Текст книги "Из воспоминаний жандарма"

Автор книги: Василий Новицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Генерал В. Д. Новицкий
Б. начальник Киевского губернского жандармского управления
Из воспоминаний жандарма

ПОЛИТИЧЕСКИЙ СЫСК В РОССИИ: СИСТЕМА И ЛЮДИ

Книгой воспоминаний генерала В. Д. Новицкого издательство МГУ начинает публикацию серии, название которой – «Записки жандармов» – говорит само за себя. Читатель сможет познакомиться с произведениями, вышедшими из-под пера этих своеобразных представителей российской бюрократии, чье постоянное пребывание на «передовых рубежах обороны» самодержавного строя предусматривало не только самую разностороннюю осведомленность, но и незаурядные личные качества.

В публикациях данной серии прошлое предстанет перед современным читателем в новом и, наверное, во многом неожиданном ракурсе. За последние десятилетия у нас в стране был издан значительный комплекс материалов личного характера (дневников, мемуаров, писем и т. п.), связанных с революционным и радикальным движением; куда меньше «повезло» в этом отношении либералам; что же касается «защитников устоев», здесь счет публикациям идет буквально на единицы. Между тем, очевидно: для того, чтобы разобраться в трагически сложных событиях нашей недавней истории, необходимо выслушать все заинтересованные стороны.

Каждая книга серии представляет самостоятельный интерес, поэтому издательство позволяет себе отступать от строго хронологической последовательности при их выпуске. В конечном результате серия должна дать достаточно цельное и всестороннее представление о тех органах, которые на протяжении всего XIX и начала XX века противостояли революционному движению в России. Вслед за воспоминаниями В. Д. Новицкого, чья деятельность по «сыскной части» протекала в основном во второй половине XIX столетия, в ближайшее время выйдут в свет записки как его предшественников, стоявших у самых истоков политического сыска в России, – знаменитого Л. В. Дубельта, на протяжении почти трех десятилетий управлявшего делами III отделения, жандармского штаб-офицера Э. И. Стогова, – так и тех, кто «завершал» отчаянную и безнадежную борьбу с революцией в начале XX века: одного из самых известных деятелей охранки А. И. Спиридовича, директора Департамента полиции столыпинских времен П. Г. Курлова. Кроме того, предполагается опубликовать и некоторые архивные материалы.

Следует отметить, что все вышеназванные произведения жандармского творчества не только содержат множество ценнейшей, хотя далеко не всегда бесспорной информации, но нередко и захватывающе увлекательны. В целом они могут многое дать читателю – при одном условии: необходимо предварительно разобраться в личностях этих необычных авторов и, особенно, в общем характере той грандиозной системы политического сыска, которой определялась вся их деятельность.

***

В свое время известный публицист и историк М. П. Драгоманов, желая подчеркнуть, сколь неотъемлемой частью самодержавно-бюрократического аппарата являются органы государственной безопасности, писал, что Благовещением их была обязательность доносов при Иване III, а Рождеством – опричнина Ивана Грозного. Ему вторил и Л. П. Меньщиков, сам поседевший на охранной службе, который в знаменитом Малюте Скуратове видел достойного предшественника своих коллег-охранников начала XX века…

Рациональное зерно в подобных рассуждениях, несомненно, есть: основная цель, которую преследовала опричнина – «изничтожение крамолы», т. е. сопротивления существующей власти, в какой бы форме оно ни проявлялось – была близка и всем ее преемникам, многочисленным «спец» – приказам, канцеляриям и экспедициям последующих веков. Однако вплоть до того момента, когда перед властью возник новый, неукротимый и страшный противник – революционное движение, угрожавшее уже всему самодержавному строю в целом, задачи этих органов формулировались весьма общо, а функции были широки и неопределенны: контроль над деятельностью других государственных органов и борьба с хищениями и казнокрадством, искоренение государственной измены и подавление бунтов и т. п. При этом действовали они, как правило, весьма примитивно и прямолинейно: в основе большинства розыскных дел лежал письменный или устный донос, «извет»; затем следовали обыск, допрос, пытка…

К началу XIX века вся эта система, от которой так и веяло средневековьем, ни по форме своей, ни по существу уже не соответствовала духу времени. Недаром Александр I, взойдя на престол, уничтожил последний из этих «опричных» органов – Тайную экспедицию Сената, уничтожил демонстративно, «навсегда» – с тем, чтобы через несколько лет, в 1807 году, предпринять первую в России попытку создания «европеизированного» органа политического сыска, каковым стал Комитет по охране общественной безопасности.

