Текст книги "Тайное становится явным. ЦОС ФСБ уполномочен заявить"

Автор книги: Василий Ставицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

ВЛАДЕТЬ ИНФОРМАЦИЕЙ

Александр Георгиевич МИХАЙЛОВ – генерал-лейтенант, начальник Центра общественных связей в 1994–1996 годах.

Существует утверждение, что кто владеет информацией, тот владеет миром. Звучит красиво и отчасти справедливо. Информация это не только удовлетворение любопытства, но и в известной степени условия для принятия правильного решения. Решая бытовые вопросы, мы мечемся в поисках ответа на вопросы где, что, когда и почем. Если же дело касается вопросов политики, то внимание к информации возрастает в невероятных пропорциях. При отсутствии таковой особо одаренные политические токсикоманы испытывают чувства сравнимые с ломкой.

Новые времена можно охарактеризовать как прорыв общества к информации. Оно желает знать все.

Мы, как наркоманы, бросаем все свои дела и, по меньшей мере, трижды в день садимся на иглу программ «Время», «Сегодня», «Вести». Мы вбираем обрушивающийся шквал новостей, проклиная себя за это. И, тем не менее, снова жмем кнопку телевизионного пульта не в силах оторваться от экрана, а по утрам хватаем кипу газет и глотаем, глотаем, глотаем, не подозревая, что являемся объектами какого-то иезуитского эксперимента, как в том анекдоте «А вы их дустом пробовали?»

Вероятно, так устроен человек, что в каком бы времени он ни жил, ему будет всегда не хватать двух вещей – хлеба и зрелищ. Но если с первым бывают проблемы в силу финансовых трудностей, то второго мы имеем в избытке.

Только прожив определенный отрезок времени, начинаешь понимать, как скоротечно наше бытие, как стремителен бег стрелки часов. И войдя в эпоху молоденьким лейтенантом, а затем повесив на вешалку свой генеральский мундир, с грустью осознаешь, что век лейтенанта значительно длиннее века генерала.

Каждый из нас, пришедших в органы госбезопасности в доперестроечные времена, прожил несколько жизней. Эпоха КГБ, мощнейшей специальной службы мира, – одна жизнь. 19–21 августа, время страстей, обративших в прах империю, начало развала страны и крушения вчерашних идеалов – вторая. После 21 августа, когда все мы вошли в пору затяжной болезни с многочисленными осложнениями, – третья. И если простые граждане в основном судят об этой болезни по величине своего жалованья, люди из российских спецслужб судят о ней с позиций иных. С развалом СССР и мощнейшей экспансией Запада они оказались в российских джунглях, по которым бродят дикие стада агентуры чужих разведок, линия фронта прошла не где-то вдалеке, а через сердца людей.

Новые политики все чаще подменяют понятие закона просто понятием… Да и часто живут не по закону, а по понятиям.

Пережить полдюжины реорганизаций, перманентную смену руководителей и их команд дано не каждому. Каждый из офицеров, наблюдавший этот процесс, имел альтернативу – плюнуть на все и уйти. Или плюнуть на все и остаться. Каждый прав по-своему. Нельзя осуждать тех, кто ушел. Это не малодушие, это моральная и физическая усталость от несуразиц бытия, от неоцененности своего труда, лишающего человека сна, отдыха и того странного состояния, которое вольными людьми называется досугом. Конституция гарантировала гражданам России право на отдых и на труд. Сотрудники спецслужб имеют и то и другое, но с. некоторой оговоркой – труд каторжный, а отдых мифический.

Те, кто остался, по-своему, люди уникальные. Они из той эпохи, когда самой почетной была работа в угольном забое или в выработках вечной мерзлоты. И в том, и в другом есть своя прелесть.

Чем больше нас, тем крепче мы…

Признаюсь, что столь пространное вступление необходимо мне было для того, чтобы вы, читатель, на секунду задумались, какой груз ответственности и моральной нагрузки ложится на тех, кто отвечает за освещение и показ перед всем миром того, нто происходит в стенах этого ведомства. Центру общественных связей КГБ-МСБ-АФБ-МБ-ФСК-ФСБ 10 лет.

