Текст книги "Сотник Лонгин"

Автор книги: Василий Арсеньев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

***

Римское общество снова, как во времена Помпея, раскололось пополам. В борьбе за власть юный Октавиан бросил вызов Марку Антонию, которого сенат, по наущению Цицерона, объявил врагом Отечества. Антоний потерпел поражение в битве при Мутине. И бежал за Альпы, где соединился с войском под командою Лепида,– тогда, снова поднявшись на ноги и выпрямившись во весь рост, Антоний перевалил через горы и повел на Италию семнадцать легионов пехоты и десять тысяч конницы. Октавиан, обязанный консульской властью всецело Цицерону, – при первом удобном случае предал своего покровителя и втайне начал искать примирения с его заклятым врагом. Они встретились близ Бононии, на севере Италии.

Вчерашних противников теперь разделяла лишь водная гладь широкой реки, посреди которой лежал лесистый остров. На нем был возведен шатер для переговоров. Первыми на остров по перекинутому мосту ступили люди Лепида и, всё осмотрев, подали знак своему командиру, – дескать, опасности нет.

Октавиан, который привел из-под стен Рима пять легионов, теперь сменил военный плащ на гражданскую тогу и встречал гостей на пороге шатра, словно радушный хозяин. Антоний, войдя в шатер, увидел три обеденных ложа из слоновой кости, расставленных вкруг стола с искусно выточенными ножками, изображающими козлоногих сатиров. Стол ломился от серебряных блюд с яствами и золоченых дорогой чеканки кубков для вина.

– Прошу вас, господа, – вежливо, сияя улыбкой, проговорил рыжеволосый юноша в тоге, кивком головы приглашая гостей к столу.

– Сначала обсудим наши дела, – резко отозвался Антоний, глядя с недоверием на угощения.

– Я подумал, что прежде чем приступить к переговорам, не мешало бы нам подкрепиться, – скривил губы в насмешливой улыбке Октавиан. – Впрочем, это может и подождать… Но, с вашего позволения, я все-таки выпью, – с этими словами он опустился на ложе, – в отсутствие рабов, сам наполнил свой кубок и пил вино, как истинный гурман, небольшими глотками, не переставая расхваливать его. – Нельзя устоять перед этим божественным напитком! Это вино слаще нектара, который пьют на Олимпе! Виноград, из которого его сделали, выращен на Юлиевом холме…

– Вино из погреба Кесаря? – вдруг оживился Антоний. – Искушение, перед которым не устоять! – вслед за Октавианом он наполнил свой кубок и немного пригубил, а, распробовав вино на вкус, опустошил кубок и налил себе еще. Вскоре уже все трое возлежали на ложах, обсуждая раздел римской державы и борьбу со своими противниками.

– По донесениям разведки, – говорил Октавиан, – Брут в Македонии и Кассий в Сирии собирают войска. После самоубийства Долабеллы Кассий стал хозяином на востоке страны. Мы должны объединить силы и остановить его, пока еще не поздно.

– Кассий грабит богатые провинции, к нему стекаются наемники со всего света, а нам что делать? У нас нет денег даже на то, чтобы расплатиться с теми легионами, которые еще подчиняются нам. Ни сегодня, так завтра они поднимут бунт или перебегут на сторону противника, – после третьего кубка горячительного напитка разоткровенничался Марк Лепид.

– Да, деньги нам нужны, – поддержал товарища Антоний, который успел за считанные месяцы промотать награбленное в храме Опс. – И я знаю, где их можно взять – у наших противников. Они ответят за убийство Кесаря сполна! – воскликнул он и тихо добавил. – Как и те, которые объявили меня врагом…

Октавиан, глядя на самодовольное лицо Антония, понял, что в воспаленном мозгу этого человека созрел какой-то зловещий план. И его догадка тотчас подтвердилась – Антоний внезапно выскочил из шатра и вскоре вернулся с вощеной доской и грифелем в руках. Упав на шелковые подушки, он быстро начал что-то писать, а затем, окончив, показал своим товарищам, будущим триумвирам. Они, взглянув, увидели выведенные неровными латинскими буквами фамилии десяти самых известных политиков Рима, в числе которых были Бруты, Кассии, а Цицерон занимал в этом списке первое место.

