Текст книги "Конструкторы"

Автор книги: Василий Вишняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Некогда ещё Лукреций Кар сказал:

 
Так, едва промелькнув, поколения сменяют друг друга,
Передавая друг другу, как в беге, светильники жизни.
 

Хорошо сказано: не просто, исчезают во мраке, а передают другим светильники жизни.

Часть вторая
Рождение колосса

Человек, которому повезло, —

это человек, который делал то,

что другие только собирались сделать.

Ренар

1. Уход

…Вероятно, он был счастливым человеком. Судьба обласкала его. К пятидесяти годам он получил почти все мыслимые у нас в стране награды и почести. Трижды Герой Социалистического Труда. Лауреат Ленинской и пяти Государственных премий. Доктор наук и член-корреспондент АН СССР. И даже генерал (хотя ни дня не служил в армии). Он не был на войне, но среди его многочисленных орденов – полководческий орден Суворова, которого удостаивались храбрые боевые генералы за выигранные сражения.

И вот в расцвете сил – болезнь, не оставляющая надежды. Та самая болезнь, которую врачи по гуманным соображениям обычно пытаются скрыть от пациента, и почти всегда безуспешно. В отличие от преступника приговорённого к казни, больной не знает, за что и к чему.

Внезапный удар судьбы Духов принял стойко. Рассказывают – вёл себя так, как будто ни о чём не догадывался. Ездил на работу, как всегда охотно шутил, ещё охотнее смеялся шуткам друзей. Горячо и заинтересованно участвовал в обсуждении рабочих планов, том числе и на отдалённую перспективу. Сотрудники КБ, люди в большинстве серьёзные и многоопытные глядя на «шефа», поговаривали иногда между собой о трудностях диагностики этого коварного заболевания, о том, что не исключена одна из тех ошибок, которыми так грешат медики. Было от чего засомневаться. Николай Леонидович выглядел прекрасно, держался, как всегда. Очень похоже, что его болезнь – всего лишь разговоры.

Но весной ему стало хуже. Весна в Москве – нелёгкая пора года. Грязь, слякоть… Пробуждение природы, но хмурое, вялое… Явно не хватает тепла. Днём иногда пригреет солнце, а ночью – опять заморозки. И так день за днём. Иногда кажется – всё, конец зиме, весна прорвалась, а глядь – опять выпал снежок. Во дворах – мусор, уже не прикрытый снегом, вмёрзший в грязно-серый лёд. Деревья стоят голые до самого мая. Трудно весной в столице человеку больному, особенно уроженцу солнечного юга.

Он и жаловался лишь на затянувшуюся слякоть да изредка – на усталость. «Устал я что-то сегодня, – иногда говорил жене. – Пуст, как выжатый лимон». Вздыхал: «Поскорее бы кончилась эта треклятая карикатура на весну». Вслух мечтал о поездке в Крым, к морю.

А потом наступил день, когда внешнее благополучие – а по сути, хрупкое равновесие между силами жизни и смерти, поддерживаемое громадными усилиями воли – внезапно и катастрофически рухнуло, как это и бывает всегда при такой болезни. Силы стали стремительно убывать.

Он сидел на диване или в кресле, читал своего любимого раннего Чехова, но уже не посмеивался, как бывало, и даже не улыбался. Осунувшееся лицо было суровым. Часто ронял книгу, впадая в дремоту или забытье, и тогда случалось – из-под опущенных век выкатывалась и скользила по бледной щеке слезинка…

Один из поэтов в старости в отчаянии и с поздним раскаянием написал горестные строки:

 
Лёгкой жизни я просил у бога,
Лёгкой смерти бы надо просить.
 

Жизнь Духова не была лёгкой. Слишком много в ней было борьбы. А там, где борьба, – там не только победы, но и горечь неудач, и тайные муки обидных поражений. Но как совместить с этим репутацию Духова как человека весёлого, лёгкого, неистощимого оптимиста и юмориста – «человека, который смеётся»? Что это – удобная маска? А может быть, трудная жизнь не мешает ей состояться как жизни счастливой?..

