Текст книги "Сотник Лонгин"

Автор книги: Василий Арсеньев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Да здесь оружия на целый легион хватит, – усмехнулся вошедший Иегуда. С ним были Шимон, Йосеф и старейшины города, которые пришли взглянуть на трофеи. Двое юношей с поклоном поднесли Иегуде золоченый цельнометаллический панцирь с изображением льва. Но Иегуда покачал головой, отвергая его:

– Пусть меня хранит Господь, а не доспех, изготовленный руками царских мастеров.

Выбрав себе меч в ножнах самого простого свойства, Иегуда, сопровождаемый толпою, прошел по крытой колоннаде, вступил в приемный зал дворца Иродова, где поднялся на возвышение для трона и, оглядев собравшийся народ, провозгласил:

– Жители Ципори, галилеяне! Вы истинные сыны Израиля. Я горжусь вами. Сегодня вы проявили чудеса храбрости. Пусть и дальше ваша рука столь же беспощадно разит врага! Теперь у нас есть оружие, достаточное для того, чтобы продолжать борьбу. К сожалению, нам пришлось пролить иудейскую кровь. Воины, которые ныне пали от вашей руки, не вняли нашим призывам и поплатились за это. Но сегодня я получил добрые известия из Ерушалаима. Царское войско готово перейти на нашу сторону! А это десять тысяч отважных закаленных в боях мужчин, которые знают толк в оружии…

Люди встретили это известие дружным ликованием, а Иегуда продолжал:

– Отныне Ципори – оплот нашей борьбы. Но пока не время для торжеств. Совершен лишь первый шаг навстречу свободе. Впереди нас ждет еще немало испытаний, но, я верю, мы справимся и победим. А пока, братья мои, воздадим последние почести воинам, павшим в этом бою.

Иегуда покинул приемный зал и вышел во двор, где осталось лежать около сотни мертвых тел. Толпа горожан следовала за ним по пятам, повсюду прославляя его:

– Да здравствует Иегуда бен Хизкия! Да хранят небеса помазанника Божия!

***

Со всех уголков Галилеи под знамя Мессии стекался народ. В основном это были молодые люди, не обремененные семьями, жаждущие подвигов и славы. Впрочем, нередко и ветераны Ирода переходили на сторону Иегуды. Они обучали юношей воинскому ремеслу, пытаясь создать из стихийной толпы настоящую армию. Занятия проходили в окрестностях Ципори. Юноши стреляли из луков, метали дротики и учились держать строй.

Тем временем, войско Квинтилия Вара совершило марш-бросок по Приморской дороге и вышло на подступы к Ерушалаиму. Вперед были посланы переодетые соглядатаи. Вскоре Квинтилий Вар получил донесение разведки: в городе все спокойно. Мятежников не обнаружено.

Ранним майским утром Железный легион вступил в Ерушалаим через отверстые ворота. Солдаты в полном снаряжении, защищенные доспехами и громоздкими щитами, шли по пустым улицам, медленно поднимаясь в гору. Кругом – ни души. Жители города, прослышав о римской армии, прятались по домам. Квинтилий Вар, сопровождаемый своими преторианцами, въехал в ворота дворца Ирода, где его встречал прокуратор Сабин, который прибыл в Ерушалаим накануне, лелея мечту поживиться чужим добром. Внезапное появление Вара застало Сабина врасплох, и он вышел ему навстречу в помятой неуклюже напяленной тоге. «О боги, как мог этот неповоротливый разжиревший кот поспеть так скоро?» – разочарованно думал Сабин, выдавливая при этом улыбку на своем лице. Квинтилий Вар весьма ловко соскочил с коня и, поправив свой пурпурный плащ, твердой поступью направился к встречавшей его делегации.

– Приветствую тебя, проконсул! – склонил почтительно голову Сабин. – Мы ждали твоего приезда.

– Да, я вижу, – улыбнулся Вар, приметив потрепанный вид прокуратора. – Как дела, Сабин?

– В городе все тихо, – смущенно проговорил Сабин.

– Тихо. Это ты верно говоришь. Тихо, как на кладбище. Куда всех жителей подевали? – пряча улыбку в уголках толстых губ, осведомился Квинтилий Вар.