И вместе с ответственностью, смею утверждать, это самое интересное и увлекательное дело. Дело, которое без куража, с оглядкой на больших и маленьких вождей творить нельзя. Нельзя его делать, постоянно поглядывая на свои золотые погоны. Генеральский век, как я понял, значительно короче века лейтенантского. И для них, именно для лейтенантов, делаем мы свое дело.

Мне пришлось начинать работу по связям с общественностью чуть раньше, чем был, собственно, создан ЦОС – пресс-служба столичного управления КГБ была организована в 1989 году. Патриархами же открытой полемики и работы со средствами массовой информации в наше время являлись ленинградские коллеги и их первый начальник пресс-службы Андрей Богатырев. Там она начала работать на полгода раньше московской.

Кто-то мне возразит, что работа со СМИ в органах КГБ проводилась всегда. Со временем я понял, что началось все значительно раньше… Не спорю и снимаю шляпу перед учителями: Иваном Владимировичем Кононенко, Яковом Павловичем Киселевым, Владимиром Сергеевичем Струниным. Но то, что делали они, было несколько иным. Не скрою, старики раздражали нас, молодых и азартных. Нам казалось, что они делают все не спеша, медленно, чересчур взвешенно. Только с годами я понял, что вся суета наших дней не стоит того, что сделали они: «Семнадцать мгновений весны», «Мертвый сезон», «Адъютант его превосходительства», «Операция «Трест»… Господи! А что оставим после себя мы, пришедшие им на смену. Комментарии по поводу и без… Суета – страшный грех! Но время диктует свои правила, и потому, отмечая 10 лет ЦОС, мы говорим об иной эпохе, иных подходах, иных принципах.

Наверное, для многих, кто прошел эту школу, время, проведенное за партой ЦОС, не было пустопорожним времяпрепровождением. И даже тот, кому были противопоказаны «общественные связи» в принципе, получал от них много полезного, для себя в частности. Учился слушать, внимать, убеждать и отстаивать свою точку зрения.

Я не случайно отметил, что «мой путь» к Центру общественных связей начинался с работы рядового опера. Именно там понимаешь, как активна жизнь оперативных подразделений, какие многогранные проблемы им приходится решать. И, конечно, поднимая бокал за юбилей ЦОС, первый тост должен быть в их честь. В честь простого, рядового опера, сотрудника наружной разведки, девочку контролера из оперативно-технического подразделения, за взрывотехника, ежедневно рискующего жизнью. Именно ради них мы существуем, ради того, чтобы об их делах рассказывать, чтобы своим словом поддержать каждого офицера специальной службы, которым редко говорят спасибо наши вожди. Гласность вещь конкретная, как конкретны и дела оперативников.

НАЧАЛО

Назначенный в столичное Управление КГБ начальником генерал-лейтенант Виталий Михайлович Прилуков был человеком нестандартным. Многое из того, что он говорил и делал, выходило за рамки привычного.

Однажды позвонил мне дежурный по службе и попросил «связаться» с начальником Управления. Нормальный человек счел бы это за розыгрыш. Но какое-то смутное предчувствие мне подсказывало, что «сегодня может быть все». Разговор был предельно короток и непонятен. «Александр Георгиевич, вам поручается создать пресс-группу в Управлении. Срок три дня. Справитесь?» Ответить иначе как «Всегда!» было бы опрометчивым. В те годы мы были полны сил и решимости даже «для заката солнца вручную». Впрочем, в данном случае предложение легло на почву, подготовленную и подогретую страстным желанием делать именно это. Работая в оперативной службе после окончания факультета журналистики и постоянно общаясь с журналистами, я понимал необходимость создания чего-то подобного. Моим глубоким убеждением было то, что если мы будем рассказывать о КГБ сами, тем меньше домыслов останется для наших оппонентов.

Трех дней Прилуков ждать не стал. Наутро мы с ним столкнулись в проходной.

«Как дела? Людей подобрал?»

«Так точно!» – еще не понимая возможных последствий сказанного, рявкнул я.

«Тогда завтра людей и их начальников ко мне к девяти!».

Собрать тех людей, имена которых я держал в подкорке, было одно. Но объяснить их высоким начальникам сбор столь странной команды у шефа было значительно сложнее. А возможные осложнения для меня могли быть непредсказуемыми.

Ведь, предлагая без согласования с ними офицеров для работы в другом подразделении, я нарушал основополагающий принцип любви обоюдной и разделенной.