2. Возвращение из отпуска

Высокий светловолосый парень, красивый и сильный не спеша идёт по Невскому. Он только что вернулся Полтавщины, из своего родного Веприка, и настроение у него прекрасное. На загоревшем под степным солнцем лице – беспричинная добродушная улыбка. Прохожие спешащие в этот утренний час по проспекту, смотрят понимающе – человек вернулся с юга, вероятно из отпуска, всем доволен и рад встрече со своим северным, холодным, но прекрасным и любимым городом. Так оно и есть – после почти месячного отсутствия он сегодня специально пораньше вышел из дома, чтобы по пути на работу заглянуть на Невский, увидеть Неву, вдохнуть солёный воздух Балтики, снова ощутить себя ленинградцем.

Здравствуй, Ленинград!

Он выходит на Аничков мост и останавливается перед скульптурами Клодта с неизменным восхищением. Какая счастливая мысль – изваять в натуральную величину и без всяких постаментов установить вот так посреди многолюдного проспекта, этих словно бы живых, прекрасных коней. Привет вам, питомцы диких степей, навеки застывшие в бронзе!

Какое, в сущности, изумительное создание – боевой конь. Он на равных разделял с человеком все опасности кровопролитных сражений, погибал под стрелами, пулями и огненными ядрами, проявляя чудеса бесстрашия и верности. Теперь его место занимает танк – замечательный стальной конь будущих сражений, которому когда-нибудь, может быть, тоже поставят памятник…

…Казанский собор. Говорят, что он – подобие собора Святого Петра в Риме. Говорят с оттенком неодобрения. Ну, а многим ли из нас доведётся побывать в Риме? Живи, великое творение Воронихина, и радуй людей своей нетленной вечной красотой!

Невы ещё не видно, но уже чувствуется её свежее дыхание, угадывается за Зимним её простор. «Люблю тебя, Петра творенье, люблю твой строгий, стройный вид, Невы державное теченье…»

Открылся вид на стрелку Васильевского острова, на массивные бастионы Петропавловки, увенчанные золотым шпилем собора.

Мимо Адмиралтейства он идёт к Сенатской площади. Останавливается у памятника Петру. Ещё одно чудо! Какая всё же стремительность движения у этого Медного всадника, какая в нём неукротимая сила! И как доставили сюда эту огромную гранитную глыбу постамента? А громада Исаакия с золотым куполом и массивными колоннами, поднятыми на сорокаметровую высоту! Подъёмных кранов-то тогда не было… На каждом шагу в этом городе – памятники таланту и труду человека. И в восторге повторяешь про себя слова: «Красуйся, град Петров, и стой неколебимо, как Россия…» Какое счастье, что он, Николай Духов, живёт и работает в этом городе!

На трамвайной остановке кто-то кладёт руку ему на плечо. Ба! Афанасий Еремеев – приятель и сослуживец по СКБ-2. Еремеев – в военной танкистской форме со «шпалами» в петлицах – военинженер 2 ранга. Коверкотовая тёмно-серого цвета гимнастёрка ладно перехвачена командирским ремнём с портупеей. Сапоги начищены до блеска. Лицо простое, некрасивое, но зато это лицо уверенного в себе человека.

– Привет отпускнику, – пожимая руку и улыбаясь, говорит Еремеев. – Ну и загорел же ты, брат, сразу видно, что с юга! Как отдохнул?

– Нормально. На целый год хватит. Ну, а здесь какие новости?

Ответить Еремеев не успел – подошёл трамвай, как всегда переполненный в утренние часы. И только после того как они втиснулись на площадку и взяли у крикливой кондукторши билеты, сдержанно сказал:

– Новости, говоришь? Есть кое-какие новости. Твой Котин ждёт тебя не дождётся.

«Твой Котин…»

«Он такой же мой, как и твой», – хотел сказать Духов.

Котин – начальник СКБ-2, а Еремеев и Духов – руководители групп. Но у Афанасия такой же ранг, как и у Котина – у обоих по две «шпалы» в петлицах. И это обстоятельство, с точки зрения никогда не служившего в армии Духова, порождало сложности во взаимоотношениях между этими двумя людьми.

