Текст книги "Ловушка Силы"

Автор книги: Василиса Ветрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 1. Странная парочка

Я шёл по мокрому серому тротуару, стараясь не наступать в лужи. Странно, в начале мая обычно прохладно, но это утро выдалось на удивление тёплым. Будто кто-то отрегулировал температуру, настроив оптимальный режим. В наушниках играла песня «Пилота»:

– Зубы сломаны у Рики-Тики-Тави,

Выпускает в мир чудовищ из Нави…

Наконец-то можно вот так просто идти, слушать музыку и кивать в головой в такт. Просто замечательное утро! И тут кто-то шлёпнул меня по плечу и сбил наушники.

– Эй, человек!

Совсем обалдели, что ли?! Я чудом успел подхватить наушники, уберегая их от падения на асфальт, и обернулся.

За спиной стояли двое – худые высокие парни с белыми, словно седыми, волосами и абсолютно одинаковыми лицами. Близнецы, что ли? Вообще похожи на каких-то фриков, упакованных в кожаные куртки и узкие чёрные джинсы. Но самым странным было другое – их глаза светились: у одного фиолетовым, а у другого оранжевым.

Я несколько раз моргнул и помотал головой, прежде чем попытался придумать объяснение увиденному. Линзы с таким эффектом? Или это новая гиковская примочка? Катька моя многое бы отдала, чтобы заманить этих парней моделями в свою студию.

Две пары светящихся глаз смотрели внимательно.

– Чего вам? – спросил я, мысленно окрестив близнецов Фиолетовым и Оранжевым.

– Мы заблудились. Хотели спросить дорогу, – тонкие бледные губы Фиолетового растянулись в фальшивой улыбке. Фрик явно издевался. – Но теперь поняли, что уже на месте. Поехали с нами, прокатимся.

Оранжевый махнул узкой ладонью в сторону черного Лексуса, припаркованного на обочине. Машина хищно блеснула фарами, будто живая.

– Нет, спасибо, – я отступил на шаг. – Лучше пешочком прогуляюсь.

– Ты не понял, это не приглашение! – нагло заявил Фиолетовый и протянул ко мне руку.

Вот он, опасный момент. Пора действовать!

Я развернулся и побежал. Будь это какой-нибудь кассовый боевик, врезал бы Фиолетовому дрищу апперкотом и второго вырубил ударом в голову. С ноги. А потом угнал бы их здоровенный чёрный «Лексус» и поехал кататься по Москве, сбивая урны. Но это была обычная жизнь, и я бежал. Потому что от психов и золотой молодежи – а эти ребята, скорее всего, были и тем и другим – лучше держаться подальше.

В психушку бы их! Или в милицию… то есть в полицию!

Мощный удар в спину сбил меня с ног. Асфальт встретил мягко и совсем не больно. Показалось, или он чуть спружинил? Я перекатился на бок и поднял взгляд очень вовремя: Фиолетовый держал в руке длинный кожаный хлыст с белой резной рукоятью. Лихо щёлкнув им в воздухе, он замахнулся.

И тут завыли сирены. Близнец отвлёкся, промедлил, и я успел увернуться: кожаная вёревка просвистела у левого уха. А из невесть откуда взявшегося броневика повалили омоновцы – прямо к фрикам. Следом подъехала скорая с мигалкой и яркими красными крестами на белых боках.

Ни фига себе! Да неужели?!

– Неплохая попытка! – крикнул Фиолетовый и встал спиной к брату, занимая круговую оборону.

Дальше начался настоящий кошмар.

Фрики вытянули руки перед собой, пальцы на них стали удлиняться, превращаясь в длинные стальные когти. Пара стремительных движений – и несколько омоновцев упало на асфальт. Вода в лужах покраснела. Отряд отступил, а фрики продолжали изменяться: их волосы вспыхнули – даже нет, просто стали пламенем, фиолетовым и оранжевым, как и глаза. Потом один из них открыл рот, выдыхая сноп цветного огня. Через мгновение к нему присоединился собрат. Пламя слилось, окружив их оранжево-фиолетовым кольцом, крутнулось воронкой, сметая всё на своём пути. Хищные языки огня дотянулись до скорой, автобуса омоновцев и вдруг опали, оставляя после себя лишь пепел. Всё действо заняло несколько секунд. Фрики повернулись ко мне. Глаза их полыхали смертоносным огнём. Один протянул руку…

И вот тогда я заорал. Громко, во весь голос, мне даже показалось – оглушительно. Чудовища кинулись ко мне. Стальной коготь успел чиркнуть по предплечью, распарывая ткань, взрезая кожу и… я проснулся.

