё подчёркнуто по-братски, и лишь чуть-чуть флирта, по самой грани заметного: вокруг пищеблока всегда толклись, вытанцовывая ритуальными кругами, как женихи-комарики над вечерней кочкой, многочисленные добровольные помощники. Но так, чтобы кто пристал или предложил чего – нет, такого не было. Пока не было. Комарики, они ж не нападают, они только приманивают самок.

   ДЕНЬ ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМОЙ.

   Слабенький с утра, часам к десяти поток машин заполняет воздух над перекрёстком рёвом, выхлопами и пылью. Все с поводом и без повода перегазовывают, сигналят, разворачиваются только с тормозным визгом, подрезая и обгоняя справа, смело прыгают по колдобинам и ямам.... КАМАЗы, ЗИЛы, Газели... Сирены, сигналы... Жигули, волги.... Самые джигиты из джигитов выруливают по остаткам тротуаров....

   "В Ставропольском крае, Степной район, совершено разбойное нападение. Похищена отара овец в кол-ве 1100 голов. Подозреваемые скрылись на 5-ти КАМАЗах и а/м ВАЗ-21099"... "Активизировать досмотр автотранспорта и граждан проходящих через КПП. Во время досмотра автотранспорта и граждан соблюдать меры личной безопасности"....

   Сирены, сигналы, перегазовки и визг тормозов.... Солнце выжелтило всё небо, асфальт размяк, бронник как сковородка или вафельница, каска – скороварка. Ребята выливают прямо за ворот двухлитровую бутылку воды, но через пять минут уже совершенно сухие."Исключить формализм.... Проводить более тщательный досмотр автотранспорта и лиц, находящихся в нём...". Сотни досмотров и три-пять протоколов на день. Не густо. Хоть и не пусто.

   С каждым днём нехорошее предчувствие вязко облепляло майора Гусева, всё плотнее обжимая плечи, давя в затылок. Впрочем, это нормально для военного человека. Даже, может быть, это и есть основной признак правильно выбранной профессии: бояться заранее, загодя, до того, как "это" должно произойти. Что "это"? А чья-то кровь и смерть. Двенадцать лет в ОМОНе, да из них десять Кавказских, закрепили проклятую необманывающую интуицию офицера страшным опытом "двухсотых" с непереносимыми вопросами матерей, криками вдов и глазами сирот. Поэтому Гусев суеверно благодарил судьбу за фору – за это мучительное время предчувствий, которое отпускалось ему на разгадывание заготовленного судьбою же ребуса. И если хватало логики, и он успевал просчитать направленность развития ситуации, то – бывало! бывало же! – ничего и не случалось. За неразгадку же приходилось платить всегда. Собой или кем-то.

   То, что ночной обстрел был не идиотской вылазкой с целью попугать, это яснее ясного. Разведка боем? Да, десяток рассыпанных по зелёнке автоматчиков прикрывали выпускаемые почти наугад, для шороху, миномётные залпы. Да и снайпера обстреливали омоновские огневые точки со слишком большого для какой-либо результативности расстояния. Для реальных-то результатов чехам удобней было б атаковать базу со стороны старых гаражей, только оттуда, при наличии достаточного перевеса, можно в несколько минут вывести огнемётчиков вплотную к зданию и зажечь оконные одеяла-светомаскировки. И вот тогда-то отряду гарантирован всеобщий братский копец. Никакие фугасы не остановят.

   Так что же они готовят? Сколько на смену прибыло сибиряков, им известно с первого дня: поимённый список отряда "духи" наверняка получили с момента его подачи в райотдел, караулы тоже отследили, и теперь вот "срисовали" план обороны.

