Текст книги "Невидимая нить"

Автор книги: Василь Когут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

8 июля. Среда. 21.30

Дед Михай – Михаил Парфенович Щетка – в Дубках был фигурой незаметной, но в то же время известной, особенно детворе. Дедом Михаем пугали малышей. «Если не будешь слушаться,– говорили мамы,– придет дед Михай и заберет в торбу…» – «Если не будешь кушать,– вторили бабушки,– придет дед Михай и отнесет в лес…» Придет дед Михай! Придет дед Михай! А дед Михай никуда и ни к кому не ходил. Жил он уже больше сорока лет один, в старой, покосившейся избенке на отшибе села, занимался своими домашними делами, появлялся только в магазине за хлебом да солью, не замечая никого и ничего, брал необходимое и молча уходил. Единственный в деревне он держал козу, рыжую, с полуметровыми рогами, и дети через щели в заборе порой рассматривали ее как некое чудо. Никто к деду Михаю из односельчан в дом не ходил, только, может быть, почтальон тетя Глаша, аккуратно приносившая ему раз в месяц пенсию.

Многое говорили в деревне про деда Михая. И о том, что в молодости, когда ему было восемнадцать лет, он оказался в охране Керенского, где ему перебило правую ногу. В Отечественную он был уже на пенсии. Ходили слухи, что он был связным партизанского отряда и в то же время встречался с бандитами атамана Тигра, которые действовали в здешних местах, кое в чем помогал им. Так ли это, или нет – неизвестно.

После войны к нему претензий не предъявляли. Казалось, дед Михай окутан тайной, которую никто разгадать не может. Да ее, наверное, никто и не открывал. Людям как-то все равно.

Генка и Мишка долго стояли у калитки, прислушивались. Собаки у деда Михая не было, но они не решались вот так сразу зайти.

На стук хозяин дверь не открыл. Генка надавил на нее, и ребята оказались сразу в избе. Дед Михай сидел на самодельной табуретке и резал яблоки. Чистые дольки ложил на стол, отходы бросал в ведро.

– Здравствуйте! – поздоровался Генка.

– Здравствуйте! – повторил за ним Мишка.

Дед Михай поднял голову и уставился на ребят. Волосы на его голове были белые, жидкие, и сквозь них просвечивалась кожа. Седые усики, похожие на трапецию, словно висели под носом. Серые, будто водянистые глаза медленно скользили по лицам ребят.

– Что? -глухим голосом спросил дед.– Говорите громче!

– Здравствуйте! – в один голос повторили друзья.

– А, здравствуйте! – медленно ответил дед.– Что вам?

Ребята переглянулись.

– Поговорить, дедушка, хотели,– выкрикнул Мишка.– По делу.

Да ты не кричи, поморщился дед.– На улице слышно. А чьи вы будете?

– Он – Ивана Бусленка, а я – Андрея Судника,– уже тише объяснил Мишка.

– А-а, Судника,– протянул Михай.– Ну-ну! Что за дела?

– Вы, дедушка, говорят, были лесником…

– А как же, был,– оживился дед Михай.– Знал лес как свои пять пальцев.– Он протянул впереди себя правую руку.– Берёг, холил. Лес – это жизнь моя. Вон, где Шархли, я посадил березы, в Корзуновом урочище – сосны. Хороший лес вырос, грибной…

Дед говорил торопясь, словно не успеет все сказать. Друзья стояли, рассматривали жилище. У окна – широкая самодельная лавка, чисто выкрашенная суриком, стол тоже самодельный, покрыт клеенкой. В хате деревянный некрашенный пол, чисто вымытый. На печке – ситцевые занавески, на окнах – простой тюль, чистый, отутюженный, постель накрыта самотканым покрывалом, в полоску, с белыми «паучками», подушка взбитая, упругая. Такая чистота поразила хлопцев. Вот тебе и отшельник! В углу, под иконой, наполовину скрытой самоткаными полотенцами, лежал мохнатый палевый сибирский кот и одним глазом наблюдал за пришельцами.

– А что вы скажете про Девичье озеро, дедушка? – спросил Генка и, не ожидая разрешения, сел на лавку.