– Твою ж мать!

Белый потолок, пафосные обои с вензелями – Катька выбирала. Из-под тяжёлых штор пробивалась узкая полоса света. Значит, уже утро.

Я сел на постели. Спальня, она же гостиная, в моей однушке на окраине Москвы. А это просто сон. Вот и Катька рядом сопит.

Тут зазвонил будильник на смартфоне. Я зло ткнул его, отключая.Не мог на пять минут раньше сработать, андроид недоделанный?! Такого страху натерпелся.

Катька заворочалась, потянулась и приоткрыла глаза.

– Спи–спи, – я погладил её мягкие каштановые волосы. Катькин рабочий день начинался на час позже моего, и она часто оставалась нежиться в постели.

Но в этот раз девушка явно не хотела досыпать. Её маленькая ручка с нежно-розовыми ноготками выскользнула из-под одеяла, легла мне на бедро. Тонкие пальчики заскользили дальше, к низу живота.

– Хочешь, чтобы я опоздал на работу? – прошептал я, наклоняясь к девушке.

– Просто быстрее соберешься, – ответила она, почти касаясь моих губ своими. Её пальцы продолжали игру прикосновений.

Я улыбнулся и завалился обратно на постель, прижимая Катьку к себе. Странный сон тут же вылетел из головы…

Собираться пришлось быстро. Заскочив на пять минут в душ, я обнаружил на предплечье длинную царапину. Вот Катька! Ногти наточила, что ли? Да, с таким маникюром нужно быть поосторожнее.

Из ванной я прошлёпал на кухню, чтобы схватить из холодильника чего-нибудь перекусить на ходу. На дверце красовался мой новый портрет Катькиной работы. Честно, ни за что не узнал бы в этом хлыще себя, если бы не был в курсе, что Катька постоянно рисует меня как модель для своих стильных шмоток. С холодильника смотрел тощий субъект в чёрном костюме и с голыми щиколотками. Когда уже эти дурацкие подвороты выйдут из моды? Чёрные волосы торчали во все стороны, будто пацанчика шандарахнуло током. Ярко-синие глаза, казалось, смотрели на меня с насмешкой. Где только такие ядрёные краски нашла? Н-да, когда твоя девушка – дизайнер мужской одежды, есть некоторые нюансы в отношениях.

– Нравится? – Катька подошла сзади, обняла за плечи.

– Довольно… экстравагантно, – осторожно ответил я. – Смотрю, ты не устаёшь обыгрывать сочетание цвета моих глаз и волос.

– Это очень большая редкость: чёрные волосы и голубые глаза. А я люблю всё необычное, – отозвалась девушка.

Я обернулся. Она уже успела нацепить свои зеленые линзы. Слишком яркие, чтобы не догадаться, что это не натуральный цвет. Бзик у Катьки на глаза эти. Почему-то вспомнились двое фриков из утреннего сна. Давно не видел таких ярких снов. Сам не знаю зачем, спросил:

– А у вас на работе тоже все с цветными линзами ходят? Например, есть парни с фиолетовыми и оранжевыми глазами?

– Ах! – отмахнулась Катька. – Рассмешил. Ревнуешь, что ли? Ты же заходил к нам как-то. Одни геи у нас, Дрю. Сплошные геи-модели. Не волнуйся.

Дрю». Говорить, что мне не нравится, бесполезно.

Я вздохнул. «Дрю» и культ моих глаз. С остальным у нас всё в порядке.

Катька включила телек. По экрану на тонких ножках шла вереница слонов Сальвадора Дали – бессмертный Somewhere I Belong от Linkin Park. Всегда любил эту песню, а клип ведь про сны. Неожиданно картинка сменилась: на экране появился японец, вещающий что-то по-английски на фоне токийских высоток.