– Горожане, верно, напуганы столь молниеносным появлением твоих победоносных легионов, – складно проговорил Сабин. – Но если проконсул желает, я соберу всех старейшин Ерушалаима…

– Это лишнее, – усмехнулся Квинтилий Вар. – Если горожане забились в норы, так пусть себе остаются там. Мне довольно того, что они не бунтуют. Верно, мои опасения были напрасны… Но ты все-таки держи ухо востро. И повремени пока с изъятием ценностей.

– А как на это посмотрит Кесарь? – осведомился хитроумный Сабин. Квинтилий Вар благоразумно оставил его вопрос без ответа, и они вместе вошли в крытую колоннаду дворца Ирода Великого.

В дальнейшем, переговорив с царскими военачальниками, Вар убедился, что его опасения были напрасны, и, отдав все необходимые распоряжения относительно размещения Железного легиона, решил немного отдохнуть после утомительного перехода.

Зная привычки Вара, Сабин велел дворцовым слугам жарко истопить баню. И вскоре располневшее за время сирийского наместничества тело Вара плюхнулось в бассейн с холодной водой, затем насладилось теплой, а напоследок и водой в жарко натопленном помещении. Распаренный красный как рак римлянин, закутанный в белое покрывало, занял широкое блиставшее золотом ложе в огромном зале, где все было готово к веселому застолью. Были наполнены кубки. Звучали кифары. Сабин развлекал своего гостя рассказами на сладостной для римского уха латыни. Когда кончилось иудейское вино, римляне спустились в погреба Ирода и приятно удивились, найдя там амфоры с италийским вином столетней выдержки. Обед начался еще утром, а завершился глубоко за полночь, вобрав в себя более двадцати перемен блюд…

***

На другой день Квинтилий Вар отправился в обратный путь. Прокуратор Сабин, обрадованный тем, что так легко отделался от Вара, и, полагаясь на силу оставленного им легиона, созвал всех начальников Ерушалаима и «именем принцепса Кесаря Августа, сената и римского народа» потребовал от них ключи от всех крепостей и казнохранилищ города «для составления описи имущества покойного царя Ирода».

Мудрецы Синедриона были возмущены наглостью римского прокуратора, который отдавал распоряжения, словно хозяин Иудеи. Однако, находясь во дворце, где кругом были вражеские солдаты, они вида не показали, а выступивший вперед первосвященник спокойно объяснил римлянину, почему его требования неосуществимы:

– Прокуратор, за Иродом царство Иудейское и все его богатства унаследовал Архелай, его старший сын. По завещанию он утверждается на престоле волею великого Кесаря, к которому теперь он направляется. До возвращения Архелая из этого путешествия нам велено сберегать имущество покойного царя. Поэтому, прокуратор, прежде чем распоряжаться казною Ирода надлежит дождаться волеизъявления Кесаря и утверждения Архелая в царском титуле.

Сабин, разгневанный неуступчивостью иудеев, сразу же после того, как они покинули дворец Ирода, призвал своего вольноотпущенника, происходившего из ученых греков, и спросил его совета.

– Прокуратор, – отвечал хитроумный либертин, – иудеи – это строптивый и непокорный народ, всегда готовый к мятежу, а у тебя сейчас довольно сил, чтобы легко подавить любое возмущение…

Сабин понял, к чему клонит этот грек, сразу же повеселел и велел разослать своих рабов, чтобы сеять ненависть к римлянам среди горожан. В сумерках по Ерушалаиму бродили вооруженные люди, выкрикивающие оскорбительные для иудеев призывы:

– Евреи, не желаете ли отведать свининки? Великодушный прокуратор являет милость своему народу. Он зовет всех на роскошный пир. Вход во дворец свободный. Слышите, какой пряный аромат доносится оттуда? Там вам предложат жирных кабанов и молочных поросят. Все, все, все! Спешите, предложение ограничено по времени. Успейте отведать вкусного свежего свиного мяса…

Расчет Сабина оправдался: город, едва отошедший от недавних волнений, снова был взбудоражен, загудел, словно потревоженный улей. С высокой башни Фазаэля, что примыкала к царскому дворцу, Сабин, посмеиваясь, наблюдал за толпами горожан, которые собирались на противоположном холме, – в Новом городе, и громко выкрикивали ругательства, адресованные римлянам.