Дед вдруг осекся, замолчал. Опустил голову в раздумье, разрезал несколько житников, рассортировал их, отложил в сторону нож и снова поднял свои серые водянистые глаза на Генку.

– Озеро, говоришь? А на кой оно вам сдалось?

– Да, понимаете, дедушка,– не стал хитрить Генка.– Мы нашли кое-что в старом дубе. И еще что-то должно быть в старой липе…

– Вон оно что,– протянул дед.– И вы за клад взялись!

– А почему вы думаете, что за клад? – удивился Генка.

– Я-то знаю. А вот вам откуда известно?

Дед нетерпеливо смотрел на ребят.

– Мы нашли полкниги…– громко, чтобы слышал дед, проговорили ребята.

– Полкниги? Так слушайте, детки, мне все равно помирать скоро. И я кое-что знаю. Мне та липа, считай, жизню сгубила…

И дед начал рассказывать.

– Было это в сорок третьем… Фашист лютовал, все деревни по буданам да по болотам расселились. А я еще был крепкий, вот только нога… Да ничего. Может, из-за этого на меня меньше внимания обращали. Улей у меня был. Один-единственный. Старуха еще жива была, все уговаривала: «Михась, надо пчел развести. Дело доходное. Войне скоро конец… А жить-то надо». Я и присмотрел эту липу у озера. Могучая, крепкая была липа. Листва – метров на десять вокруг ствола. И жаль мне ее было рубить. И надо… Подумал, сколько вон кругом людей гибнет… А тут липу жалеть?! Из ее ствола четыре хороших улья вышло. Так вот, эту липу я пилил целую неделю. Вдвоем с Олимпой, женой. Кое-как повалили ее, распилили на четыре части. Внизу комель был крепкий, пришлось выжигать сердцевину, а вверху, у самого разветвления, она была пуста. Вот когда я отпиливал последний кусок для четвертого улья, пила наткнулась на просмоленную тряпку. Я ее вытащил, развернул, а там оказалось несколько листов какой-то старой книги. Прочитать я не смог. Слова вроде бы там и по-русски не написаны. Но все же я забрал их домой и спрятал.

– И они у вас? – перебил Генка.

– Имей терпение,– строго сказал дед.– Шустрый какой! Так, говорю, домой забрал. Ульи свои перевез, привел их в порядок. Вона! – указал он пальцем в окно.– До сих пор лежат под забором. Ветки посек, все в дело сгодилось. К осени сорок третьего я два улья уже заполнил семьями. А про тот кусок книги и позабыл. И вот зимой, кажется, в феврале сорок четвертого, ко мне домой заявились какие-то незнакомые люди. Я понял так тогда, что это были бандиты – то ли мельниковцы, то ли бандеровцы. Наставили на меня автомат и… отдавай, дед, клад, который ты забрал из липы. Золото и бриллианты какие-то. «Не видел,– клянусь,– никакого золота. Не было его там…» – «Зачем же пилил липу, если не искал золото?» – «На ульи»,– говорю. Весь дом перерыли, подвал, чердак. Все перетрясли. «Не отдашь, застрелим как собаку. Мы еще вернемся, а ты – подумай». С тем и ушли. Вот тогда до меня и дошло, что где-то там был спрятан клад. Я и вправду ходил на те места, где срубил липу, все перерыл, все перегреб своими руками, но ничего не нашел. И каждый день ждал страшных гостей. Каждый стук в дверь был для меня словно смертельный выстрел. Но они так и не вернулись больше.

Наступила тишина. Такая тишина, что было слышно, как в углу сладко мурлыкал кот, как на улице об оконную раму бился одинокий лист осины. Хлопцы почувствовали себя неловко, а дед, глядя на них в упор, молчал, не шевелился. Гнетущее молчание нарушил Мишка:

– Дедушка, нам просто посмотреть надо ту книгу. Она целая? Поищите!

– А что ее искать! Она у меня всегда под руками.

Дед, кряхтя, поднялся с табуретки, вскарабкался на скамейку, засунул руку за икону и достал сверток в пропыленной старой газете. Затем его аккуратно развернул, и перед Генкой и Мишкой легли несколько страниц. Продолжение тех, что у них уже были. Мишка осторожно перелистал пожелтевшие листы, готовые рассыпаться от одного прикосновения.