   "...соблюдать меры личной безопасности".... Это-то обязательно. Если ещё год назад, когда на ОКПМ из-за скапливающихся очередей для досмотра вспыхивали излишние страсти, базировавшимся рядом армейцам достаточно было выставить пару-тройку гранатомётчиков или просто повертеть над особо нервными пушкой, чтобы джигиты мгновенно успокаивались, то теперь русские в каждом споре вынуждены считать свои и чужие головы. Аргумент простой: кого больше? И всё чаще решали "...избегать конфликтов, не отвечая на провокации". Когда большие фуражки приняли решение о выводе вэвэшников из города, черти, кажется, даже не сразу поверили в такой подарок: не прикрываемые армейской бронетехникой и достаточным количеством солдатиков, милицейские КП, из реальной федеральной силы в на время придавленном девяносто девятым годом разбойничьем гнезде разом превратились в пункты декоративного присутствия. Город буквально на глазах набухал легализующимися после бесчисленных амнистий бандитами и убийцами. Главное, черти почувствовали моральный перевес, перестали бояться. И хотя изолированные друг от друга, оставленные армией, Российские ОМОНы и СОБРы своей редеющей сетью ещё пока продолжали выхватывать членов «бандформирований» и «бандподполий», но чаще довольствовались простыми гопстопниками и ворами.

   "...меры личной безопасности".... В какую-то из предыдущих смен ребята крупно написали на стене над блокпостом «ОМОН – НЕПОБЕДИМ!», но сегодня это уже не предупреждение врагу, это уже заклинание для себя. Что для чертей вывести на атаку полтысячи стволов? Раз свистнуть. И тогда любому ОМОНу жизни на два часа, и никакая помощь не подоспеет: у комендатуры своих сил не хватит, а Ханкала для начала должна будет проверить достоверность сигнала, а уж потом, по результатам авиаразведки, штаб сможет принять решение об адекватности ответных действий....

   "...личной безопасности".... Вот как коровы прошли сквозь заграждение? Это вовсе не шутка. Особенно напрягло то, что никто из местных не спохватился. Якобы не спохватился.

   Когда, когда это должно случиться? И что?.. ОКПМ: двести на триста метров – маленький островок, форпост Русского мира, Русского правопорядка, во всё густеющем, всё напирающем море безвластия и беззакония, с каждым днём всё больше дуреющем от безнаказанности.

   И Хазрат не зря кружит, халвой липнет то к одному, то к другому, ищет слабое звено. Ребята пробили по компу: Идигов Хазрат Саид-Эминович был боевиком в банде у Шамаева, когда тот 6 октября 1991 года штурмовал здание КГБ республики, с 95-того активно "духарил" по горам вдоль Дагестанской границы, а в 1999-м "добровольно" сдался из отряда Ширвани Басаева, выложив кривой АК и музейный маузер. Богатый, чёрт: буквально из-под амнистии сразу же попал в органы, а вот теперь купил очень даже солидное место замначальника отделения на автовокзале. У него там и пара киосков, и магазинчик напротив под присмотром. В прошлую смену попытался выйти и на кого-нибудь из офицеров, предлагая по дешёвке две угнанные "десятки". Обжёгся, и теперь щупает прикомандированных.

   "...Похищен Мурцихамов Аюп Мушиевич 1971 г.р.. Похищен на 2-х а/м ВАЗ-2106 белого цвета, у одного а/м г/н 629...".

   "...В 16-10 с улицы Плановая 29 был похищен Измаилов Абдул Харжлевич 1980 г.р.. Одет: белая футболка, спортивные брюки бирюзового цвета. похитители были в камуфлированной форме с авт. оружием на двух авт/моб.: иномарка белого цвета г/н 935 и ВАЗ-21099 серебристого цвета г/н 962...".

   "...На ул. Никитина 3были похищены двое: гр. Мордамигнов Ибрагим Хасанович, 83 г.р. и Можалиев Исламбек. Похитители были на 2-х а/м: УАЗ белого цвета без г/н и ВАЗ 2107 белого цвета без г/н. похитители были в камуфлированной форме, масках, с авт. оружием. Похитителей было около 10 человек...".

   "...А/м БМВ чёрного цвета, трое вооружённых преступников в камуфлированной одежде, один с бородой. В г. Шали похищена девушка, движутся в г. Грозный...".

