Текст книги "Собрание баллад"

Автор книги: Василий Жуковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Бледнее тусклая луна;

Светлей восток багровый;

И озаряется стена,

И ярко блещут кровы;

К восточной обратясь стране,

Ждет витязь… вдруг вспылала

В нем кровь… глядит… там на стене

Идущая предстала.

Идет; на темный смотрит бор;

Как будто ждет в волненье;

Как бы чего-то ищет взор

В пустынном отдаленье…

Вдруг солнце в пламени лучей

На крае неба стало…

И витязь в блеске перед ней!

Как облак, покрывало

Слетело с юного чела -

Их встретилися взоры;

И пала от ворот скала,

И раздались их створы.

Стремится на ограду он;

Идет она с ограды;

Сошлись… о вещий, верный сон!

О час святой награды!

Свершилось! все – и ранних лет

Прекрасные желанья,

И озаряющие свет

Младой души мечтанья,

И все, чего мы здесь не зрим,

Что вере лишь открыто, -

Все вдруг явилось перед ним,

В единый образ слито!

Глядят на небо, слезы льют,

Восторгом слов лишенны…

И вдруг из терема идут

К ним девы пробужденны:

Как звезды, блещут очеса;

На ясных лицах радость,

И искупления краса,

И новой жизни младость.

О сладкий воскресенья час!

Им мнилось: мир рождался!

Вдруг… звучно благовеста глас

В тиши небес раздался.

И что ж? храм божий отворен;

Там слышится моленье;

Они туда: храм освещен;

В кадильницах куренье;

Перед угодником горит,

Как в древни дни, лампада,

И благодатное бежит

Сияние от взгляда:

И некто, светел, в алтаре

Простерт перед потиром,

И возглашается горе

Хвала незримым клиром.

Молясь, с подругой стал Вадим

Пред царскими дверями,

И вдруг… святой налой пред ним;

Главы их под венцами;

В руках их свечи зажжены;

И кольца обручальны

На персты их возложены;

И слышен гимн венчальный…

И вдруг… все тихо! гимн молчит;

Безмолвны своды храма;

Один лишь, таинствен, блестит

Алтарь средь фимиама.

И в сем молчанье кто-то к ним

Приветный подлетает,

Их кличет именем родным,

Их нежно отзывает…

Куда же?.. о священный вид!

Могила перед ними;

И в ней спокойно; дерн покрыт

Цветами молодыми;

И дышит ветерок окрест,

Как дух бесплотный вея;

И обвивает светлый крест

Прекрасная лилея.

Они упали ниц в слезах;

Их сердце вести ждало,

И трепетом священный прах

Могилы вопрошало…

И было все для них ответ:

И холм помолоделый,

И луга обновленный цвет,

И бег реки веселый,

И воскрешенны древеса

С вершинами живыми,

И, как бессмертье, небеса

Спокойные над ними…

Промчались веки вслед векам…

Где замок? где обитель?

Где чудом освященный храм?

Все скрылось… лишь, хранитель

Давно минувшего, живет

На прахе их преданье.

Есть место… там игривых вод

Пленительно сверканье;

Там вечно зелен пышный лес;

Там сладок ветра шепот

И с тихим говором древес

Волны слиянный ропот.

На месте оном – так гласит

Правдивое преданье -

Был пепел инокинь сокрыт:

В посте и покаянье

При гробе грешника-отца

Они кончины ждали

И примиренного творца

В молитвах прославляли…

И улетела к небесам

С земли их жизнь святая,

Как улетает фимиам

С кадил, благоухая.

На месте оном – в светлый час

Земли преображенья -

Когда, послышав утра глас,

С звездою пробужденья,

Востока ангел в тишине

На край небес взлетает

И по туманной вышине

Зарю распростирает,

Когда и холм, и луг, и лес -

Все оживленным зрится

И пред святилищем небес,

Как жертва, все дымится, Бывают тайны чудеса,

Невиданные взором:

Отшельниц слышны голоса;

Горе хвалебным хором

Поют; сквозь занавес зари

Блистает крест; слиянны

Из света зрятся алтари;

И, яркими венчанны

Звездами, девы предстоят

С молитвой их святыне,

И серафимов тьмы кипят

В пылающей пучине.