Октавиан побледнел и качнул головой:

– Мы не можем опускаться до такого! Это же… – он не договорил. Антоний опередил его:

– Проскрипции22
  Список объявленных вне закона.


[Закрыть]. Так мы уберем с дороги тех, кто нам мешает, и завладеем их имуществом.

– Это чересчур суровая мера. Я против насилия! – заупрямился Октавиан. Он поднялся со своего ложа и торопливо двинулся к выходу. Антоний остановил его словами:

– Кесарь, ты же не можешь противиться воле большинства, не так ли? Так, давайте голосовать, как принято в нашей республике, – он подмигнул Лепиду, и тот поднял руку, говоря «да» проскрипциям.

– Хорошо, – был вынужден согласиться Октавиан. – Но Цицерона на съеденье я вам не дам…

При одном упоминании этого имени у Антония испортилось настроение, и он заорал:

– Эту вечно гавкающую собаку я готов собственноручно задушить и оторвать ей голову!

Два дня они делили государство на части и расширяли список приговоренных к казни, внося в него все новые и новые фамилии. Говорят, Октавиан долго не уступал Антонию Цицерона, пока безжалостная пряха Лахеса не перерезала нить судьбы знаменитого оратора.

– Бросим кости, – предложил Антоний, раскладывая на столе игральную доску. – Так сделал Caesar, переходя Рубикон. Он положился на волю богов и победил…

Октавиан, обожая эту игру, нехотя согласился. Он понадеялся на свое везение, которое редко его подводило. Однако теперь на кону были не деньги, а жизнь человека.

– Играем до первой «Венеры», – говорил Антоний, уступая первый бросок Октавиану. Увы, удача на сей раз отвернулась от юноши. У него выпала «собака». Он разочарованно поглядел на кости, лежащие на доске одной и той же гранью, обозначенной цифрой – I. Судьба Цицерона в тот день была решена…

***

В Риме сенат собрался на чрезвычайное заседание, на котором был зачитан эдикт, подготовленный триумвирами:

– В добрый час! Из проскрибированных по этому списку никто пусть не принимает никого, не скрывает, не отсылает никуда, и пусть никто не позволит подкупить себя. Если же кто-то будет изобличен в спасении ли, в оказании ли помощи или в знании, того мы, не принимая во внимание ни оправданий, ни извинений, включаем в число проскрибированных. Пусть приносят голову убившие к нам – свободный за двадцать пять тысяч аттических драхм за каждую, а раб за свободу личности и десять тысяч аттических драхм и гражданские права господина. То же пусть будет и доносчикам. А из получивших никто не будет записан в наши документы, чтобы он не был известен.

Заседание сената продолжалось допоздна. Тем временем, таблички с именами лиц, объявленных вне закона, были вывешены на форуме…

Корнелия проснулась посреди ночи. Услышав крик, рабыня, едва задремавшая, стремительно ворвалась в спальню молодой госпожи, – с масляной лампой и кувшином в руках.

– Луций, Луций, – все время повторяла имя мужа Корнелия. Она тяжело дышала и озиралась по сторонам круглыми от страха глазами.

– Это был просто сон, госпожа моя, – прозвучал ласковый голос рабыни. Корнелия выпила поднесенной служанкою воды и, переведя дух, снова смежила очи, как вдруг что-то вспугнуло подкравшийся сон.

– Лидия, – позвала Корнелия служанку.– Что это? Как будто шум за окном…

– Если желаете, госпожа, я пойду и посмотрю, – отозвалась рабыня.

– Ступай, милая, погляди.

Корнелия, проводив глазами служанку, лежала на постели и внезапно почувствовала движение ребенка во чреве. Погладив рукою свой заметно выступающий живот, она нежно проговорила:

– Драчун, нехорошо маму обижать.

Вскоре в спальню вбежала плачущая Лидия. Корнелия встрепенулась:

– Что стряслось?

Лидия что-то говорила, но из-за рыданий нельзя было разобрать.

– Не реви, – прикрикнула Корнелия на рабыню. – Говори.