«А жаль, – подумал Духов. – Дело ведь не в рангах. В конструкторском коллективе главное, кто на что способен… Котин – что бы ты ни говорил, Афоня, – в отличие от нас с тобой, – талантливый организатор. Деловой человек. Ещё год назад СКБ-2 вообще не было. А теперь? Теперь соперничаем с самим Опытным заводом имени Кирова, бывшим ОКМО, – сильнейшим коллективом, сборищем зубров… А Котин не дрогнул, готовит свою гвардию… Замахнулись на проектирование нового тяжёлого танка. Возможно, получим официальный заказ. Вот так, Афоня! «Твой Котин…» Я-то, может быть, без него обошёлся бы. А вот тебе, Афоня, держаться его надо, с ним, может, в люди выйдешь, а без него…»

Так подумал Духов, но ничего этого, разумеется приятелю не сказал, зная его вспыльчивый, непростой характер. Весело улыбнулся:

– Ждёт, говоришь? Надеюсь, не для того чтобы снять стружку?

– На этот счёт не беспокойся. Он же у нас – демократ. Предпочитает не стружку снимать, а по головке гладить, – продолжал язвить Еремеев.

Понизил голос:

– Его вызывали в Москву… Вернулся на крыльях.

– Не понял!

– Лучше объяснить не могу, – повёл глазами на стоявших вокруг Еремеев. – Котин сам тебя полностью проинформирует. Ты же его правая рука…

Эх, Афоня, Афоня… По возрасту даже старше Котина, а в мудрости ему явно уступаешь… Осуждает его за демократизм. Чем же плохо, что Котин даже с молодыми техниками держится на равных, по-товарищески, власть свою не показывает. А зачем её показывать. Ведь людям присуща вера в то, что, если человек стал начальником, значит, он умнее и опытнее их. Надо только, чтобы это всегда действительно было так. К Котину в этом отношении не придерёшься. Разве плохо, что нём нет по отношению к подчинённым не только грубости и хамства, но и высокомерия, что для каждого к них он старается сделать что-то хорошее – повысить оклад, помочь с жильём, чтобы люди меньше думал о быте, а больше отдавали себя творчеству.

«…А знаешь, что сделает Котин, если захочет от кого-то избавиться, например от тебя, Афоня? – размышлял Духов. – Ты склонен конфликтовать, но никаких конфликтов не будет. Котин найдёт для тебя хорошее место, например в канцелярии штаба округа. Чтобы оклад повыше, и даже свой небольшой кабинетик у тебя был, и несколько подчинённых… Ты соблазнишься и добровольно уйдёшь. Променяешь на это имеющийся у тебя сейчас шанс стать по-настоящему творческим работником и даже, может быть, войти в историю. Ведь тебе и в голову не приходит, а скажи – не поверишь, что работа наша – это будущая история советского танкостроения. И не менее того!»

3. Новости

Котин сидел за своим столом как всегда аккуратный и подтянутый. Военная форма очень шла ему: танковая стального цвета тужурка, белоснежная рубашка, тёмный галстук. На бархатных петлицах солидно поблёскивают по две рубиновые «шпалы». Красивое чернобровое лицо бесстрастно, щеки и подбородок чисто, до синевы, выбриты, чёрные редеющие со лба волосы коротко подстрижены и тщательно расчёсаны на косой пробор.

Жозеф Яковлевич Котин несколько лет назад окончил военно-техническую академию, работал в Москве в научно-исследовательском отделе академии механизации и моторизации РККА. В Ленинграде, на должности начальника СКБ-2, – меньше года. Держится спокойно, уверенно, не подумаешь, что ему нет ещё и тридцати.

– Здравствуйте, Жозеф Яковлевич! Рядовой необученный Духов явился из очередного отпуска!

Котин протянул руку, молча, без улыбки, показал на кресло у стола.

– Ну как отдохнули, Николай Леонидович? На Украине были?

– Да, на Полтавщине, у родных в Веприке. Косил сено, ел галушки, пил горилку…

– Признаться, я тоже мечтаю побывать в своём родном Павлограде, – задумчиво сказал Котин.

Котин – уроженец соседней Днепропетровской области. Земляки. Помолчали, думая каждый о своём.

– Говорят, у нас важные новости, Жозеф Яковлевич? – наконец прямо спросил Духов.