1814 – 1817

РЫБАК

Бежит волна, шумит волна!

Задумчив, над рекой Сидит рыбак; душа полна

Прохладной тишиной. Сидит он час, сидит другой;

Вдруг шум в волнах притих.. И влажною всплыла главой

Красавица из них.

Глядит она, поет она:

"Зачем ты мой народ Манишь, влечешь с родного дна

В кипучий жар из вод? Ax! если б знал, как рыбкой жить

Привольно в глубине, Не стал бы ты себя томить

На знойной вышине.

Не часто ль солнце образ свой

Купает в лоне вод? Не свежей ли горит красой

Его из них исход? Не с ними ли свод неба слит

Прохладно-голубой? Не в лоно ль их тебя манит

И лик твой молодой?"

Бежит волна, шумит волна…

На берег вал плеснул! В нем вся душа тоски полна.

Как будто друг шепнул! Она поет, она манит -

Знать, час его настал! К нему она. он к ней бежит…

И след навек пропал.

РЫЦАРЬ ТОГЕНБУРГ

"Сладко мне твоей сестрою,

Милый рыцарь, быть; Но любовию иною

Нe могу любить: При разлуке, при свиданье

Сердце в тишине – И любви твоей страданье

Непонятно мне".

Он глядит с немой печалью -

Участь решена: Руку сжал ей; крепкой сталью

Грудь обложена; Звонкий рог созвал дружину;

Все уж на конях; И помчались в Палестину,

Крест на раменах.

Уж в толпе врагов сверкают

Грозно шлемы их; Уж отвагой изумляют

Чуждых и своих. Тогенбург лишь выйдет к бою:

Сарацин бежит… Но душа в нем все тоскою

Прежнею болит.

Год прошел без утоленья…

Нет уж сил страдать; Не найти ему забвенья -

И покинул рать. Зрит корабль – шумят ветрилы,

Бьет в корму волна – Сел и поплыл в край тот милый,

Где цветет она.

Но стучится к ней напрасно

В двери пилигрим; Ах, они с молвой ужасной

Отперлись пред ним: "Узы вечного обета

Приняла она;

И, погибшая для света,

Богу отдана".

Пышны праотцев палаты

Бросить он спешит; Навсегда покинул латы;

Конь навек забыт; Власяной покрыт одеждой,

Инок в цвете лет, Не украшенный надеждой

Он оставил свет.

И в убогой келье скрылся

Близ долины той, Где меж темных лип светился

Монастырь святой: Там – сияло ль утро ясно,

Вечер ли темнел – В ожиданье, с мукой страстной,

Он один сидел.

И душе его унылой

Счастье там одно: Дожидаться, чтоб у милой

Стукнуло окно, Чтоб прекрасная явилась,

Чтоб от вышины В тихий дол лицом склонилась,

Ангел тишины.

И дождавшися, на ложе

Простирался он: И надежда: завтра то же!

Услаждала сон. Время годы уводило…

Для него ж одно: Ждать, как ждал он, чтоб у милой

Стукнуло окно;

Чтоб прекрасная явилась;

Чтоб от вышины В тихий дол лицом склонилась,

Ангел тишины. Раз – туманно утро было -

Мертв он там сидел, Бледен ликом, и уныло

На окно глядел.

ЛЕСНОЙ ЦАРЬ

Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?

Ездок запоздалый, с ним сын молодой.

К отцу, весь издрогнув, малютка приник;

Обняв, его держит и греет старик.

"Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?"

"Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:

Он в темной короне, с густой бородой".

"О нет, то белеет туман над водой".

"Дитя, оглянися; младенец, ко мне;

Веселого много в моей стороне:

Цветы бирюзовы, жемчужны струи;

Из золота слиты чертоги мои".

"Родимый, лесной царь со мной говорит:

Он золото, перлы и радость сулит".

"О нет, мой младенец, ослышался ты:

То ветер, проснувшись, колыхнул листы".

"Ко мне, мой младенец; в дуброве моей

Узнаешь прекрасных моих дочерей:

При месяце будут играть и летать,

Играя, летая, тебя усыплять".

"Родимый, лесной царь созвал дочерей:

Мне, вижу. кизают из темных ветвей".

