Текст книги "Ex nihilo (СИ)"
Автор книги: Варя Добросёлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
– Заходи, – из-за двери появилась голова Сёмы.
– Не хочу. Ты выходи.
– Холодно там?
– Нет. Весна.
Сёма, опираясь плечом о косяк, смотрел на неё своим обычным взглядом дохлой рыбы и улыбался. В его в глазах не было прежней заискивающей нерешительности побитой собаки. Марине казалось, что теперь в них не было вообще ничего: только черная незамутненная пустота, стенка черепа.
– Снова траур? – попытался пошутить он, намекая на её вид. С некоторых пор Марина стала предпочитать темные тона. А теперь даже белую зимнюю куртку сменила на черную весеннюю. Почесав подбородок черным обкусанным ногтем, Марина зло усмехнулась:
– А есть по кому?
– Да нет…
– Что ж так, Сём?
Сёма помолчал, затем бросив, что он через минуту выйдет, скрылся в квартире.
Марина носком кроссовка затушила окурок и, присев на корточки, прислонилась к стене. Она не хотела ничего знать о его делах, но снова и снова возвращалась к этой теме. Она не хотела его видеть, не хотела его знать, не хотела иметь с ним ничего общего, но каждый раз сама приходила к нему. Словно чего-то ждала.
Первые недели после убийства Марина ждала воздаяния – стука в дверь и звона наручников, но его так и не последовало. Она вздрагивала от каждого шороха, но Сёма оказался прав: никто ничего не заметил. То чувство, которое охватило её, когда они волочили труп через освещенную детскую площадку, вернулось и прочно в ней засело. Ей хотелось кричать и топать ногами, чтобы хоть кто-нибудь обратил внимание на то, что происходит – на пустоту вокруг и внутри, на абсолютное ничто, в котором она живет, как в яйце, и сколько ни бьется, не может выбраться наружу. С каждым ударом скорлупа становилась всё толще. Теперь Марина понимала Сёму, его всегдашнюю уверенность в своей безнаказанности. Это был его урок миру. Он убивал, небрежно стирал свои следы, но он мог бы не делать даже этого. Потому что никто не видел дальше своего носа. Они искали пропавших, искали убийцу, но всё равно ни черта не понимали.
Марина несколько раз ударилась затылком о заплеванную стену. С этим миром было что-то не так.
Её порицали за слишком яркий макияж и курение, но никто не видел зло в темных глазах придурка Сёмушки. Он бросил школу, но во дворе их общие знакомые могли бы заметить эти перемены в нем, его пугающий взгляд, улыбку, которая из нелепой стала жуткой, силу, с которой он сжимал её запястье. Но никто не смотрел. Марина и Сёма были изгоями, и все вокруг подсознательно верили, что их аутсайдерство распространяется, как проказа, от слишком пристального взгляда. Марина сама была тому примером: вчера она была ещё ничего, а сегодня ходила по рукам и не брезговала даже сутулым дебилом Сёмушкой. Все видели только то, что лежало на поверхности, и не желали копать глубже. Все с легкостью поверили Алёне, когда она, решив опередить всё возможные сплетни после той дискотеки, решила распространить их сама, повесив всех собак на Марину. К этому пересказу присоединились все кому не лень, и вскоре каждый, кто был с ней знаком и боялся прослыть девственником, добавлял в сплетни новые детали. Поток фантазии был неограниченным, и Марина, наивно полагавшая, что пасть ей уже некуда, теперь стала последней дворовой шалавой.
При этом сама она узнала об этом из третьих рук спустя несколько недель от Оксанки, буквально приперев её к стенке и заставив рассказать в чем дело. Хуже этих новостей было только то, что взвизгивающий голос тупой оправдывающейся Оксанки услышал отец и, затащив Марину в квартиру за волосы, задал ей такую трёпку, что она не смогла выходить из дома ещё неделю. Марина хорошо запомнила его плотно сжатые губы и кулак, обрушивающий весь её мир из-за лживых слов бывшей подруги. Он тоже видел только поверхность, верил не ей, а тому, что про неё говорили.