Я оглянулся: позади стояла Катька с пультом в руках. Она протянула мне бутерброд в бумажном пакете.

– У тебя пять минут до выхода.

Вот так всегда, не любит она моё музло.

– Если хочешь выучить английский, то, может, на курсы пойдешь? Просмотр канала вряд ли сильно поможет, – заметил я.

– Со мной ещё Винсент на работе разговаривает, – отмахнулась Катька и добавила. – Не волнуйся, он гей.

Я надел куртку, наушники, сунул бутерброд в рюкзак и выскочил из квартиры. До метро пришлось пробежаться, а вагон, конечно, оказался набит битком. Толпа занесла меня внутрь, уминая народ ещё плотнее, какой-то дядька пнул локтем живот, и там голодно заурчало. Ничего, вот доеду до работы и слопаю бутерброд с кофе, благо, у нас можно есть за компом.

За что люблю свою работу, так это за ненапряжную, почти домашнюю обстановку. Четыре человека в небольшом кабинете – это не опенспейс какой-нибудь топовой корпорации. Там сисадминам несладко приходится: работы вал, дурацкий дресс-код, повсюду камеры понатыканы, каждый твой чих записывают.

А у нас один босс – Данилыч, и тот сидит в другом кабинете. Хочешь – ешь на рабочем месте, хочешь – матерись. Никто и слова не скажет. Музыку можно через колонки слушать. Дресс-кода, опять же, нет, хочешь – бороду отпускай да ходи в застиранном свитере.

На работу я прибыл вовремя. За опоздание на пять минут меня никто не убьёт. И я даже не оказался последним: место нашего тру-сисадмина Бориса пустовало.

Белобрысый Тёма, салага, совсем недавно влившийся в наш дружный коллектив, что-то сосредоточенно изучал на мониторе. Опять пришёл в белой выглаженной рубашке. Еще немного, и Данилыч начнёт нам его в пример ставить. Надо как-то намекнуть новичку, что нефиг баловать начальство.

Я перевёл взгляд на Макса. Вот как нормальные люди одеваются: толстовка и кеды. Макс попивал кофе и лениво скроллил мышкой новостную ленту «ВКонтакте». Пользуясь отсутствием Бориса, он, видимо, поставил на колонку популярные хиты: сейчас играл Natural. Наверное, единственная песня, которую я перевариваю у полупопсового Imagine Dragons. Ну что ж, как говорится, кто первый встал, того и тапки. Салагу к установке «рабоче-атмосферного» музла мы пока не допускали.

– Привет, ребята! – я кинул рюкзак на стул и, выслушав ответные возгласы, направился к обеденному уголку. Там меня ждала банка кофе, кружка с логотипом «Касперского» и пузатый электрический чайник с кипятком. Но расслабленно перекусить Катькиным бутербродом не удалось. В офис ввалился Борис. Как всегда, в застиранном свитере с пятнами от чего-то на животе, в бороде уже застряли крошки. Вот настоящий олдскульный сисадмин, у кого Салаге стоит поучиться!

– Столько оленей на дорогах, кирдык вообще! – возмущённо пробасил Борис. – Еле вырулил, ещё чуть байк не разбил из-за этой дуры силиконовой!

– Как-то странно приоритеты расставляешь, – заметил Макс. – Главное ведь, что сам цел.

– Может, всё-таки на общественном? Вон для замкадышей МЦД открыли же, быстро, говорят, удобно. По МКАДУ на мотике стремновато как-то, – подключился я.

– Эм-це-дэ! – передразнил меня Борис. – Вот сам и катайся на нём как селёдка в бочке!

Такие возмущения Бориса поутру были обычным делом, да и наши ответы тоже. Бородач выпускал пар, мы с Максом придумывали подколы. Салага, правда, сначала не понимал нашего утреннего ритуала и пытался защищать Бориса, но сейчас вроде привык. Вон улыбается даже.

– Я в метро так же катаюсь, главное, руки перед собой держать, чтобы кишки не выдавили, и норм, – ответил я, отхлёбывая кофе.