   "Похищен... похищена...". Подойди к любому, самому что ни наесть «мирному», «цивилизованному» и «профедеральному» чеху и быстро прошепчи: «Есть раб». И получишь автоматический ответ: «Почём»? Это после, через секунду нохчо сообразит, заволнуется, что его, возможно, разводят. Но вначале – цена раба.

   "Мурцихамов... Измаилов... Мордамигнов...". Это ж все чехи, то есть – свои своих.

   Да какие они, к чёрту, меж собой "свои"?! Свои чеченцы только внутри рода-тейпа, а вне родни человека тут просто не существует. Здесь нравственно лишь то, что приносит благо тейпу, безотносительно всего остального мира: чеченец "прав" – отчаянно защищая честь девушки своего рода и спокойно развращая или насилуя "инородку", "прав" – с почтением относясь к своей матери и тут же пробивая кастетом голову "чужой" старухи. Вынутый из своего тейпа-муравейника, чечен мгновенно погибает, ибо он, точно так же, как муравей, не способен в одиночку видеть, понимать, принимать решения. А вот отношения меж тейпами уже ничем не отличаются от отношений уголовных "бригад" и "общаков" – нагреть или подставить конкурентов, убить, ограбить или, вот – выкрасть и продать в рабство любого, оказавшегося без защиты родственничков – дело обычное. И при чём тут "братья-вайнахи" и прочая кинжально-папаховая ичкерийская показуха? За ящик консервов и пару одеял сосед на соседа настучит с удовольствием. Правда, если будет точно уверен, что русские его не сдадут.

   Из всего исключением в памяти зарубился командир чеченского ОМОНа Мусса Газимагамадов. Похоже, он искренне верил в Россию. За что и убит.

   "...Для совершения диверсионно-террористического акта активными членами бандподполья подготовлена террористка-смертница и а/м, начинённый в-в. вероятное направление движения террористки Ачхой-Мартановский р-н., Урус-Мартановский р-н., н.п. Асиновская, н.п. Шали, г. Грозный, г. Аргун, г. Гудермес".

   А что "шахидки"? Эти "матери", рвущие в куски других матерей вместе с детьми?

   Телевизионщики вылепили красивую легенду о мести молоденьких вдов за погибших мужей. За любимых мужей. Да только какую-такую "любовь" можно хотя бы заподозрить в неграмотном, неразвитом сознании пятнадцатилетней девочки, отданной замуж решением родителей, и потом до старости не смеющей даже поднять глаза, а не то, чтобы открыть рот, если её не спрашивают? Да из всех чувств это полудикое, забитое создание знает только страх. Страх не угодить своему мужу-хозяину, ужас чем-либо провиниться в его глазах или в глазах его родственников, кошмар оказаться на пару-тройку лет бесплодной – тогда её просто вышвырнут на улицу, лишив детей и всякого будущего, кроме прислуживания за хлеб или проституции. Нет, тейповое сознание рачительно: женщина – это, прежде всего, воспроизводящая матка, а вдова – обуза, и её, уже не "приносящую пользу", просто применяют в последний раз. Пояс "шахидки" и взрыватель в руке – отправленная тейпом-"бригадой" к кафе или на концерт, она знает только одно: "после" её детям и родителям выделят долю от "общака". А если откажется – их ждёт голодная смерть или то же рабство.

   Гусев включил и выключил видик, по ползущим титрам так и не поняв, какой фильм начинался или заканчивался, и опять заметался по крохотному кубрику, растирая деревенеющую шею. Пойти, разве, подёргать железо? Мягкими шажками пересёк длинный зигзаг полутёмного коридора, возле рассохшейся филёнчатой двери с картонной табличкой "Спортклуб КАБАН" и соответствующим рисунком бородатого порося в "сфере" и бронежилете, остановился, прислушался: через щели, вместе с настоем пота, выбивались скрип турника, звяканье штанги и гантелей, вкусное хаканье и хуканье, вперемежку со вспышками развесёлого гогота. Тема для шуток одна – половое воздержание. Ну-ну, пусть хоть так разряжаются, если помогает.