Новое, как известно, рождается в муках… Александру, взявшему за образец систему политического сыска наполеоновской Франции, так и не удалось создать ничего путного в этом роде. У Наполеона несколько параллельных структур, поставляя разнородную информацию, в то же время контролировали друг друга, позволяя главе государства сохранять известную самостоятельность в своих суждениях и решениях по полицейской части. В России же стремление «разделять и властвовать» привело лишь к своего рода сыскной вакханалии: наряду и одновременно с Комитетом 1807 года здесь были созданы секретные полиции при петербургском и московском генерал-губернаторах; в 1810 году к ним прибавилось специальное Министерство полиции; особые органы сыска существовали при штабе гвардейского корпуса и при начальнике южных военных поселений. Взаимоотношения всех этих ведомств, занятых, по сути, одним и тем же делом, так и не были четко определены, что неизбежно вело к взаимным склокам и всеобщей неразберихе. К тому же профессиональный уровень подавляющего большинства сотрудников этих «секретных полиций», не говоря уже об их человеческих качествах, был ниже низкого. Полуголодные и невежественные агенты, набранные среди отбросов общества, думали только о своем прокорме; нередко они стряпали самые нелепые «политические» дела, шантажируя «мирных обывателей» – вечную дойную корову всех российских полиций…

Органы политического сыска александровских времен по всем статьям отставали от своего противника – декабристского движения, которое росло и крепло не по дням, а по часам. Единственная их удача – «плодотворная» деятельность в Южном обществе агента-провокатора Шервуда, который по своим приемам и ухваткам намного опережал время, – была тем самым исключением, которое лишь подтверждает правило: не случайно весьма содержательные доносы Шервуда не помогли ни пресечь деятельность южан, ни предотвратить первое в русской истории революционное восстание… Новый царь, Николай I, которому пришлось пробиваться к престолу картечью, как нельзя глубже прочувствовал всю степень опасности, угрожавшей самодержавию, и принял соответствующие меры.

Создание новой системы государственной безопасности – системы грандиозной по своему размаху, разветвленной, всеохватывающей и в то же время, в отличие от предшествующего периода, строго централизованной – разворачивалось в двух направлениях. Прежде всего в 1826–1827 годах был сформирован корпус жандармов (с 1836 года – Отдельный корпус жандармов), составивший костяк системы. У этого не совсем обычного военно-полицейского формирования имелись предшественники, которые и послужили для него исходным строительным материалом: к середине 1820-х годов в России было ни много ни мало – 59 различных жандармских частей. Одни из них действовали в войсках, обеспечивая порядок или собирая сведения о настроениях солдат и офицеров; другие несли полицейскую службу в столицах и губернских городах – ловили преступников, выбивали недоимки, подавляли народные волнения и пр.

Во главе корпуса стоял шеф жандармов, опиравшийся в своей руководящей деятельности на специальное Управление (впоследствии – Штаб). Ему непосредственно подчинялись генералы корпуса, стоявшие во главе округов, на которые была разделена вся Россия (сначала их было 5, к 1836 году – 7). В каждый губернский город назначался жандармский штаб-офицер (от майора до полковника), под началом которого находились специальные команды из обер-офицеров и рядовых чинов.

Одновременно с этой «явной» политической полицией создавалась и иная ипостась новой системы – тайная. 27 июля 1826 года начало свою деятельность III отделение Собственной его императорского величества канцелярии. Создавая этот орган, Николай лишний раз продемонстрировал, как серьезно он относится к вопросу государственной безопасности: в ведение собственной канцелярии передавались лишь те категории дел, которые, по мнению царя, требовали его личного, постоянного и чрезвычайного контроля. III отделение, функционировавшее «негласно», составило единое – точнее, двуединое – целое с жандармскими органами в центре и на местах; эта двуединая сущность новой системы подчеркивалась и тем, что начиная с 1826 года и вплоть до ликвидации III отделения в 1880 году шеф жандармов был в то же время и его начальником.