Однако прокуратор недооценил людей, над которыми потешался. Сабин, немногое зная об иудейских обычаях, не предвидел того, что по случаю грядущего праздника Пятидесятницы в Ерушалаим соберется огромное множество паломников со всей страны. Но самым большим потрясением для римлянина стало то, что люди все чаще приходили в город вооруженными до зубов: в доспехах, с мечами и копьями. Вскоре из них составилось огромное войско, которое многократно превосходило по численности легион, бывший в распоряжении прокуратора. Сабин расстался со своей неизменной улыбкой, теперь он уже с тревогой взирал в сторону Храмовой горы, где здание Святилища казалось белоснежным островком, утопающим в черном море людском. Так велико было стечение народа…

***

Воздев руки к небу, старец в священническом облачении молился Богу Всевышнему. Пред ним на коленях стоял, смиренно склоняя голову, седовласый человек. Стих ветер, дотоле качавший верхушки деревьев. Природа замерла. Смолк робкий шепот. Воцарилась полная тишина. Все ждали чего-то необыкновенного. И вот, свершилось! На горе Елеонской, посреди пальмовой рощи, первосвященник возлил елей на голову коленопреклоненного Иегуды, сына Хизкии, помазав его на царство. Тогда Анан, сын священника Сета, юноша восемнадцати лет отроду, первым звонко выкрикнул:

– Осанна! Благословен грядущий во имя Господне Царь Израилев!

Народ подхватил его слова, и они многократным эхом прокатились над округой. Бывший царедворец Ирода по имени Шимон возложил на Иегуду золотую диадему, усыпанную драгоценными камнями, а двое юношей подвели к нему белоснежного чистокровного скакуна, добытого на конюшне в Зимнем дворце Иерихона…

Иегуда, одетый в багряницу, спускался верхом на коне по склону Елеонской горы. Люди приветствовали и прославляли его как царя, выбегали вперед, постилая свои одежды и пальмовые ветви по дороге. Народ ликовал! Это был праздник, которого Иудея не знала со времен восстания Маккавеев. Каждому хотелось плакать от радости. И верить в то, что, наконец, настал тот день, когда Всевышний дарует свободу Израилю. А иначе и быть не могло, ибо вот он, избранник Божий, помазанный на царство, которому уже присягнули: Гамала, Галилея, отдельные селения Самарии, Заиорданская Перея, Иерихон. Теперь настала очередь Ерушалаима…

Море людское разлилось по Кедронской долине. И, словно Моисей, пред которым расступились воды Чермного моря, Иегуда верхом на белом скакуне ехал посреди широких народных масс, которые, махая ветвями деревьев, мощным хором восклицали:

– Осанна в вышних! Благословен идущий во имя Господне Царь Израилев.

Царедворец Шимон и военачальник Ирода Афронг вели за собой закованный в броню конный отряд, за которым пешком следовали копьеносцы и лучники.

Иегуда спешился у подножия Храмовой горы, – перед старейшинами города, которые вышли ему навстречу. Начальник гарнизона Антониевой крепости с поклоном передал ему ключи от города. В толпе мудрецов Синедриона, спешивших выразить верноподданнические чувства, Иегуда разглядел фарисея Цадока, который скромно стоял с края, не осмеливаясь приблизиться. Иегуда вдруг сам подошел к нему и даже заключил его в объятья.

– Как поживаешь, Цадок? – воскликнул он.

– Хвала небесам! Молюсь за тебя Всевышнему, Государь, – с чувством отвечал Цадок; при этом его глаза увлажнились, и по стариковскому лицу побежала слеза. – А где же твой Шимон?

– Я отправил сына в Парфию – искать союза с персами, – проговорил Иегуда.

– Что ж, это разумно, – согласился Цадок. – Персы, как и мы, верят в одного Бога. К тому же без парфянской конницы нам не свалить железного римского истукана.

