Текст книги "Родина слонов и кенгуров"
Автор книги: Василина Орлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Именно они, эти милые зверюшки, сгубили мой многолетний труд под корень. Однажды, проголодавшись, они пооткусывали молодые побеги, только-только вылезшие из земли. Не раз и не два продолжалось это нашествие, пока наконец терпение мое не лопнуло и я не предложил им все, что в моих силах, дабы прекратить опустошительные набеги.
В ультимативной форме они потребовали для себя исключительного права грабить банк. Муниципалитет выдал им лицензию, и с тех пор, порознь и всей гурьбой, они регулярно наведывались уже вместо моих плантаций в мой банк, пока тот совсем не обанкротился.
С тех пор прошло уже больше двадцати лет, ни одной из этих тварей нет в живых, и моя престарелая двоюродная сестра часто с истошными воплями и слезами вспоминает, какое это было золотое время, когда она была сравнительно молода и дракончики были живы.
Небольшое кладбище на шесть с половиной персон мне пришлось за свой счет оборудовать на задворках моего имения. И с тех пор ни городские, ни районные власти больше не проявляли к этому интереса. Содержать такое вместительное кладбище мне приходится на собственные средства, что, понятно, не способствует рационализации моего домашнего бюджета.
В связи с этим я еще раз хотел бы обратиться к тем инстанциям, куда неоднократно направлял жалобы по имеющемуся положению дел: вспомните о своем долге, не дайте сгинуть в безвестности национальным героям!..
– Там было еще послесловие саламандры. – Напомнила я.
– Надо же, а я думала, у тебя склероз. – Хихикнула Ика.
– Саламандру первой придумала я. – Заявила Ляля. – А вы ее стырили.
– Глупости, – заявили мы хором. – Саламандра тебе просто была не по зубам.
Послесловие Саламандры
Несмотря на то, что мое имя не упоминается на протяжении всей главы, не будет излишней навязчивостью напомнить, что я имею к этой громкой истории самое прямое отношения.
Судя по всему, у некоторых слишком короткая память!
Дон Мормышка излишне драматизирует ситуацию, говоря, что с тех пор прошло двадцать лет и драконы умерли. Не знаю, кого он имел в виду, и по какому летоисчислению отсчитывал года... Я лично подозреваю, что он качает из налогоплательщиков деньги на присмотр за мифическим кладбищем своего заднего двора. Еще не выяснено, уважаемый Дон Мормышка, кого вы там похоронили.
Общеизвестно, насколько быстро выветриваются из памяти недавние события и какими отдаленными они иногда кажутся. Однако именно я была автором той статьи, что цитируется (замечу, неполно и отрывочно) в главе первой.
Если позволите заметить, моя журналистская деятельность гораздо более насыщена приключениями и неожиданными ситуациями, чем эта жалкая проделка жалких драконов, раздутая до таких невероятных размеров.
По-моему, авторы этого чтива не слишком-то затрудняли себя выбором темы, между тем, стоило бы поискать тему поактуальнее, поадекватнее, так сказать, духу современности. Кесарю кесарево, а драконам драконье. Например, они (авторы) могли бы взяться за мою биографию. Обещаю, что я за это с них недорого возьму.
– Саламандра у вас какая-то неразвернутая, – отложил старый листок из нашей школьной тетрадки Тимоха. – Лично мне она ничего не добавила к пониманию темы.
– Есть еще послесловие дракона Корявы. – Торжественно подняла последний листок Ика.
Да, это было послесловие Корявы. Я его помню наизусть. Вот оно.
Мне досадно видеть такой нездоровый ажиотаж вокруг дел давно минувших дней. Да, действительно, это было. И было почти в точности так, как описывают авторы.
Единственная неправильная фигура, изображенная в книге – это я. Мой образ вышел у авторов однобок, как И о но. (Которое, будучи половиной дракона, понятно, имеет только один бок).
Авторы пишут, что спал я "бесславно". Однако это просто не соответствует истине. Поскольку поспал я тогда довольно славно. И вообще не понимаю, разве ты ответственен за деяния или недеяния, совершенные в состоянии сна?
Что касается остальных драконов, то они вышли абсолютно правильные. Они реально такие наглые и вредные. Я иногда жалею, что родился драконом. Лучше бы мне было родиться полярной крачкой. Я признаю это свое упущение и надеюсь впредь его не повторить.