– Да конечно, машины-то у тебя нет, вот и маешься! – беззлобно махнул рукой Борис и решил сменить тему. – Пойдёмте курнём, что ли?

– Бросил, – напомнил я, и сразу стало тоскливо. Чёрт же меня дёрнул на этот спор с Катькой! И ведь не могу проверить, жрёт она свои тортики или нет. А меня каждый вечер обнюхивает, даже с ребятами просто так не постоишь.

– Ну-ну, – пробурчал Борис, и они с Максом пошли в курилку.

Воспользовавшись моментом, я подсоединился к колонке и поставил «Пикник». Это, наверное, моя самая любимая группа после Disturbed. Макс с Бородой не понимают, как можно слушать и русское, и зарубежное одновременно. А вот так. Русские наши – стихоплёты, они вкладывают душу в текст, а забугорные банды выражают суть через музыку. А тексты у них зачастую откровенное дерьмо. Да и на английском уже за душу не берёт.

– Бросил – это хорошо, – робко начал Тёма. – Я вот тоже не курю.

– Угу.

– Андрей, – не отставал Салага. – Тут у меня есть некоторые вопросы по поводу работы наших серверов…

– Давай, спрашивай, – вздохнул я.

Тёма открыл было рот, но тут мой телефон заиграл Queen. Отец, значит. Надо же, день рождения у меня не скоро, Новый год и 23 февраля тоже. С чего бы ему звонить? Случилось чего?

Я шикнул на новичка и принял вызов.

– Андрей, здравствуй, – в голосе отца чувствовалось напряжение. – Ты где?

– На работе, где ж ещё. А что?

– Мама умерла, – ответил отец, и в трубке воцарилась тишина.

Вообще-то моя мать умерла, когда мне было десять. А потом отец женился на какой-то вульгарной сучке и всю дорогу пытался заставить меня называть её мамой. Так и не понял, что никакая она мне не мать. Да эта стерва даже не старалась быть ей. В восемнадцать уговорила отца выпнуть меня в отдельную квартиру. Нет, я конечно был рад. Но не так. Когда понимаешь, что от тебя хотят избавиться… бесит одно её упоминание! Мама, блин. Умерла?

– Сынок?

– Да, я тут. – Что он от меня-то хочет? Умерла же. Надо соболезнования какие-то сказать. – Мне очень жаль. Ты как?

– Ты не мог бы приехать? – Мне показалось, или в его голосе действительно появились просительные интонации?

– Сейчас? – я посмотрел на часы. Десять утра. Но если сказать про «маму», Данилыч, конечно, отпустит.

– Да.

– Хорошо. Я попробую отпроситься и перезвоню.

– Что-то случилось? – Тёма запустил пальцы в белёсую чёлку и не сводил с меня тёмных глаз-пуговок.

– Ага, «мама» умерла! Извини, про серваки придётся тебе у Бориса спросить. Сорян, – ляпнул я и сообразил, что тон получился до неприличного беспечный. Осталось только рукой махнуть. Вон у Салаги глаза на лоб полезли уже. – Пойду у Данилыча отпрошусь.

Я вышел, бросив тоскливый взгляд на недоеденный бутерброд. Когда вернусь, кофе точно остынет.

Глава 2. Обстоятельства смерти

Конечно, Данилыч меня отпустил. С целым букетом ахов, охов и соболезнований. Хороший мужик, даже, наверное, слишком мягкий для начальника.

Бутерброд я дожевал уже на улице, но от него только аппетит разыгрался. Захотелось чего-то посущественнее. Перед метро пришлось заскочить в «Макдональдс»: там как раз были по акции бигмак и большая картошка фри с колой.

Час пик в метро уже прошёл, и я даже смог усесться в конце вагона, чтобы перекусить. Мысли сами собой стали крутиться вокруг причины моего визита к отцу – мачехи. Лидуня, так он её называл. Не при мне конечно. Но однажды я услышал и в мыслях тоже стал называть её именно так. В насмешку. Эта по-детски нелепая форма её имени хорошо контрастировала со строгим «Лидия», как стал обращаться к ней отец при мне, когда понял, что я никогда не скажу ей «мама». Отец считает, будто она похожа на мать. Светлые волосы, синие, как летнее небо, глаза. Но это неправда. У матери глаза были тёплые, добрые, а у этой змеюки – холодные. Они блестели, только когда речь заходила об отцовских деньгах.

