Текст книги "Ex nihilo (СИ)"

Автор книги: Варя Добросёлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

– Тот. Ты бы тоже не ходила одна.

– Вот и я говорю, чтоб не шлялась по ночам, так нет же. Можно подумать она меня слушает. Но после этого… этого…. Нет, никаких гулянок! Если сама не боишься, отца с ремнем послушаешь, – гнула свое мама, чуть ли не стуча кулаком по столу.

– Алёну убили днем, – Марина потянулась к стакану с соком, – и никто ничего не видел? Куча же народу днем бродит?

Стакан чуть подергивался в её руке, и она предпочла скрыть это, как и свой любопытный взгляд, поднеся его ко рту и выпив всё содержимое до капли. Затем она подцепила вилкой кусок колбасы и положила его на хлеб.

– Да какие-то случайные прохожие, может, и были. Да где их сыщешь теперь. Весь дом будут опрашивать, может, кто видел чужого.

– Чужого? – переспросила Марина, отправляя бутерброд себе в рот.

– А кого? Своего, что ли? – он ненадолго задумался, потом помотал головой, – нет, это каким же двуличным подонком надо быть. Я себе никого не могу представить из нашего дома. Да и вообще этак собственной тени бояться начнешь. Насмотрелись голливудских фильмов, теперь каждый – детектив. Да, Маринка? – он хлопнул её по бедру – будто бы дружески, как по плечу, но не рассчитал – и засмеялся. Его ладонь чуть-чуть задержалась, погладила и убралась восвояси. – Небось и убийцу уже вычислила, а?

– А по мне так, это мог быть любой. Даже ты, дядь Вить, полно вокруг педофилов.

– Марина! Ты что? А ну извинись! – выпучила глаза мама, но дядя Витя сам её успокоил:

– Да ничего. Молодежь, трудный возраст. Да ещё и подружку – того.

– Ну, так нельзя же так! Извинись, говорю!

Не заметила она «дружеское» облапование дяди Вити или предпочла не заметить – Марину мало интересовало. Взяв ещё несколько кусков разнообразной снеди со стола, она встала.

– Я уйду ненадолго, мам. Я буду не одна, с Сёмой, и до темноты вернусь. Хорошо?

– С Сёмой, – с сомнением протянула мама, уже успокоившись, – тоже мне защитник. Ладно, но чтоб до темноты. И Бэнкса возьми, его так и не выгуляли.

Кивнув, Марина вышла из кухни, заметив краем глаза, как мама наклонилась к дяде Вите, чтобы поведать о чем-то особенно конфиденциальном. Наверняка, на неё жалуется.

Когда Марина уже обулась, мама вышла и подперла боком косяк. Стояла она совсем не твердо. Марине даже думать не хотелось, что будет, когда она оставит этих алкоголиков одних.

– Такая трагедия, – вздохнула мама, закатывая глаза. – Ты как, дочка?

– Нормально, мам. Со мной всё хорошо, правда.

Мама снова издала протяжный стон.

– Дай бог, возьмёшься за ум. Такая трагедия…

– Возьмусь. Обещаю. Не знаю как, но возьмусь. Мам, а можно я у Алины переночую? Не хочется возвращаться сюда, если честно. Как представлю наши ступеньки и Алёну на них, дурно становится. А если вечером возвращаться, так и вовсе… Хоть и с Сёмой, а всё равно.

– Серьезно у вас с этим Сёмой? – на мамином лице появилось привычное неприязненное выражение. – Я не хочу вмешиваться, но он… Марина, он же дурачок. Недалекий какой-то.

– Ты права, тебе не стоит вмешиваться, вы уже вмешались.

– Ну, сколько ты будешь меня за это винить, а, Марин? – она сделала шаг навстречу Марине, но та отступила и покачала головой. – Это было слишком неожиданно, сгоряча. Я же попросила прощения.

– Я простила. Всё окей, мамуль. Просто не хочу, чтобы вы судили – сгоряча или вообще как-либо. Я хочу, чтобы мне доверяли. Ну, так как? Я останусь у Алины?

– Оставайся. Хоть поговоришь с ней, а то мне ведь ни слова не скажешь.

– Я Бэнкса тогда не беру. Сама его выгуляй. Тебе проветриться тоже бы не мешало.

– Хорошо-хорошо, иди.