Утром странная компания сидела в зале заседаний коллегии. Начальники пепелили меня взглядами и вопросительно поднимали брови. Прилуков провел совещание коротко и конструктивно. «Вы видите этих людей? Они больше у вас не работают. Мы создаем пресс-группу. Через час мне приказ на стол!»

В свое время я был поражен краткостью одного совещания у Сергея Мироновича Кирова по поводу плохого качества спичек. Он пригласил к себе директоров спичечных фабрик и перед каждым положил по коробку спичек его фабрики. «Закуривайте!» – сказал тогда Киров. И когда никому не удалось с нескольких попыток извлечь огонь, Киров совещание закрыл.

Прилуков был ленинградцем и работал в здании Большого дома на Литейном, построенном при Кирове.

Команда, которая была собрана спонтанно, оказалась толковой и сплоченной.

ПЕРВЫЙ ЭФИР

В сентябре 1988 года одно из подразделений Управления реализовывало разработку по контрабанде. Впрочем, понятие контрабанда к этому случаю можно отнести с большой натяжкой. Некий потомок великого комбинатора решил хорошенько нажиться на торговле религиозной литературой. К этому времени все, что было связано с религией у нас, перестало быть чем-то запретным. Но на Западе, видимо, плохо представляя себе ситуацию с верующими в России, по-прежнему подходили к этой проблеме с позиций холодной войны. И вот, некий потомок Бендера, установив контакт с одной из клерикальных организаций в Швеции, организовал канал переправки Библии в СССР, якобы, для ведения миссионерской деятельности. Северные соседи с пунктуальностью, достойной уважения, организовывали транспорты, которые с ухищрениями ввозили в нашу страну большие партии этих книг. Где их только не прятали. И за обшивкой салона и в скатах запасного колеса. Сам получатель напустил такого тумана вокруг этого дела, что курьеры, не успев сбросить ему груз, бежали из нашей страны, покрывшись мурашками. Разоблачить его было делом нашей профессиональной чести.

Однажды, во время появления очередного курьера, а точнее курьеров-молодоженов, доставивших контрабанду под видом своего свадебного путешествия, мы их задержали. И когда изумленные и напуганные супруги изложили свою версию нелегального ввоза литературы (гонения верующих, невозможность в России отправлять религиозные обряды), им было предложено лично, без посредников зайти в Храм и раздать книги находящимся там верующим. Кроме того, с ними встретился настоятель и, поблагодарив за столь щедрый подарок, популярно разъяснил им, что нет необходимости придумывать всяческие ухищрения, чтобы привезти Библии в нашу страну. Контрабандисты в одночасье превратились, к их удовольствию, из правонарушителей в миссионеров. Наверное, их свадебное путешествие запомнилось им надолго. Все это было тогда отснято на пленку. И телевизионная программа «Добрый вечер, Москва» с радостью приняла наше предложение показать все это по своему каналу. Для монтажа в Останкино прибыли два наших сотрудника – один опер, второй мой заместитель Андрей Олигов. В течение двух часов шел монтаж, и когда кассету понесли в студию, неожиданно для участия в программе пригласили и Андрея. Отказываться было уже поздно, а идти без согласования тоже нельзя. И согласовывать было некогда, да и не с кем. И он рискнул. Эфир шел более получаса. И надо признаться, удался. С того дня 9 августа 1989 года программа «Без грифа «секретно» шла без перерыва 5 лет.

Это стало началом удивительной, напряженной, тревожной, увлекательной, всепоглощающей жизни. Горжусь тем, что многое, к чему мы мучительно шли тогда – репортажи с места событий, прямые эфиры, оперативные комментарии, теперь стали нормой. Единственное, что огорчает, так это частый показ грубости и силовых акций, проводимых спецслужбами. Все-таки спецслужбы – это несколько иное. Это не мускулы, не мордобой, а работа интеллекта и мысли. А уж если необходимо провести силовую акцию, то она должна быть незаметной. Не царское эТо дело проводить обыски с помощью силовых подразделений ФСБ на Черноголовской водочной фабрике. Увы, но телевизионные эффекты развращают и офицеров, ощущающих себя вдруг «рембами» перед телекамерой.