Лидия испугалась и попыталась объяснить, что происходит, но из ее сбивчивого рассказа следовало, будто на Рим движутся вражеские полчища, а потому теперь все бегут из города. Корнелия, почувствовав опасность, велела разбудить отца семейства. Вскоре, однако, выяснилось, что Луций Кассий еще не вернулся из курии, где проходило заседание сената.

– Что же с нами будет теперь? – заголосила Лидия, наводя панику на весь дом.

– Успокойся, – резко проговорила Корнелия, своим хладнокровием подавая пример всем домочадцам. – Лучше помоги мне одеться…

В сопровождении раба, спрятавшего кинжал под плащом, молодая женщина, накинув на голову покрывало, вышла из особняка Луция Кассия. В морозном воздухе чувствовалось напряженное ожидание чего-то рокового, зловещего… В свете горящих фонарей мелькали пугливые тени. Скрипели колеса повозок, груженых сундуками. Мимо Корнелии рабы-сирийцы пронесли своего господина в паланкине.

Весть о проскрипциях застала врасплох римских богачей. Многие сенаторы в ту ночь поспешили укрыться у своих клиентов и в загородных виллах, пытаясь спастись и сохранить самое ценное имущество…

Тем временем, Корнелия спустилась с Палатина и направилась к форуму, где обычно собирались жители Рима для обсуждения насущных вопросов жизни города. Еще издали она заметила толпу, обступившую ростральную трибуну, с которой звучал ободряющий голос оратора:

– Народу Рима ничто не угрожает! В списке только семнадцать фамилий. Это те люди, которым молодой Кесарь мстит за убийство своего отца. Волноваться не о чем. Граждане Рима, спите спокойно!

Корнелия остановилась и у стоящего рядом с нею пожилого человека, который был торгашом из Аргилета, осведомилась:

– Список? Какой список?

Тот долго качал головой и, оставив без внимания ее вопрос, вдруг зычно выкрикнул:

– При Сулле было то же самое. Сначала он покарал своих личных врагов, потом принялся за врагов своих друзей, а под конец – убивали всех без разбора… Ты, консул, можешь нам гарантировать, что на сей раз будет все по-другому?

Повисла тишина.

– Аякс, – сказала Корнелия рабу, – я хочу подойти поближе к трибуне.

Молодой мужчина тотчас заработал локтями, расчищая дорогу своей госпоже и не удостаивая вниманием возмущенных его поведением людей. Корнелия проследовала за рабом до самой трибуны, где были вывешены таблички, и взглянула на список имен:

Марк Юний Брут

Децим Юний Брут

Гай Кассий Лонгин

Гай Кассий Пармский

Квинт Корнелий Руф

Марк Туллий Цицерон

– Что? – остановилась она и вернулась к предыдущей надписи:

– Квинт Корнелий Руф. Квинт Корнелий Руф. Квинт Корнелий Руф.

Женщина затряслась как в ознобе, и ее тотчас бросило в жар. Такое бывает, когда в бане из бассейна с холодной водой переходишь в горячо натопленное помещение.

– Отец… Отец мой, – выговорила она дрожащим от волнения голосом. – Нет, нет, этого не может быть!

Корнелия бросилась бежать, отчаянно пробиваясь сквозь толпу, которая все еще слушала оратора, вещающего с трибуны. Теперь Аякс едва поспевал за своей госпожой, а та бежала без оглядки по темным узким улочкам Рима, потеряв покрывало и растрепав свои волосы. Позабыв о ребенке, которого она носила под сердцем, дикой серною женщина взлетела на Квиринал и, тяжело дыша, вбежала в дом своего отца…

В атриуме было пусто. Горел кем-то оставленный на столе светильник. Она кликнула слуг, но никто не появился. Сердце бешено колотилось в груди женщины, почуявшей беду. Она, взяв со стола светильник, спустилась в подвал под лестницей, где находились каморки рабов. Ни души. И только неприбранные помятые еще теплые постели были свидетелями того, что не прошло и получаса, как здесь были люди. Где же они? «Отец уехал, – подумала Корнелия, и эта счастливая мысль ободрила ее. – Да, да, он спасся. И скоро даст о себе знать».