Марина уже была на пороге, когда мать её остановила:

– Только до темноты, хорошо?

– Конечно. До завтра, мам.

Мать меланхолично кивнула и поплелась на кухню.

***

В лесу Сёма почувствовал себя лучше, но всё же не совсем хорошо. Он ожидал, что обещанная Мариной свобода – от чужих взглядов, от молчаливых дверей и от трусливой мысли, что на этот раз он сделал всё неправильно и попался – очистит его, подействует, как таблетка, но желанное спокойствие, уверенность и сила не приходили.

Он стоял у Дерева, бесконечно долго обводил полустёршуюся надпись на стволе и бормотал:

– Здравствуй, БОБ, здравствуй, БОБ, здравствуй, БОБ, здравствуйбоб-здравствуйбоб-здравствуйбобздравствуй… – собственный голос казался Семе жалким – слабым, заикающимся. Разве ответит БОБ такому? – Я убил её для тебя, БОБ. Она же тебе понравилась, эта глупая сука? Ты же здесь, БОБ? Ты же не оставил меня? Мне нужна твоя сила, БОБ, не для Марины, плевать на неё, она нужна мне, слышишь? Что ты хочешь, чтобы я сделал? Тебе же понравилось, как трепыхалась эта свинья? Я чувствовал… Ответь, черт возьми! БОБ!!!

Но он знал, что на этот раз он все сделал неправильно. Он торопился. Он испугался и даже не вспомнил о сережках. Не было возбуждения и тепла в паху. Ничего он не чувствовал, черт возьми! Только страх, что его поймают. Да, он убил её, но убил восковую куклу, а не её дух. Он не смял её волю. Она не успела почувствовать ужас – ужас, от которого все они начинали вести себя, как свиньи, не в силах справиться с собственными животными позывами: визжали, потели и воняли – и такими они нравились БОБУ больше всего.

Но теперь свиньей был сам Сёма. И все из-за этой суки. Он щупал дерево, обнимал его, терся об него, но не мог найти то, что искал – силу и удовлетворение. Сема не мог и не хотел в это верить, потому что это означало конец всему.

– БОБ? БОБ, ты же выбрал меня? Я же особенный, БОБ. Ты просто испытываешь меня, да?

Сема канючил, неуверенно и жалко улыбался, царапал древесину, снова загоняя себе под ногти длинные занозы. Наконец, он это бросил и пошел к скале. Ждать Марину.

Марина пришла почти на закате. Увидев её, Сема воспрял духом. Он встал и размял затекшие ноги, пока она поднималась по узкой тропинке на скалу.

– Ну, что там? – нетерпеливо спросил он, едва она оказалась в пределах слышимости. В его взгляде снова было то старое заискивающее выражение, с каким голодные собаки смотрят на недоступную для них кость.

Марина ответила не сразу. Она вообще выглядела странно: глаза её лихорадочно блестели, но взгляд был застывшим, словно она смотрела не на него, а внутрь себя. Она задыхалась и вспотела, словно бежала всю дорогу.

– Конец тебе, Сём, – наконец, сказала Марина, переводя дыхание. – Тебя видели и уже ищут.

– Кто? – в этом коротком слове не удалось скрыть визгливые нотки подступавшей истерики. – Какая сука меня сдала?

– Я не знаю. Могу только тебя уверить, что не я. Ты же мне веришь, надеюсь?

Сема рухнул на свой рюкзак и закрыл лицо руками. Он не хотел, чтобы Марина видела, как он плачет, но не мог ничего с собой поделать. Его плечи вздрагивали и опускались. Марине стало его жалко, она опустилась на колени рядом с ним и обняла его широкие дрожащие плечи.

– Я знаю, кто это был. Это тот жирный урод, да?

– Какой урод? – не поняла Марина, продолжая гладить Сёму по спине.

– Толстозадый, Яценко. Он был там, когда я уходил. Я видел. Он трепался с кем-то, я надеялся, что он, как обычно, не обратил на меня внимания. Сука!

Сёма ударил по камню и мелкое крошево и пыль полетели в разные стороны.

– Наверное, он. Я не знаю. Знаю только, что тебя ищут. Мент, который задавал мне вопросы, спрашивал про тебя. Сказал, что ему нужно задать и тебе парочку вопросов, но мы же оба знаем, что это значит.