"О нет, все спокойно в ночной глубине:

То ветлы седые стоят в стороне".

"Дитя, я пленился твоей красотой:

Неволей иль волей, а будешь ты мой".

"Родимый, лесной царь нас хочет догнать;

Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать".

Ездок оробелый не скачет, летит;

Младенец тоскует, младенец кричит;

Ездок погоняет, ездок доскакал…

В руках его мертвый младенец лежал.

ГРАФ ГАПСБУРГСКИЙ

Торжественным Ахен весельем шумел;

В старинных чертогах, на пире

Рудольф, император избранный, сидел

В сиянье венца и в порфире.

Там кушанья рейнский фальцграф разносил;

Богемец напитки в бокалы цедил;

И семь избирателей, чином

Устроенный древле свершая обряд,

Блистали, как звезды пред солнцем блестят,

Пред новым своим властелином.

Кругом возвышался богатый балкон,

Ликующим полный народом;

И клики, со всех прилетая сторон,

Под древним сливалися сводом.

Был кончен раздор: перестала война;

Бесцарственны, грозны прошли времена;

Судья над землею был снова;

И воля губить у меча отнята;

Не брошены слабый, вдова, сирота

Могущим во власть без покрова.

И кесарь, наполнив бокал золотой,

С приветливым взором вещает:

"Прекрасен мой пир; все пирует со мной;

Все царский мой дух восхищает…

Но где ж утешитель, пленитель сердец?

Придет ли мне душу растрогать певец

Игрой и благим поученьем?

Я песней был другом, как рыцарь простой.

Став кесарем, брошу ль обычай святой

Пиры услаждать песпопеньем?"

И вдруг из среды величавых гостей

Выходит, одетый таларом,

Певец в красоте поседелых кудрей.

Младым преисполненный жаром.

"В струнах золотых вдохновенье живет,

Певец о любви благодатной поет,

О всем, что святого есть в мире,

Что душу волнует, что сердце манит…

О чем же властитель воспеть повелит

Певцу на торжественном пире?"

"Не мне управлять песнопевца душой

(Певцу отвечает властитель);

Он высшую силу признал над собой;

Минута ему повелитель;

По воздуху вихорь свободно шумит;

Кто знает, откуда, куда он летит?

Из бездны поток выбегает;

Так песнь зарождает души глубина,

И темное чувство, из дивного сна

При звуках воспрянув, пылает".

И смело ударил певец по струнам,

И голос приятный раздался:

"На статном коне по горам, по полям

За серною рыцарь гонялся;

Он с ловчим одним выезжает сам-друг

Из чащи лесной на сияющий луг,

И едет он шагом кустами:

Вдруг слышат они: колокольчик гремит;

Идет из кустов пономарь и звонит;

И следом священник с дарами.

И набожный граф. умиленный душой,

Колена свои преклоняет

С сердечною верой, с горячей мольбой

Пред Тем, что живит и спасает.

Но лугом стремился кипучий ручей;

Свирепо надувшись от сильных дождей,

Он путь заграждал пешеходу;

И спутнику пастырь дары отдает;

И обувь снимает и смело идет

С священною ношею в воду.

"Куда?" – изумившийся граф вопросил.

"В село; умирающий нищий

Ждет в муках, чтоб пастырь его разрешил,

И алчет небесныя пищи.

Недавно лежал через этот поток

Сплетенный из сучьев для пеших мосток -

Его разбросало водою;

Чтоб душу святой благодатью спасти,

Я здесь неглубокий поток перейти

Спешу обнаженной стопою".

И пастырю витязь коня уступил

И подал ноге его стремя,

Чтоб он облегчить покаяньем спешил

Страдальцу греховное бремя.

И к ловчему сам на седло пересел

И весело в чащу на лов полетел;

Священник же, требу святую

Свершивши, при первом мерцании дня

Является к графу, смиренно коня

Ведя за узду золотую.

"Дерзну ли помыслить я, – граф возгласил,

Почтительно взоры склонивши, -

Чтоб конь мой ничтожной забаве служил.

Спасителю-богу служивши?

Когда ты, отец, не приемлешь коня,

Пусть будет он даром благим от меня

Отныне тому, чье даянье

Все блага земные, и сила, и честь,

Кому не помедлю на жертву принесть

И силу, и честь, и дыханье".