Кстати, не факт, что все мы, драконы, на самом деле не полярные крачки. Потому что на том утесе, где мы родились, было обнаружено единственное гнездо. О нем у вас подробно написано.
– Вот такие дурацкие отзывы о бескорыстной работе, – проворчала Ика.
Аккуратно сложив стопкой все тетрадки о дракончиках, она смаху их разорвала.
– Ай! – Воскликнула Ляля. – Что ты делаешь! Как ты можешь распоряжаться тем, что принадлежит уже истории?..
– Не тебе решать, что принадлежит истории, а что нет. – Отмахнулась Ика.
– Я молодое многообещающее поколение и историческая правда за мной, приняла боевую стойку Лялька.
– Тихо, дети. – Сказала я. – Все еще впереди. Что же касается обрыков... Если рукописи не горят, то и рвать их бесперспективно. Дайте сюда листочки, я их склею...
Дальше были стихи.
СТИХИ
Жил-был король.
Цвет любил голубой.
Голубой компот,
Голубой шоколад.
Не было с ним сладу
Хотел мармеладу!
И тоже голубого.
Да где ж достать такого?
И очень хотел
Птицу голубую.
И никакую другую!..
Жил-был падишах,
Во дворцах,
А не в шалашах.
Да и во дворцах
Непростых
В золотых.
И что же твоится такое!
Этот любил все золотое!
Так вот.
По веленью падишаха
Всюду цвет голубой
Превратили в золотой.
Ах, разгневался
Наш король!
И пошел на падишаха
Войной!
Вот это был бой!
Впрочем,
Пусть они спорят
Из-за красок разных.
Оставим
Этих глупых персон.
Только скажем,
Чтобы стало ясно,
Это был только сон.
Голубой – золотой,
Золотой – голубой.
Эй, лежебока! Вставай!..
– М-да, а казались лучше. – Не смогла я скрыть разочарования.
– Много вы понимаете, старикашки! – Опять нахамила Лялька.
Мне это уже активно не нравилось. Но я взяла себя в руки. Более того, ласково погладила девочку по шелковым волосам. И поймала себя на мысли: как странно, что в этом резком ребенке складывались такие милые строчки.
– А вот мое, – застенчиво протягивает листки Ика.
МЫКИАДА
(ПОЭМА)
Плантации клюквы возделывать рад,
весь день, как король, на природе,
жил Мык косоглазый, о ком говорят,
что он и помрет в огороде.
Два глаза у Мыка: один на восток,
другой, извините, на запад.
Заглянешь в них в оба – приходишь в восторг,
охота и прыгать,
и плакать.
– Как жись, дядя Мык?
он не пык и не мык,
приветливо водит глазами.
И те, кто не очень к такому привык,
бывало, косели и сами.
За шесть деревень, за пятнадцать дворов,
в другом, стало быть, королевстве,
жил Нок,
завиватель коровьих хвостов,
известный в означенном действе.
О, эти хвосты, покорявшие глаз,
О, эти могучие роги!
Ах, как на лепешках скользили подчас
босые крестьянские ноги!
И с грустью глядел добродетельный Нок
на это из грязного хлева,
поскольку у Нока не числилось ног
с рожденья ни правой,
ни левой.
Бывало, на свадьбе зальется кларнет,
заплачут электрогитары.
Сплясать бы, да ног-то по-прежнему нет,
и горестно Ноку без пары.
– Как жись, дядя Нок,
Плоховато без ног?
и тихо беседа начнется.
Мол, ноги... Что ноги? Какой от них прок?
Безногий вовек не споткнется.
Однако не долго как Нок, так и Мык
отчаянно жизнь прожигали.
Война разразилась,
и их, горемык,
к защите отчизны призвали.
Нока – к одной, а Мыка – к другой.
Враждующие державы...
И обе деревни
веселой толпой
героев в поход провожали.
Вот мухобойщиков строится полк:
оптические мухобойки,
гнедые усы,
терпкий запах сапог,
амбре от вчерашней попойки.
Ровняя в шеренгах лихих поросят,
в сражениях жарких проверенная,
копыто к копыту,
за рядом ряд
выстраивается кавалерия.
Послышались крики: "Виват королю!"
то верной своей армаде
король предъявляет персону свою
при полном, понятно, параде.
При звездах, погонах, в крестах и парче.
Дрожите, монархи-соседи!
С державой и скипетром он, и ваще
на белом велосипеде.
О, полководец!
Неполеон!