– А в листах ничего больше не было? – уточнил Мишка, думая об игральной карте.

– Ничего,– пожал плечами Михай.

– Дедушка, а они требовали у вас эту книгу?

– Они требовали золото. И ушли не так себе за здорово! Они так нас со старухой исполосовали, что мы два месяца отлеживались на печке. Старуха, царство ей небесное, пожалуй, и умерла от тех побоев. А книжку…

Нет, они хотели клад…

Старик замолчал. Долго смотрел на пожелтевшие листы книги, которые лежали перед Мишкой, взял старую газету и подсунул ближе.

– Можете себе взять это,– смилостивился вдруг дед Михай.– Не нужны они теперь мне. Был помоложе, еще надеялся на чудо. А теперь… Берите, может, пригодится.

– Спасибо, дедушка,– обрадовались ребята.– Может, вам помочь чем? Ну, дров наколоть или сена привезти?

Дед улыбнулся, седая трапеция усов под носом удлинилась, и вдруг от волнения у него начался нервный тик: мелко задрожал правый глаз.

– Ничего мне не надо, внучки. Я свое хозяйство и сам обслужу. Кот себя прокормит, козе сена я уже как-нибудь назапашусь. Вы лучше так приходите. Поговорить.

Ребята окинули еще раз взглядом комнату и теперь только заметили, что у деда Михая нет ни телевизора, ни радиоприемника, не видно даже радиоточки. Попрощавшись, они вышли на улицу. Рыжая коза провожала их любопытным взглядом.

– Вот тебе и дед! – сказал Мишка.– Надо ему радио провести. Пусть хоть на старости послушает.

– Он же плохо слышит,– заметил Генка.

– Ничего. Включит на всю громкость – услышит. Надо же как-то отблагодарить его за помощь. Ведь не пожалел отдать находку.

– А зачем она ему? Признался же, что всю жизнь искал клад. А теперь старый…

– И чего он летом в хате в телогрейке сидит? – задумчиво произнес Мишка.– Жарища-то невыносимая! А он – в телогрейке.

– Ему виднее,– заключил Генка.

Не спеша друзья направились домой.

10 июля. Пятница. 10.00

Дна дня исследовал Мишка остатки старой книги, отданные дедом Михаем, и наконец нашел то, что так искал. Эти страницы были перепачканы, измяты, местами надорванные, поэтому-то и ничего не заметил сразу. Наверное, когда-то и дед Михай изрядно трудился над ними. Увидев подозрительное место, Мишка натер пальцы графитом, потер бумагу, и тогда проступила еле уловимая линия. Она была под словами: «И убоявшись, пошел и скрыл талант твой в земле; вот тебе твое…» А левее против этих строк было выдавлено: N 10/1.

Генка почему-то опаздывал. Миша, заложив руки за спину, ходил туда-сюда по комнате и думал. «Скрыл талант в земле…» А что это означает? Может, здесь вся разгадка? Но при чем здесь номер десять? Десятая страница… Десятая глава… Десятая песнь… десятая строчка сверху, снизу… При чем здесь номер?

Послышались знакомые шаги в сенях, скрипнула дверь, и па пороге появился Генка.

– Как дела, старик? – хорошее настроение так и лучилось на его лице.

– Дела – дрянь! – уныло ответил Мишка.– Не расшифровываются цифры, и все!

– Надо не забывать,– поучительно сказал Генка,– что все самые сложные задачи решаются самыми простыми методами.

– Это мне известно. Что-то ты слишком весел?

– Почему же мне не веселиться,– сказал Генка.– Я только что с совета бригады. Подводили итоги за июнь.

– Без меня? – удивился Мишка.

– Ты уж извини. Это я постарался, чтобы не мешали тебе думать…

– Козел! – обозлился Мишка.

Он ни одного совета ученической бригады по уходу за животными в колхозе не пропускал. Ученические бригады на ферме – дело новое. Ребята ухаживали за животными, полностью отвечая за них. А Генке все кажется, это – шуточки. Мол, детская игра в бычки. И когда он повзрослеет?

– Козел! – повторил Мишка.– Что ж там было смешного?