Корнелия, воспрянув духом, поднялась наверх и устремилась к выходу, но остановилась возле комнаты, куда никогда прежде не смела зайти: это была спальня ее отца, к которому она всегда относилась с особенным трепетом. Но теперь что-то подвигло ее сделать шаг и переступить порог запретной комнаты: было ли это детское любопытство, которое ожило в ее душе, или же безотчетное чувство тревоги, – неизвестно, но она толкнула створки двери, на всякий случай сопроводив свое вторжение вопросом:

– Pater (лат. ‘отец’), ты здесь?

Стояла мертвая тишина. Корнелия осмелела окончательно и уже без боязни, с ликованием думая о том, что победила свой девичий страх, сделала шаг в темноту, в которую вместе с ней ворвался тусклый свет масляной коптящей лампы. Корнелия вздрогнула. Лампа выхватила из темноты изящное изголовье кровати, увенчанное головой обозлившегося мула, который, прижав уши, раскрыл рот и вздернул верхнюю губу так, что видны были оскаленные зубы. Корнелия поняла, что это всего лишь чучело, и вздох облегчения вырвался из ее груди, но тотчас страх снова запустил свою когтистую лапу в ее душу. Женщина увидела человека, лежащего на кровати.

– Отец? – с трудом выдавила она из себя и заговорила дрожащим голосом. – Прости меня, я не знала, что ты здесь… Ты не уехал?

Но ее вопрос остался без ответа. И тогда Корнелия приблизилась к кровати… Однако в тот же миг, испустив пронзительный вопль, женщина рухнула в обморок и выронила из рук масляную лампу. Посреди широкого ложа, сплошь залитого кровью, лежало обезглавленное тело ее отца…

Аякс, услышав крик, вбежал в дом и ворвался в спальню, уже охваченную огнем. Пламя пожирало мертвое тело и вплотную подобралось к лежащей без сознания женщине, у которой открылось кровотечение. Голова мула зловеще скалила зубы…

Раб своим плащом сбил пламя с одежды Корнелии и, взвалив ее на руки, бросился вон из горящего дома. Он бежал и пронзительно кричал:

– Пожар! Пожар! На помощь!

За ним по каменной мостовой тянулся кровавый шлейф…

Когда молодая госпожа пришла в сознание, служанка тотчас позвала отца семейства. Луций-старший наклонился над своей невесткой, разглядывая ее болезненное лицо.

– Как ты себя чувствуешь, дочка? – заботливо спросил он.

– Что… случилось? – спросила Корнелия бледными губами.

Луций-старший вздохнул, отвернулся в сторону и не сразу отвечал:

– Худшее позади. Главное, что ты жива, и медики говорят, что скоро поправишься…

– Я потеряла ребенка? – спросила Корнелия, и слезы блеснули в ее глазах.

– Не волнуйся, дочка. Ты еще подаришь мне внука. У вас с Луцием будет много детей.

– Мой отец… – всхлипнула Корнелия, к которой начала возвращаться память. – Как они могли так поступить с ним?

Ярость блеснула в глазах Луция-старшего, и он заговорил отрывисто, сдерживая нарастающий гнев:

– За свободу и награду эти жалкие ублюдки продали своего хозяина Лепиду! Они все поплатятся. Я тебе обещаю. Квинт не заслуживал такой смерти. Его убили во сне… Хорошо хоть, что он, скорее всего, ничего не почувствовал… Но есть и добрые вести. Пожар потушили, большая часть ценностей спасена, не расхищена. Вот немного окрепнешь, и мы с тобой отправимся в путь.

– Я скоро увижу Луция? – оживилась Корнелия, и румянец зарделся на ее бледном лице.

– Скоро, дочка, скоро… – задумчиво проговорил Луций-старший.

Накануне в сенате был оглашен новый список проскрипций, и хотя себя он в нем не увидел, Луций Кассий решил не дожидаться того времени, когда загребущие руки Марка Лепида дотянутся и до его имущества.

Лаодикея. Сирия.