– Я это слишком хорошо понимаю, Цадок, – кивнул Иегуда и обратился к начальнику гарнизона Антониевой крепости:

– Биньямин, как обстановка в городе?

– Все начальники городских цитаделей готовы присягнуть тебе, государь. Но в царском дворце стоит римский легион, а дворец окружен неприступной стеною с высокими башнями.

– Да, мне уже известно о римлянах, – мрачно усмехнулся Иегуда. – Это препятствие, которое нам подобает преодолеть ради построения царства Божия. Мы принесем идолопоклонников в обильную кровавую жертву на алтарь освобождения Израиля от иноземного ига!

– Государь, – сказал начальник гарнизона, – покорнейше прошу тебя – осчастливь своего раба посещением… В покоях крепости все готово к твоему приходу.

– Не сейчас, Биньямин, после, – нахмурился Иегуда. – Прежде мне, как помазаннику Всевышнего, подобает посетить Дом Божий. Но для начала избавлюсь от скверны я. На моих руках кровь, от которой должно мне очиститься…

Он вскочил на коня и медленно, давая народу расступиться, двинулся в сторону купели Шилоах, где вскоре, скинув одеяния свои, вошел в одну из микв (купален) и трижды с головой погрузился в воду. Потом, выйдя из бассейна, он облачился в чистый белоснежный хитон и пешком направился в Храм по долине Тиропион. На всем протяжении пути толпы с ликованием приветствовали его. Повсюду звучало одно и то же слово:

– Машиах!

Воротами Хульды Иегуда поднялся на Храмовую гору, которая была сплошь наводнена паломниками. Люди, едва прослышав о появлении Мессии, бросали все свои дела, спешили передать жертвенных животных в руки левитов и выходили ему навстречу с возгласами:

– Благословен грядущий во имя Господне…

Прокуратор Сабин, наблюдая с зубчатой вершины башни Фазаэля за Храмовой горой, беспокойно прислушивался к гулу, который доносился оттуда.

– Что там у них происходит? – недоумевал он.

– Не знаю, – отозвался стоящий рядом с ним легат Железного легиона. – Но мне это тоже не нравится… Прокуратор, думаю, обстановка в городе слишком накалилась, и об этом нужно поставить в известность проконсула.

– Советуешь послать гонца в Антиохию? – покосился на него Сабин.

– Решать тебе, прокуратор, – мрачно отозвался легат. – Но учти. Худо нам придется, если вся эта громада двинется на нас. Долго сдерживать напор у нас просто сил не хватит…

Тем временем, принеся в жертву годовалого ягненка, Иегуда вместе с ближайшими соратниками по приставным лестницам, принесенным левитами, взобрался на крышу западной галереи, с которой открывался обзор на Верхний город, где находился дворец Ирода, занятый римским легионом.

– Отсюда город виден как на ладони, – восхищенно заметил Афронг, в прошлом ветеран Ирода, высокий и крепкий человек, у которого было четверо братьев, весьма похожих на него ростом и телосложением.

– Они пришли по Приморской дороге, – задумчиво проговорил Иегуда. – Стало быть, ждать подкрепления будут именно оттуда. Мы должны перекрыть им путь к морю. Афронг, не мешкая, выдвигайся в сторону Эммауса, займи высоту, господствующую над местностью, и стереги проход, – так, чтобы мимо тебя и мышь не проскользнула. При подходе неприятеля действуй наверняка, зря не рискуй. Береги людей.

– Будет исполнено, государь, – Афронг тотчас, взяв конный отряд, выдвинулся в сторону долины Аялон, которая спускалась к морю.

– Ирод выстроил великолепную крепость, – нехотя признал Иегуда, разглядывая мощные укрепления, сложенные из огромных каменных глыб. – Приступом ее не взять, лишь напрасно погубим кучу народа. Возьмем измором! Впрочем, время работает против нас. Шимон, – обратился он к царедворцу. – Видишь, тот холм, ближайший к башням, занятым римлянами? Бери лучников и разбей там стан. Чтоб он поперек горла стал им…

Шимон усмехнулся:

– Мудро, государь. Ты хочешь выманить их из укрытия?