III отделение быстро превратилось в настоящий мозговой центр новой системы государственной безопасности: сюда стекалась вся информация с мест, здесь разрабатывались операции по борьбе с «инакомыслием» и составлялись инструкции, координирующие деятельность жандармов в округах и губерниях. Именно III отделение придавало этой системе тот жутковатый колорит таинственности и вездесущности, который заставил А. И. Герцена характеризовать ее как «вооруженную инквизицию, полицейское масонство, имевшее во всех уголках Империи, от Риги до Нерчинска, своих братьев слушающих и подслушивающих…»

Функции новых органов, если судить по соответствующим «нормативным документам», поражают своей почти бескрайней широтой: жандармы должны были «наблюдать за общим мнением и народным духом»; следить за «подозрительными лицами»; обнаруживать тайные общества; разыскивать фальшивомонетчиков; контролировать деятельность государственного аппарата, выявляя злоупотребления и неблагонадежность чиновников всех рангов; надзирать за «направлением, духом и действиями» различных религиозных сект, а также за деятельностью культурных и научных обществ; вести наблюдение за иностранцами, пребывающими в России, и ведать, в случае необходимости, их высылкой; разбирать жалобы, просьбы и прошения «по тяжебным и семейным делам», поступавшие как на высочайшее имя, так и в само отделение; сверх того, «заниматься всеми вообще происшествиями в государстве» – пожарами, убийствами, народными волнениями и пр. – собирая о них информацию и составляя соответствующие «ведомости».

Таким образом, предполагалось, что новая политическая полиция будет осуществлять поистине всеобъемлющий надзор за народом и обществом. Подобный «тотальный» характер деятельности органов государственной безопасности, созданных при Николае I, определялся господствовавшей в его царствование идеологией – так называемой теорией «официальной народности». Она претендовала на то, чтобы утвердить самодержавие и православие в качестве неотъемлемых основ духовного и материального бытия русского народа: он существует лишь потому, что сохраняет верность самодержавному строю и подчиняется отеческому попечению православной церкви. Падут эти устои – не будет России… Поэтому делом первостепенной важности объявлялось всемерное укрепление самодержавного государства и православной церкви, с одной стороны, и беспощадная борьба с любыми попытками подорвать «основы основ» русской жизни – с другой. При этом «подрывная деятельность» понималась чрезвычайно широко: ее видели не только в идейной борьбе, в либеральных и атеистических «умствованиях», но и в служебных проступках, пренебрежении церковными обрядами, безнравственном поведении – в любых отступлениях от раз и навсегда определенных норм частной и общественной жизни. Жандармам приходилось принимать на себя массу обязанностей, как правило, политической полиции не свойственных: они должны были не только бороться с противниками существующего строя, но и брать под свою сурово-благожелательную опеку всех благонамеренных россиян, зорко следя за тем, чтобы эта благонамеренность нигде и ни в чем не давала сбою: чтобы чиновники не воровали, обыватели не спивались, мужья не изменяли женам, богатые не притесняли бедных, бедные не держали зла на богатых и т. д., и т. п. В результате система безопасности, имевшая в своей организации целый ряд новых, весьма многообещающих черт, все же явно несла отпечаток родства с предшествующими ей учреждениями былых времен: она стремилась держать под своим контролем чуть ли не все бытие России, во всех его проявлениях.

Подобная «сверхзадача», конечно же, донельзя затрудняла профессиональную специализацию этих органов в отношении политического сыска как такового. Основные «опоры» его оставались прежними, характерными еще для XVIII века: перлюстрация (здесь III отделение весьма плодотворно сотрудничало с Главным управлением почт); наблюдение за печатью (непосредственное и через цензоров, которые обязаны были сообщать в политическую полицию обо всех отклонениях от самодержавно-православных постулатов, обнаруженных ими в рукописях российских авторов); и самое главное – доносы, устные и письменные, добровольные и вынужденные. Предпринимались определенные попытки и к созданию тайной агентурной сети во всех слоях общества, но ничего сколько-нибудь цельного и стабильного в результате так и не получилось.