   Ещё головная боль: из его тридцати трёх омоновцев настоящих, проверенных ветеранов, с опытом в пару-тройку командировок, да с реальными боестолкновениями – пятнадцать человек. Это с офицерами. Из приданных, если не считать, – а лучше бы не считать! – "солдата удачи" Воеводу и малоуправляемого Рифата Амирханова, ещё трое побывали на Кавказе в срочную, но не в деле. И две барышни-поварихи.... Любой непроверенный новичок – это всегда риск: в девяноста восьми случаях из ста потери личного состава связанны с нарушением устава, ослаблением дисциплины, утратой бдительности. И это не теория. Практика.

   "Исключить формализм... избегать любых конфликтов...".

   Каждое утро и вечер, на построениях Гусев с нарастающей тревогой всматривался в лица подчинённых: в жёстко ограниченном квадрате относительной безопасности отряд на втором месяце, словно тенью, стало накрывать тоскливым раздражением. Особенно те, кто впервые оказался в командировке, кто ещё не умел эмоционально не тратиться на первых же метрах полугодового "марафона", начали то и дело заводиться на глупостях, вспыхивать совершенно по мелочам. Правда, до открытых конфликтов пока не доходило, но.... Глаз да глаз. Конечно, и "старики" тоже подкисают. Одно время комендатура погрозилась использовать омоновцев на точечных зачистках в сборных отрядах вместе с краснодарцами, курганцами, ярославцами и хантымансийцами, но пока всё оставалось в планах.

   Козе понятно, что на КП нужны обычные "гибоны", это их прямая обязанность – машины потрошить, а спецназовцы должны бы только прикрывать. Да только кто бы вас, товарищ майор, спрашивал? Вот и не сплясывайте. И, вообще, отставить политику для кухонных застолий: на службе каждый офицер решает вопросы, согласно компетенции конкретно занимаемой должности. Его прямая задача, как командира сводного отряда ОМОН областного ГУВД – руководить реализацией комплекса мер, регламентируемых Уставом, а так же выполнять приказы и распоряжения Грозненской комендатуры Чеченской республики согласно положению о ОКПМ. Но! Опять же, как командира, его главная забота – сохранить вверенный личный состав любыми возможными способами и средствами. Чтобы не довелось вновь чернеть под стонами матерей, криками вдов и сирот. И первое, и второе очень даже возможно, если обойтись без "фанатизма" десятилетней давности – нынче это не для чего и не за кого. Уже на два раза проехали.

   Проехали, да не доехали. Или не въехали? То, что впереди опять война, неизбежная, по полной, понимают уже многие. В том числе и те, кто активно делает вид, что "алес ист абгемахт": двукратно размножающиеся в каждые пять лет горцы не долго усидят в захваченной ими долине, уже скоро они выжрут тут всё, и будут просто вынуждены двинуться дальше. "...В Чечне и на всём Кавказе мир и безопасность..." – да просто проходит инкубационный период, наращивается масса, и, одновременно, готовя плацдармы! И не так долго ждать того дня, когда третья война полыхнёт уже по всем крупным городам России. По всем. Война ради войны. Потому что для ичкерийцев война есть форма существования, без неё им просто нечем жить. Без грабежей и работорговли они – ... вымрут.

   На столе, из-за растущего с каждым днём вороха бумаг выглядывала гнутая перламутрового пластика рамка: жена и сын, Вера и Гера, "один белый, другой серый" – два его "любимых гуся". Вспомнил, как перед командировкой ходили с сыном в театр оперетты на сказку "Волшебная лампа Аладдина", и как на открытии занавеса его резанул усиленный динамиками крик муэдзина – так, что потом сил едва хватило дождаться антракта.

   Тоже мне, режиссёрская находка.