"Да будет же вышний господь над тобой

Своей благодатью святою;

Тебя да почтит он в сей жизни и в той,

Как днесь он почте н был тобою;

Гельвеция славой сияет твоей;

И шесть расцветают тебе дочерей,

Богатых дарами природы:

Да будут же (молвил пророчески он)

Уделом их шесть знаменитых корон;

Да славятся в роды и роды".

Задумавшись, голову кесарь склонил:

Минувшее в нем оживилось.

Вдруг быстрый он взор на певца устремил

И таинство слов объяснилось:

Он пастыря видит в певце пред собой;

И слезы свои от толпы золотой

Порфирой закрыл в умиленье…

Все смолкло, на кесаря очи подняв,

И всяк догадался, кто набожный граф,

И сердцем почтил провиденье.

УЗНИК

"За днями дни идут, идут,

Напрасно; Они свободы не ведут

Прекрасной; Об ней тоскую и молюсь, Ее зову, не дозовусь.

Смотрю в высокое окно

Темницы: Все небо светом зажжено

Денницы; На свежих крыльях ветерка Летают вольны облака.

И так все блага заменить

Могилой; И бросить свет, когда в нем жить

Так мило; Ах! дайте в свете подышать; Еще мне рано умирать.

Лишь миг весенним бытие м

Жила я; Лишь миг на празднике земном

Была я; Душа готовилась любить… И все покинуть, все забыть!"

Так голос заунывный пел

В темнице… И сердцем юноша летел

К певице. Но он в неволе, как она; Меж ними хладная стена.

И тщетно с ней он разлучен

Стеною: Невидимую знает он

Душою; И мысль об ней и день и ночь От сердца не отходит прочь.

Все видит он: во тьме она

Тюремной Сидит, раздумью предана,

Взор томный; Младенчески прекрасен вид; И слезы падают с ланит.

И ночью, забывая сон,

В мечтанье Ее подслушивает он

Дыханье; И на устах его горит Огонь ее младых ланит.

Таясь, страдания одне

Делить с ней, В одной темничной глубине

Молить с ней Согласной думой и тоской От неба участи одной -

Вот жизнь его: другой не ждет

Он доли; Он, равнодушный, не зовет

И воли: С ней розно в свете жизни нет; Прекрасен только ею свет.

"Не ты ль,– он мнит,– давно была

Любима? И не тебя ль душа звала,

Томима Желанья смутного тоской, Волненьем жизни молодой?

Тебя в пророчественном сне

Видал я; Тобою в пламенной весне

Дышал я; Ты мне цвела в живых цветах; Твой образ веял в облаках.

Когда же сердце ясный взор

Твой встретит? Когда, разрушив сей затвор,

Осветит Свобода жизнь вдвоем для нас? Лети, лети, желанный час".

Напрасно; час не прилетел

Желанный; Другой создателем удел

Избранный Достался узнице младой – Небесно-тайный, не земной.

Раз слышит он: затворов гром,

Рыданье, Звук цепи, голоса… потом

Молчанье… И ужас грудь его томит – И тщетно ждет он… все молчит.

Увы! удел его решен…

Угрюмый, Навек грядущего лишен,

Все думы За ней он в гроб переселил И молит рок, чтоб поспешил.

Однажды – только занялась

Денница – Его со стуком расперлась

Темница. "О радость! (мнит он) скоро к ней!" И что ж?.. Свобода у дверей.

Но хладно принял он привет

Свободы: Прекрасного уж в мире нет;

Дни, годы Напрасно будут проходить… Погибшего не возвратить.

Ах! слово милое об ней

Кто скажет? Кто след ее забытых дней

Укажет? Кто знает, где она цвела? Где тот, кого своим звала?

И нет ему в семье родной

Услады; Задумчив, грустию немой

Он взгляды Сердечные встречает их; Он в людстве сумрачен и тих.

Настанет день – ни с места он;

Безгласный, Душой в мечтанье погружен,

Взор страстный Исполнен смутного огня, Стоит он, голову склоня.