Следует отметить, что при всем том новые органы действовали несравненно более успешно, нежели анекдотические «секретные полиции» начала века – прежде всего за счет хорошей штатной организации, разветвленной и в то же время строго централизованной; не последнюю роль играла и дисциплина, поставленная здесь на военную ногу. Они неплохо справлялись с противником, пытавшимся действовать революционными средствами, – с подпольными студенческими кружками, возникавшими в начале николаевского царствования.

Но, конечно же, та главная цель, которую преследовал Николай I, создавая свою политическую полицию, – остановить с ее помощью всякое движение мысли, превратить теорию «официальной народности» в вечную, непоколебимую догму – эта цель оказалась совершенно недостижимой. В 1840–1850-е годы публицисты, литераторы и ученые различных оппозиционных направлений – славянофильского, западнического, революционно-демократического – не взирая на постоянный бдительный надзор, установленный за ними жандармами, сумели как нельзя лучше подготовить «внутреннее освобождение» русского общества, привить ему жажду решительных перемен.

И перемены эти Россия увидела в эпоху великих реформ… Все в стране пришло в движение, былая стабильность развеялась в дым. Те сословия, которые на протяжении веков служили опорой самодержавной власти, – поместное дворянство и патриархальное общинное крестьянство – медленно, но верно разлагались под губительным для них воздействием новых буржуазных отношений, питая своими соками преемников, куда более неспокойных, политически активных – буржуазию и пролетариат. Но если эти новые классы превратились в серьезных противников самодержавного строя лишь в конце XIX – начале XX века, то с еще одним, как выяснилось, опаснейшим противником – разночинной интеллигенцией – правительству нового царя Александра II пришлось столкнуться лицом к лицу уже в 1860-х годах.

«Люди разных чинов», которые, как правило, прорывались к образованию, к интеллигентным профессиям с боем, преодолевая на своем пути многочисленные препятствия, вплоть до голода и неприкрытой нищеты, были куда более радикально настроены и лучше подготовлены к жизненной борьбе, чем их относительно благополучные предшественники – дворяне. Не удовлетворившись великими реформами, разночинная интеллигенция все решительней переходила от жарких теоретических споров в печати и дружеских кружках к практической деятельности. Поначалу эта деятельность носила вполне мирный характер: создание швейных, переплетных и прочих мастерских, где труд и распределение организовывались на социалистических принципах; образование коммун, члены которых пытались на тех же принципах обустроить свою личную жизнь и быт, и т. п. Однако по мере того, как все эти опыты не приводили ни к каким серьезным результатам, а власть преследовала «потрясателей основ» все решительней и безжалостней, радикально настроенные члены общества уходили в подполье, принципиально меняя характер своей деятельности. При этом уже в 1860-х годах революционеры-разночинцы не стеснялись в борьбе с властью и самыми крайними средствами: в апреле 1866 г. Д. В. Каракозовым было совершено покушение на самого царя… К тому же разночинное подполье было «глубже» того, в котором пытались в свое время укрыться декабристы, вопросы конспирации изначально разрабатывались здесь профессиональней и основательней.

Выстрел Каракозова, лишний раз показавший, как сильно изменилась обстановка в России, прозвучал сигналом тревоги для власти в целом и особенно – для руководителей политической полиции, которая явно не была готова к подобному повороту событий. Поэтому вновь назначенный начальник III отделения и шеф жандармов П. А. Шувалов начал с того, что попытался усовершенствовать свое ведомство. В сентябре 1867 года Александр утвердил новое «Положение о корпусе жандармов», подготовленное Шуваловым и его сотрудниками. Структура жандармских органов была серьезно преобразована. Громоздкие округа были упразднены, зато на местах жандармерия значительно усилилась: создавались губернские управления с четким и единообразным штатным расписанием. К тому же структура жандармерии разворачивалась еще на один уровень: при губернских управлениях, в уездах создавались наблюдательные пункты – паутина надзора, таким образом, становилась куда более частой, чем раньше. Особое внимание Шувалов обратил также на обработку принципов отбора кадров в корпус жандармов – как офицеров, так и унтеров с рядовыми.