   В феврале 95-го угловая трёхкомнатная квартирка на последнем этаже панельной пятиэтажки, пятью окнами на три стороны открывала широкий сектор обзора. Остальные четыре разведгруппы так же укрылись вдоль набережной Сунжи. Где? А можно догадываться: засада – это когда ты есть, но тебя нет. Приказ – только наблюдение, самостоятельный выход на связь лишь в случае обнаружения значительных сил противника. И сколько потребуется так таиться, ведомо только штабу. Главное, что б вообще не забыли. Переселённые в пересохшую ванную и на тоже давно пустующую кухню, хозяева квартиры – молодая супружеская пара и пожилая одинокая женщина "на подселении", оказались артистами Грозненского драматического театра. Парень – осетин, а барышни обе русские: Альберт, Нина и Вера Леонидовна. На удачу омоновцев других жильцов в подъезде не было. Поэтому в гостиной, рядом с оббитой одеялом балконной дверью, за которой, пардон, находился импровизированный "холодный" туалет, расположилась пулемётная точка, в крайних окнах заняли позиции снайпера. Так и дежурили – трое на трое, сменяясь каждые четыре часа.

   Ночной снегопад немного освежил фантастический для выросшего в мирном мире советского человека пейзаж с разбитыми артиллерией и ракетами, догорающими панельными "хрущовками". Но чёрно-полосатое пожарищное небо заново осыпало город жирной нефтяной перхотью, постепенно возвращая реальность грязного грозненского ада. Пальба со Старопромысловского и с Заводского районов слышалась страшенная, автоматный и пулемётный фон с равномерным туканьем артиллерии периодически перекрывали подлетающие "сушки" со своими эффектно дымными стрелами ракетных залпов. Но здесь, за парком Кирова, на углу Тбилисской и Садовой, было тихо. После недели хаотичных метаний по зачисткам освобождённых штурмовыми отрядами зданий и кварталов с плотными перестрелками, с первыми потерями самых близких, самых родных товарищей, после которых так трудно уговорить других – да и себя! – брать "чертей" живыми, после гонок на обстреливаемых со всех дыр бэтэрах, ползаний по подвалам или беганий по чердакам, после снайперских и фугасных дуэлей, выколупывания из невероятных укрытий и схронов совершенно необъяснимого количества великолепно вооружённых и экипированных боевиков, здесь, в этой на несколько раз разграбленной, вымороженной и закопченной самодельными нефтяными горелками, но всё же жилой и такой тихой квартире, им всем дико захотелось спать. Спать, просто спать. Гусев, тогда двадцатичетырёхлетлетний лейтенант, оставшись на первую смену, маятником бродил от поста к посту, расталкивая и уговаривая терпеть, прямо так, с открытыми в бинокль глазами, отключающихся бойцов. Бродил и говорил, бродил и говорил, ибо знал – если остановиться и замолчать, то сразу упадёт, и никакой силы не хватит в ближний час-два его разбудить. Ни грому, ни молнии.

   После пересменки и заслуженного отдыха жизнь стала легче, и жить стало веселее. Отоспавшиеся первыми, дежурившие ребята разговорились с хозяевами, подружились и вместе попытались из сухпайной тушёнки и "местных" картошки и кукурузы сварить супчик. Соскучились за неделю по жидко-горячему. Собственно на запах Гусев и вынырнул из черноты своего сна или обморока: чего-чего, а лаврового листа, хмели-сунели и круглого перца в квартире было запасено с избытком.

   Так как на кухне теперь "жили" Альберт и Нина, то стол, отодвинув цинки с патронными лентами, накрыли посредине большой комнаты. Застелили его настоящей скатертью, сервировали разнокалиберной, оставшейся от грабителей, посудой, украсили нефтяными светильниками, и, собрав тоже весьма разновидные сиденья, подразнивая дежуривших с их индивидуалистическими котелками, объявили начало общего пира. Хозяева, давно не видевшие ни мясные, ни мясорастительные консервы, ни хлебцы армейские, ни чай растворимый с сахаром, а уж тем более повидло и леденцовую карамель, вдруг как-то заробели, сникли, а потом женщины разом расплакались. Кусал кривящиеся губы и худенький, чуть заикающийся Альберт:

   – Ребята, так получилось, что сегодня у Веры Леонидовны день рождения. Мы давно живём в одной квартире, и давно уже больше, чем соседи, практически родня. Тем более, что и на работе опять вместе. Поэтому я позволю себе от её имени, пока она не может, высказать: вы самые дорогие, самые желанные сегодня у нас гости. Вас Бог сюда привёл.