– Правильно рассудил ты, – кивнул Иегуда. – Держи под прицелом ворота на Иоппию. И сразу подготовь пути к отступлению. В прямое столкновение не ввязывайся. Когда запахнет жареным, тотчас отступай к Храму. Они потянутся за тобою следом. Здесь мы их встретим, как подобает…

Отдав все необходимые распоряжения, Иегуда почувствовал, как усталость растеклась по его телу, отягощенному летами, но, не желая огорчать людей, которые собрались на площади в ожидании слов Мессии, он с кровли галереи обратился к народу с краткой, но, как всегда, пламенной речью. А затем спустился вниз и, оглушаемый все теми же возгласами, отправился, как обещал, в гости к начальнику гарнизона, которого звали Биньямин, – прошел по висячим мостам, перекинутым через пропасть к скале, на которой была воздвигнута крепость Антония, и исчез за ее стеной.

Священный город погружался во тьму. В лучах заходящего солнца пылала золоченая кровля Иродова дворца. Храмовая гора быстро опустела. Вскоре здесь остались только несколько сотен человек, пришедших с Иегудой. С наступлением сумерек они помогали служителям затворять тяжелые ворота. В благодарность те поделились с ними древесиной из складов внутреннего двора Храма.

Земля быстро остывала. Чтобы согреться, воины разожгли костры и уселись вокруг них, делясь впечатлениями минувшего дня. Все были в воодушевлении и возлагали самые смелые надежды на грядущее царство Божие.

– Когда победим римлян, обратим идолопоклонников в рабство, и они станут работать на нас,– ожесточенно, сжимая кулаки, говорил один.

– Добудем себе свободу и понесем нашу веру дальше. В Мицраим (Египет), в Сирию… – мечтательно сказал другой.

– Дойдем до самого Рима! – подхватил третий. – А что? Римляне трепещут перед парфянами…

– А зачем нам парфяне? – послышались возмущенные голоса. – Машиах приведет нас к победе. С нами Бог и Его помазанник! Кто нам помешает?

Никто не стал спорить с этим утверждением. На некоторое время вокруг костра воцарилась тишина. Было слышно, как потрескивает древесина, от которой по всей округе растекался благовонный дым. Двое молодых мужчин, вдыхая пряный аромат, решили продолжить прерванную беседу.

– А ты что будешь делать, Ицхак? – спросил один другого.

– Я женюсь.

– Так у тебя же есть жена!

– Еще одну возьму. А что, разве Тора запрещает?

– Так не прокормишь же сразу двух жен, – послышался дружный смех.

– После наступления Царства Божия у нас всего будет вдоволь: плодородной пахотной земли, пастбищ, овец. Огромные стада… У меня будет две жены, нет, три. И много-много сыновей…

Наутро римляне с башен крепости Иродова дворца с удивлением и страхом заметили неприятельский стан, который вырос на противоположной стороне ущелья – на холме в Новом городе Ерушалаима. Враг занял высоту, с которой мог легко обстреливать наиболее удобные подступы к городу.

– Мы в осаде! – мрачно заметил трибун Лонгин, оглядев округу и наблюдая за передвижениями на Храмовой горе. – Нам надо выбираться отсюда, пока всех нас тут не перебили…

Он направился к легату и изложил ему свое видение обстановки. Тот снисходительно выслушал подчиненного и неохотно процедил сквозь зубы:

– Они только того и ждут, чтобы мы вышли за стены. Не пори горячку, Гай. Ступай.

– Но, командир, – запальчиво возразил Лонгин. – У нас провиант на исходе. Когда припасы закончатся, что мы будем делать?

Легат гневно осадил его:

– Лонгин, знай свое место! Или ты считаешь себя умнее меня?

– Нет, командир, – смиренно отозвался Лонгин.

– Может, ты метишь на мое место? – продолжал легат, исподлобья глядя на него.

– Нет, командир, – ровным голосом отвечал Лонгин. – Я через два года выхожу в отставку. Зачем мне это? Извините меня, я, кажется, погорячился. Просто я обеспокоен…

– А вот это очень плохо, – привычно начал свое нравоучение легат. – Трибун когорты, а, тем более, первой когорты легиона всегда должен сохранять хладнокровие и здравый смысл! Дабы не запятнать воинскую честь и оправдать возложенное на него высочайшее доверие Кесаря, сената и римского народа.