Генка вдруг обиделся. Лицо его стало хмурое, глаза прищурились. «Тоже мне Архимед! – подумал.– Будто я глупее его. Первое место дали, почему ж не радоваться? Хотел поделиться этой радостью, так нет. Сразу все настроение испортил…»

Немного подувшись, Генка потянул к себе книгу, долго и внимательно всматривался в цифры, затем взял ручку, чистый лист бумаги и переписал их. Вскоре, будто и не было размолвки, спросил:

– А ты все продумал?

– Чего думать? По подчеркнутой строке можно только одно судить, что клад зарыт в землю. Правда, там это почему-то называется «талант». Знаешь, что это такое?

– Ну, талант, это, например, у писателя…– пожал плечами Генка.

– Не то,– возразил Мишка.– Здесь не то. Может, это название каких-то денег? У кого бы узнать?

– Съездим в Заозерное к Ванькевичу, к директору школьного музея,– предложил Генка.– Он все знает.

– Надо, чтобы он не догадался о наших планах…

– Возьмем с собой книжку. Спросим, как сшить страницы. Все равно мы ее потом в школьный музей отдадим. И что означает слово «талант» узнаем.

Мишка согласился.

– Поедем. Только книгу пока отдавать не будем. А где нашли – скажем, что у меня на чердаке.

– Тоже мне секрет,– заметил Генка.– Уже деду Михаю разболтали…

Михаю не страшно. Он никуда не ходит и никому ничего не скажет.

На кухне послышался голос матери. Мишка быстро спрятал книжку, начал устанавливать пластинку на проигрыватель. Отверстие никак не попадало на штырек, и пластинка едва не выскользнула из рук. На пороге показалась мать Мишки.

– А-а, Генка здесь, здравствуй!

– Здравствуйте, тетя Майя!

– Вот что, ребята! – Я выписала в колхозе машину, чтобы сено привезти. Надо помочь. Это на часа два работы.

Генка и Мишка выскочили из дому и помчались за деревню.

10 июля. Пятница. 12.00

Поляна, куда торопились друзья, называлась Тихой. Была она в густом лесу и имела форму прямоугольника: длинная, метров триста, и в ширину метров сто пятьдесят. Тихая поляна была когда-то заболоченным местом с красивым озером посредине. Здесь охотились на диких уток, рыбачили. В Отечественную войну, когда крепкие морозы сковывали и землю, и воду, Тихая поляна превращалась в партизанский аэродром, принимала самолеты с Большой земли. Жила тревожной и героической жизнью. Говорят, сюда приходил Сидор Ковпак. Затем, когда мелиоративные каналы и сооружения пере-полосовали болота, Тихая поляна высохла.

Мишкин дед тогда работал в лесхозе, занимался нужным и редким делом: гнул ободы и полозья. Лесничество закрепило за ним этот необжитый участок под сенокос. Дед обработал землю, удобрил ее, и каждый год здесь брали по два укоса. Когда дед умер, часть поляны так и осталась за их семьей.

Лес вокруг поляны был густой, заросший малинником и крапивой. Окраина вокруг него завалена хмызом, местами перекрыта жердями. Это чтобы здесь не делали потраву лесные жители. Но несмотря на предосторожности, дикие кабаны были частыми гостями на сенокосе. Виднелись и следы лисиц, которые по ночам мышковали здесь. Чего-чего, а этих грызунов тут было предостаточно. Тихой поляну звали еще и потому, что даже при ветреной погоде тут всегда было спокойно – лес защищал.

Поляна была уставлена стожками сена.

– Всей работы-то на час,– определил Генка, подойдя к первому стогу.– В два счета управимся.

Через несколько минут послышался шум машины. Она как-то незаметно вкатилась на поляну и подъехала к стогу.

– Ну, мужики! – крикнул шофер.– Кто из вас полезет в кузов укладывать сено?

Мишка и Генка переглянулись.

Ладно,– согласился шофер,– сам полезу. Дело не простое, а вы, видать, еще не умеете. Наблюдайте за мной, пригодится.