С ней случилась истерика. Как тогда в лесу, она смеялась и не могла остановиться. Отец избивал из-за страха Алёны за свою репутацию, из-за собственного страха за репутацию давно распавшейся семьи, даже не догадываясь, чтó на самом деле произошло той ночью. Из-за её смеха отец распалялся ещё больше, теряя контроль над собой, а мать, стоявшая в это время в коридоре, повернулась и молча ушла в другую комнату. Марина поняла, что и родители не видят и не знают её. На её месте они всегда видели кого-то другого, кого они, возможно, думали, что любили, и кто сегодня их ужасно разочаровал. Но это была не она, Марина, это был её двойник, созданный их воображением. А она сама – то, что она из себя представляет, что она чувствует, от чего ей хочется порой лезть на стену – всего этого для них не существует. Мама и папа, каждый из них жил в собственном яйце и видел только то, что затрагивало лично его: его гордость, его надежды, его мечты о лучшей жизни. Отец бил не её, он выколачивал из своей мечты о хорошей дочери свое разочарование. Это было воздаяние, которого она ждала. Но оно не избавляло от чувства вины, оно разжигало ненависть – бессильную ненависть против всего мира.
– До сих пор болит? – Сёма стоял рядом и смотрел на неё сверху вниз. Марина поняла, что трет скулу.
– Нет, конечно. Давно прошло.
– Почему ты не скажешь им, что это всё неправда?
– Потому что мне всё равно, что они думают.
– Если хочешь, я…
– Ничего не хочу, – перебила Марина и встала. – Мне правда всё равно. К тому же с чего ты взял, что это неправда? Я из кожи вон лезу, чтобы сделать это правдой.
– Как скажешь, – сдался Сёма, но по нему было невозможно понять, что он действительно думает.
Он подошел к ней, обнял за талию и поцеловал. Марина не сопротивлялась.
– Может, всё-таки пойдем ко мне? – его пальцы сжали её ягодицы, потом расслабились и погладили.
– Не хочу. Твоя мать меня ненавидит.
– Не обращай на неё внимания.
– Не могу. Я её тоже ненавижу.
Сёма улыбался, кажется, пропуская все её слова мимо ушей и продолжая её поглаживать. Он прижимался к ней всё сильнее, вжимая её в стену.
– Пойдем гулять. Погода хорошая, – Марина попыталась отстраниться, но Сёма не отпускал. Он снова её поцеловал, проникая в её рот языком. Поборов секундное отвращение, она ответила на поцелуй.
– Ты такая классная, – сказал Сёма, глядя на Марину своими мутными глазами. Она очень хорошо знала это его выражение, сердце бешено колотилось. Чувствуя, как у неё подгибаются колени, совсем как тогда, Марина попросила:
– Отпусти, мы в подъезде.
Он засмеялся, но не двинулся с места.
– Прогуляешь завтра пару уроков?
– Да хоть все, – Марина пыталась поправить на себе одежду предательски дрожащими руками. Совсем как тогда, за исключением одного – теперь она и сама хотела этого. Назло себе. – Пошли ко мне. Родители с Бэнксом свалили на природу, их не будет до вечера.
– Круто, – Сёма отпустил её и, отступив на шаг, наблюдал, как она, откинув волосы с лица, пытается прикурить. – Ты классная. Вроде боишься, а не убегаешь. Даже наоборот.
– Боюсь? Кого? Тебя? – Марина криво улыбнулась, протягивая Сёме раскрытую пачку.
– Нет, меня тебе не нужно бояться, – он взял сигарету.
– А я и не боюсь, Сём. Ни тебя, ни кого бы то ни было ещё.
Запихнув пачку в карман куртки, Марина первой сбежала по ступеням. Вдыхая полную грудь дыма, она ждала привычного онемения мыслей и чувств, но этого больше не происходило. Сигареты больше не действовали.
Спустя час, они сидели на Марининой кухне, потому что Сёма проголодался.
– У Стивена Кинга есть такой рассказ, как чувак с кучей героина попал на какой-то необитаемый остров, и чтобы не умереть с голоду, вкалывал себе дозу и отрезал от себя по кусочку. Сначала съел одну ногу, потом другую. И всё по кусочку.
– Мерзость какая, – Сёма брезгливо поморщился, но продолжил намазывать хлеб маслом.
– Так вот, это похоже на то, как я сейчас себя чувствую. Я отрезаю от себя по кусочку, вместо того чтобы покончить со всем разом.