Лонгин спокойно выслушал тираду своего начальника и обещал соответствовать стандарту римского офицера, а напоследок, уже выходя из зала дворца, спросил:

– А все-таки, командир, что будем делать, когда закончатся припасы?

– Какой ты неугомонный, Лонгин, – вспылил легат. – Тебе же сказано – нас не оставят в беде! Помощь уже на подходе. И не смей панику сеять среди моих солдат. Ступай уже.

Лонгин, салютуя, выбросил руку от груди и вышел в крытую галерею, где к нему подступил кентурион Луций:

– Командир, что, наши дела совсем плохи?

– Легат обнадежил меня – говорит, что скоро подойдет подмога, – отвечал Лонгин, смотря по сторонам и всюду натыкаясь на озабоченные лица солдат.

– А вы как думаете, командир?

– Да какая разница, что я думаю? – вспылил вдруг Лонгин. – Приказы не обсуждаются.

Тем временем, гонец Сабина достиг Антиохии. Квинтилий Вар был так пьян, что не смог подняться с ложа, и велел позвать «гостя из Иудеи» в обеденный зал. Лежа выслушав донесение, он распорядился накормить гонца и только на другой день с ужасом понял, что его карьера висит на волоске. Пробуждение было весьма тревожным и необычным. «Кесарь мне не простит гибели легиона!» – воскликнул проконсул, хватаясь за голову, которая у него чрезвычайно болела, и вдруг в пустом зале раздался чей-то исполненный отчаяния вопль:

– Квинтилий Вар, верни мои легионы!

В тот же миг исчезли колонны коринфского ордера, золотые барельефы растворились в зелени могучих дубов, хлынул ливень, который залил мозаичный пол, и явилась утопающая в грязи дорога. Пахнуло болотом. Повеяло кровью. К неприятным запахам добавился гул, в котором смешалось множество резких звуков. Скрип телег. Душераздирающие женские крики. Хрип трибуна, который рухнул в грязь, пронзенный копьем. Шлепающие сапоги солдат, которые разбегаются в разные стороны. Свист стрел, которые летят им вдогонку… Предсмертные стоны… Варварское: «Ура!» И… конец.

Римлянин мотнул головой, отгоняя прочь чудовищное наваждение.

– Вот, что значит пить неразбавленное вино, – вслух проговорил потрясенный видением Квинтилий Вар. Слуги, привлеченные криками, вбежали в зал и бросились к нему с расспросами.

– Баню мне приготовьте, – заорал на них проконсул, – и тотчас созовите легатов.

В распоряжении Вара оставалось еще два легиона, но он понимал, что этих сил недостаточно, чтобы подавить мятеж в Иудее. Тогда он послал гонцов: одного – в Петру к царю набатейских арабов, другого – в Себастию, к самарянам, которые исстари враждовали с иудеями (а с тех пор как Иоанн Гиркан разрушил Храм на горе Гаризим, они и вовсе перестали с ними сообщаться). Вар отправил вперед обоз, сопровождаемый когортой солдат, а вскоре сам во главе двух легионов выступил в поход, сделав остановку в Птолемаиде, куда вел свои конные полчища арабский царь Арета.

В окрестностях Эммауса римская когорта, сопровождавшая обоз, попала в засаду. Всадники ехали впереди колонны, которую замыкали телеги, груженные продовольствием и оружием для Железного легиона. Солдаты, не защищенные бронею, шли по дну ущелья, пряча глаза от палящего солнца. Внезапно небо потемнело. Многие легионеры за мгновение до своей гибели испытали сначала удивление, а затем ужас… Туча стрел накрыла ничего не подозревающих римлян.