Любимый народом образ:
бинокль, полмешка запасных корон
и старый походный глобус.
Оркестры грянули марш-гопак.
Хоругви пыхнули цветом розы.
Визг свиноматок, брехня собак,
галдеж детишек да бабьи слезы.
– Солдаты! Воины! Цвет страны!
Не опозорьте!
Не посрамите!
Мы на пороге большой войны,
Я свято верю! Вы победите...
Покинув клюквенный уголок,
шагал в строю с боевой лопатой
Опасный снайпер: глаз – на восток,
ну, а другой, как всегда,
на запад.
Ему навстречу
аж до печенки
пронзенный лозунгом: "С нами бог!",
мчал Нок на взмыленном поросенке,
само собою, не чуя ног.
В обеих державах прошел парад.
И митинги.
И молебны.
Монетный двор – на литье наград,
естественно, только медных.
Газеты: "Родина вас зовет!",
пророки выплеснули предвиденья:
"Нас, безусловно, победа ждет.
Виват победа!"
А телевиденье
с утра до вечера – об истории,
о славных предках, зовущих к подвигу.
Как им велели, народ настроили,
чтоб остальное народу пофигу.
Предприниматель патриотический
на благо родины двинул "рацио":
"Протез да здравствует механический
и с охлаждением гроб да здравствует!"
Юнцы посыпались добровольцами,
шпионы зримо душой воспрянули,
спецслужбы занялись инородцами,
а инородцы как в воду канули.
Передний край, увы, не рай,
иль побеждай, иль умирай,
а только чувствам волю дай
судьба известна.
Летают пули тут и там,
и ходит белая мадам
всегда и всюду по пятам,
твоя невеста.
Все ближе, ближе с нею ты,
вокруг бинты, вокруг кресты.
Ее заветные мечты
тебе понятны.
Ну, а твои мечты не в счет,
поскольку – чет или нечет.
Хотел бы чет, но что-то, черт,
невероятно...
А впрочем, черта вспоминать
себя заранье поминать.
Себя заранье поминать
дурной обычай.
Ложись, осколочный снаряд,
и женихов пополнен ряд.
Ее шаги, ее наряд
он неприличен.
Уйди, уйди, красотка, прочь,
не нагибайся, не морочь,
ты видишь, мне сейчас невмочь,
пройди же мимо.
Хотя постой, не уходи,
оставь ладони на груди.
О, этот жар...
Ты остуди...
Ну вот...
Спасибо...
В плантациях клюквы который уж год
нельзя побывать без опаски.
Нахальным будыльем зарос огород,
незнающий мыковой ласки.
За шесть деревень, за пятнадцать дворов
царит запустенье в сараях.
Никто не приветит унылых коров,
и Нок им хвосты не свивает.
Зато посреди обоих деревень,
приличествующие
моменту,
кидают на площади грозную тень
гранитные монументы.
Вот Мык.
Он при жизни был очень красив,
рассказывают поэты.
Профиль – орлиный, глаза – цвета слив,
ничуть не косые при этом.
А Нок на гранитных могучих ногах
застыл в энергичном вальсе.
И ч то теперь
вспоминают в домах,
как танцами Нок наслаждался.
КЕНГУРЕНТНЫЕ МОТИВЫ ПЛАНЕТЫ
НАБЛЮДЕНИЯ ГАЛАКТИЧЕСКОГО СПЕЦИАЛИСТА
КАСАТЕЛЬНО ПОЛОЖЕНИЯ ВЕЩЕЙ НА ЗЕМЛЕ
Я, видимо, похож на динозавра:
Родился я еще во время оно,
Когда все знали, что сулит нам завтра,
И сотовых не знали телефонов.
Усвой, потомок, следуйщее прочно,
Не закати родителям скандала
Ведь жизнь у них без электронной почты,
Без пейджеров годами протекала.
Отстал от жизни твой, потомок, предок.
Подумай: он не ведал Интернета!
Компьютер – да и тот был столь же редок,
Как в Африке пингвин в разгаре лета.
А жизнь текла бушующим потоком,
И никому – о странность! – не мешало
Отсутствие в тех временах далеких
По телику семнадцати каналов.
Однако же рогатку и скакалку
Уже тогда мир знал не понаслышке.
Изобрели к тому моменту салки...
Отстали мы, конечно. Но не слишком.
– Это стихотворение непонятно. – Проговорил юпитерианин. – На самом деле злоба дня не в этом...