Сёма поднял глаза на Марину. Она сидела на табурете напротив в одних трусах и носках, обнимая одну ногу и болтая другой.
– Так почему бы тебе не прекратить?
Марина вытянула левую руку и посмотрела на неё, будто впервые увидев.
– Это? Не знаю. Иногда я думаю, что не стóит больше этого делать, но потом что-то накатывает, и все эти стóит-не стóит становятся неважными. Кажется, что полосну по руке – и проснусь от этого кошмара.
Сёма обеспокоенно заерзал на стуле. На мгновение он снова стал прежним нерешительным, безобидным Сёмой, но всего лишь на мгновение. Марина знала, что он не безобиден, что он – чудовище. Эта его нерешительность означала только одно – Сёмушка очень скоро решит её компенсировать чужой болью и страхом.
– Я тебе говорил, не нужно терпеть, – сердито проговорил он.
– То есть ты предлагаешь начать калечить других?
Сёма кивнул, и Марина поднесла два пальца, сложенных пистолетом, к виску и «выстрелила».
– Не смешно. Он убьет тебя.
– Кто? Бобби-лесной дух? Я не боюсь его.
Сёма нахмурился, но ничего не ответил.
– Мне, может, того и надо. У самой духу не хватает, – Марина взяла намазанный для неё бутерброд и откусила кусок.
– Не говори так.
– А почему бы тебе не убить меня?
– Прекрати, – голос Сёмы прозвучал сипло и зло, и Марина поняла, что он начинает беситься, и, как всегда в таких случаях, ощутила прилив страха и возбуждения. – Я придумаю, как тебя спасти.
– Спасти? От Боба? Смеёшься? Он уже давно тут, – она постучала себя согнутым пальцем по лбу, потом поднесла палец к губам и слизнула с него масло. – Дальше только пропасть.
– Нет, – Сёма покачал головой, не глядя на Марину и о чём-то размышляя, – есть другой выход.
– Даже знать не хочу.
Повернувшись на табуретке, Марина провела пальцами ноги по штанам Сёмы от лодыжки к колену и по внутренней стороне бедра к паху.
– Что ты делаешь? – спросил Сёма, отвлекаясь от своих мыслей.
– А что? Тебе не нравится?
Он усмехнулся и поймал её ступню.
– Нравится. Когда вернутся твои родители?
– Какая разница? Мы же невидимки, да? Они нас не увидят.
– Точно, – Сёма засмеялся. – Мы невидимки.
========== Х ==========
Сёма сидел на скамейке перед окнами Марины и думал. Его руки озябли, поэтому он зажал их между коленей и наклонился вперед, втянув голову в плечи, как черепаха. В рюкзаке за его спиной было всё необходимое, но его все равно мучали сомнения, потому что на этот раз всё должно было пройти идеально. Ведь он это делает не для себя, а для Марины. В качестве подарка на её день рождения. Но в предстоящем деле была одна загвоздка. Сёма хотел бы сделать Марине сюрприз, но знал, что без её помощи не обойтись. Алёна вряд ли согласится, если её позовет он, а Марина может заартачиться и не захотеть «мириться» с предавшей её подружкой. Но идея «помирить» их Сёме так нравилась, что он хотел воплотить её в жизнь во что бы то ни стало. Маринино упадочное настроение, которое с каждым днем становилось всё хуже, было единственным тёмным пятном на светлом полотне его жизни, и это следовало исправить. Сёма был уверен, что Алёна – лучшее решение из всех возможных, и теперь поджидал, когда она вернется из школы.
Он увидел её ещё издали. Алёна была не такой красивой, как Марина. Курносая, с веснушками и с щелью между передними зубами, но по-детски симпатичная. У неё не было таких красивых женственных форм, как у Марины, она была худой и плоской как доска, и, в общем-то, совсем не нравилась Сёме, но в данном случае это не имело значения. Когда она поравнялась со скамейкой, он встал и, кивнув ей, склонил голову к плечу.
– Привет, Алёна. Надо поговорить.
– Привет, – она нерешительно потопталась на месте. – О чём?
– О Марине.
Алёна усмехнулась, и всё её детское очарование исчезло.