Сёма сел прямо. Кажется он справился со слезами, но выглядел все равно неважно. Нижняя губа обвисла и мелко подрагивала, собирая слюну, из носа текло.

– Что мне делать, Марина? Я… – он шмыгнул носом и продолжил: – Я боюсь.

– Боишься? – удивилась Марина. Сёме показалось, что она насмехается над ним, но на её лице не было и тени улыбки. – Чего ты боишься?

– Меня могу посадить в тюрьму, или… Или… Ну, я не знаю, на электрический стул.

Марина улыбнулась, но глаза её остались такими же безучастными. Это выглядело как-то знакомо, но Сема не мог вспомнить, почему.

– Мы не в Америке. К тому же мы – невидимки, Сем. Мы – ничто, и звать нас никак, – он хотел возразить, что теперь уже нет, что его видели, но она его перебила. – Меня это жутко бесило, я даже думала, что именно поэтому ты стал делать все эти ужасные вещи. Чтобы все перестали обращаться с нами так, будто мы – пустое место. Но теперь я поняла, что ошибалась. Ты же не хотел выбраться, ты же просто хотел разрушать, да, Сём?

– Какая теперь разница? БОБ… Он…

– Нет, ты послушай, – глаза Марины блестели, как большие черные бусины, вроде тех, что когда-то давно носила его мать. И говорила она убедительно и ласково, как мама. Сёме было это приятно. Он чувствовал, что дрожь проходит, и раскаивался в том, что сказал о ней у Дерева. – Твой драгоценный БОБ у нас в голове. Он, как те червяки-паразиты, никуда не денется, пока не разрушит нас до конца. Так что перестань психовать и послушай, что я тебе скажу. Я всё поняла, Сём, а теперь должен понять и ты.

Марина походила на сумасшедшую, но именно поэтому Сёма поверил, что у неё есть план. Он понял, почему этот взгляд кажется ему знакомым. Так выглядели его собственные глаза, когда к нему приходил БОБ.

– Ты – ничто, Сём, – торжественно объявила она, – мы оба – ничтожества. Но это не плохо. Тебе ведь это нравится, ты не хочешь менять это ни на что другое. Единственное, чего ты хочешь, это чтобы и весь мир стал ничем. Ведь так? Именно поэтому ты не хочешь, чтобы все узнали. Мы должны оставаться невидимками! Мы должны быть недоступны для них.

Сёма подался вперед, слушая Марину, но пока не понимая, к чему она ведет.

– Мы должны сделать то, чего хочет БОБ.

– А чего ОН хочет?

– Того же, чего и всегда, Сёма. Он хочет уничтожать, убивать, рушить. Он хочет, чтобы мир стал абсолютным нулем.

Сёма кивнул, это он и сам хорошо понимал.

– Но как?

– Просто. Нам придется убить себя, Сёма. Тогда они, милиция и другие люди, тебя не получат. Ты ускользнешь от них туда, откуда пришел. В пустоту.

========== XIII ==========

Сёма молчал. Он смотрел на Марину исподлобья, будто изучая. Руки его свисали вдоль тела, голову он склонил набок так, что лицо скрыла тень, но Марина видела выражение его лица – чуть отвисшую нижнюю губу и выставленный вперед лоб – и из-за отсутствия света оно казалось ей угрожающим. Позади Сёмы горел закат, что придавало происходящему еще большую инфернальность. Марина вытащила из сумки тетрадь и протянула её Сёме.

– Мы напишем нашу историю. Будет лучше, если это сделаешь ты.

– Я? – переспросил Сёма, и Марине показалось, что она услышала издевку.

– Да, это будет признание.

Сёма не ответил. Он молчал невыносимо долго, а потом его губы раздвинулись в злой усмешке.

– Сука.

– Почему?

– Ты предала меня.

– Предала? – голос Марины повысился, она отступила назад и опустила руку с тетрадью. – Я хочу закончить, что ты начал, только и всего! Ты не сможешь сбежать, а если сможешь, то будешь вечно прятаться, как крыса. Ты этого хочешь?

– Я найду выход. Я сильный, – в Сёмином голосе прозвучала неуверенность, и Марина почувствовала облегчение.

– Какой выход, Сёма? Всё кончено, понимаешь? Кончено!

– Нет, – он отвернулся и принялся тереть ладони, словно они чесались.