От «Семёновской» до «Университета» ехать было прилично, и, сам того не желая, я перебрал и разворошил в памяти много неприятных моментов. А на выходе из метро уже признался себе, что ни капли не жалею это крашенную стерву. Умерла – и отлично.

Отец занимал четырёхкомнатные апартаменты в элитном жилом комплексе рядом с метро. Когда мы жили с матерью, то и мечтать о таком не могли. Это, видимо, мачеха постаралась, попинала отца в сторону развития бизнеса. Ей деньги ой как важны были.

Умерла, значит. Сколько ей было? Младше отца лет на десять, но всё равно уже больше сорока.

Я подошёл к калитке и нажал на кнопку вызова.

– Сын, к Шевцову, пятьсот третья квартира.

– Проходите, – отозвался мужской бас в динамике, и я отворил калитку. Отец уже охрану предупредил, значит.

Конечно, можно было бы набрать отцу, и он сам бы вышел, но мне не хотелось. Блин, я даже не позвонил ему, чтобы сказать, что выезжаю. Неужели он вот так сидит там и ждёт? Непохоже на него, всегда занятого, загруженного донельзя.

Хотя таким он был не всегда. Отец изменился, после того как с этой сволочью, Лидуней, связался. «Деньги, нужны деньги». Она видела в нём только ломовую лошадь, а сама ни дня не работала.

Умерла, значит.

Я прислушался к себе: нет. Вот точно ни капельки не жалко! Отец, конечно, заметит. А я прикидываться не буду. Мачеха – она и есть мачеха.

Внутри многоэтажки оказался просторный холл с лифтами и пультом охраны. Стол, видеокамеры – всё как положено. За пультом – охранник, немолодой, но подтянутый мужчина.

– В пятьсот третью, Шевцов, сын, – на всякий случай повторил я.

– Ах, проходите-проходите, – закивал он. – Соболезную, какая утрата.

Ух ты, как они здесь выдрючены! И тон верный взял, будто правда мачеху ему жалко.

– Спасибо.

Я вошёл в лифт и нажал на кнопку двадцать второго этажа.

От чего же она умерла? Лидуня?

Отец открыл не сразу, после двух звонков.

Он сильно осунулся, седина забрала волосы почти полностью. Морщин прибавилось, под глазами пролегли тени. Когда мы в последний раз виделись? Почти два года назад, на его день рождения. В прошлом году Лидуня настояла, чтобы они поехали на эти даты во Францию. Устала она, видите ли, от Москвы, стерва. Ну ничего, теперь вот отдохнёт.

Отец протянул руку:

– Здравствуй, Андрей.

Горячие пальцы сжали мою ладонь немного сильнее, чем стоило для обычного приветствия. Волнуется? Переживает.

Из-за Лидуни, конечно.

– Здравствуй. Соболезную по поводу случившегося, – выдавил я. – Как она умерла?

Рука отца вздрогнула, и он отпустил мою ладонь. В серых глазах что-то мелькнуло. Страх?

– Проходи, поговорим.

Присев на белый кухонный диван я уставился на стол. Ножки с резьбой, массивный, дубовый, дорогой, наверное. Отец подвинул стул и сел напротив.

– Вчера ночью она умерла. Во сне. Тело уже забрали, – медленно сказал он.

Я немного помолчал, соображая, что сказать, и наконец выдавил:

– Ясно. Говорят, смерть во сне – самая лёгкая. Даже не понимаешь, что умер.

Честно говоря, сам не хотел бы так умереть. Лучше посмотреть костлявой в лицо и осознать: вот он я! Умер! Чем нежданно-негаданно во сне. Это как удар со спины. Умирать от такого совсем противно.

– Хочешь чаю? – прервал отец затянувшееся молчание.

– Угу, – я кивнул, соглашаясь.