– Ну да. Ты ж её верный пёс и оруженосец. Если не больше, – на её лице отразились злость и брезгливость, – я и забыла. Я не хочу ни о чём с тобой говорить. Тем более о ней. Мы больше не подруги.
– Из-за тебя, – Сёма перегородил ей дорогу, – и я хочу дать тебе шанс это исправить.
– А с чего ты взял, что я хочу что-то исправлять? Дай пройти.
Алёна попыталась обойти Сёму, но он снова встал на её пути. Её ответы его раздражали, всё шло не так гладко, как ему хотелось, поэтому он шагнул к ней, почти что нависая над ней и дыша ей прямо в лицо.
– Мне плевать, чего ты хочешь. Главное, чего хочу я. Ты поняла? И я хочу, чтобы ты пошла со мной.
– Придурок, – Алёна оттолкнула его и быстро пошла к подъезду.
Едва не срываясь на бег, она взбежала по ступенькам, но сзади снова хлопнула подъездная дверь. Сёма схватил её за руку, разворачивая к себе.
– Отпусти! Ты! Псих! Я закричу!
– Не закричишь, – уверенно сказал Сёма, и, прежде чем она снова открыла рот, ударил её кулаком в лицо. Отлетев к стене и ударившись об неё головой, Алёна сползла на пол. Она успела сдавленно вскрикнуть, но Сёма уже навис над ней, закрывая её рот ладонью и прижимая её голову к ступеням. Всё лицо Алёны горело, а нос будто вывернули наизнанку. На её глазах, смотрящих жалобно и непонимающе, выступили слёзы.
– Бля, ну какого хуя ты не сделала так, как я тебе велел? – прошептал Сёма, наклоняясь над Алёной. – Сука. Будешь ещё орать?
Алёна скуксила лицо, выдувая разбитым носом кровавые пузыри. Она лежала на ступеньках почти перед самой дверью Марины, а чуть дальше всего лишь через пролет была её собственная квартира. Поймав её взгляд, Сёма разозлился.
– Домой захотела? – он намотал волосы Алёны на кулак, второй рукой зажимая её рот.
В таком положении он не мог даже дотянуться до рюкзака, уж не говоря о том, чтобы что-то достать из него. Воровато оглянувшись на подъездную дверь, потом на молчаливые двери квартир, он понял, что дело плохо. Его не скрывала ночь, как раньше, в подъезд в любой момент мог кто-нибудь войти, или наоборот, кто-то мог выйти из любой из квартир. Здесь он был как на ладони, и это чувство всеобщего обозрения, которое он уже успел позабыть, бросив школу, снова вернулось. Сёме стало неуютно. Страшно. Как и раньше, ему захотелось стать невидимкой, маленькой точкой, абсолютным нулём. По телу разливалось неприятное онемение, словно ноги и руки собирались ему отказать, предать его. Сёма сделал глубокий вдох и попытался сосредоточиться на жертве, вызвать в себе злость и заглушить это трусливое чувство. Эта плоскогрудая сука дрожала от ужаса, но всё равно побеждала его в этой схватке. Весь мир был на её стороне. Это было нечестно, несправедливо по отношению к нему.
Если он её отпустит, она его уничтожит, если нет, то есть небольшой шанс спастись. Но не это было сейчас главным. Сёма ощущал себя слабым и бессильным перед сложившимися обстоятельствами, и не мог этого допустить. Чем ничтожнее он себе казался, тем сильнее он хотел убить Алёну. Он уже забыл о том, что хотел сделать Марине сюрприз, он вообще забыл о Марине, теперь существовала только Алена и множество дверей, которые представлялись ему любопытными глазами, и у каждой из них он был на крючке. Сёма ненавидел Алёну за то, что она заставила его ощутить это снова – свою ничтожность. Он сел на неё сверху и, отпустив её волосы, прижал левую ладонь к её разбитому носу.