Что же касалось полиции тайной – III отделения, то здесь первостепенное значение приобретал вопрос о совершенствовании методов политического сыска, поскольку старые, традиционные в новую эпоху уже не срабатывали. Именно в это время, в конце 1860-х – 1870-е годы, очевидно, начинают закладываться основы профессиональной агентуры, как «наружной», осуществлявшей филерскую слежку за революционерами, так и «внутренней», «секретной», внедрявшейся в подпольные кружки и организации и принимавшие в их деятельности иной раз самое активное участие. Тем самым прорабатывались азы той «науки провокации», которую позже преемница III отделения – охранка – подняла на такую недосягаемую, поистине академическую высоту.

И все же политическая полиция не поспевала за стремительным разворотом событий; так же, как и в начале века, она проигрывала в схватке с революционным движением. Если у власти и были какие-то иллюзии в этом отношении, то они окончательно рассеялись в конце бурных 1870-х годов: системе безопасности еще удавалось кое-как, с грехом пополам, нейтрализовывать сначала хождение революционной интеллигенции в народ, а затем – деятельность аморфной, раздираемой внутренними противоречиями «Земли и Воли», но перед лицом новой организации – «Народной Воли» – III отделение и жандармерия оказались банкротами.

Эта организация объединила в своих рядах немало ярких личностей – красноречивых идеологов, талантливых организаторов, бесстрашных исполнителей террористических акций: А. И. Желябова, А. Д. Михайлова, В. Н. Фигнер, C. Л. Перовскую и многих прочих. Не менее важным было то, что «Народной Воле» удалось достичь небывалого в российском подполье уровня дисциплины и конспирации. Серьезную роль в том успехе, с каким она противостояла политическому сыску, сыграл и Н. В. Клеточников – агент ее Исполнительного комитета, которому удалось устроиться в III отделение письмоводителем; через него в «Народную Волю» шла важнейшая информация, позволявшая сводить на нет все сыскные усилия жандармов. Само же III отделение похвалиться подобными агентами в те времена никак не могло…

После того как «Народная воля» в 1879 году открыла террористическую кампанию против правительства, начав с шефа жандармов Н. В. Мезенцева, руководством политической полиции овладело ощущение своей полной беспомощности. О противнике, выступившем против них с оружием в руках, они ничего толком не знали и узнать почти не надеялись – просто не от кого было. Все, что мог предложить для борьбы с террором преемник убитого Мезенцева Н. Д. Селиверстов – это тотальная слежка за всеми приезжающими в Петербург и выезжающими из оного, опросы всех столичных дворников и извозчиков по поводу подозрительных лиц, повальные обыски и аресты среди этих подозрительных. Это лишний раз свидетельствовало о том, насколько устарела система государственной безопасности, введенная Николаем I.

Когда в следующем, 1880 году, народовольцы начали настоящую травлю самого царя, то защитники престола и политическая полиция, как «явная», так и тайная, оказались совершенно не в силах ей противостоять. Террор «Народной воли» привел к серьезнейшему политическому кризису. В России был создан чрезвычайный орган – «Верховная распорядительная комиссия по охранению государственного порядка и общественной безопасности», глава которой М. Т. Лорис-Меликов наделялся диктаторскими полномочиями. И одною из первых мер, предпринятых им во имя «охранения государственного порядка», была реформа обветшавшей системы безопасности, причем на этот раз речь шла не об отдельных усовершенствованиях, а коренном ее преобразовании.

Оценив ситуацию, сложившуюся в России, диктатор ясно понял: необходимо избавить органы безопасности от всякой лишней, нецелесообразной в новых условиях работы; нацелить их на борьбу с теми, кто непосредственно угрожал существующему строю, – с идейно сплоченным, отлично организованным и законспирированным подпольем.

Лорис-Меликов начал с того, что лишил политическую полицию того чрезвычайного, так сказать, внеправительственного характера, который она имела при Николае I, введя ее в состав традиционной бюрократической системы. III отделение с. е. и. в. канцелярии – святая святых старой организации – вообще было ликвидировано; что же касалось всей разветвленной структуры жандармских органов, то она целиком и полностью переходила в ведение Министерства внутренних дел, подчиняясь непосредственно министру.