– Да, произошло действительно важное событие. Мы получили правительственное задание на проектирование нового тяжёлого танка.

Котин сказал об этом спокойно и буднично, без всяких видимых эмоций. Но ведь это же чудо из чудес! Все шансы получить такое задание были у Опытного завода имени Кирова, бывшего ОКМО. Там сильный конструкторский коллектив, работающий почти уже десять лет. Это они разработали и Т-28, и тяжёлый танк Т-35. Кому же, как не им, проектировать новый тяжелый танк взамен пятибашенного Т-35? А задание получил Котин, хотя СКБ-2, молодой коллектив, не существует ещё и года!

Котин молчал, видимо, обдумывая, что ещё нужно (или можно) сказать Духову. Потом очень сдержанно и значительно упомянул о вызове в Кремль. Расширенное заседание Комитета обороны. Специально по танковому вопросу. Присутствовали товарищи, возвратившиеся из одной страны. Да, той самой…

У противника появилась противотанковая артиллерия – крупповские пушки калибром тридцать семь миллиметров. Пробивают пятидесятимиллиметровую броню. Танки с противопульной бронёй оказались слишком уязвимыми… Отсюда и решение – конструкторам Особого завода усилить броню БТ, а СКБ-2 спроектировав новый тяжёлый танк с противоснарядным бронированием.

– Ну что ж, задание серьёзное, – сказал Духов. – Но ведь у нас есть уже предварительные проработки по варианту однобашенного танка прорыва весом до сорока тонн. К концу года сможем, полагаю, выдать технический проект.

– Нет, дело обстоит сложнее, – бесстрастно сказав Котин. – По заданию танк должен быть трёхбашенным. Еремеев подсчитал, что при броне в шестьдесят миллиметров масса машины будет не менее пятидесяти пяти тонн.

– Еремеев?

– Да, он назначен ведущим конструктором проекта.

«Вот оно что… Однобашенный вариант тяжелого танка неофициально, в инициативном порядке, прорабатывала группа Духова. А выполнять правительственное задание поручено группе Еремеева… Что же, начальству виднее. Предпочли Еремеева, вероятно, потому что он – человек военный, значит, формально подходя, более ответственный… Понятно теперь, почему Афоня предпочёл не распространяться о новостях в СКБ…»

– А как же наш проект однобашенного танка прорыва? – наконец прервал молчание Духов. – Ведь я, кажется, доказал, что при броне даже в семьдесят пять миллиметров масса однобашенного танка не превысит сорока тонн. Да и зачем танку три башни?

– Три пушки лучше, чем одна. Да и не мы определяем, каким должно быть вооружение танка. Как, впрочем, и бронирование. И все другие основные показатели. Их устанавливает заказчик, в данном случае они утверждены правительством. Такое же задание, кстати, получил и опытный завод Барыкова. Они будут работать параллельно с нами.

«…Ага, чудесная победа Котина, значит, не стопроцентная… Задание выдано одновременно двум коллективам… Но для СКБ-2 и это – огромный успех. На самом высоком уровне признано, что мы можем на равных соревноваться… И с кем? Ого-го!»

– Они тоже будут делать трёхбашенный танк?

– Конечно.

– Тогда это вдвойне бессмысленно! – возбуждённо воскликнул Духов. – Зачем проектировать две одинаковые машины? Что за расточительство! Пусть они делают трёхбашенный танк, а мы разработаем наш вариант однобашенного. И посмотрим, какой из них окажется лучше на испытаниях. Вот это было бы разумное решение! – Духов вскочил со своего места, взволнованно зашагал по кабинету. – Мы должны написать в Москву, в ЦК, Сталину!

– Не горячитесь, Николай Леонидович, – спокойно сказал Котин. – Вопрос решён не без его ведома. Правительственное задание – не шутка, оно должно быть выполнено точно и в срок. Группа Еремеева уже приступила к работе. Что касается вас… Вы успокойтесь, сядьте.