Стрелы застревали в головах, дробили ребра, сбивали с ног. Солдаты, пронзенные множеством стрел, корчились в муках, харкали кровью, заливая ею каменистую землю Иудеи. Римляне бросились врассыпную, но везде их настигали смертоносные железные наконечники. Немногим удалось спрятаться под обозными телегами. По прошествии некоторого времени они вылезали оттуда, думая, что опасность миновала, и надевали доспехи. Но тотчас налетели всадники, вооруженные длинными мечами. Не успел молодой римлянин, который почитал все прочие народы варварами, опомниться: блеснуло лезвие, и его коротко стриженая, бритая заносчивая голова соскользнула с плеч и покатилась по пыльной иудейской земле, – рухнуло обезглавленное тело, извергающее кровавые фонтаны. Рука римлянина еще некоторое время судорожно дергалась…

Только сорок всадников во главе с трибуном когорты Арием сумели прорваться вперед и, проскакав сто шестьдесят стадий, достигли Ерушалаима. С крепостных стен до них долетели радостные голоса и приветствия на родной латыни. Это ликовали солдаты Железного легиона, которые думали, что подошла подмога.

Лонгин поднялся на стену и, оглядев всадников, с недоумением повел плечами:

– А где остальные?

– Должно быть, передовой отряд разведку проводит, – предположил кентурион Луций.

– Они что, с ума сошли? – побледнел Лонгин, заметив, что всадники быстро приближаются к крепости. Он глянул в сторону холма, где расположились станом иудеи. Их стрелки уже натягивали тетивы своих луков.

– Назад! – заорал Лонгин, пытаясь докричаться до римских всадников. И в этот миг небо снова потемнело от взметнувшихся стрел…

***

Фаросский маяк напоминала грандиозная башня Фазаэля, которую облюбовал и сделал своей резиденцией Сабин. На квадратной башне высотой в сорок локтей возвышалась еще одна – круглая башня, вмещавшая великолепные покои, где была даже баня. Впрочем, римский прокуратор и здесь не чувствовал себя в безопасности, а о привычных развлечениях – и думать забыл! Всё время у него перед глазами стояла картина гибели конного отряда трибуна Ария, которую он увидел с балкона башни, защищенного зубцами, сложенными из исполинских каменных глыб. С тех пор бледность не сходила с лица прокуратора. Однажды он вызвал легата и дрожащим голосом потребовал от него подавить «этот жалкий мятеж». Легат, сохраняя видимое спокойствие, выслушал взволнованную речь Сабина и, вспомнив про Лонгина, сказал вслух:

– Я, кажется, знаю, что нужно делать.

– Так действуй, Марк, не медли. Всю ответственность я беру на себя, – заверил Сабин легата, а тот только усмехнулся, наперед зная, чего будут стоить обещания знатного римлянина в случае провального исхода.

Легат нашел Лонгина в одном из многочисленных двориков, утопающих в зелени царских садов. Трибун играл в кости со своими солдатами, которые слишком поздно спохватились и повскакали с насиженных мест вокруг каменной плиты, приспособленной для игры. Легионеры выстроились в шеренгу, и раздалось громогласное: «Ave!» Сделав вид, что он ничего не заметил, легат подошел вплотную к небритому Лонгину и с улыбкой спросил его:

– Что, Гай, варварские обычаи перенимаешь?

– Это вы о чем? – нахмурился Лонгин.

– Да о твоей бороде, – усмехнулся легат.

– А я-то думал… Нет, командир. И рад бы побриться, да где тут цирюльника сыскать?

– А где твой слуга? Как его…?

– Александр, – подсказал Лонгин. – Я его отослал к матери еще до выступления в поход…

– Дело у меня к тебе, Гай, – заявил легат.

– А я думал, что вы просто соскучились по моему обществу и потому решили лично навестить меня, – затаив улыбку в уголках губ, проговорил Лонгин.

В глазах легата на мгновенье сверкнули гневные огоньки и сразу же потухли:

– Всё шутишь. Впрочем, чувство юмора – это хорошо, особенно теперь! Отойдем в сторонку…

Они шли по аллее царского сада, где стояла первозданная тишина, и было слышно, как легкий ветерок гуляет среди верхушек деревьев.

– Мы не знаем, что стало с войском Вара, – говорил легат. – Возможно, оно разгромлено. Если это так, значит, помощи ждать нам неоткуда. Мы обречены, если ничего не предпринять…

«Наконец-то. Давно бы так!» – подумал про себя Лонгин, но вслух сказал другое:

– Я с вами полностью согласен. Самое время для вылазки. Если позволите, я пойду…

– Сколько тебе нужно людей?