   Омоновцы, набычившись, играли желваками, не в силах опустить ложки в одуренно пахнущий кавказскими пряностями, серый от тушёной свинины, негустой (на девять человек четыре последние картофелины) супчик с ярко желтящимися поплавками распарившейся кукурузы. Так и сидели, ждали, пока хозяйки не успокоятся. А потом раздался стук в дверь.

   Когда Алик отодвинул задвижку, Гусев, которому в крохотной прихожей некуда было спрятаться, прямо из открываемой щели выхватил и вкинул в квартиру высокого, одетого в чёрное пальто мужчину, которого тут же завалили на пол, прижав затылок стволами. Выскользнув на площадку, Гусев осторожно осмотрел полумглу подъезда, спиной вдоль стены – холодный палец на тёплом спусковом крючке – спустился до первого этажа, дал отмашку наверх – чисто. В выбитую коробку входной двери опять завивались пышные хлопья влажного февральского снега. Вечер, не вечер: от пожаров свет на улицах низовой, от солнца не зависящий. Просто днём он желтее, а ночью синюшно-красный. Подъезд, загаженный, засыпанный стёклами, бумагами, у входа раздолбанная скамейка, обгорелые тряпьё, невнятная рухлядь. А, говорят, это был красивейший город Кавказа. Уголок рая.

   Высокий чеченец с длинными, расчёсанными на прямой пробор, чёрными с проседью волосами, не смотря на щетину и наново расцарапанную ссадину на верхней скуле, сохранял аристократическую невозмутимость. Он уже сидел за столом, между хозяев, и Алик суетливо раскупоривал принесённую им бутылку "Киндзмараули". Правда, без командира к еде никто не прикасался, ждали. А Нина впервые чуть улыбнулась:

   – Это наш главный режиссёр, Ваха Исламбекович, он зашёл поздравить Веру Леонидовну.

   – Извините, но по-другому нам нельзя.

   – Никаких обид, всё совершенно объяснимо.

   – Только вам предстоит ещё одно неудобство: мы не вправе никого выпускать из квартиры, пока нас не снимут с наблюдения. А когда это произойдёт, никому не известно.

   К утру Грозный накрыло непроглядным туманом. Вчерашний свежевыпавший снег отяжелел, поплыл, всё активней капая с крыш и балконов. Ослепшая артиллерия молчала, и только басовитые АГээСы нарушали привычный уже автоматный перебрёх.

   Они сидели на развернутом к окну старом, изодранном и прожженном диване, Гусев зачем-то на десятый раз перебирал тихо звякающие пулемётные ленты и слушал.

   Слушал:

   – Я, когда закончил ГИТИС и вернулся в Республику с дипломом, сразу получил столичный театр. Понятно, что честолюбие захлёстывало, иной раз и через край лилось, но в оправдание могу сказать одно: мне хотелось работать, только работать, больше всего работать. Ведь планов у нас, интеллигенции, было громадьё, и перспективы – попасть в классики: чеченская культура начиналась с нашего поколения, с тех, кто родился в Казахстане и после. Это мы должны были – и могли! и хотели! – сделать всё, чтобы наш народ имел за собой не только историю войн и... войн. Как тебе сказать? Наш народ древний и молодой одновременно, он уже умирал, и возродился заново. Теперь он опять полон сил, потенции, у него опять многое, очень многое впереди, но его нужно долго-долго окультуривать. Гранить и полировать, чтобы из алмаза родился бриллиант. И поэтому нами с совершенно искренним воодушевлением было воспринято задание идеологического отдела ЦК Республики: собрать национальную труппу. Я ж грозненский – тут учился, ходил в кружки во Дворце пионеров, потом комсомолил, так что знал достаточно тех, кто так же хотел, чтобы о чеченах узнал весь мир. Но! Если с мужчинами-артистами складывалось более-менее, то с женщинами... . Мы же все здесь, вроде как, росли вместе: русские, армяне, осетины, азербайджанцы, чеченцы, ингуши и греки – вместе играли в футбол, вместе ходили в горы, бегали купаться, в кино, на танцы. Русских, конечно же, в Грозном было большинство, и это они задавали общий тон нашего интернационализма. Но, был и один особый нюанс: чеченские девушки на танцы и вечеринки не ходили никогда. Никогда. Как тебе сказать? Ведь впервые массово чеченцы спустились в долину только после Казахстана, в конце пятидесятых. У нас очень крепкое понятие семьи, рода, крови, традиций. Восемьсот лет наш народ жил в горах, точнее – выживал, восемьсот лет выживал, и там выстрадал закон: без родни ты просто никто.