Все эти сугубо организационные перемены, конечно же, должны были послужить лишь необходимым фундаментом для создания профессионального политического сыска, которого в России практически еще не существовало. В условиях постоянно усиливающего напора со стороны революционного движения самодержавная власть насущнейшим образом нуждалась в системе безопасности, способной к активной и действенной борьбе с этим страшным противником, борьбе, требовавшей разработки и постоянного совершенствования особых приемов и методов.

Но для этого необходимо было время. Начавшиеся преобразования Лорис-Меликова по полицейской части не уберегли Александра II от бомбы. Но зерно было посеяно и дало пышные всходы: через несколько лет «Народная воля» была разгромлена и затем, вплоть до начала XX века, все попытки революционеров различных направлений создать организацию такой же силы оказывались обреченными на провал. Конечно, немалую роль в этом сыграла реакция, которая воцарилась в России в это время, идейный кризис революционного народничества и пр., и все же – никогда еще система государственной безопасности не действовала столь эффективно.

Основная заслуга в этом была за прямыми и непосредственными наследниками III отделения. Дело в том, что, ликвидировав этот орган, и сам Лорис, и его преемники никоим образом не собирались отказываться от секретной полиции как таковой – напротив, они всеми силами стремились максимально укрепить и усовершенствовать ее. Все наследство III отделения по сыскной части было передано в специальное делопроизводство Департамента полиции МВД; позже, в 1898 году, на его базе был создан Особый отдел – центральный орган политического сыска в России. Но все же определяющую роль в тех успехах, которые были достигнуты реорганизованной политической полицией в борьбе с революционным движением, сыграли органы местные – «Отделения по охране общественного порядка и безопасности» или, попросту, охранка.

Эти органы были созданы в 1880 году в Москве и в Варшаве[1]1
  В Петербурге подобный орган «преждевременно» возник еще в 1866 году, вне зависимости от III отделения, при канцелярии обер-полицмейстера. – Прим. автора.


[Закрыть] в качестве своеобразного эксперимента. В то время, как жандармы губернских управлений и соответствующие полицейские чины должны были по всей России вести ежедневную будничную борьбу с «потрясателями основ», на охранку возлагалась роль своего рода лаборатории политического сыска. Охранным отделениям выделялись довольно значительные средства, на службу в них отбирались наиболее перспективные жандармы и «штатские специалисты» и – качество редкое в бюрократическом аппарате Российской империи – здесь всячески поощрялись инициатива и предприимчивость. Были бы результаты…

А они не замедлили прийти. Особенно «заблистала» в 1880-х – 1890-х годах московская охранка. Возглавлявшие ее полковник Бердяев и вслед за ним знаменитый Зубатов подняли на небывалую высоту сыск во всех его проявлениях. Здесь под началом Евстратия Медникова была создана знаменитая «школа филеров», воспитывавшая приметливых, смышленых шпиков, с хорошо отработанными приемами «наружного наблюдения» – от примитивной слежки до целых сыскных феерий с погонями, переодеваниями, переменой внешности, засидками на чердаках, в погребах и т. п. Здесь основательно взялись за данные, поставляемые перлюстрацией, ведя постоянную, кропотливую, целенаправленную их разработку («на письмах» сидел уже упоминавшийся нами Меньщиков, тоже в своем роде охранная знаменитость). Наконец, именно здесь впервые была сплетена и накинута на подполье плотная сеть «секретной агентуры»: к началу XX века в Москве не было, пожалуй, ни одной нелегальной организации, чья деятельность не освещалась бы подробнейшим образом одним или, чаще, несколькими провокаторами.