Ветер потянул с моря, развевая пурпурный плащ с золотым окаймлением подобно знамени бога войны Марса, скачущего верхом на вороном коне по улицам опустевшего города. Всадник бойко спешился у подножия холма, на котором за мощными крепостными стенами высился дворец, наследие ушедшей в прошлое эпохи Селевкидов. И солдаты, дежурившие у ворот, за которыми открывался дворцовый сад, приветствовали легата IV Сирийского легиона Луция Кассия Лонгина. Юноша, передав поводья своему оруженосцу, нырнул в сад, поднимаясь по широкой каменной лестнице. Цветы в саду пленяли взор и источали одурманивающий аромат, от которого у Луция с непривычки едва не закружилась голова. Он замедлил шаг, любуясь цветами и вдыхая пряные запахи. Но вот впереди показались люди, и он продолжил свой путь. Странная процессия привлекла внимание римлянина. Седовласый старичок, опираясь на посох, шел впереди, позади него тянулась вереницею многочисленная свита. По аккуратно подстриженным бородам и шапочкам, венчающим головы, Луций признал в них иудеев. И, вспомнив об обряде обрезания, усмехнулся, но внезапно с ним поравнялся человек, который глянул на него с высоты своего исполинского роста так, что римлянин тотчас изменился в лице и ускорил шаг.

Вскоре Луций вошел в крытую колоннаду, где прятался от палящего полуденного солнца проконсул Сирии, – как раз в то время, когда слуги уносили сундуки, наполненные золотыми монетами. Гай Кассий, выдавив улыбку на своем лице, поднялся с курульного кресла навстречу племяннику и заключил его в объятия:

– Луций, мальчик мой.

– Дядя, – спросил Луций, – кто те люди, которые только что вышли от тебя?

– Иудеи, – неохотно отозвался Гай Кассий. – Гиркан, этнарх (т.е. правитель народа), некто Авимелех или Малих, его подручный. Тот великан, которого ты, быть может, приметил – наш верный друг и союзник, тетрарх Галилеи – Ирод.

– А зачем они приходили? – осведомился Луций, но тотчас пожалел о своем вопросе. Гай Кассий внезапно вспылил:

– Долг принесли! – но вот он уже смягчился, и прежняя улыбка засияла на лице его. – Мальчик мой, тебе об этом лучше не знать. Тем более, что вызвал я тебя совсем по другому делу. Нам придется повременить с походом в Египет…

– Почему? Что случилось? – забеспокоился Луций.

– Я получил послание от Брута, – сказал Гай Кассий. – Он сообщает, что наши противники начали переброску войск в Македонию. Сегодня я отправлю конницу в Каппадокию, а завтра выступят в поход легионы…

– Так это ж добрая весть! – обрадовался Луций, просияв.

– Ты меня не дослушал, – мрачно заметил Гай Кассий. – Твой легион останется здесь, в Сирии.

Луций тотчас помрачнел:

– Почему? Вы мной не довольны? Я не оправдал ваших ожиданий?

– Не в этом дело, Луций, – резко возразил Кассий. – Пойми, мне нужен надежный тыл. Мы покарали Долабеллу. Но Сирия – это богатая провинция, и я хочу быть уверен, что в мое отсутствие здесь ничего не случится. Гай Кассий Пармский и его корабли на море, а ты на суше, – это мой оплот и прикрытие тыла.

Луций вздохнул.

– А вот так себя вести не подобает, – укоризненно покачал головой Кассий. – Это римские матроны вздыхают и обижаются на своих мужей. А здесь армия, и ты возглавляешь доблестный IV легион, который воевал под началом… – Кассий не договорил, вспомнив, что легион этот был когда-то у Цезаря.

– Но я хочу настоящего дела, – чуть слышно возразил Луций.

– Понимаю, ты рвешься в бой, – тебе хочется доказать всему миру, что ты не трус. И, поверь, мальчик мой, такая возможность тебе вскоре представится. Как только я покончу с предателями, которые мне отказали в помощи, я призову тебя, – пообещал Гай Кассий.

– Правда? – оживился Луций.

– Клянусь Юпитером Капитолийским, – побожился Кассий и, взглянув на вошедшего слугу, кивком обратился к нему: «Что тебе, Пиндар?»

– Хозяин, пришел человек из порта. Он передал вам это, – отпущенник протянул вощеную дощечку. Прочитав надпись, Гай Кассий улыбнулся:

– Добрая весть, Луций. Встречай гостей. Брат мой уважил меня своим посещением.

– А Корнелия? – взволнованно спросил Луций.

– Она ждет тебя, – торжественно объявил Гай Кассий. – Беги, лети, мчись к ней на крыльях любви!