Генка и Мишка набросились на стог с двух сторон. Пласт за пластом снимали вилами легкое, шершавое сено, пахнувшее лугом и цветами. Шофер деловито разравнивал сено в кузове, утаптывал ногами. Глаза его были веселые, губы нет-нет да и разбегались в улыбке. Ребята это заметили, принимали добродушие незнакомого человека за одобрение их работы, только мать Мишки, подгребая разбросанные клочки сена в кучки, старалась остудить пыл ребят:

– Да куда же вы, дети, торопитесь! Успеете!

Но Генка и Мишка, не показывая, что устали, трудились без передыху. Они старались. Да как старались! Наперегонки. Словно на беговой дорожке. Мать Мишки, поняв их, села на оставшийся от стога ворох сена и сказала:

– Все, ребята, перерыв!

– Ага, устала! – закричал Мишка. И ребята как по команде воткнули вилы в землю и повалились на теплый, нагретый солнцем торфяник.

У Генки ныли руки, горели ладони, и все же он чувствовал такую в себе легкость, что, казалось, мог сейчас взлететь высоко-высоко, будто тот коршун, который, не двигая крыльями, круг за кругом парил над поляной и, наверное, наблюдал за ними. А у Мишки ноги словно налились свинцом, ему даже шевелить ими не хотелось. Миша рассматривал растертую до крови водянку на руке и старался не думать о том, что еще нужно грузить едва ли не целый стог. А тут еще проклятые оводни, словно намагниченные, прилипали к телу. Больно кусаются.

Кажется, полежали всего минутку. Шофер, все так же улыбаясь, крикнул с высоты:

– Мужики, вперед! Еще один удар, и победа за нами!

Генка вскочил, глотнул из капроновой фляги холодной воды, вытер рукой губы и взялся за вилы.

– Поехали! – его звонкий, веселый голос эхом отдался далеко в лесу.

За ним поднялся и Мишка.

Друзья налегли на последний стог. Он таял так же быстро, словно снег под весенним солнцем. Усталости как не бывало. Вилы мелькали над машиной, и только мать по-прежнему просила:

– Да не торопитесь, сынки, успеете!

Ровно через час сено было уложено в кузов, крепко крест-накрест увязано веревками, и шофер, с той же добродушной улыбкой, сел в кабину вместе с матерью Мишки. Машина уехала. Мишка и Генка задвинули на проезде жерди, еще раз окинули взором опустевшую поляну.

– Когда поедем в музей? – спросил Мишка.

– Завтра.

– Только с утра.

Дальше шагали молча. Генка был выше ростом, солидней, рубашка расстегнута. У Мишки – завязана узлом на животе. Походка у обоих ленивая. Усталость все больше давала о себе знать.

– Мишка,– задумчиво произнес Генка.– А что, если мы и вправду найдем клад?

– Клад! – скептически сказал Мишка.– Понимаешь?! Искать вообще интересно. А клад… Вот если что-нибудь старинное разыщется – это будет здорово!

– А если золото? Не зря бандиты приходили к деду Михаю. Выходит, клад существует.

– Может, и существует. Мы же не его ищем. Тайну хотим разгадать. Плохо, если дед не все отдал нам. Должна была бы карта еще одна быть. Может, Михай давно забрал этот клад, как говорят люди?

– Мне он обманщиком не показался,– возразил Генка. Книгу-то отдал. Ты подумай только: стал бы он отдавать книгу, если б нашел клад? Наверное, нет. А во-вторых, живет скромно, детей у него нет…

– Как нет? – удивился Миша.– Дочка живет в Минске. Только никогда к нему не приезжает.

– Почему?

– Кто ее знает. Если взяла клад, то и ехать ей незачем. Это наши, деревенские, которые в городе живут, едут каждую пятницу за салом и картошкой. А она за золото все купит.

– Глупости! – возразил Гена.– Ничего мы пока не знаем.

– Узнаем.

Не заметили друзья, как подошли к Мишкиному огороду. Высокая картофельная ботва хлестала по ногам, на листьях красными точками сидели куколки колорадского жука, листья свеклы, рассеянной по картофелю, поникли от жары. Только подсолнух, один-единственный в огороде, приподнял свою желтую корону на толстом и крепком стебле и, казалось, не спускал своего взора с нестерпимо жгучего солнца.

Машина уже стояла во дворе. Шофер снял веревки, открыл борт и ожидал помощников.

– Ну как,– посмотрел Генка на друга.– Поможем?