Дождавшись, когда Духов снова уселся в кресло и даже сложил на коленях руки, Котин твёрдо, как нечто давно продуманное и окончательно решённое, сказал:

– Ваша группа будет по-прежнему заниматься модернизацией среднего танка Т-28. К концу года эта работа должна быть полностью завершена. Вы же лично, Николай Леонидович, можете продолжить проработку варианта однобашенного танка. Работа интересная, творческая. Я по-прежнему считаю этот вариант весьма перспективным, но… вы понимаете…

– Теперь, когда получено официальное задание, эта работа потеряла смысл.

– Я так не думаю. И вы зря падаете духом… Духов, не падайте духом! – сказал Котин с неожиданно светлой улыбкой на своём красивом бесстрастном лице.

«Хорошо тебе улыбаться, – расстроенно думал Духов, покидая кабинет начальника СКБ-2. – Ты всё великолепно организовал. Есть основной вариант, есть и запасный. А мне придётся работать на корзину, псу под хвост…»

От послеотпускного приподнятого настроения ничего не осталось. Новости для него лично оказались крайне неприятными. Всё КБ будет выполнять правительственное задание, Еремеев – руководитель проекта, а он, Духов, со своим однобашенным вариантом – в ауте. И это при том, что однобашенный танк с непробиваемой бронёй, мощный, манёвренный, – это же чудо-машина… Такой не было и нет нигде в мире. Только таким и должен быть настоящий танк прорыва. Зачем же проектировать пятидесятипятитонный мастодонт с тремя башнями? Тут что-то не так. Дело не в количестве пушек. Явный перекос в сторону гигантомании… Инерции мышления, недомыслие, наконец, Это надо доказать пока не поздно. Впрочем, кажется, уже поздно. Задание подписано и выдано. Да и кому доказывать? Котину? Он и без того всё прекрасно понимает…

Открыв дверь в свою рабочую комнату, добрую по ловину которой занимал высокий кульман, Духов увидел, что у его стола сидит Еремеев. Поверх обмундирования – синий довольно потёртый халат, лицо озабоченное, хмурое.

– Поздравляю! – с порога громко сказал Духов. – Новость действительно колоссальная. Полностью проинформирован и, признаться, ошеломлён. Всем вроде бы нравился однобашенный вариант, а теперь… Чудо техники – слон с тремя хоботами! Танк прорыва чего угодно – только не обороны противника!

– Ты преувеличиваешь, – морщась, как от зубной боли, возразил Еремеев. – У тяжёлого танка, который сейчас на вооружении, – пять башен, экипаж одиннадцать человек, а броня – всего тридцать миллиметров. Наш СМК будет трёхбашенный, броня у него противоснарядная, да и скорость до тридцати пяти километров в час. Прогресс немалый.

– Ты сказал СМК. Что это значит?

– Название нового танка. СМК – Сергей Миронович Киров.

– Вот оно что! А кто дал такое название? Впрочем, можешь не говорить, знаю.

– Конечно, знаешь. Дело не в названии, хотя и оно иногда имеет значение. А я к тебе, Николай, с предложением.

– Бортовую передачу тебе сделать?

– Угадал. Но не только. По подвеске у меня тоже пока никого нет. Словом, входи в дело, а славой сочтёмся. Я и Котина об этом просил, но он как-то кисло к этому отнёсся. Не поймёшь его…

– Он приказал мне продолжать работу над однобашенным вариантом.

Еремеев даже присвистнул от удивления. Пожал плечами.

– Пути начальства неисповедимы.

– Удивлён?

– Не то слово. С правительственным заданием шутки плохи. Тут хитрить нечего, все силы в бой. Иначе….

Духов подумал, что, в сущности, Афанасий не играл и не играет в этой истории никакой активной роли. Винить его в неких происках нет никаких оснований. Просто силой обстоятельств он попал в двусмысленное положение и, вероятно, сам не рад этому.

– Не удивляйся, Афоня, – уже совсем дружески улыбаясь, сказал Духов приятелю. – И тебе мой дружеский совет – держись шефа. Наш шеф – блестящий организатор, а это редкий и очень полезный дар!