Иудеи возвращались в родные края. Гиркана и его спутников сопровождали посланные Кассием римские воины. Ехали верхом вдоль побережья. С моря веяло прохладой. На востоке вдалеке в небо уходили горные вершины. В окрестностях финикийского Тира остановились на ночлег. Разбили шатры. Развели костры. Гиркан после тяжелого дневного перехода возлег на ложе, желая в обществе своих ближайших соратников передохнуть и полакомиться фруктами. На вечерю был приглашен также Ирод, сын Антипатра-идумеянина, прокуратора Иудеи, который был предательски отравлен во дворце Гиркана. В убийстве отца Ирод подозревал Малиха. Правда, враги примирились еще в Ерушалаиме, до поездки в Лаодикею. И теперь Малих, не подозревая, что над ним сгущаются тучи, преспокойно возлежал в шатре напротив Гиркана, – тот расспрашивал его о взглядах религиозной партии, к которой принадлежал Малих.

– Мы, саддукеи, неукоснительно следуем букве Закона. Разве в книге Моисея где-нибудь сказано об ангелах или воскресении мертвых?

– Владыко, при всем уважением к вам, позвольте мне не согласиться с вами, – с улыбкой, в которой сквозило самодовольство, заговорил Малих. – А что сказано в первой книге Торы – Берейшит? – он прочел по памяти: «И создал Адонаи Элохим человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою». В каждом человеке живет дух Божий, Его дыхание, иначе говоря, душа, которая не может умереть. Поэтому мы, фарисеи, верим в бессмертие души. И почитаем предания старцев, которые нам заповедали множество полезных обычаев, отсутствующих в Торе. Например, омовение рук перед едой, чаш, скамей. Благодаря хакимам (мудрецам), мы знаем, – души злых людей обречены на вечные мучения, души же праведников после их телесной смерти переселяются в другие тела…

Он был так увлечен беседой с первосвященником, перед которым ему удалось блеснуть своей ученостью, что не услышал шороха за спиной. В этот миг в шатер вошли двое римских воинов, вооруженных мечами. Гиркан при виде их мертвецки побледнел и замер, открыв рот и глотая воздух словно рыба, выброшенная на берег. Ирод же, как ни в чем не бывало, смаковал вино, подарок римского проконсула. Малих, заметив, наконец, как изменился в лице Гиркан, попытался повернуться в направлении его неподвижного взгляда. Как вдруг острое, словно бритва лезвие меча вошло в его тело между лопатками, а другое – проткнуло череп… Гиркан увидел конец лезвия, вышедшего из груди Малиха и разорвавшего ему одежды, рот, из которого хлынула кровь, глаза, круглые от ужаса… Воины вытащили клинки и нанесли еще несколько ударов. Первосвященник при виде этого зрелища потерял сознание, а, когда пришел в себя, глядя, как из шатра волокут мертвое тело, спросил у Ирода, сохранявшего безмятежность:

– Кто приказал?

Ирод зловеще улыбнулся:

– Кассий. Римский проконсул милостиво даровал ему воскресение и жизнь в новом теле! Но, думаю, скорее вечные мучения, которых он заслужил…

***

Кассий выступил в поход во главе войска, состоящего из одиннадцати легионов и вспомогательных отрядов, оставив вместо себя своего племянника. Луций Кассий, к которому, перенеся долгое морское плавание, прибыла жена Корнелия, перебрался из скромной палатки римского лагеря в огромный дворец Селевкидов, утопающий в зелени тенистых садов. Следующие несколько месяцев походили на сказку, – это было лучшее время в жизни молодых супругов. Луций, как мог, утешил жену, которая горевала о потере ребенка. Первую половину дня легат проводил в лагере, отдавая нужные распоряжения и наблюдая за военными упражнениями солдат. Но, едва уладив все дела в претории, он тотчас на крыльях любви летел во дворец и падал в объятия своей ненаглядной Корнелии. Нежные прикосновения, погружение в теплую обволакивающую воду купальни. Приятные ощущения близости, ласки, от которых кружилась голова, вздохи и сладостные стенания. Исчезали мысли, которые раньше тревожили, весь мир переставал существовать для влюбленных и открывался новый, предназначенный только для двоих.