Он ткнул кнопку электрического чайника и принялся искать заварник, грохоча посудой в шкафу. Помочь бы ему в этом деле, да ничего не знаю на этой кухне. Пафосно тут как-то, неуютно, зато мачехе наверняка было в самый раз. Я представил как Лидуня принимала здесь подруг, хвасталась навороченной обстановкой: кухня из массива, на стене картина маслом, вряд ли простого художника, а значит, дорогущая, фарфор, вон, какой-то вычурный за стеклом расставлен. Пол расписной плиткой выложен. Стулья эти мягкие с вышивкой, кажется, называется, «венский стиль». Спасибо Катьке, просвещает меня.

– Нашёл тут чай какой-то, зеленый вроде бы. Будешь? А хотя куда деваться, другого-то нет.

Отец залил кипяток в пузатый керамический заварник, похожий на японский. Лаконичный дизайн – черные штрихи ветки бамбука на белом фоне. Рядом с «японцем» он поставил на стол две голубые фарфоровые чашки с золотистыми вензелями на боках. На их фоне чайник казался грубым и неотёсанным, чем еще больше мне понравился. Вряд ли мачеха им пользовалась, чего не скажешь о чашечках.

– Я в этом не сильно разбираюсь, – признался отец. – Обычно чай или кофе Лидия мне делала. Молодая она совсем ушла. Рано. Ох, не думал, что её переживу.

– Смерть такая штука, никто не знает, когда случится, – сказал я.

– Это верно, – отец кивнул и провёл пятернёй по седому ёжику волос. – Но всё же грустно, когда молодые уходят. Один ты у меня теперь остался.

Ага. А пока Лидуня была жива, ты обо мне не особо-то и вспоминал. Я едва сдержался, чтобы не сказать это вслух. Отцу и так досталось.

– Похороны уже назначены?

– На третий день планируется, на среду, – отец взял заварник и стал разливать чай.

Только тут я заметил, как у него дрожат руки. Носик чайника бряцал о край чашки с тихим «звяк-звяк-звяк», выводя нервную мелодию.

– А причина смерти, предположительно, какая?

На этот раз звякнуло громче, и чай выплеснулся на стол. Отец, не замечая бледной лужицы, поставил заварник на стол и посмотрел на меня. Долго так, внимательно. Такого взгляда я у него никогда не видел, разве что когда мама умерла. В нём читалась боль, смешанная с отчаянием, бессилием и страхом.

Какой это всё-таки для него удар. А я ещё на больное давлю. Зачем спросил? Ну какая мне разница, от чего именно она умерла. Какая вообще теперь разница?

– Ты мне веришь? – спросил отец. – Доверяешь мне, как самому близкому человеку?

Вот это вопрос!

– Да, конечно.

Отец сел и потер виски, явно сомневаясь, рассказывать или нет. Наконец решился.

– Тогда слушай. Поехали мы на выходные в загородный дом, посидели вечером, вина выпили, в общем, нормально всё было. И спать легли, а утром Лидия уже не проснулась. Я не осматривал тело. Просто позвонил в “скорую”, вызвал бригаду из частной клиники знакомого. Думал, вдруг, ну, это кома какая-то, что если она еще жива? Такое вот у меня состояние было. А они осмотрели: на теле гематомы. Даже на лице след от удара есть. Вскрытие уже потом сделали – повреждение внутренних органов. Кровотечение. Я не понимаю, откуда. Вечером спать ложились, всё с ней нормально было. Я бы заметил.

Ничего себе!

Отец не сводил с меня взгляда. В его глазах зажглись огоньки безумия.

А с ним точно всё в порядке? Что несёт-то? Может, бредит уже? Или хочет таким образом рассказать мне, что это он мачеху убил?

Я почти не виделся с ним эти годы. Он вообще теперь, может, стал другим человеком. Даже по коротким встречам я замечал, что отец начал вести себя жёстче. Деньги эти, погоня за наживой. Они меняют человека.

– Не смотри на меня так, Андрей, – прошептал он. – Я знаю, ты думаешь, что это я её убил. И они так подумали. В клинике! Мне им заплатить пришлось! Чтобы они указали как причину смерти сердечный приступ. Но я этого не делал! Не убивал! Слышишь, не делал! Зачем бы я тогда тебе всё это сейчас рассказывал?!