– Думаю, двух кентурий будет достаточно.

– Не мало ли? – усомнился легат. – Варвары перебьют вас как мух.

– В самый раз, – возразил Лонгин. – Большая масса людей сразу же привлечет внимание.

– Что ты задумал, Гай?

Лонгин загадочно улыбнулся:

– Слиться с ночью и застать нашего противника врасплох. Мы не возьмем с собой ни щитов, ни доспехов, ни бликующих шлемов. Темные плащи будут нам защитой, а короткие мечи грозным разящим оружием…

Сгущались сумерки, на небе появились первые звезды. На Храмовой горе, где на ночь оставалось несколько сотен человек, горели костры. Во дворце Ирода стояла тишина, слишком необычная для места, превращенного в казарму для целого легиона. Стан иудеев, разбитый напротив Иродовых башен, спал безмятежным сном. Караульные грелись у костров, шептались и прислушивались к тишине. Глубокой ночью все разговоры прекратились, а огни потухли…

Римские солдаты, связывая концами веревки, спускались по ним с высоких стен Иродова дворца. Под покровом ночи они, никем не замеченные, перебежали на холм Нового города и тихо подкрались к спящим караульным. Острое лезвие кинжала хлестнуло по горлу иудея, из которого вылетел только приглушенный хрип. Перерезав одного за другим караульных, легионеры ворвались в палатки. Вскоре оттуда вырвался предсмертный вопль, который прокатился по округе и поднял на ноги весь лагерь. Завязался кровавый бой…

Царедворец Шимон, разбуженный вбежавшим слугою, который в истерике кричал: «Римляне в лагере!» – наскоро облачился в доспехи и велел трубить отступление. Он, вскочив на коня, ворвался в гущу боя и, разрубив на скаку двоих врагов, помчался вниз по склону холма, увлекая за собой остальных. Округу сотряс трубный глас шофара. Иудеи обратились в бегство. Римляне посылали вдогонку бегущим дротики.

Шум боя долетел до Храмовой горы, где не спали. Воины повскакали со своих мест и по приставным лестницам поднялись на крышу галереи. Заметив приближение всадника на белом коне и толпы бегущих за ним людей, иудеи признали в них своих и бросились открывать тяжелые ворота…

Створки распахнулись настежь. Однако произошло то, чего не ожидали защитники Храма. Иудеи, вышедшие навстречу к своим друзьям, внезапно столкнулись лицом к лицу с неприятелем. Из темноты появились одетые в плащи воины, вооруженные короткими мечами. И прежде чем иудеи смогли опомниться, римская кентурия во главе с трибуном Лонгином обрушилась на них…

Разделив вверенных ему людей на два отряда, Лонгин отправил одних в неприятельский стан, а других обходными путями повел к Храмовой горе. Там, под аркою высокого моста, пересекающего долину Тиропион, они и прятались, пока не пробил час…

Лонгин двигался, словно в танце, и разил противников по кругу. Он отсек голову одному иудею, другому – всадил клинок по рукоятку в грудь. Тот прохрипел и, едва меч вышел из его тела, рухнул замертво на каменную плиту. А Лонгин схватился в поединке с каким-то юнцом, участь которого была предрешена. Быстро разделавшись с ним и обагрив беломраморную колонну, Лонгин, с головы до ног обрызганный чужой кровью, бросил вдогонку убегающему иудею кинжал и ворвался на площадь Храмовой горы, где закипал новый бой. Вытащив из обездвиженного тела кинжал и вытирая кровь с него об одежду убитого, Лонгин огляделся по сторонам и то, что он увидел, ему не понравилось. Пока он с увлечением разбирался с врагом под крытой колоннадой, иудеи взобрались на крышу галереи и, натянув заранее приготовленные луки, сверху обрушили на головы ничем не защищенных римских воинов тучу стрел…

Лонгин увидел, как рухнул наземь поверженный кентурион Луций. Сам он вовремя отскочил в сторону, громогласно прокричал: «Назад!» – и бросился обратно в колоннаду.