Без всякого перехода Цынцегры принялся за свое беспристрастное повествование:
– Бывал ли кто-либо из вас в юпитерианской Австралии? Нет. По глазам вижу, что не бывали. Так послушайте правдивый рассказ. Мне неоднократно доводилось участвовать в поимке тамошних кенгуру. Разумеется, с сугубо научными целями: всепланетная лаборатория "Холкинд" окольцовывала кочующих кенгуру с целью доподлинно узнать маршруты их миграций.
Как вам, без сомнения, известно, кенгуру на всех планетах солнечной системы живут табунами. Их стремительные набеги на окрестные развлекательные центры приводили в холодное отчаяние тамошних шоу-бизнессменов, поскольку у кенгуру, как правило, за душой одна пустая сумка, и больше ничего. Ну, максимум, с детенышем.
Решено было отвадить кенгуру от противоправных действий путем массового усовещения.
Однако кенгуру повели себя неожиданно вероломно: они напрочь отказались признать за собой факты беспредела, и потребовали доказательств.
Продолжительные наблюдения за этими животными поневоле приводят к выводу, что кенгуру вовсе не такие общительные и расположенные к человеку животные, ак об этом думают люди. Напротив, выясняется, что кенгуру очень даже себе на уме.
В лаборатории "Холкинд" произошло ЧП: кто-то украл заготовленные для меты кенгурентов серебряные кольца со стразами. Разыгрался скандал. В ходе короткого расследования выяснилось, что похититель – наш же холкиндец, лаборант-кенгуру. Кенгурщик был настолько уверен, что его не заподозрят, что даже не потрудился надежно спрятать умыкнутые кольца.
Все это только еще раз подтверждает то трижды верное в любой ситуации подозрение, что положение вещей не таково, каким кажется сначала.
И лишь после того, как было научно доказано, что кенгуру развлекаются в чужих владениях без разрешения хозяев, дальнейшие запирательства были признаны самими кенгурами бессмысленными.
Всем этим я вовсе не хочу сказать, будто кенгуру в своей массе не заслуживают доверия. Я просто пытаюсь скорректировать сформировавшееся безоглядное отношение к ним как к виду.
Кенгуру весьма самобытный народ, с собственным укладом и моралью. Если мораль разных индивидов не совпадает, это не значит, что кто-то из них априори неправ.
Я взял на себя смелость перевести на русский несколько кенгуровских песен, взяв за основу, конечно, песни российской кенгуриной диаспоры, как наиболее близкие нам по менталитету.
Если среди наших читателей также найдутся собиратели кенгуриного фольклора, мы будем рады возместить пробелы нашей далеко не полной коллекции.
Проникнутые духом тоски по юпитерианской Австралии, песни кенгуру не оставят равнодушным даже кенгуроненавистника. Для контраста мной дана песня кенгуролова ("Самообман губителен и жалок...").
Всю свою речь юпитерианин транслировал через компьютерный дисплей. В конце на экране высветилось:
"В заключение своей вступительной речи не могу не выразить благодарность за помощь в подготовке этого труда к печати Тимохе Рыжему, естествознавту и природоведу, сделавшему ряд ценных замечаний по тексту".
КЕНГУРОЛОВЧАЯ ПЕСНЯ
Самообман губителен и жалок:
Ты кенгуру за жабры не поймаешь.
Поскольку жабры (равно как и жало)
У кенгуры отсутствуют, ты з ешь.
Да, кенгура – не птица и не рыба,
Не стрекоза, не травка луговая.
Кто не уймет губительных порывов
Ловить ее полезет в Гималаи.
Когда ж мечтаешь смело заарканить
Ты кенгуру в саванне австралийской
Я за тебя обеими руками.
(Кенгуроловство мне довольно близко).
Ведь кенгура опаснее пантеры,
Хищна, и сразу в руки не дается.
Должны осознавать такие звери,
Что и на них кенгуролов найдется!..
КЕНГУРКОЛЫБЕЛЬНАЯ
Кенгуреныш-малыш, я спою колыбельную,
Баю-баю-баю, кенгуру, кенгуру.
И немного печальную, и немного весельную,
Баю-баю-баю, кенгуру, кенгуру.
Ты большой кенгуру, так что хватит дурачиться,
Баю-баю-баю, кенгуру, кенгуру.
(Хвост немного подрос, но еще недостаточно).
Баю-баю-баю, кенгуру, кенгуру.