– Я устал,– признался Мишка.– Кажется, сейчас возьму в руки вилы и упаду.

– Я тоже,– сказал Генка.– Но начнем работать, и вся усталость пройдет. Не матери же разгружать и укладывать сено. А отоспимся ночью. Раньше сегодня спать ляжем.

Они, не показывая своей усталости, сразу же взялись за вилы и полезли в кузов. Шофер посмотрел им вслед, но уже без улыбки. Оценивающе. Будто видел ребят впервые.

11 июля. Суббота. 10.00

Небо ткало серебряные нити и опускало их на землю. В солнечных лучах они горели, переливались блестками, терялись в зеленой траве, растекались ручейками по натоптанной дороге. Воздух поднимался запахом парной земли и хвои. Грибной дождь мерно и беззвучно освежал землю.

Мишка и Генка знакомой тропинкой вдоль озера ехали в Заозерное. Это – большая деревня. От главной улицы в обе стороны разветвлялись улочки и переулки, с новыми, ярко окрашенными домами, крепкими заборами, обширными садами. В центре деревни высились двух– и трехэтажные здания, среди которых самой красивой была средняя школа. Здешний музей находился в отдельном помещении, стоящем среди лип и каштанов рядом со школой. Внутри было много светлых просторных комнат, где со вкусом и знанием были расставлены и развешаны экспонаты: начиная от каменного наконечника стрелы первобытного человека до макета космического корабля «Союз», сделанного учениками. Школа летом отдыхала. Музей – нет. В нем теперь работали художники, студенты-дипломники, готовившие к защите свой первый практический труд на базе Заозерского музея. Защита работ будет перед выездной экзаменационной комиссией в присутствии местных энтузиастов. Все, что студенты сделают, останется в дар школьному музею.

Когда ребята приехали, директор музея, учитель истории Иван Павлович Ванькевич, был уже на месте. Заметив Мишу и Гену, переминавшихся с ноги на ногу у порога, с сожалением сказал:

– Музей пока не работает, ребятки.

– Мы лично к вам, Иван Павлович.

– Ко мне? – удивился Ванькевич. А откуда вы?

– Из Дубков. Мы там учимся.

– Понятно. Так по какому делу?

– Мы нашли вот эту книгу,– показал Мишка.– Хотим сдать ее в музей, но очень она рваная.

У Ивана Павловича загорелись глаза. Он осторожно взял в руки потрепанные страницы и сразу уставился на титульный лист.

– Санкт-Петербург. 1810 год,-прошептал он.– Затем осторожно, словно боясь, что книгу вот-вот выдернут у него из рук, стал перелистывать страницу за страницей. Вздыхая, огорченно сказал: – Жаль, не вся,– посмотрел на ребят.– Подарите музею?

– Конечно,– подтвердил Миша.– Только сначала хотим книгу привести в порядок.

– Не беспокойтесь! – успокоил ребят Иван Павлович.– Это мы сами сделаем. Вы только скажите о себе и о том, как нашли книгу. Это будет написано под нею, когда выставим.

Мишка и Генка переглянулись. Пришли за советом, а вместо этого могут книги лишиться и про обстоятельства нельзя пока рассказывать. Выходит, надо врать? Миша решился:

– Мы ее нашли на чердаке в сарае. Книгу мы отдадим в музей, честное комсомольское! Только сами приведем в порядок. Сделаем все, как нужно. Мы только хотели узнать: что такое талант? В книге очень часто встречается это слово. Например: закопать талант. Вот смотрите,– и показал страницу.

Иван Павлович прочитал, вернул книгу и улыбнулся:

– Здесь это, пожалуй, не оценка способностей человека. Скорее всего речь идет о деньгах. Талант – денежная единица в древней Греции. Она была в обороте и при Александре Македонском. Талант, если не ошибаюсь, равнялся двадцати пяти килограммам серебра. Да-да! Двадцать пять. Интересно?

– Да.

– Молодцы, что интересуетесь. Пошли, покажу вам одну вещь.