БЫВАЕТ…

Сегодня видеокамерой никого не удивишь, а тогда, в конце восьмидесятых, она была экзотической вещицей. Правда, «Юматик» вещицей назвать можно было лишь с большой натяжкой. Выглядела она, как этакий мощный, тяжелый агрегат. Собственно камера была связана толстым кабелем с видеомагнитофоном, который висел стопудовым грузом на плече. В узком месте с ней не развернуться, а бежать – можно было только после упорных тренировок. Сама система «Юматик» уже стремительно устарела, но ряд телекомпаний все равно с ней работали. Однажды с этой камерой произошел курьезный случай. В наше управление приехала группа японских журналистов. Для японцев посещение штаб-квартиры КГБ было сравнимо с полетом на Луну. Попасть в святая святых спецслужбы! Правда, здесь уже побывала не одна телебригада иностранцев, но японцы старались ощущать себя первопроходцами. Видимо, они страшно волновались, были сверхпредупредительными и невероятно застенчивыми. Войдя в здание КГБ, они ходили, что называется, по струнке, опасаясь хоть чем-то вызвать наше неудовольствие. И вот настал момент, когда мы должны были с ними вместе отобрать видеоматериал. Мы вынули кассеты и сбросили с видеомагнитофона чехол. Надо было видеть их лица. Японцы были ошеломлены, словно увидели паровоз Ползунова. А когда мы нажали кнопку «Еджект», чтобы вставить в приемник кассету, то кассетоприемник выскочил из магнитофона со звуком разорвавшейся гранаты. Их узкие глаза вдруг стали широкими-широкими и квадратными-квадратными. Убежден, что они так до конца и не поверили, что мы работаем на столь экзотической аппаратуре, видимо, выпуск таких магнитофонов в Японии был прекращен еще до рождения наших гостей. Но, как мы знаем, Россия всегда могла удивить иностранцев…

ЧТО Я НЕСУ!

Стремление вывести на эфирную орбиту своих коллег иногда приобретало комический характер. Однажды, когда дошла очередь до выхода в прямой эфир моего коллеги Мартина Карапетяна, он готовился к нему неделю. Учил наизусть текст, прислушивался к своим внутренним ощущениям (а не болен ли он, чтобы увернуться от эфира), но суббота (в этот день шла программа) приближалась неумолимо. Час эфира он помнит, как потом утверждал, как в тумане. Зато мы его запомнили навсегда. Безусловно, Мартин волновался. Это видели все. Он говорил по делу, но был скован. И только тогда, когда ведущий программы поблагодарил его и почти нажал кнопку выключения студии, Мартин расслабился и, подумав, что камера уже выключена, схватился за голову и прямо в эфир выдохнул: «Господи, что я несу!»

МОЖЕТ, ЧТО СКАЗАТЬ ХОТЕЛИ?

Принцип «быть на линии огня» в первые годы исповедывался неукоснительно. Наш оператор, как правило, шел, упираясь в спину опера из группы захвата. И нередко мы становились участниками весьма комичных, а вернее трагикомичных ситуаций. Служба по борьбе с оргпреступностью получила сигнал, что в Москву завезли большую партию оружия. Были установлены улица и дом. Пока уточнялись все детали, наступила ночь. Часа в два приезжаем по указанному адресу. Ветхая хрущоба, в подъезде лампочек нет. Мрак. Фонариком посветили, нужную квартиру нашли– звоним.

– Кто? – спрашивает мужской голос.

– Кто-кто? Ив Кусто! Милиция…

– Мы никого не вызывали, – хамит он через дверь.

– Открывай – говорим, – или дверь выломаем!

А он на второй замок щелк, щелк. Времени терять было нельзя, не в игрушки играли. Бабах кувалдой по двери. Она в щепки. Влетели, всех на пол… Ищем, ищем. Нет ничего. Но ведь партия гранатометов не иголка. И тут мысль страшная озаряет…!

– Корпус, какой? – шепотом спрашиваю руководителя операции.

– Второй! – говорит.

– А это – первый!

В общем, ретировались быстро, по-английски. А те, по-моему, так и не поняли, зачем дверь сломали, всех положили на пол, сапогами топали. «Может, сказать чего хотели?»

Но гранатометы мы все же нашли. Там, где надо. Целый "уазик" нагрузили. Но корпуса после этого случая, все-таки сверять стали.