   ...Мы и сами ещё слишком горцы. Мы – первое поколение культуры, пионеры и... маргиналы искусства. Поэтому наибольшие трудности лежат не на поверхности, а внутри нас самих. Как стать личностью? Как научиться самому выстраивать свою собственную судьбу? Самому отвечать на вопросы жизни, и не бояться ответственности за принятые решения. Как тебе сказать? В горах человек только частица рода, и люди больше всего боятся оскорбить традиции предков и потревожить представления родственников о том, что достойно, а что недостойно нохчо. Да и здесь, в долине, не так просто обрести право на самостоятельность. Многим не хватает этой вот внутренней смелости. Даже тогда, когда в жертву средневековым, давно уже окаменевшим идолам приходится приносить свои живые чувства и мысли, свои сегодняшнюю любовь или ненависть.... Ты только представь, как я радовался каждой чеченке, которая – вернее, родители которой решались отдать её на сцену!

   ...Я хотел работать, и у меня получалось – была хорошая пресса, интересные гастроли, фестивали, победы в конкурсах. Каждая премьера – событие: очереди в кассы, шум, цветы, поклонники. Вокруг театра собрался круг единомышленников, и не только из представителей искусства, но много итээровцев, учёных-нефтяников. Я уважал себя, и меня уважали. Хвалили в ЦК и на рынке – мы делали своё дело, про нас узнал весь Советский Союз. Это была честно заработанная слава. А в это же время где-то рядом по пивным протирали комсомольские штаны эти завистливые бездари – "поэт" Яндарбиев и "писатель" Удугов.

   ...В конце восьмидесятых все вдруг стали шептать: "Барт", "Барт". То есть, "Единство". И все разом заговорили о трёхсотлетнем притеснении вайнахов русскими, о том, что именно чеченцы должны возглавить кавказские народы против имперских поработителей: мы же "нохчо", то есть, прямые потомки высадившегося на Арарате Ноха! Ноя, по-вашему.

   ...На призыв Дудаева среди моих друзей – то есть, среди тех, кого я считал друзьями, начались массовые метаморфозы: для них кровь вдруг стала превыше всего. И ещё: все партийные секретари в один миг оказались муфтиями и шейхами. Тех же интеллигентов, кто не успел мгновенно перекраситься из красного в зелёное, травили, гнали, да просто убивали. За машину, за кожаное пальто, за... часы. По велению муршидов чеченских инженеров, врачей, учёных и профессоров истребляли наравне с русскими, а то и злее – как предателей.

   ...Как тебе сказать? Ты не знаешь, что такое муршиды, вы все в России этого не понимаете. Это образ мыслей родоплеменного выживания. А ещё вы не понимаете, что древние авторы самых разных цивилизаций одинаково называли "гору" Кавказ "краем мира". Именно отсюда, по мусульманскому преданию, выйдут накануне Судного дня Йаджудж и Маджудж (по-вашему Гог и Магог), чтобы губить народы, но будут сокрушены Аллахом. Я думаю, что Дудаев, этот горский еврей, прикидывающийся мусульманином, – один из них. Кто будет вторым?..

   ...Как объяснить, что против вас воюют не какие-то там уголовники, бандиты и мародёры? Против вас воюет иное сознание. Горцев даже осудить по российским законам невозможно, бесполезно – они никогда не поймут, не примут вашего суда, так как у них другое понимание мира. Совершенно иное. Со своим толкованием добра и зла. Каким судом и, главное, кого вы собираетесь в Чечне судить, если здесь ни у кого ни за что нет личной ответственности, если каждый в любом действии лишь исполняет волю своего тейпа? И судить нохчо может только тейп. Здесь все на родовой поруке.