Разбить её голову о ступени было бы быстрее, но тогда будет слишком много крови, а убирать за собой нет времени. Что делать с трупом – Сёма не думал, не хотел думать, пока можно было об этом не думать. Труп представлялся ему вещью, а вещь пугала его гораздо меньше живого человека, который мог кричать и указывать на него пальцем. Сёма с удовлетворением заметил, что глаза Алёны уже больше не смотрят на него. Они бессмысленно вращались, вылезая из орбит, словно он выдавливал их вместе с воздухом своими пальцами. Алёна дергалась, цеплялась и царапала его руки и лицо, но тем сильнее Сёма прижимал ладони к её рту и сломанному кровоточащему носу. Он вдавливал пальцы в её щеки, так что вокруг них образовывались в белые округлые ямки, собирающие кровь, что вытекла из её носа. Что-то щелкнуло под его ладонью, и Сёма подумал, что, должно быть, он свернул ей челюсть. Непонятно как – может быть через пальцы, прижатые к лицу Алёны – он слышал хрипящие и булькающие звуки её горла. Её глаза уже почти закатились, но всё еще была жива. Еще никто на его памяти не умирал так долго. Сёма злился, ему хотелось рычать и бить её головой о ступени, но всё, что он сейчас мог – это сжимать обеими руками лицо этой суки, которая вздумала с ним шутить.
– Это ты виновата, грёбаная сука. Ты.
Вдруг он услышал щелчок замка.
Не отпуская руки, наоборот, вдавливая их сильнее в лицо Алёны, будто от этого что-то зависело, Сёма приподнялся на коленях и затравленно оглядел двери квартир. Затем оглянулся за подъездную дверь за спиной, не столько в поисках пути к спасению, сколько ожидая и от неё предательства. Он думал о том, напасть или бежать от возможного свидетеля. И оба варианта ему казались неосуществимыми. Дверь в четвертую, Маринину, квартиру приоткрылась, и Сёма с облегчением увидел Марину, которая, еще не видя его и Алёну, говорила кому-то в квартире, что она взяла ключи. Чуть успокоившись, он бросил Алёну. Её голова безвольно упала набок, застывшие глаза уставились на грязную стену с облупившейся краской, а посиневшие губы приоткрылись, словно она всё еще надеялась вдохнуть.
Марина увидела сначала Сёму. Потом её взгляд скользнул по Алёне, и она открыла рот, чтобы закричать, но сама зажала себе рот руками. Её глаза вылезли из орбит почти так же, как у Алёны недавно. Она издала странный полувздох-полувсхлип, с ненавистью поглядела на Сёму и вдруг зашла обратно в свою квартиру.
От Марининого взгляда Сёме стало не по себе. Он испугался, что она не поймет, зачем он это сделал это. Он должен был всё объяснить, но Марина ушла, и он не знал, броситься за ней следом или дать ей время на передышку. Но как раз последнее Сёма не мог себе позволить. Он мучительно думал, что делать, куда спрятать тело. В первую секунду, когда он увидел Марину, он с облегчением подумал, что можно спрятать тело у неё в ванной и уже частями унести куда-нибудь в лес. Но эта безумная мысль отпала сама собой, когда она заговорила с кем-то в квартире. Её родители были дома. Беспомощно глядя на приоткрытую дверь в Маринину квартиру, Сёма вытер руки о джинсы и размял пальцы, которые ныли от долгого напряжения. Он то и дело оглядывался на дверь подъезда, но ни одна из этих дверей не казалась ему выходом.
Наконец, дверь в Маринину квартиру приоткрылась, но из-за неё выскользнул белый терьер Бэнкс. Весело виляя хвостом, он понюхал рассыпавшиеся по ступеням волосы Алёны, и принялся лизать кровь с её лица.
Сёма отогнал его, чтобы Марина этого не увидела, и в тот же момент она снова вышла.
– Марина, я не хотел, это вышло случайно, – быстро заговорил Сёма, поднимаясь на одну ступеньку выше, но не решаясь подойти к ней. – Я хотел тебе помочь. Хотел, чтобы ты… Чтобы это сделала ты, но она испугалась. Она бы закричала, если бы я её не заставил замолчать.
– Уходи, – сказала она. Её голос показался Сёме лающим и неестественным. Слова будто застревали в её сухом горле.
– Помоги мне, – Сёма смотрел на неё почти жалобно, – нужно… Нужно её куда-то деть, а не то…
Он недоговорил.
– Пожалуйста. Просто уйди, – повторила она и жалко улыбнулась, стараясь не смотреть вниз, а только в лицо Сёмы. Он понял, что она имеет в виду, и облегченно вздохнул. Это не было концом их отношений. Марина хотела его спасти.