Ребята поспешили за Иваном Павловичем. Переступая через рулоны бумаги, банки с красками, мусор, они вошли в одну из комнат и остановились перед ящиком. Иван Павлович снял с него покрывало, и ребята под стек-лом вдруг увидели рака. Это было какое-то чудище. Длиною в полметра, с клешнями, похожими на садовые ножницы, с хвостом, напоминавшим ласту. Глаза навыкате, словно сливы. А усы! Мишка и Генка удивленно смотрели на рака. В Ужице тоже были раки. Они их ловили, варили. Но те – карлики по сравнению с этим. Ужас!

– Его привез музею выпускник нашей школы Георгий Шкатулко,– объяснил Ванькевич.– Сейчас он помощник капитана теплохода. Он вот и эту карту нарисовал.

Иван Павлович достал лист ватмана, развернул перед ребятами, и они увидели знакомые очертания Австралии, скученные острова вокруг нее и красную жирную линию, обогнувшую их зигзагами.

– Это их маршрут,– объяснил Ванькевич.– Вот где был наш Жора Шкатулко, где нашел этого рака, задумчиво произнес Иван Павлович. Для меня по очень ценный подарок. Если где-то в южных тропиках работает наш выпускник и думает о школе, где он учился, значит, мы его учили не зря.

Генка и Мишка поблагодарили учителя, заверили, что свою книгу они обязательно отдадут музею, и пошли домой.

Дождь давно перестал. Солнце уже поднялось выше деревьев. Но земля была еще влажная, на гравийке блестели лужи. Ехать было легко и приятно.

– Стоп! – вдруг крикнул Мишка, когда они уже выехали за деревню, и резко затормозил.– Я все думаю о раке и о карте. А там же была нарисована жирная буква N. Норд! Север! Понимаешь? А вдруг и на книге в метке это не номер, а норд. Норд десять дробь один. Представляешь? На север от метки десять… метров. Шагов или саженей… А, Генка?

– А что? – обрадовался тот. Номер действительно тут ни к чему. А вот норд это уже что-то. Да и талант уже о чем-то говорит: двадцать пять килограммов серебра. Представляешь?

– Да не совсем,– ответил Мишка.– Александр Македонский и мы. Это же тысячелетия…

– Ну а серебро осталось серебром. А чтобы не терять время, завернем на озеро.

Высокая трава у озера, ягодник, кустарники были в дождевой росе. Оставив велосипеды, друзья, выбирая до-рогу посуше, побрели к тому необычному муравейнику. Пока добрались, промокли насквозь.

У муравейника они остановились и стали наблюдать за работой насекомых. А для тех словно и не было дождя. Они деловито сновали вокруг своего жилища, хожеными и перехоженными дорожками тащили строительный материал, пищу, а то, казалось, просто бежали куда-то без дела.

– Значит, норд,– сказал Генка.– Это в какую сторону?

Мишка осмотрелся, взглянул на солнце, на поросший мох на стволах деревьев и уверенно протянул руку:

– Чуть правее, вот сюда.

Генка отмерил десять шагов в указанном направлении и оказался в густых зарослях ежевики и крапивы.

Ожегшись и исколовшись, но ничего приметного не заметив, вернулся к Мишке.

– Лишь ежевика да крапива. Будем копать?

– Ты что? – не согласился Мишка.– Мы же ничего не знаем. Давай обсудим сначала. Я уверен, что клад, если он действительно есть, где-то здесь. Видишь, словно холмик приподнимается там. Он, наверное, был и раньше среди болота. Кому взбредет в голову, что здесь клад? Но у нас еще остался знак – дробь один. Что он обозначает? Глубину клада? А может быть, какой-нибудь вариант? Вот накрутили петлей, будто без них нельзя было спрятать.

– А если надо было кому-то поручить забрать клад? Но так, чтобы никто посторонний, вроде нас с тобой, не догадался? Поэтому петлял, как заяц от погони.

– А мы его перехитрим! – воскликнул Мишка.– Знаешь что? Я сделаю кладоискатель. Ну вроде миноискателя. Вдруг получится?

– Ты-ы? – удивился Генка.

– Миноискатель работает по очень простой схеме. Кстати, стереонаушники у меня дома есть. Поможешь?

– Мишка! – закричал Генка.– Ты – молодец!

Где-то на северной стороне озера считала чьи-то годы кукушка: ку-ку! ку-ку! Но ребята о годах не думали. У них были свои заботы.