Но тихо в сумраке ночей

Он бродит И с неба темного очей

Не сводит Звезда знакомая там есть; Она к нему приносит весть…

О милом весть и в мир иной

Призванье… И делит с тайной он звездой

Страданье; Ее краса оживлена: Ему в ней светится она.

Он таял, гаснул и угас…

И мнилось, Что вдруг пред ним в последний час

Явилось Все то, чего душа ждала, И жизнь в улыбке отошла.

ЗАМОК СМАЛЬГОЛЬМ,
ИЛИ ИВАНОВ ВЕЧЕР

До рассвета поднявшись, коня оседлал

Знаменитый Смальгольмский барон; И без отдыха гнал, меж утесов и скал,

Он коня, торопясь в Бротерстон.

Не с могучим Боклю совокупно спешил

На военное дело барон; Не в кровавом бою переведаться мнил

За Шотландию с Англией он;

Но в железной броне он сидит на коне;

Наточил он свой меч боевой; И покрыт он щитом; и топор за седлом

Укреплен двадцатифунтовой.

Через три дни домой возвратился барон,

Отуманен и бледен лицом; Через силу и конь, опенен, запылен,

Под тяжелым ступал седоком.

Анкрамморския битвы барон не видал,

Где потоками кровь их лилась, Где на Эверса грозно Боклю напирал,

Где за родину бился Дуглас;

Но железный шелом был иссечен на нем,

Был изрублен и панцирь и щит, Был недавнею кровью топор за седлом,

Но не английской кровью покрыт.

Соскочив у часовни с коня за стеной,

Притаяся в кустах, он стоял; И три раза он свистнул – и паж молодой

На условленный свист прибежал.

"Подойди, мой малютка, мой паж молодой,

И присядь на колена мои; Ты младенец, но ты откровенен душой,

И слова непритворны твои.

Я в отлучке был три дни, мой паж молодой;

Мне теперь ты всю правду скажи: Что заметил? Что было с твоей госпожой?

И кто был у твоей госпожи?"

"Госпожа по ночам к отдаленным скалам,

Где маяк, приходила тайком (Ведь огни по горам зажжены, чтоб врагам

Не прокрасться во мраке ночном).

И на первую ночь непогода была,

И без умолку филин кричал; И она в непогоду ночную пошла

На вершину пустынную скал.

Тихомолком подкрался я к ней в темноте;

И сидела одна – я узрел; Не стоял часовой на пустой высоте;

Одиноко маяк пламенел.

На другую же ночь – я за ней по следам

На вершину опять побежал, – О творец, у огня одинокого там

Мне неведомый рыцарь стоял.

Подпершися мечом, он стоял пред огнем,

И беседовал долго он с ней; Но под шумным дождем, но при ветре ночном

Я расслушать не мог их речей.

И последняя ночь безненастна была,

И порывистый ветер молчал; И к маяку она на свиданье пошла;

У маяка уж рыцарь стоял.

И сказала (я слышал): "В полуночный час,

Перед светлым Ивановым днем, Приходи ты; мой муж не опасен для нас:

Он теперь на свиданье ином;

Он с могучим Боклю ополчился теперь:

Он в сраженье забыл про меня – И тайком отопру я для милого дверь

Накануне Иванова дня".

"Я не властен прийти, я не должен прийти,

Я не смею прийти (был ответ); Пред Ивановым днем одиноким путем

Я пойду… мне товарища нет".

"О, сомнение прочь! безмятежная ночь

Пред великим Ивановым днем И тиxa и темна, и свиданьям она

Благосклонна в молчанье своем.

Я собак привяжу, часовых уложу,

Я крыльцо пересыплю травой, И в приюте моем, пред Ивановым днем,

Безопасен ты будешь со мной".

"Пусть собака молчит, часовой не трубит,

И трава не слышна под ногой, – Но священник есть там; он не спит по ночам;

Он приход мой узнает ночной".

"Он уйдет к той поре: в монастырь на горе

Панихиду он позван служить: Кто-то был умерщвлен; по душе его он

Будет три дни поминки творить".

Он нахмурясь глядел, он как мертвый бледнел,

Он ужасен стоял при огне. "Пусть о том, кто убит, он поминки творит:

То, быть может, поминки по мне.

Но полуночный час благосклонен для нас:

Я приду под защитою мглы". Он сказал… и она… я смотрю… уж одна

У маяка пустынной скалы".