Марина подошла к двери с номером два, занесла руку над кнопкой звонка и замерла, собираясь с силами. Бэнкс, виляя хвостом, подбежал к ней. Его белая смешная бородка испачкалась в крови.
– Уходи, Сём.
– В лесу. Я буду ждать тебя там. На скале.
Марина нажала на звонок, а Сёма повернулся и быстро вышел из подъезда.
========== XI ==========
Марина нажала на звонок, и радостный «динь-дон» разнесся по подъезду. Бэнкс, не понимая причину задержки, нетерпеливо гарцевал у ног Марины, отбегал к ступенькам и выжидательно смотрел на хозяйку, надеясь, что она одумается и пойдет с ним гулять. Но Марина не шевелилась: она даже не опустила руку, которую подняла, чтобы нажать на звонок. Бэнкс, потеряв к ней интерес, принялся обнюхивать голову Алёны, которая все так же глазела в стену.
Едва в замке провернулся ключ, Марину обдало волной страха – она прокатилась по всему её телу и замерла в коленях, не позволяя сдвинуться с места. Опустив руку, Марина прижала её к себе, будто сломанную. Она жалела, что нажала на звонок и не знала, что будет говорить. Ей хотелось сбежать, но бежать было некуда. За её спиной лежал труп.
Дверь открыла тётя Тамара, мама Алёны, и прежде, чем Марина нашла в себе силы открыть рот, спросила:
– Что такое, Марина? Что с тобой?
И через несколько секунд, которые Марина боролась с собственными голосовыми связками:
– Что-то случилось? С мамой?
Тётя Тамара сделала движение вперед, желая выйти в подъезд, и Марина вдруг схватилась за край двери и попыталась её закрыть. Через несколько секунд этой нелепой борьбы, тётя Тамара, наконец, взорвалась:
– Ты что делаешь? Ты в своем уме? Прекрати сейчас же. Что случилось? Говори уже.
– Простите, – Марина, словно придя в себя, отпустила дверь, но всё равно стояла так, будто пыталась заполнить собой всё пространство или всего лишь загородить нечто за своей спиной.
– Да что там? – на лице тёти Тамары появилось любопытство.
– Там Алёна.
Марина впервые видела, чтобы кто-то бледнел так стремительно. Рябое лицо тёти Тамары стало белым, как полотно, а рыжие пигментные пятна стали отливать синевой.
– Алёна? – оттолкнув стоявшую на пути Марину, тётя Тамара вышла в подъезд. Увидев труп, она покачнулась и издала протяжный вой. Бэнкс, поджав хвост, спрятался под лестницу.
Обхватив себя руками, Марина застыла перед открытой дверью в чужую квартиру и смотрела, как тётя Тамара согнулась пополам, будто её тошнило. Затем она рухнула на колени, подняла голову Алёны и принялась её баюкать, как младенца, завывая в такт движениям. Изо рта Алёны вывалился язык, но тетя Тамара, кажется, этого не замечала. Марину кто-то грубо оттолкнул. Не отрывая взгляда от тети Тамары, она отошла в сторону, давая проход другим, кто бежал на помощь. Она поднялась на несколько ступеней вверх от лестничной площадки и села, глядя, как внизу собирается толпа. Первым на крик выбежал отчим Алёны, потом выглянули соседи из первой квартиры, потом выбежала мама Марины, появились какие-то незнакомцы с улицы… Все глазели, дядя Лёша, отчим Алёны, пытался успокоить тётю Тамару, оторвать её от трупа, кто-то говорил о звонке в милицию, и все были похожи друг друга, как близнецы – на всех лицах читался одинаковый ужас.
Марина заметила, что, выбежав из квартиры, мама увидела сначала её, сидевшую вдали от всех, и бросилась было к ней, но заметив на полпути тётю Тамару почти что у себя под ногами, застыла, будто с разбегу наткнулась на невидимую стену. Она закрыла рот рукой и запричитала:
– О, Господи! Господи… – её возглас было трудно различить в шуме других голосов. – Марина! – вспомнив о ней снова, мама взбежала к ней по ступенькам и опустилась рядом. Она смотрела на Марину, словно не понимая, что только что видела внизу.