   ...В то, что творилось в Грозном с девяностого, цивилизованному человеку просто не поверить: убийства, грабежи, издевательства, пытки и насилия в каждом доме, в каждой квартире, день и ночь. Альберт, бедный Альберт, он же слабый, тем более – осетин, здесь совершенно один, поэтому он не смог защитить ни себя, ни своей Нины. Пожалуйста, вы не расспрашивайте их о том, что им довелось тут пережить, пощадите их.

   ...И где была Москва? Где? Из Грозного и станиц изгнали всех русских, оставшиеся – либо рабы, либо беспомощные старики. Так почему вы их, нет – нас, нас! – не защитили?! Непобедимая Советская Армия, всемогущий КГБ – где вы были?..

   Наблюдение свернули через двое суток, а ещё через три дня Гусев со своей группой на бээмпэшке мчался, разбрызгивая грязную снеговую кашу, по Лермонтова в сторону Чеховского сквера. Омоновцы мёрзли на броне, уже опытным путём зная, что только так есть шанс выжить при попадании в засаду: ПТУРС сжаривал находившихся внутри всех разом. Вонючая резиновая гарь густыми хлопьями переваливалась через закопченные скелеты пятиэтажек и вяло змеилась вдоль дороги, из-за стелющегося чёрного шлейфа проглядывали исковерканные, побитые осколками и пулями заборы и детские площадки, спиленные и переломанные деревья, дико контрастируя с хорошо и во множестве сохранившимися оптимистичными плакатами и лозунгами советских времён. И всюду побитая, покорёженная бронетехника – да сколько ж наших тут пожгли?!

   Хлопок раздался впереди в метрах тридцати и не на дороге, а левее, возле когда-то розово-белого кафе-"стекляшки". БМП сходу вильнула вправо, и они горохом раскатились по ёжащемуся зеленью сквозь снежную корку газону. Но за несильным взрывом ничего не последовало. Скорее всего, сработала противопехотная мина. Под кем? Прикрываемые КВПТ, короткими очередями крошащего оконные пустоты бывшего кафе, Гусев с бойцами добежал до лежащего вверх лицом такого знакомого ему человека: Ваха, разметавшись длинными руками, быстро-быстро хлопал ладонями по грязным лужицам, а побелевшие глаза широко, но слепо искали небо. Правая ступня была оторвана и куда-то отлетела, а левую ногу только переломило по голени. Выдернув шнур, Гусев перетянул брызжущую артерию, ребята пережали вторую. Вколов в бедро шприц-тюбик с промедолом, за края пальто потянули раненого к машине, оставляя ярко-красный вихляющийся след.

   – Гусев... опять ты.– Ваха пришёл в сознание уже в госпитальной палатке, слёзы короткими дорожками стекали до щетины и там уже неспешно расползались овальными бляшками грязи. – Баркал, ваша, – спасибо, брат. А я домой ходил. Смотрел. Только нет у меня теперь дома. Сгорел.

   ДЕНЬ ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМОЙ.

   Чехи подвезли "чушку". Мусульманам грех даже прикасаться к свинье, но дикие кабаны – бедствие для прикавказских огородов, и раз в месяц рано-рано утром к воротам подъезжала синяя "шестёрка", в багажнике которой лежала тщательно укутанная полиэтиленом окровавленная туша: грех-то грех, а тысчонка лишней не бывает. На носилках "чушку" заносили во двор, поближе к яме для мусора, обмывали и на листе старого ДВП палили газовой горелкой. На запах горящей щетины кроме советчиков в круг собирались три собаки, кот, пяток сорок и несчитанные мухи. Иван Петрович – "расчленитель" со стажем, напару со Сверчком они на два раза оскоблили длинноносую расхитительницу моркови и буряка и вывалили в старую пластмассовую ванну вонючую требуху. Мухи, сороки и собаки потеряли всякий стыд, зато зрителей поубавилось.