Он потянулся через стол и схватил меня за руки, сжал их сильными горячими пальцами.

– Не знаю, как так получилось! Но я в своём уме. Никогда даже мысли не допускал ударить Лидию!

– Хорошо, пап, я тебе верю. Спокойнее. Ты не виноват, – я попытался освободиться от цепкой отцовской хватки. Надо как-то его успокоить. Он просто не в себе. Да и я, если честно, тоже. Деньги, значит, всё решают. Заключение врачей тоже. В принципе, я в этом не сомневался, сейчас можно купить практически всё. Но когда таким становится твой отец…

– Я почему тебе это рассказываю, – он отпустил мои руки, отстранился и откинулся на спинку стула. – Всё тайное рано или поздно становится явным. Может пойти слух. Лучше ты от меня узнаешь, чем от кого-то из этих… родных со стороны матери. Они же с самого начала Лидию терпеть не могли. Или от конкурентов. Жизнь сильно изменилась за эти годы. У меня есть недоброжелатели. Сам понимаешь: бизнес. Так вот, запомни: я этого не делал.

Ага, а как же тогда так получилось? Хорошо хоть, успокоился.

– Да, пап. Я понял. Я на твоей стороне. Что бы ни случилось.

– Не веришь, значит? – отец сощурился. – Никто не верит.

Он опустил голову и закрыл лицо руками.

– Ну, она могла упасть в ванной. Потом вернуться и прилечь, – пробормотал я. – Звучит не очень правдоподобно, но иначе не знаю, как такое могло быть.

– И я не знаю! Не знаю! – Отец вскочил, схватил чашку и швырнул о стену. Тонкий фарфор жалобно звякнул и разлетелся осколками.

Отец сел. Буря утихла внезапно, как и началась.

– Знаешь, давай завтра встретимся, спокойно поговорим. Поможешь мне с организацией похорон? – попросил он.

– Да, конечно, пап, – я кивнул. – Данилыч меня отпустит. Он тоже очень сочувствует. Сам мать схоронил в прошлом году.

Перед словом «мать» я сделал паузу. Получается, я всё-таки согласился с тем, что Лидия мне была вроде как матерью. Хотя какая теперь разница, с чем соглашаться? Уже ничего не изменить.

Отец облегченно вздохнул. Его можно понять – он хотел выговориться. Хотел моей поддержки и получил её.

– Хорошо, тогда до завтра, – сказал он и пожал мне руку.

Я шёл осторожно ступая по обледенелому тротуару. Сегодня погода не радовала. Низкое небо затянули тучи, и оттого стало сумрачно, но ещё тяжелее было у меня на душе. Во что превратился отец за эти годы? Лидуня получила своё, но хотел бы я, чтобы это случилось такой ценой?

Мои размышления прервал визг тормозов. Чёрный «Лексус» с разворота заскочил прямо на тротуар, перекрыв дорогу. Ну ни хрена себе мажоры развлекаются!

Не успел я сделать шага назад, как двери машины открылись, и из неё выскочили два парня в черных кожанках и джинсах, оба с белесыми, будто седыми, волосами. Я развернулся, чтобы бежать, но было поздно.

У одного из них в руках мелькнул хлыст. Он взмахнул им, и тугая верёвка обвила мои ноги.

Чёрт!

Я не удержал равновесие и упал. Парни склонились надо мной, заламывая руки за спину. Глаза у них странно светились фиолетовым и оранжевым. Где-то я такое уже видел…

– Тащи его в машину!

– Ребята, – начал я, – вы меня с кем-то путаете. У меня нет денег и богатых родственников. Зачем я вам?

– Заткнись уже! – последовал жесткий тычок в спину. – Одни проблемы от тебя, барахло непутёвое. Вторые сутки приходится здесь ошиваться!

– Заякори его, чтобы не проснулся!

– Сейчас сделаю, в транспорт закинем!

Блин, что они собираются сделать? Чтобы я не проснулся? Не проснулся, мать их?! Убить хотят, что ли?!