Далеко от России и даже от Индии,
Баю-баю-баю, кенгуру, кенгуру,
Край простерся богатый и нами невиданный,
Баю-баю-баю, кенгуру, кенгуру.
Кенгуреныш, расти, там тебя дожидаются,
Баю-баю-баю, кенгуру, кенгуру.
Потому что Австралией край называется,
Баю-баю-баю, кенгуру, кенгуру.
РОМАНС-АКРОСТИХ
Когда холодное дыханье льдов полярных
Едва ли не к Москве придвинется вплотную,
Нам остается взмах хвостов прощальный.
Где чашка с чаем? Дайте, я тоскую!..
"Увы!" – Мы говорим, но жизнь превратна,
Растает лед, вернется все обратно,
"Ура, гип-гип!" – Мы прокричим парадно.
КЕНГУРИНАЯ МАНТРА
Кен Гуру Кен Гуру
Гуру Кен Гуру Кен
КЕНГУРАШНЫЙ БЛЮЗ
Когда последний кенгуру на юг поскачет, не прощаясь,
Не говори, не бормочи, не верещи: "Какая жалость!"
Ты вспомни, что круговорот разумен кенгуров в природе,
Воскликни вслед: "Мы ждем тебя!" и все в тому подобном роде.
Как знать, вернется ли опять тот кенгуру весною ранней,
Ведь быть детьми перестают, а к взрослым кенгуру не тянет...
И перелет сезонных птиц, и перепрыг зверей сезонных,
И переход, и переплыв на теплый юг – вполне резонен.
Зимы не очень подходящ суровый холодрыгный климат
Для тех, кто к теплому привык; и от добра добра не имут.
Не от тебя зависит, друг, вернется ль кенгур лопоухий,
Но ты скажи ему: "Мы ждем!" и все в тому подобном духе...
Никто из нас не заметил, как дверь на кухню тихонько приоткрылась, и вошел Тимоха.
– Вот смотрю я на вас и чего-то не пойму, – прислонился он к косяку, до каких же это пор вы будете в экзотике вариться. Кенгурацкие песни петь, мадагаскарских дракончиков нянчить – дело нехитрое. Как вам это не надоест, не понимаю. Нет, – произнес он, и голос еще более окреп. – Пора вам отведать правды жизни. Игрушки – это все хорошо, но надо смотреть в глаза реальности.
Я слушала сей спич, невольно улыбаясь, и наблюдала за присмиревшими Икой и Лялей. Цынцегры выпал куда-то, лишь один радужный хвост, зацепившись за спинку стула, остался висеть в реальности. А может, это был мой газовый шарфик.
– Галопом по Европам скачете. – Продолжал укорять Тимоха. – Аж в юпитерианскую Австралию занесло. Не выйдет, други! Вам, утомленным разнообразными джунглями своих внутренних миров, я хочу предложить правдивую повесть. Читая которую, сразу понимаешь, что к чему. В подлинной жизни нет места всей этой зауми, всем этим...
– Ладно, Тимошенька, давай свой рассказ. – Попросила Ика.
– Ну, вообще-то он ведь не совсем мой. – Чуть стушевался Тимоха. Однако, врать не буду, вещь автобиографическая.
– Ладно тебе, Тимка, – нетерпеливо подпрыгнула Ляля. – Повесть давай.
– Только она без названия.
Произошло это еще прошлым летом. Кажется, в июле. Или в июне? Нет, точно, в июле. В самом конце. Уже хлеба начали вызревать. И неплохие хлеба в этом Тимоха убеждался практически каждый день. Утром, чуть заря, он наведывался на ближнее пшеничное поле. Подкрепиться. Прикинуть, когда можно будет всерьез заняться уборкой урожая.
А день Тимоха проводил на опушке леса. Ему здесь нравилось. Солнечно, и прекрасный вид: неподалеку деревенские сады, за ними озеро Кыколово, домишки села Дударкова. На опушке, недалеко от Чертова оврага, располагалась Тимохина нора. В случае чего вильнул хвостом – и ты дома.
Но самое большое Тимохино богатство, дороже всего дома – это полка с книгами. С самыми настоящими. Аж с двумя. И каждая имеет свою историю.
Одну ему подарила девушка из компании туристов. Ну, не то, чтоб подарила – так, оставила. Да и оставила, собственно, не Тимохе, а на пеньке возле палатки. Но поскольку пенек находится в Тимохиных владениях, он сделал вполне законный вывод.