– Что же это? – мама прижала её к себе, и Марина обняла её. В нос шибанул сильный запах алкоголя, мамин голос предательски срывался на визг. – С тобой все хорошо? Всё хорошо?
– Всё хорошо, – ответила Марина. Мама вдруг показалась ей такой маленькой и беззащитной, такой хрупкой, дрожащей в её руках. Ей стало её жалко. – Прости, мам, прости меня.
– За что, глупая? О, Господи, как же я испугалась.
Марине захотелось расплакаться, рассказать всё, попросить прощения. Но слёзы, такие скорые, когда она жалела себя, сейчас не шли. Глаза были сухие, словно их выжгло солнце. И таким же сухим и зачерствевшим ей казалось и собственное сердце. Минутное раскаяние снова уступило страху. Он спеленал её в кокон и отрезал от мира. Сейчас он был так силен, что раскалывал надвое и её саму. Марина словно смотрела на все происходящее со стороны, через плотный прозрачный слой воздуха, и никак не могла до конца осознать происходящее. Даже страх казался ей чужим.
В итоге расплакалась мама – обильными пьяными слезами, жалея себя и причитая, воображая «что было бы, если» и выдумывая себе вину. Она отгораживалась от происходящего потоком слёз, и Марина не смогла себя заставить поверить ей. Чтобы мать не устроила сцену, Марина решила увести её домой.
– Бэнкс! Домой! – позвала она, оборачиваясь на пороге, и вдруг встретилась глазами с тётей Тамарой. Она пыталась утащить тело Алёны в дом, но муж её останавливал, говоря, что они должны дождаться милиции. Всё должно оставаться на своих местах, говорил он, и, может быть, тогда убийцу поймают. Но не было похоже, что тётя Тамара его слушает.
– Этот ублюдок должен сдохнуть, – отчетливо произнесла она, и в этот момент Марина встретилась с ней взглядом. Едва ли тёть Тамара видела её, но Марина замерла, боясь отвести взгляд первой. Странное чувство сдавило внутри и отпустило. Держась за косяк, она смотрела на тетю Тамару, а по её губам расползалась отвратительная победная улыбка.
– Пойдем, пойдем, милая, – мама подтолкнула её в дом, и Марина зашла, уже не помня, чему улыбается.
Остаток дня тянулся медленно и словно через силу. Марина помнила, что Сёма ждёт её в лесу и не могла думать ни о чем другом. Но и уйти она не могла. Не могла, пока в подъезде оставался этот труп.
Мама нашла себе компанию из соседей, которые тоже глазели на труп, пришли еще какие-то знакомые, и на кухне начались поминки. Только отца так и не было. Видимо, они поругались, пока Марина была в школе. Он был единственным, кто ничего не знал.
Через полчаса пришли из милиции. Двое мужчин, похожие больше на бандитов, чем на милиционеров, зашли в её комнату обутые и, кажется, успев выпить с матерью водки на кухне. Долго и подробно они спрашивали её, как она вышла в подъезд, как увидела труп, вернулась на несколько секунд домой («Зачем?» «Я не знаю… наверное, чтобы спрятаться?»), вышла снова, и стараясь не смотреть на труп, позвонила в дверь соседей.
– Больше в подъезде никого не было?
– Я не знаю. Я никого не видела.
– Почему ты не позвонила в милицию? Не сказала матери, а позвонила соседям?
– Не знаю. Это же была Алёна. Я её узнала. Подумала, что надо сказать тёть Тамаре и дядь Лёше. Она же их дочь.
– Ты не закричала?
– Нет.
– Почему?
– Не знаю.
– Что ты сказала Шевцовой?
– Ничего. Она сама поняла, оттолкнула меня и выбежала в подъезд.
– Ты не слышала, чтобы кто-то выбегал? Может быть, хлопнула дверь? Шаги?
– Нет. Я же сказала, а почему вы снова спрашиваете?
– Так положено.