Я начал сопротивляться что было сил. Задёргал ногами, пытаясь избавиться от пут. Что-то было не так. Странное ощущение, будто ноги не мои. Неужели так онемели?

– Быстрее, он уходит! Чёрт, шустрый!

Уйдешь от вас, как же! Вон как спеленали!

Я последний раз дёрнул ногой и… проснулся!

Все виделось как в тумане. В ушах всё ещё звучали голоса тех двоих. Невыносимо тяжёлая, голова не отрывалась от подушки. Сознание будто накрывало пеленой и утаскивало обратно в сон. Казалось, ноги по-прежнему стягивает веревка. Нет-нет! Обратно в кошмар не хочу! Я, отчаянно стараясь удержаться в бодрствовании, пополз к краю дивана. Простые движения давались с адским трудом. Наконец я перегнулся через край и бахнулся на пол. Благо диван высокий, а ламинат твёрдый и прохладный. Падение немного отрезвило. Я встал, пошатываясь, прислонился к стене. Так, уже легче.

Катька даже не пошевелилась. Как убитая спит. Ну да, мы вчера нормально с ней потусили.

Остатки сонного марева ещё дурманили сознание. Надо в ванную. Холодная вода – вот, что поможет!

Я вышел из спальни. А почему, собственно, не уснуть обратно? Ну, плохой сон. И что с того? Раньше кошмары не снились, что ли? Блин, а ведь сон странный! На меня вчера те же ребята напали! Хотя, говорят, бывают сны с продолжением. Значит, выпал такой. В ванной я повернул кран на холодную воду. Умылся, стряхнув остатки сна, и посмотрел в зеркало. Глаза красные, заспанные, на голове «укладка», как со вчерашнего Катькиного портрета. А на руках багровыми полосами расплывались следы…

Блин! Это ещё что такое?! Откуда?

Я стал перебирать в памяти события прошлого вечера: от отца поехал к Катьке. Там у них был какой-то модный корпоратив. Она заставила меня надеть местный костюм. Вон он, кстати, на полу лежит, вместе с Катькиным платьем и стрингами. Мы выпили. Потом танцевали, поздравляли кого-то, ещё выпили. Вроде бы никаких сцен со связыванием не было. Связывали меня уже во сне.

Да ладно?! Что за бред!

Взглянул на ноги: вокруг щиколоток тоже вились багровые полосы. От хлыста.

В висках застучало, а по коже забегали мурашки.

Нет, не может быть! Бред какой-то. Кошмар! Может, сон всё ещё продолжается?

Ущипнул себя: больно!

И сердце ухало всё быстрее. На самом деле я уже знал, что не сплю. И что начинается какая-то жесть. Я во что-то крупно влип.

Нет! Ну как такое может быть?!

Может, что-то произошло на вечеринке?

Я прошёл на кухню и снова перебрал воспоминания предыдущего вечера. Ладно бы я выпил лишнего, но нет. Ничего такого. Просто тусили допоздна. Память была кристально чистой, и в цепочке событий дыр не нашлось.

Вода из нового фильтра обратного осмоса (Катька уговорила поставить) отдавала горечью. В голове тут же прозвучали строчки:

«Ты выходишь на кухню, но вода здесь горька,

Ты не можешь здесь спать, ты не хочешь здесь жить.

Доброе утро, последний герой!»

Герой, блин, а на часах, и вправду, пять утра. Спать бы ещё и спать. Я посмотрел на багровые следы на запястьях.

Нет, не спать.

Какая-то нехорошая мысль начала крутиться и зреть в голове. Что-то связанное со следами после сна. Мачеха! Лидуня умерла во сне, а на теле были следы от ударов! Да не. Ну бред же!

А что, отец вполне искренне вчера говорил. Ага, и вполне искренне кружку о стену разнёс. А до этого Лидуню приложил так же. Или все-таки нет?

А как тогда это объяснить?

Я снова посмотрел на руки и ноги. Стигматы какие-то. Точно! Стигматы, впечатления от сна. Есть же научное объяснение: мозг просто слишком хорошо поверил в происходящее.

Но я уже сделал второй шаг, связав следы на своём теле со смертью мачехи. И эту идею не так-то просто было выбить из головы.