Другую книгу Тимоха тоже приобрел по случаю. Она досталась ему от одного приятеля. Этот приятель, Петька, будь он неладен, по дороге в школу частенько устраивал на Тимоху облаву. Гонялся за ним по полю, продирался через заросли, прыгал по оврагу, с треском подминая сучья, а портфель свой использовал в качестве метательного снаряда. Однажды он так умело заслал свой снаряд вослед Тимохе, что и отыскать его уже не смог. То есть, ни Тимохи, ни портфеля. Тимоха разыскал тот портфель в Чертовом овраге на следующий день. Ничего ему в портфеле так не поглянулось, как сплошь расписанный Петькой под хохлому букварь. По нему-то Тимоха и выучился читать.
Сколько Тимоха себя помнил, его всегда куда-то тянуло. Вот только куда? На колхозное зернохранилище?.. К дальним, еще неизведанным огородам? Куда-нибудь в глубины галактики? Ах, если б он знал!
Особенно тянуло летними вечерами. Когда звезд на небе насыпано, как зерна на току.
Остановясь у входа в свое жилище, Тимоха столбиком замер в дозорной стойке. Бдительно оглядел окрестности, каждую кочку и бугорок. Тихий ветерок шелестел травинками. Внизу, в Чертовом овраге, журчал ручей, тоже Чертов. Вдалеке задушевно мычали коровы. Эх, тишь да гладь, да божья благодать, как поговаривает пастух Иннокентий, сейчас шагающий со своим длинным бичом позади стада. И, надо отдать должное Иннокентию, хорошо сказано!
Отдав должное способности Иннокентия емко выражать мысли, Тимоха юркнул в нору. Слегка сполоснувшись под душем, занялся ужином. Нет, он не был особым гурманом, просто сегодня решил побаловать себя жареным пшеничным зерном с бразильским кофе. Откуда, спросите, бразильский кофе? Все от тех же туристов. Слышал он, как они хватились этой банки в первый же вечер.
Выйдя на свежий воздух с чашечкой кофе, Тимоха присел на корточки. Солнце садилось за деревней. Ярко-белое, раскаленное, оно постепенно становилось желтым, оранжевым, а когда его край коснулся крыш, стало ярко-красным, а затем – багровым. Эти волшебные превращения дня в ночь, непременные, но такие неповторимые, всегда волновали его. Но сейчас Тимоху как краеведа и прирожденного естествоиспытателя занимало другое.
А что, если прыгнуть на это низкое Солнце. Вон с той крайней избы. Хорошенько примериться... да разбежаться...
Тимоха представил, как бы все это выглядело. Даже привстал на пригорке. И хмыкнул:
– Хоть солнце к вечеру и остывает, риск подпалить усы все же присутствует.
Тут его осенило:
– Вот если на Луну...
Чем больше он размышлял о таком предприятии, тем больше оно ему нравилось. Тимоха отбросил травинку, которую жевал. Окинул внимательным взором меркнущий небосвод. Так, Луна еще не появлялась. А что, если и в самом деле рискнуть? Это было бы приключение!
– Луна это вам не Солнце, – энергично заходил по поляне Тимоха. Не-е-ет, это далеко не Солнце! – Он кому-то погрозил пальцем. – Солнце – с ним все понятно. Ну, светит себе и светит, пока дождя нету. А вот Луна!.. Луна! Это, безусловно, фе-но-мен!..
Луна особенная. Тимоха тоже особенный. Он в три раза рыжей самых разрыжих сородичей. И на своей шкуре испытал, каково это – быть рыжее, чем надо.
Тимохе вдруг представилась огромная, крутобокая Луна:
– Лети ко мне, Тимоха. Я давно жду, когда ты откроешь все мои тайны.
– Да, я хочу раскрыть твои тайны. Ты очень таинственная планета. То прибываешь, то убываешь. Почему?
Луна молчала. Она висела над Тимохой, тяжелая и невесомая.
Ну, почему Луна убывает – это довольно просто, почесал суслик за ухом. Вполне может быть, что Луна – вкусная планета. И ее кто-то постоянно съедает. Как мыши съедают головку сыра.
Что ж, вполне научная гипотеза. Но, с другой стороны, откуда на Луне мыши? И сколько их там? И куда деваются, когда съедают Луну до крошки? И почему всякий раз Луна возникает снова? Каждый ответ порождает множество новых вопросов.