На высочайшем канцелярском уровне в московской охранке находились и все дела бумажные. Учет информации, получаемой из разных источников, поставлен был образцово. «Регистрация, – писал В. В. Жилинский, один из исследователей деятельности московской охранки, – была идеальной. Всякий, кто хотя бы только подозревался в чем-либо, попадал на особую регистрационную карточку, на которой проставлялся № дела, и всякую справку на любое лицо можно было получить в несколько минут. Таких регистрационных карточек имеется до миллиона. На этих карточках можно найти имена всех общественных деятелей, высокопоставленных особ, карточку почти всякого интеллигентного человека, который хоть раз в жизни задумывался над политикой». С начала XX века особые «разноцветные» досье составлялись на различные революционные и оппозиционные направления: на красных карточках группировались данные на эсеров, на синих – на эсдеков, на зеленых – на анархистов и т. д. Целые шкафы заполнялись фотокарточками арестованных, подозреваемых, эмигрантов; целые тома – тематическими подборками газетного и журнального материала. Конечным же результатом всей этой работы, венцом обобщения информации, являлись схемы различных нелегальных организаций, подробные, как топографические карты-двухверстки – на них были нанесены центральные органы и вспомогательные, указаны все их члены, прослежены всевозможные связи. Неудивительно, что, по признанию многих деятелей подполья, «делать революцию» в Москве в конце XIX – начале XX веков стало чрезвычайно трудно, почти невозможно.

Работа московской охранки была замечена и отмечена высоким начальством. С конца XIX века «москвичей» начинают использовать чуть ли не в масштабах всей России – европейской, по крайней мере. Из «евстраткиных филеров» формируется особый «летучий отряд», которому поручаются наиболее важные дела по части выслеживания, высматривания и вынюхивания. Да и начальник охранки Зубатов с ближайшими сотрудниками постоянно находится в движении от одной «горячей точки» к другой: то в Поволжье «разбирается» с социалистами-революционерами, то в Минске борется с Бундом…

В 1902 году министр внутренних дел В. К. Плеве, сам большой «спец» по сыскной части, еще при Лорис-Меликове возглавлявший Департамент полиции, по рекомендации Зубатова провел последнее серьезное преобразование системы государственной безопасности. Охранные отделения по образцу и подобию московского были созданы во всех губернских городах. Им поручалась вся работа по организации и ведению политического сыска; на долю же «явных» жандармов в губернских управлениях теперь оставались лишь такие дела, как формальное ведение дознаний по политическим преступлениям (материал по которым готовила все та же охранка), аресты, содержание под стражей, конвой и т. п. Новые органы в своей деятельности подчинялись начальнику Особого отдела Департамента полиции, которым был назначен сам Зубатов; вместе с ним на повышение пошел и Медников; зубатовские же «птенцы» из московской охранки – жандармские офицеры Спиридович, Сазонов, Петерсен и др. – разлетелись по всей стране, возглавив охранные отделения в губерниях; так же, вразъезд, на руководящие должности по «наружному наблюдению» отправились и столичные филера. Охранная сеть, сплетенная в Москве, опутала теперь всю Россию.

Сыск, реформированный Плеве и Зубатовым, представлял собою серьезнейшего противника для революционного движения. «Столичные» охранные методы вполне оправдали себя и в масштабах всей страны. Всероссийская охранка имела подробнейшую, если не исчерпывающую, информацию о всех революционных партиях и организациях, недаром среди их членов трудно отыскать такого, кто хоть раз не побывал бы под арестом, в тюрьме, в ссылке.

Но сбором информации и арестами дело отнюдь не ограничивалось. Ведь охранка оказалась в значительно более сложном положении, чем все ее многочисленные предшественники. В конце XIX века Российская империя вступила в полосу затяжного общеполитического кризиса. Реформы 1860–1870-х годов не только не получили должного развития и завершения – напротив, при новом самодержце, Александре III, они рассматривались как ошибка, которую необходимо исправлять. Повернуть историю вспять конечно же не удалось, и в начале XX века словно плотину прорвало. Крестьянский, рабочий, национальный вопросы – все они встали с небывалой прежде остротой, а власть с каждым годом все более наглядно демонстрировала не только неумение, но и нежелание решать их; тем самым все более остро вставал вопрос и о самой власти. В стране были миллионы недовольных ею, более того, доведенных до отчаяния, до остервенения людей. Революционное движение, которое при Николае I захватывало десятки людей, при Александре II – сотни, теперь приобретало массовый характер.