И Смальгольмский барон, поражен, раздражен,

И кипел, и горел, и сверкал. "Но скажи наконец, кто ночной сей пришлец?

Он, клянусь небесами, пропал!"

"Показалося мне при блестящем огне:

Был шелом с соколиным пером, И палаш боевой на цепи золотой,

Три звезды на щите голубом".

"Нет, мой паж молодой, ты обманут мечтой;

Сей полуночный мрачный пришлец Был не властен прийти: он убит на пути;

Он в могилу зарыт, он мертвец".

"Нет! не чудилось мне; я стоял при огне,

И увидел, услышал я сам, Как его обняла, как его назвала:

То был рыцарь Ричард Кольдингам".

И Смальгольмский барон, изумлен, поражен

И хладел, и бледнел, и дрожал. "Нет! в могиле покой; он лежит под землей

Ты неправду мне, паж мой, сказал.

Где бежит и шумит меж утесами Твид,

Где подъемлется мрачный Эльдон, Уж три ночи, как там твой Ричард Кольдипгам

Потаенным врагом умерщвлен.

Нет! сверканье огня ослепило твой взгляд:

Оглушен был ты бурей ночной; Уж три ночи, три дня, как поминки творят

Чернецы за его упокой".

Он идет в ворота, он уже на крыльце,

Он взошел по крутым ступеням На площадку, и видит: с печалью в лице,

Одипоко-унылая, там

Молодая жена – и тиха, и бледна,

К в мечтании грустном глядит На поля, небеса, на Мертонски леса,

На прозрачно бегущую Твид.

"Я с тобою опять, молодая жена".

"В добрый час, благородный барон. Что расскажешь ты мне? Решена ли война?

Поразил ли Боклю иль сражен?"

"Англичанин разбит; англичанин бежит

С Анкрамморских кровавых полей; И Боклю наблюдать мне маяк мой велит

И беречься недобрых гостей".

При ответе таком изменилась лицом

И ни слова… ни слова и он; И пошла в свой покой с наклоненной главой,

И за нею суровый барон.

Ночь покойна была, но заснуть не дала.

Он вздыхал, он с собой говорил: "Не пробудится он; не подымется он;

Мертвецы не встают из могил".

Уж заря занялась; был таинственный час

Меж рассветом и утренней тьмой; И глубоким он сном пред Ивановым днем

Вдруг заснул близ жены молодой.

Не спалося лишь ей, не смыкала очей…

И бродящим, открытым очам, При лампадном огне, в шишаке и броне

Вдруг явился Ричард Кольдингам.

"Воротись, удалися", – она говорит.

"Я к свиданью тобой приглашен; Мне известно, кто здесь, неожиданный, спит,

Не страшись, не услышит нас он.

Я во мраке ночном потаенным врагом

На дороге изменой убит; Уж три ночи, три дня, как монахи меня

Поминают – и труп мой зарыт.

Он с тобой, он с тобой, сей убийца ночной!

И ужасный теперь ему сон! И надолго во мгле на пустынной скале,

Где маяк, я бродить осужден;

Где видалися мы под защитою тьмы,

Там скитаюсь теперь мертвецом; И сюда с высоты не сошел бы… но ты

Заклинала Ивановым днем".

Содрогнулась она и, смятенья полна,

Вопросила: "Но что же с тобой? Дай один мне ответ – ты спасен ли иль нет?.."

Он печально потряс головой.

"Выкупается кровью пролитая кровь, То убийце скажи моему.

Беззаконную небо карает любовь, Ты сама будь свидетель тому".

Он тяжелою шуйцей коснулся стола;

Ей десницею руку пожал – И десница как острое пламя была,

И по членам огонь пробежал.

И печать роковая в столе вожжена:

Отразилися пальцы на нем; На руке ж – но таинственно руку она

Закрывала с тех пор полотном.

Есть монахиня в древних Драйбургских стенах:

И грустна и на свет не глядит; Есть в Мельрозской обители мрачный монах:

И дичится людей и молчит.

Сей монах молчаливый и мрачный – кто он?

Та монахиня – кто же она? То убийца, суровый Смальгольмский барон;

То его молодая жена.