– Ну, мыши, положим, бывают и летучие, – вслух заявил Тимоха. – Хотя... Спросите кого угодно, скажет всяк, что летучие мыши питаются лишь лунными лучами. Вобщем, так, – подвел итог Тимоха. – Если никто не говорит о чем-нибудь, если кто-нибудь об этом даже не знает, в особенности если он такой не один, а их много, то есть никто не знает о том, о чем кто-нибудь не говорит, значит, все это – очень большая тайна.
Он влетел в нору как заполошенный. Раскидывая всякую всячину на антресолях, разыскал походный рюкзак. (Когда-то это был чей-то шерстяной носок). Из буфета – чайник, с полки – кружку. В одежном шкафу Тимоха откопал главные ценности, незаменимые в путешествиях: бинокль и компас – спасибо туристам, хорошие были ребята.
С трудом Тимоха вытолкнул рюкзак из узкой норы.
Сопя под тяжестью поклажи, понесся на восток, на край леса. Нужно только перебраться через Чертов овраг, а там уже лапой подать.
Чертов овраг зиял черной пропастью. Буреломом туда уронило немало деревьев, их корни страшно торчали на фоне неба. Даже днем местные жители обходили это место стороной. Судорожно вздохнув, Тимоха ступил на белеющий ствол березы. Ствол уходил во мрак.
А вдруг это имечко оврагу не зря дадено?.. Не успел Тимоха додумать эту мыслишку, как внизу, в самом темном углу, что-то дернулось, рявкнуло, хрюкнуло. С другой стороны противно захихикало и заурчало кровожадно. А сверху спикировала какая-то тень.
– А-а-а! – заорал Тимоха. Его шатнуло вправо, повело влево. Он рванул вперед, но кто-то коварно ухватил его за ногу.
С высоты Тимоха падал явно в чью-то разинутую пасть. Он шмякнулся и его всосало с глухим чавканьем.
– О-ой, – вякнул он, шаря лапой вокруг. Нет, это была не пасть неведомого зверюги. Это была илистая лужа.
Пришлось обшарить все вокруг, чтобы свыкнуться с мыслью: рюкзака не будет. Бинокль, и на том спасибо.
Из оврага Тимоха выбрался весь в грязи, пыли и паутине. Отдышавшись, с усилием поднял к глазам бинокль. Луна приближалась.
Оставляя за собой кочки, деревья и след бинокля, Тимоха запаленно гнал к опушке:
– Главное, чтобы Луна была нынче полная. Прыгая на тощую Луну и промахнуться можно. А если сейчас она убывает, то вообще придется отложить прыжок. Начнешь там научные изыскания, а Луна возьмет и исчезнет. Ка-ак хлопнешься об землю! Бинокль точно разобьется.
На отшибе рос старый дуб. Его могучие корни доходили, наверно, до самого центра земли. А крона уж точно доставала до неба. И стоял он прямо на пути, которым восходила Луна. Дело оставалось за малым...
Отсутствие практики лазания по деревьям могло обернуться срывом всего дела. Он пыхтел, фыркал от напряжения, цеплялся коготками за каждую неровность коры, впивался зубами в каждую веточку. Передыхал на развилках и снова лез, лез наверх, рвался туда всей душой.
Бинокль наверх не рвался. Добравшись до очередной ветки, суслик рвал его к себе что есть силы. Если б случайный натуралист увидел Тимоху в этот момент, вот была бы потеха.
Там, наверху, у Тимохи дух захватило. Прямо перед ним величаво поднималась Луна. От нее по земле стелились длинные прозрачные тени. Ночное светило дрейфовало к вершине дуба, как корабль в спокойном океане темного неба. Но до борта этого корабля было еще далековато.
Устроясь на крепеньком суку среди листьев, Тимоха обозревал окрестности. А все-таки его отчий край был, несомненно, одним из красивейших уголков вселенной. Внизу в сторонке серебрилась речка. За ней чернел дальний лес. На поле за озером светлячками мерцали фары комбайнов – там уже начали убирать пшеницу.
И Тимохе взгрустнулось. Как покинуть все это? Что ждет его там, впереди? Какие опасности? И позволит ли ему судьба снова вернуться сюда? Неожиданно для самого себя Тимоха заговорил стихами. Они пришли сами собой.
Прости-прощай, моя нора...
Я улетаю, мне пора.
Не доживу я до утра
На этой ветке, и ура ...