– Сёма, – Марина пыталась говорить ласково. Она подошла к нему ближе, но не решалась обнять, – я же говорила, итог игр с БОБОМ всегда один. ОН уничтожает всех, с кем имеет дело.

– Но я не такой! Я сильный, я другой, Марина! Не такой, как они. Я ЕГО сын.

Марина усмехнулась.

– Именно поэтому лучше покончить со всем сейчас. Иначе они раздавят тебя. Ты хочешь в колонию, Сёма? Они будут тебя бить, насиловать, унижать – день за днем, секунда за секундой, а ты не сможешь ничего сделать, потому что они не те девчонки, с которыми ты до сих пор имел дело.

– Ты сука, Марина, – он повернулся к ней, – ты никогда меня не любила. А я делал всё это для тебя!

– Брось, Сёма, не ври хотя бы сейчас, – Марина снова отступила на шаг.

– Эту дуру Алёну я убил из-за тебя. Её должна была убить ты. Я хотел, чтобы ты перестала изводить себя и меня. Ты просто достала своим нытьем!

– Что ж, спасибо, Сёма, но убивать её в нашем подъезде было верхом тупости!

Сёма замахнулся для удара, Марина отшатнулась, но он, передумав, опустил руку.

– Сука.

– Ты не прав, Сёма, – примирительным тоном сказала Марина и, опустившись на корточки, принялась вырывать страницы из тетради. – Я люблю тебя. Каким-то ненормальным образом, но люблю. Именно поэтому я не хочу отдавать тебя им. Ты не такой силач, как думаешь, ты ничтожество, как и я, и именно поэтому я тебя люблю. В моем мире нет никого, кроме тебя, понимаешь? Ты, действительно, единственный, кто способен меня понять.

Марина говорила быстро и лихорадочно. Вырвав исписанные страницы, она прижала их ногой, чтобы не улетели, и достала из сумки зажигалку.

– Правда? Ты меня любишь?

– Да.

Марина подняла голову и посмотрела на Сёму. Он всё еще глядел на нее с подозрением, но улыбка удовлетворения уже тронула его губы.

– Хорошо. Но твой план всё равно ни черта не годится. Что ты делаешь?

Марина подожгла край вырванного листа, и через несколько секунд пламя обхватило его целиком. Она бросила его на землю и подожгла от него следующий лист.

– Уничтожаю улики.

– Ты же хотела оставить историю, – с издевкой напомнил Сёма.

– Но не такую. Тут слишком много соплей, в этом ты прав. Ну, так как? Напишешь признание?

– С меня плохой писатель, – он поднес ладони к лицу и понюхал их. – Алёна всё испортила, но подыхать из-за нее я не собираюсь. Я свалю из города с тобой или без.

– Как знаешь, – Марина смотрела на разгорающееся от новой страницы пламя. Оно осветило её лицо, но вскоре стало затухать, и её лицо тоже погрузилось во мрак.

– Но я не могу оставить тебя тут одну, – Сёма не отнимал рук от лица, вдыхая их запах.

– И что? Убьёшь меня?

– Ты же этого хотела?

Марина передернула плечами. Она вдруг поняла, что стало холодно. Солнце исчезло за горизонтом, и на лес наваливалась тьма. Она вспомнила, как сидела тут однажды, «испытывая» себя и страшась каждого шороха. Каждый куст и дерево казались монстрами, но теперь они её больше не пугали. БОБ, которого она тогда выдумала, стоял прямо перед ней. Он шумно вдыхал через ладони и глядел на неё бездумным животным взглядом.

– А чего хочешь ты, Сём?

Не отвечая, он шагнул к ней и толкнул, так что она неуклюже повалилась на землю, выронив зажигалку. Закрыв голову руками, Марина сжалась в комок, но больше ничего не происходило, поэтому она открыла глаза и сквозь щель, которую образовали её руки, поглядела на Сёму. Он возвышался над ней, широко расставив ноги и, казалось, о чем-то думал. Лицо его кривилось, словно от нервного тика. Извернувшись, Марина попыталась его пнуть, но он легко уклонился и засмеялся.

– Ты убьёшь меня? – снова спросила Марина.

– Нет, – Сёма опустился рядом с ней на корточки и убрал её руки от лица. – А ты действительно меня любишь?

После недолгого колебания Марина кивнула. В её взгляде был страх, но еще злость. Сёма улыбнулся.