Звучание голоса, подобное журчанию воды в фонтане, ласкало слух, сводя с ума и вновь распыляя неуемную страсть. Обеденное ложе становилось брачным. Лилось вино из опрокинутого черпака. И служанка, краснея, покидала покои.

Они гуляли по саду, наслаждаясь сладкоголосым пением птиц, свивших гнезда в кронах раскидистых деревьев, и отдыхали под сенью ветвистого теревинфа. Корнелия плела венок из листьев смоковницы, напевая детские веселые песенки. Румянец играл на ее щеках, а с губ не сходила светлая радостная улыбка.

Луций исчезал в глубине сада и вскоре появлялся с корзинкой спелых винных ягод, набранных им из-под самой верхушки фигового дерева. Корнелия радовалась лакомству как ребенок, но затем начинались совсем не детские забавы. И о фруктах они забывали. В другой раз он появлялся с веточкой божественного мирта, покрытой нежными белыми цветами. Сад благоухал, в чистом воздухе струились разнообразные запахи, один чудеснее другого, которые дурманили, опьяняли, сводили с ума…

Так, проходили дни, пролетали недели, проносились месяцы. И, казалось, что счастье будет вечным, но, увы, однажды настал конец этим сладким грезам. В тот день прискакал гонец из далекой Смирны с повелением Гая Кассия немедленно морем выдвигаться в провинцию Азия.

Луций облачился в красную военную тунику, накинул на плечо пурпурный плащ с золотым окаймлением и покинул дворец, в котором испытал счастье плотской любви. Легион снимался с лагеря, солдаты разбирали палатки и в походном марше выдвигались к порту Лаодикеи, куда вслед за ними тянулся длинный обоз.

В гавани стояли на якоре корабли, которые привел из Малой Азии Гай Кассий Пармский, – греческие триеры с тремя рядами весел и тараном на носу в виде головы дракона. Легионеры разгружали обозные телеги, переходили по трапу на палубы кораблей, спускались в трюмы. Кентурионы, потрясая тростью из виноградной лозы, отдавали распоряжения и назначали смены.

Луций Кассий наблюдал за погрузкой с холма у причала, сидя верхом на вороном жеребце. Легата сопровождали префект лагеря, трибуны и знаменосец в львиной шкуре, несущий серебряного орла. Когда последний легионер исчез за бортом триеры, Луций Кассий пришпорил коня, который почувствовав нестерпимую боль в боку, заржал и помчал своего седока вниз с холма. Луций, придя в неописуемый восторг от быстрой, захватывающей дух езды, намеревался со всей молодецкой удалью промчаться на коне по трапу и спрыгнуть на палубу, но в последний миг отказался от этой затеи. На причал вдруг вышли рабы, которые несли паланкин. Они поставили носилки на горячий песок, – занавеска отдернулась, и появилась женщина с покрытой головой. «Корнелия?» – молнией блеснула догадка в голове юноши. Поворотив коня, он подъехал и спешился возле той женщины. Она с плачем кинулась в его объятия. Сквозь ее рыдания Луций едва смог расслышать слова, которые тотчас тронули его сердце:

– Я не могу без тебя… Не оставляй меня больше!

Они вместе взошли на палубу флагманского корабля. И тотчас подул попутный ветер. Легионеры, которым выпала первая смена грести, ликовали. Они, воздавая хвалу богам, расправляли паруса. Корабль покинул гавань и вышел в открытое море. Впрочем, вскоре переменчивый ветер подул в обратную сторону, и гребцам из числа легионеров пришлось взяться за весла…

Они плыли сутки, когда жена легата внезапно слегла. Медик, осмотрев больную, лежащую в отдельной каюте, на беспокойство мужа с улыбкой отвечал: «Ее болезнь называется беременностью». Луций зашел к своей жене. Корнелия была бледна, но тихая улыбка светилась на губах ее. Муж сел в ногах у жены своей и, держа ее за руку, пробормотал:

– Я люблю тебя больше жизни и, не смея подвергать опасностям, которыми грозит нам плавание, в первом же порту высажу на берег. Отец мой останется с тобою – я упрошу его.

– Я хочу быть с тобою, – тихо произнесла она.

– Я вернусь к тебе – обещаю, – проговорил он, целуя жену в обескровленные губы.