Этот разговор продолжался очень долго. Марине уже начало казаться, что они уже все знают и пришли только поиздеваться над ней, но, наконец, они протянули бумагу с её показаниями, где она под диктовку написала «с моих слов записано верно» и ушли. Оставшись одна, Марина какое-то время сидела на месте, пытаясь понять, почему она делает всё именно так. Почему пытается отмазать Сёму, вместо того чтобы рассказать всю правду и покончить с ним. Со всем этим. Конечно, он мог бы сказать про того ублюдка в подвале тридцать третьего дома, но она же его не убивала. Его убил Сёма, как и других. Она только жертва. Или была ею до сих пор. Теперь, если кто видел Сёму, а его наверняка кто-нибудь да видел (только идиот будет душить знакомую девчонку в подъезде посреди бела дня), подозрения падут и на неё тоже. Из-за её лжи, ей больше никто не поверит. Все знают, что она дружит с Сёмой, и что она единственная, у кого был веский повод желать Алёниной смерти. Она сама себе вырыла могилу.
Но, как и в то мгновение в подъезде, когда её взгляд встретился с невидящим взглядом тёти Тамары, Марина чувствовала странное воодушевление. И единственным, с кем она могла об этом поговорить, был Сёма.
Она вытащила из-под дивана тетрадь, сигареты и зажигалку, бросила их в свою школьную сумку и посмотрела на часы. Почти восемь, но Сёма наверняка ещё ждёт.
========== XII ==========
Марину охватило нетерпение. Словно лёд, который до этого сковывал её чувства, неожиданно треснул, и всё, что так долго копилось внутри, хлынуло сквозь разлом. Ей хотелось бежать в лес со всех ног, будто её тянула туда какая-то сила, но хитрый шепоток в голове подсказывал, что пока следует сдержать этот порыв. У нее ещё были здесь кое-какие дела. Нужно зайти на кухню, узнать, что известно милиции и соседям. Те два бугая наверняка завернули туда, чтобы поддержать себя нравственно и психологически стопкой водки, и выложили всё, что известно, встревоженным хозяевам. Марина не верила, что русские менты хоть каплю похожи на пронырливых детективов из американских сериалов.
Но сначала Марина позвонила Сёме. Она знала, что его нет, но всё равно спросила:
– Можно Сёму?
– Его нет, – ответил неприятный скрипучий голос его матери, но страха в нем не было, как не было и потока обвинений и брани, которые обязательно обрушились бы на Марину, если бы кто-то из милиции заинтересовался Сёмой.
– Погодите, не кладите трубку, пожалуйста, – поспешно заговорила Марина, – к нему никто не приходил? Никто его не спрашивал?
– Кроме тебя, никого. Я ему говорила играть с другими детьми, но ты, похоже, основательно запудрила ему голову, – ядовито заметила женщина.
– А давно его дома нет?
– А он разве не с тобой? – она, кажется, забеспокоилась. Её голос начал повышаться. – Что ты там ещё удумала? Вы поссорились? Ты его бросила, маленькая сучка?
– Нет, наоборот, я его, кажется, люблю, – Марина скорчила себе рожицу в зеркале напротив. – До свидания.
Положив трубку, она пошла на кухню. Как положено на поминках, лица у всех были удрученные и пьяные. Из всех гостей остался только дядя Витя – сосед сверху. Его жена и другие гости куда-то испарились.
– А тёть Тамара к нам не придёт?
– Нет, – мама обняла Марину одной рукой и прислонилась щекой к её боку, – я звала, но она не пошла, сказала, позже. Сядь, покушай.
Несмотря на то, что ей не терпелось сбежать в лес, Марина подчинилась. Она села на табуретку между мамой и дядей Витей.
– А папа где?
– Черт знает, где его носит. Сказал, что дело у него какое-то. С утра нет. Наверное, опять в каком-то кабаке, бизнесмен… Знает же, что нельзя. Почки… И в такой день!
«Кто бы говорил», – подумала Марина, но вслух спросила:
– А те милиционеры, они что-нибудь сказали? Известно, кто это сделал?
Мама вздохнула. За неё ответил дядя Витя:
– Они думают, что это тот же подонок, что убил девочку в конце осени. Та тоже была задушена.
– Ого, тот же маньяк? Он что, и уши отрезал?
– Марина! – мама поморщилась от вопиющего цинизма, с которым прозвучали Маринины слова, но Марина не обратила на её окрик никакого внимания. Откуда-то она знала, что лучше не притворяться. Она была достаточно не в себе от этой смерти, чтобы выдумывать что-то ещё.