– Я тоже люблю тебя, Марина, но, если ты будешь сопротивляться, мне придется тебя связать.

– Значит, тебе придётся меня связать!

Марина дернула руки изо всех сил. Его пальцы сжались сильнее, оставляя багровые кровоподтеки, но ей удалось вырвать их. Тогда Сёма наотмашь ударил её по лицу, голова ударилась о выступ скалы, и Марина на несколько секунд потеряла сознание. Когда она пришла в себя, Сёма уже расстегивал её куртку. Кровь из носа заливала рот и подбородок, Марина закричала и попыталась оттолкнуть Сёму от себя, но её удары не приносили ему никакого вреда.

– Расслабься. Я не сделаю ничего такого, чего бы мы не делали раньше, – сказал он, – мне просто нужно исправить то, что эта сука Алёна испортила.

– Нет, Сёма, я не хочу.

– А кто тебя спрашивает, грёбаная сука?

– Нет, БОБ, нет. Пожалуйста…

Марина замотала головой, но Сёма узнал этот взгляд. В её глазах он читал сладострастие и дикость и знал, что на самом деле она не хочет, чтобы он останавливался. Он притянул её к себе, облизал её окровавленные губы, подбородок, стал покрывать поцелуями шею. Марина обмякла в его руках, как тряпичная кукла. Её голова откинулась назад, глаза закатились, словно она потеряла сознание, но Сёма знал, что она всё еще здесь, с ним. Положив её на камни и шипя от боли в саднящих пальцах, он расстегнул её джинсы и попытался стянуть их с нее. Марина вдруг начала брыкаться, и у него ничего не вышло.

– Чёрт, – пробормотал Сёма и потянулся было за рюкзаком, но бросил его и вернулся к Марине. Он наклонился к ней и прошептал ей прямо в ухо: – Ты должна мне помочь, Марина, если не хочешь идти домой голая, слышишь?

Марина не реагировала.

– Помоги мне их снять, Марина, – шлёпнув её по щеке, повторил он. – Ты меня слышишь? Не отрубайся. Я хочу, чтобы ты была здесь и всё чувствовала. Тебе понравится. Я знаю.

Сёма её несколько раз встряхнул и, наконец, её взгляд сфокусировался. Она попыталась сесть и, свесившись через его руки, сплюнула кровь на камни. В наступившей темноте кровь казалась чёрной.

– Снимешь сама, или мне их разрезать на тебе?

– Холодно, не хочу, – заныла Марина, делая вид, что не понимает, что происходит. Сёме пришлось опять её хорошенько встряхнуть. Голова её дернулась и повисла.

– Марина, не вынуждай меня бить тебя снова. Делай, что я говорю… Ладно, плевать.

Бросив её, он полез в рюкзак. Марина, приподняв бедра, начала стягивать с себя джинсы. Руки её дрожали и не слушались, но ей удалось снять их вместе с колготками до колен, потом она снова упала на землю и замерла. Она выглядела нелепо в наполовину стянутых джинсах, но Сёме это понравилось. Было в Марине сейчас нечто милое и развратное: она сама предлагала ему себя, но всё равно выглядела беззащитной.

– Умница. Не стоило тебе их надевать. Юбки лучше, я же говорил.

Сёма снова склонился над ней. Марина лежала неподвижно, отвернув лицо, и он, взяв её за подбородок, повернул к себе.

– Не будь такой сукой. Я же знаю, что тебе нравится.

– Больной ублюдок.

Сёма поцеловал её, облизывая её подбородок и кусая. Её кровь была у него во рту, и это его сильно возбуждало. Встав на колени перед Мариной, он расстегнул ремень.

– Перевернись на живот.

Когда все было кончено, Сёма вытащил из своего рюкзака кухонные ножницы. Марина лежала там, где он её оставил, не шевелясь, и смотрела на него без всякого выражения. Даже когда он сел на нее сверху, придавив коленями руки, её взгляд не изменился. Он повернул её голову влево.

– Сейчас будет больно. Потерпи.

Сквозь зажмуренные веки выступили слёзы, но Марина вытерпела это, даже не вскрикнув. Сёма обхватил обрубок уха губами и пососал, слизывая кровь.