4. Загадки торсионов

Духова многие считали завзятым прагматиком, холодным реалистом. Но как тогда объяснить, что он, зная, что два конструкторских коллектива – СКБ-2 и Опытного завода имени Кирова – официально (то есть имея финансирование и материальное обеспечение) приступили к разработке нового тяжёлого танка по заданию Автобронетанкового управления Красной Армии, как ни в чём не бывало, продолжал заниматься проектом однобашенного тяжёлого танка, проектом, который – это подсказывал здравый смысл! – не имел шансов на воплощение в жизнь. Что им руководило: фантазёрство, одержимость своей идеей или вера в чудо? Нет, конечно. Просто наряду с реалистом в нём уживался романтик и даже мечтатель.

Все основные элементы конструкции будущего танка Николай Леонидович к этому времени уже обдумал. За исключением одного – подвески. Подрессорить многотонную стальную громадину – задача, конечно, не из лёгких. Первые английские танки вообще не имели рессор, экипаж при движении испытывал сильнейшую тряску. Потом стали устанавливать стальные листовые рессоры или пружины по типу автомобильных. На лёгких танках они работали терпимо, на средних – хуже, а на тяжёлых – совсем плохо. Подвеска получалась слишком громоздкой, ненадёжной, уязвимой от боевых повреждений. Приходилось защищать её массивными фальшбортами, утяжелявшими машину…

Выход был в том, чтобы найти принципиально новое решение. Размышляя над этим, Николай Леонидович вспомнил об одном давнем предложении чудаковатого инженера Вейца. Этот Вейц предлагал вместо листовых рессор и пружин применить в подвеске стальные стержни, работающие на кручение (их называли торсионами). Идея многим показалась тогда не просто не осуществимой, а нелепой: стержни при скручивании, конечно же будут разрушаться, ибо не имеют и не могут иметь необходимых упругих свойств. Нигде в мире торсионы в подвеске не применялись, тем более на тяжелых танках.

Заинтересоваться такой идеей вроде бы опять-таки явно противоречило здравому смыслу. А Николай Леонидович ухватился за неё, решил обсудить её с самим автором. Ведь в последние годы появились стали с хорошими упругими свойствами. А вдруг? Выигрыш же от применения торсионов несомненен – подвеска по конструкции может быть гениально простой.

…Встретились они в столовой, во время обеденного перерыва. Вейц, немолодой уже, лысоватый человек, с короткой шеей, толстым носом и выпуклыми близорукими глазами, одиноко сидел за столиком, вяло ковыряя вилкой гуляш с макаронами.

– Привет изобретателю, – улыбаясь, сказал Духов, подходя к нему. – Приятного аппетита. Не возражаете, если я составлю вам компанию?

Вейц молча кивнул. Дождавшись, когда Духов расположился за столом, он ворчливо сказал:

– Почему вы назвали меня изобретателем? Вам захотелось посмеяться над старым Вейцем?

– Упаси бог. Просто я занимаюсь сейчас подвеской для одного стального мастодонта. Ваши торсионы меня заинтересовали. Подвеска с ними может оказаться компактной, лёгкой, неуязвимой…

– Не распространяйтесь о преимуществах торсионов, – жестом остановил его Вейц. – Монах знает, что у него под сутаной. Что вы предлагаете?

– Изготовить торсионы и испытать их пока на нашем среднем танке Т-28. Можно несколько вариантов.

– Кто будет изготавливать торсионы?

– По нашему заказу станко-инструментальный цех.

– Они не смогут. И вообще, на нашем заводе такой возможности нет.

– Но это значит, что её нигде нет! – сказал Духов. – Наш завод – лучший в отрасли, а возможно, и в стране. Куда же прикажете обращаться? В Америку? В Германию?

Вейц отрицательно замотал головой. Нет, в Америку или Германию он тоже обращаться не рекомендует. Он, Вейц, не уверен в успехе, но попробовать согласен, если Духову это необходимо.

Договорились встретиться завтра в девять.

– Захватите чертежи и расчёты, – напомнил Духов.

Вейц к девяти пришёл, но расчётов у него не оказалось. И чертежей – тоже, поскольку без расчётов какие же могут быть чертежи?

– Эксперименты, надо полагать, тоже не проводились? – спросил Духов.

– Я теоретик, – с достоинством ответил Вейц. – Генератор идей. Моё дело – предложить идею. А эксперименты проводят, как известно, экспериментаторы. Должны ещё быть доводчики…

– Да, не густо у монаха под сутаной, – покачал головой Духов. – Но да не судимы будем. В пустыне для верблюда и колючка – божий дар.