"Причем здесь "ура"? – думал Тимоха. – И почему "не доживу"... Чушь какая-то..."
Нет, стихи – это была не его стихия.
Между тем Луна не торопилась. Слишком медленно она приближалась к дубу. "Эдак и ночь пройдет! – Досадовал Тимоха. – Может, вздремнуть слегка?"
Покачиваясь в теплом вечернем воздухе, Луна опускалась к кромке дальнего леса. А он, Тимоха – путник, обветренный всеми лунными ветрами и слегка потрепанный невзгодами, стоял на самом краю серпа. Он готовился сойти на Землю, которую покинул давно, будучи еще молодым, наивным сусленком. Седая жесткая щетина сменила некогда ярко-рыжую шерстку.
Сверху он видит, что на его родном поле ему приготовлена встреча. В праздничных одеждах здесь собрались все обитатели леса, жители близлежащих сел и городов. Сверкают блицы фотоаппаратов, чутким ухом герой улавливает жужжанье видеокамер. Первым навстречу бесстрашному покорителю неизведанного бросился его лучший друг, бельчонок Цапчик. Он радовался искренне и самозабвенно.
Пастух Иннокентий с длиннющим бичом на плече разводил руками:
– Ишь ты, какая хвигура оказался этот Тимоха!
Еж Егор ерзал здесь же. Покалывал соседей иголками и на Тимоху показывал: "Я всегда знал, что из этого рыжего толк будет! Он еще под стол пешком ходил, а я уже знал!"
Колхозный бык Реформатор мычал что-то восторженно невразумительное.
Под звуки оркестра на Тимоху повесили дубовый венок. Из листьев того самого дуба, с которого некогда все и началось.
Но самого Тимку вся эта шумиха нисколько не занимала. Мир должен ознакомиться с его открытиями. Он высыпал перед встречающими образцы лунных пород, вручил ученым свой исследовательский дневник. Потом он напишет книгу...
Шальной полуночный комар в этот момент впился Тимохе в щеку. Тимоха дернулся. И проснулся.
Луна находилась прямо перед носом. Она была так огромна, так близка. Тимоха затрепетал.
Да, было страшно. Поэтому все приготовления к прыжку космонавт совершал, честно говоря, с крепко зажмуренными глазами. Луна была так близка, что прыгнуть мимо нее все равно было бы невозможно...
И он прыгнул.
О! Что это был за прыжок! Все, когда-либо прыгавшее на Земле и других планетах, затрепетало бы от восторга, увидев этот прыжок в неизведанное. Это был один из самых грациозных и дерзновенных прыжков, на которые когда-либо взирало мироздание. Тимка рвал притяжение Земли, как школьник с урока рвет когти.
Невесомость кончилась внезапно.
Б-э-м-м-с!
Пожалуй, прилунение оказалось слегка жестковатым. Он врезался в поверхность как метеорит.
"Как минимум, свернул шею", – решил Тимоха. Охая и ахая при каждом движении, сел. Похлопав по поверхности Луны, огляделся. Странное дело, непроглядная тьма окружала его. Тимоха глянул наверх, чтобы увидеть Землю. Тучи быстро заволакивали небо.
Пахло прелыми листьями... Неожиданно привычный, родной запах на чужой планете! Тимоха обрадовался ему, словно встретил земляка на чужбине. Собственно, так оно и было. Тимоха вздохнул полной грудью и весело произнес:
– А что, среда вполне обитаема!
Как смог, почистился, привел себя в порядок. Нужно было предстать перед лунатянами во всем блеске. Встречают-то по одежке, это провожают по уму.
Вот они, первые шаги по Луне. Сердце, как птаха, забилось в груди.
– И темнота навалилась... Погуще, чем в Чертовом овраге.
Тимохе вдруг ужасно захотелось обратно, домой. Однако он не дал воли малодушию.
...Живое двинулось, прянуло в темноту.
Лунатянин! Первый представитель неземной цивилизации.
– Я рад приветствовать вас от имени всех землян! – Тимоха решил, что большой беды не будет, если он возьмет на себя полномочия представителя всей Земли. – Я прибыл сюда с миром. Мы хотим наладить контакт с братьями по разуму.
Тимоха, конечно, знал, что скорей всего его не поймут. Но, даже не зная лунных наречий, он обязан был произнести эти слова.
Тот, на кого наткнулся Тимоха, фыркнул:
– Ни днем, ни ночью покою от вас, шалопаев, нету. Шляются тут разные.