– Я тобой горжусь, ты и правда лучше тех, других, – отвинтив крышку маленькой стеклянной банки с наполовину содранной этикеткой, он опустил отрезанную мочку с серёжкой внутрь. Кровь подрагивающими разводами окрасила прозрачную жидкость, и мочка медленно опустилась на дно. Намочив в этой же банке край тряпки, которую он тоже достал из рюкзака, Сёма протянул её Марине.

– Приложи. И одевайся, а то заболеешь.

Марина не видела его лица, но чувствовала, что он улыбается. Теперь он был полностью спокоен и доволен собой.

– Ты была не права. Есть другой выход, помимо нашей с тобой смерти. БОБ не оставил меня. Теперь, когда я всё сделал правильно, ОН снова со мной, я чувствую это.

Марина села и дрожащими руками натянула джинсы. Они были в грязи, труха и мелкие камешки налипли на пятна крови, она чувствовала твердые катышки подушечками пальцев. Все тело болело, кожа на запястьях и на ногах, где её держал Сёма, саднила, колени были содраны, лицо казалось одной заплывшей подушкой, а внутри всё полыхало огнем, будто её терли там наждачной бумагой. Ухо кровоточило. Устав прижимать к нему Сёмину тряпку, Марина бросила её и сидела, уронив руки на колени и тупо глядя перед собой.

Собрав свои вещи, Сёма остановился перед ней.

– Мне придется куда-то уехать, только и всего, – кажется, ему было весело. – У меня есть от тебя сувенир, но я все равно хочу, чтобы ты поехала со мной.

– Конечно, Сёма, – Марина с трудом поднялась и взяла сумку. Бесполезная тетрадь валялась тут же и шелестела пустыми страницами на ветру. – А я принесла тебе еду. С Алёниных поминок. Ты же голоден?

Это показалось ей очень смешным, и Марина засмеялась. Всё получилось совсем не так, как она хотела. Не так, как обещал ей голос в голове. Но так – даже лучше.

– О, это здорово. Я не ел с утра. Почему сразу не сказала?

Сёма протянул руку, чтобы взять сумку, но Марина, будто забыв о своем предложении, бросила её на землю, прошла мимо него и остановилась на самом краю скалы.

– Прыгать собралась? – Сёма подошел к ней и взял за руку. – Что у тебя за мания к суициду?

– Этого от меня хочет БОБ, – Марина повернулась к нему. Она улыбалась. Её зубы были темными от крови, а лицо заплывшим.

– Я переборщил, – он поморщился. – Прости.

Марина смотрела на него, не делая попытки броситься вниз, поэтому Сёма, отпустив её руку, ласково погладил по щеке.

– Ты ошибаешься, БОБ не хочет твоей смерти. Теперь всё будет хорошо, Марина. Я знаю.

Марина кивнула. Она сделала шаг назад, словно и правда поверила в то, что он ей сказал, но вдруг повернулась и обеими руками толкнула Сёму в грудь. Он покачнулся, сделал шаг назад, пытаясь сохранить равновесие, но его ноги поехали по покатому склону, скользя по рассыпающимся камням. Его руки взлетели, как крылья, он попытался ухватиться за Марину, но она отошла дальше.

– Этого от меня хочет БОБ, – повторила она и, когда Сёма, наконец, повалился назад во тьму, подошла посмотреть, как его тело, ударяясь о камни, катится вниз. Сёма нечленораздельно что-то ревел, но вскоре его крик оборвался. Марине показалось, что она услышала сухой щелчок – треск, с которым переломилась его шея.

Спускаясь со скалы, Марина плакала. В свете луны она увидела очертания неподвижно лежащего тела, подошла к нему и опустилась рядом с ним на колени.

– Этого от меня хотел БОБ, Сём, – повторила она и, перевернув его к себе лицом, обняла. – Ты же понимаешь?

***

Следователям Марина сказала, что столкнула Сёму, спасая свою жизнь. На ее теле были найдены следы насилия и его сперма, поэтому ни у кого, кроме сумасшедшей матери маньяка, не возникло никаких сомнений в ее рассказе. Из сочувствия к жертве её показания были изменены, и в деле было записано, что Сёма поскользнулся и упал сам. С Марины были сняты все обвинения.

Несмотря на предложение руководства школы о досрочной сдаче экзаменов, Марина, после недолгого перерыва, снова стала ходить в школу. Теперь её знали все.