ФИНИТА…

Почему-то мне всегда казалось, что мои первые записи после отставки должны начинаться с фразы «Сегодня я сдал удостоверение, попрощавшись с прапорщиком на вахте, вышел на Лубянскую площадь. Я стал вольным, как птица».

Пернатым ощутить себя не пришлось.

И в жизни все оказалось проще и будничнее, а если точнее, приземленнее. Вот уж воистину, рожденный ползать летать не может.

Прибыв в штаб операции по освобождению заложников в Первомайском, расположенный в двух километрах от поселка, я увидел необычайно озабоченные лица помощников директора ФСК. Хотя если честно сказать, то эти помощники имеют озабоченные лица всегда. Серьезные люди. Один из них отозвал меня в сторону и заговорщицким тоном известил: «Понимаешь, вчера Михаил Иванович разговаривал с президентом, который выразил неудовольствие твоей работой. Не знаю, о чем они говорили пятнадцать минут, но шеф приказал написать приказ о твоем отстранении от должности «за провал информационного обеспечения операции», он приказал передать тебе, чтобы ты убыл в Москву. Деньги есть?»

Весь тон и трогательная забота о бедном сироте, прозвучавшая из уст выбритого полковника в ондатровой шапке и кожаной куртке, поверх которой по-домашнему наброшен камуфляж, не удивил, не шокировал, а вызвал какое-то странное состояние: смесь легкомысленного веселья и облегчения. Несчастный полковник, наверное, полагал, что я бухнусь перед ним в ноги, моля пощады, наверное, он посчитал меня ненормальным, не понимающим, о чем идет речь. Смехотворность ситуации была налицо – информационное обеспечение оказалось важнее самой операции и моя персона была удостоена внимания самого президента. Но еще трагикомичнее это выглядело в связи с тем, что несколько часов назад в поселке Советском мы подверглись нападению боевиков, и всю ночь мне приходилось думать не об информационном обеспечении «операции», а проклинать себя за то, что, выезжая в Дагестан, мы поленились тащить с собой автоматы, а взяли лишь «Макарова» – штуку полезную и на первый взгляд серьезную, но пригодную в такой ситуации только для обороны в висок. И в этих условиях пока мы думали о том, как бы в суете и ночной неразберихе, в грязи и холоде, под непонятно откуда ведущимся огнем не угодить под шальную пулю, на самом высоком уровне обсуждалась моя персона и ее судьба.

Знали бы они, сколько нервной энергии, куража и своего интеллекта приходилось потратить, чтобы оправдать то, что оправдать было невозможно или объяснить неподдающееся нормальной человеческой логике. Нужно было еще самому понять, что происходит и что необходимо сделать, чтобы это стало понятным докучливым въедливым и предельно конкретным журналистам, которые по-своему и часто весьма оригинально воспринимают происходящее. Они, словно корректировщик, с колокольни осматривают местность и с этой колокольни стремятся делать свои выводы. Именно этих выводов мы боялись больше всего, потому что именно по ним жители одной шестой части суши будут судить о том, что здесь происходит, почему происходит именно так и почему не делается это, а делается то. После каждой такой встречи с «акулами пера», да еще в окружении местных жителей, которые с болью и тревогой следили за военными действиями на своей земле, я становился на пару килограммов легче. Этот груз был покруче, чем глина на башмаках «весом хлеба в месячный паек». Черт его знает, может, пробыв десять дней в поле без воды, мыла и бритвы, в башмаках с пудом глины на подошвах, в грязном камуфляже, который стал второй кожей, в черной шапочке-маске с прорезями для глаз (о ней мне потом не раз говорили как о высшем атрибуте достоверности), питаясь раз в сутки, приобретается какой-то иммунитет, позволяющий спокойно реагировать на общественно-политические раздражители…

Как бы то ни было, вольным как птица, я себя не ощутил, но и продуктом распада, дрейфующим в проруби, не почувствовал. Мне было приятно, что я побывал среди сильных и мужественных людей, видел, что такое настоящая, а не показная храбрость, видел человеческое и трогательное в известной степени, насколько это возможно в полевых условиях, отношение друг к другу.

И это было главным.

Как были главными для меня и те недолгие месяцы моей работы начальником Центра общественных связей ФСК-ФСБ.