***

В Сардах войска Брута и Кассия соединились, и они, будучи провозглашены императорами33
  Первоначально – воинский титул, великий полководец.


[Закрыть], повели свои 19 легионов к Геллеспонту, а позже переправились из Абидоса в Сест (через пролив Босфор). Здесь, прежде чем продолжить путь, были посланы вперед солдаты. Дозор вернулся назад вместе с фракийским царевичем, которого имя было Раскуполид, – тот принес нерадостные известия. Оказывается, Норбан, посланный Октавианом и Антонием с 8 легионами, прошел из Македонии через горную Фракию путь в 1.500 стадий, миновал город Филиппы и занял Теснины, через которые пролегал кратчайший путь из Азии в Европу. Кассий и Брут поначалу приуныли, но, когда фракиец вызвался показать, как можно обогнуть ущелье, занятое Норбаном, тотчас воспрянули духом.

– Этот путь пролегает вдоль самой Сапейской горы, – рассказывал Раскуполид, – его можно проделать в три дня. До сих пор он оставался недоступным для людей из-за крутизны, безводия и густого леса. Если бы вы захотели взять с собою запас воды и проложить узкую, но все же проходимую дорогу, из-за густого леса вас не заметили бы даже птицы; на четвертый день можно выйти к реке Гарпессу, впадающей в Гебр, а еще через день достигнуть Филипп.

Брут и Кассий послали вперед часть войска под предводительством Луция Бибула, поручив солдатам проложить дорогу. С трудом они все же выполнили поручение, работая с усердием; рвение их особенно усилилось, когда несколько посланных вперед воинов вернулось и сообщило, что вдали видна река. Однако на четвертый день, изнуренные усталостью и жаждой (взятый ими с собой запас воды почти кончился), они, впав в отчаяние, подняли крик и при виде Раскуполида, бегавшего от одного к другому и старавшегося ободрить их, бранили его и бросали камни. В то время как Бибул умолял их довести дело до конца без ропота, к вечеру река стала видна передним рядам: поднялись громкие радостные крики, естественные в таких случаях; тотчас же они были подхвачены находящимися позади и дошли до самых задних рядов. Когда Брут и Кассий узнали об этом, они тотчас же поспешно тронулись в путь, ведя по проложенной дороге все оставшееся войско. Но им не удалось пройти незаметно от врагов. Норбан со своим войском бежал ночью из Сапейского ущелья к Амфиполю.

Войска Брута и Кассия сошлись у города, названного в честь отца Александра Македонского. Город этот – Филиппы – расположен на обрывистом холме. С севера к нему примыкают леса, через которые Раскуполид провел войско Брута; с юга болото, а за ним море; с востока – Сапейское и Корпилийское ущелья; а с запада – равнина, простирающаяся на 350 стадий, очень плодородная и красивая. Именно здесь, в этой долине, которую римляне называют Филиппийскими полями, с небес пал жребий, решивший судьбу Римской республики…

В окрестностях Филипп возвышались два холма, которые отстояли друг от друга приблизительно на восемь стадий44
  Около полутора километров.


[Закрыть]. На этих холмах и разбили свои лагери: Кассий – на южном, Брут – на северном. Легионеры копали рвы, насыпали валы и валили лес для частокола. Вскоре лагерные укрепления были готовы. Стены с башнями и воротами представляли собой грозную неприступную крепость. Оставался лишь один небольшой участок, не обнесенный частоколом – с южной стороны, откуда к лагерю Кассия вплотную подступало непроходимое болото…

Тем временем, Марк Антоний, совершив головокружительный марш-бросок, – прыти такой от него никто не ожидал! – привел многочисленную рать на Филиппийские поля. Октавиана он оставил в Эпидамне, – слабый с рождения юноша внезапно заболел, так что даже не мог подняться с постели. Лагерем, – за неимением более подходящего места, – он расположился прямо посреди равнины – на расстоянии всего восьми стадий от противников. Пораженные такою смелостью и видя превосходящие силы неприятеля, воины из стана Кассия начали потихоньку перебегать к Антонию, – были среди них те, которые некогда воевали за Цезаря, – а другие сеяли панику, указывая на неблагоприятные знамения…