Он подошёл к кульману и быстро набросал эскиз узла – торсион, балансир с осью опорного катка. Конструкция в целом напоминала длиннющую заводную рукоятку. Один конец её намертво заделан в броне, на другом, коротком, – опорный каток противоположного борта. Десять торсионов протянутся по днищу танка от борта к борту. Вот и вся подвеска. Удобно, легко, компактно. И фальшборты не нужны – подвеска надёжно защищена от боевых повреждений броневым корпусом.

При наезде на препятствие опорный каток приподнимается, закручивая торсион; жёсткий удар в корпус будет предотвращён. Потом торсион раскрутится, если… не произойдёт поломка.

– Вопрос номер один, – сказал Духов Вейцу. – Каким должен быть диаметр торсиона? Из-за отсутствия хотя бы примитивного расчёта придётся выбирать его сугубо ориентировочно. Предлагаю два варианта – тридцать и пятьдесят миллиметров. Ваше мнение?

– Согласен, – поспешно сказал Вейц.

Это особенность «конструкторского почерка» Духова – в затруднительных случаях он предлагал поначалу самое простое и легко осуществимое из возможных решений. И только когда такая «атака с ходу» не удавалась, переходил к следующим, более сложным и трудоёмким вариантам.

Торсионы изготовили в счёт модернизации ходовой части Т-28 всего за неделю. Сделали бы и быстрее, да подзадержались со шлицами – их пришлось выпиливать вручную. Сталь взяли хромоникелевую – ту, что шла на изготовление валов коробки передач.

Монтировали необычную подвеску на один из танков Т-28 в опытном цехе. Николай Леонидович, облачённый в комбинезон и работавший вместе со слесарями, дотошно расспрашивал мастера, как он собирается провести разметку, обеспечить параллельность валов.

– Всё сделаем, Леонидыч, в лучшем виде, – говорил ему старый мастер, бывший путиловец Ильин. – Ты не доверяешь нам, что ли? Так мы и не такое делали. Обижаешь, Леонидыч!

– Доверяй, но проверяй, – засмеялся Духов. – Дело не в этом. Вам, Семён Ильич, я доверяю больше, чем себе. Но надо же и мне учиться. Вот я и стараюсь постичь все тонкости монтажа под вашим руководством.

– Хитрюга ты, Леонидыч, – вздыхал старый мастер однако от танка конструктора уже не гнал.

Вейц тоже присутствовал при сборке, но молча стоял в сторонке в пальто и шляпе, безучастно наблюдая за работой слесарей.

– Вам не надоело созерцать? Переоделись бы да поработали, – предложил ему Духов.

– К сожалению, я могу работать только головой, – вздохнул Вейц. – Каждому своё. Но, кстати, обезьяну в человека превратил труд умственный, а не физический, – не без гордости добавил он.

– А вот это ваше утверждение, товарищ Вейц, по меньшей мере спорно, – сердито возразил Духов.

День выдался слякотный, настоящий осенний, хотя ещё не кончился август. Всё вокруг как-то сразу померкло и поблёкло, низкое небо с утра сочилось дождём. С севера всерьёз потянуло холодным дыханием студёных морей.

В этот день в опытном цехе с утра царило необычное оживление. Заканчивались последние приготовления к испытательному пробегу с новой необычной подвеской. Танк выглядел непривычно – нет фальшбортов, нет массивных тележек с листовыми рессорами. Упругие элементы подвески – торсионные валы – скрыты внутри корпуса, видны только их свежевыкрашенные багровым суриком торцы. Пять красных кружков с каждого борта – только и всего.

– Всё готово, Леонидыч, – сказал мастер Ильин, отходя наконец от танка. – Проверяй, не проверяй, а скажу прямо – работу ребята сделали на совесть, комар носа не подточит. Ну, а что касаемо этих стержней, тут, Леонидыч, бабушка надвое сказала. По-нашему, не по-научному – жидковато как-то с ними получается, неосновательно. Ну да это ваше дело, инженеров, а мы своё дело сделали. С богом!

Духов в одежде испытателя – комбинезоне, сапогах и танковом шлемофоне на меху – ещё раз обошёл вокруг машины. Кажется, действительно, всё в порядке. Из люка выглядывает, ожидая команды, невозмутимо спокойный механик-водитель Куценко.

– Ну как, Грицько, можно трогать? – спрашивает у него Духов.

– Почему же нельзя? Можно.

– Заводи! На душе, правда, тревожно, но это пройдёт.

Куценко скрылся в люке. Послышался визг стартёра, а вслед за тем мощно зарокотал двигатель.

Вот он, необыкновенный, волнующий момент! Танк дрогнул и медленно тронулся вперёд. Духов и Ильин поспешили следом, наблюдая за ходовой частью. Но ничего особенного не произошло. Двинулась, лязгая, гусеница, закрутились опорные катки, плавно покатилась машина, покачиваясь на торсионах, которые, казалось, поскрипывали даже, как новые сапоги.

У выхода из цеха танк остановился. Духов торопливо взобрался на машину, помахал рукой Ильину. «С богом!» – теперь уже крикнул старый мастер.

Танк, выйдя из цеха, круто развернулся и направился к воротам, за которыми начиналась испытательная трасса. По ней совершал первый, так называемый военпредовский, пробег каждый из выпущенных заводом танков Т-28. Дорога была сильно разбита, в глубоких колдобинах мутнела вода. Машина, поднимая фонтаны жидкой грязи, ходко пошла вперёд.

Духов стоял, высунувшись по пояс из командирского люка, внимательно наблюдая за дорогой. Куценко – опытный водитель, настоящий танковый ас. Ведёт машину быстро, уверенно, но в то же время и осторожно, не подвергая её риску. Вот впереди показалась обширная лужа, и Куценко убавляет скорость: под мутной дождевой водой может оказаться яма. Крутые колдобины преодолевает мягко, не допуская сильных ударов носом или кормой.

Дождь перестал, и на серо-мглистом небе выглянуло солнце. Приятно. Вообще всё необыкновенно удачно – подвеска для будущего танка, можно сказать, найдена. Она будет торсионной.

…Началось это примерно в километре от стрельбища. Испытательная трасса шла здесь по лесной просеке. По сторонам – высокие сосны. А на разбитой донельзя лесной дороге – сплошные выбоины, жёсткие корни, пни… Вот тут-то Духов сквозь рёв двигателя и лязг гусениц услышал странный хлопок, похожий на приглушённый звук выстрела. Неужели лопнул торсион? Он сделал знак Куценко остановиться.

Оказалось, что сломаны два торсиона – первого и пятого опорных катков левого борта. На левом стояли тридцатимиллиметровые стержни. Но, осматривая подвеску, Духов обнаружил признаки повреждений и некоторых торсионов правого борта, где стержни были пятидесятимиллиметровые.

– Разворачивайся обратно, – приказал он водителю.

Это было безрадостное возвращение. То и дело слышались жёсткие удары балансиров в ограничители, Двигаться пришлось на первой передаче со скоростью пешехода… Но и при этой скорости ощущалась сильная тряска, затруднявшая управление машиной.

Только через два часа они остановились наконец у ворот опытного цеха. Испытатели имели неважный вид – с ног до головы забрызганы грязью, усталые и хмурые. Танк стоял, накренившись на левый борт, как инвалид на костылях, в грязи по башню, с поломанной ходовой частью – вышли из строя не только торсионы, но и оси некоторых балансиров, подшипники опорных катков.

– Какой ужас! – воскликнул, хватаясь за голову, инженер Вейц. – Всё пропало. Полная катастрофа!

– Никакого ужаса нет, – угрюмо сказал Духов. – А тем более – никакой катастрофы. Есть обычные результаты испытаний, безусловно полезные. Что мы знали до сих пор о торсионной подвеске? Да ничего. Была голая идея и много разговоров о торсионах, точнее говоря – пустопорожней, беспочвенной болтовни. А теперь мы знаем, что торсионная подвеска – реальность, она работала, она может работать, а разве этого мало? Дело теперь за тем, чтобы обеспечить её надёжность, а это уже другой вопрос. Мы должны его решить и решим. Ясно?