Текст книги "Каиново семя"

Автор книги: Варвара Клюева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Клюева Варвара
Каиново семя

Все возможные совпадения с реалиями чисто случайны.

Часть первая

Насильственная смерть сильных мира сего всегда вызывает жадное любопытство обывателей. Впрочем, можно ли было причислить Альбину Николаевну Турусову, жену старградского губернатора, к сильным мира сего – вопрос спорный. Это вам не Джон Кеннеди, не Улоф Пальме и не принцесса Диана. Тем не менее для обывателей Старграда смерть губернаторши стала событием никак не менее волнующим, чем гибель принцессы. В конце концов, ее английское высочество была для них чужой и незнакомой, как далекая звезда, а Альбину в городе хорошо знали. Кое-кто помнил ее с тех времен, когда она была хрупкой болезненной девочкой, милой и трогательной. Правда, таких памятливых набралось бы немного. Горожане, удостоенные чести встречаться с Альбиной Николаевной в пору ее зрелости, по большей части знали Турусову как властную и жесткую, если не сказать жестокую, особу, державшую в ежовых рукавицах супруга, дочь и половину Старграда. Но и для первых, и для вторых, и даже для тех, кто не мог похвастать личным знакомством с губернаторшей и кормился сплетнями и слухами, Альбина все равно была «своей», а потому смерть ее вызвала большой ажиотаж. Тем более что она погибла не в банальной автомобильной аварии, а от руки злоумышленника.

Особенно острый и отнюдь не праздный интерес к злосчастной судьбе губернаторши испытывал Сергей Владимирович Гуляев. Интерес, во-первых, профессиональный, ибо именно Гуляеву, следователю по особо важным делам из старградской прокуратуры, было поручено расследовать убийство Турусовой. А во-вторых и в-третьих, – личный. Что касается во-вторых, то Сергей Владимирович когда-то учился в одном классе с Альбиной, а потом, годы спустя, сталкивался с ней по служебной надобности. Иными словами, он принадлежал к числу немногих избранных, наблюдавших превращение нежной трепетной уклейки в хищную акулу, и странная эта эволюция интриговала его до чрезвычайности. Порученное ему расследование давало возможность сунуть нос в личную жизнь Альбины и ответить на давно мучивший Гуляева вопрос: отчего она так изменилась? Что за злой волшебник прошептал над ней заклятие?

Для объяснения третьей причины, почему Гуляев принял близко к сердцу убийство губернаторши, нужно совершить небольшой экскурс в прошлое самого Сергея Владимировича. Став следователем по особо важным делам в девяносто втором году, он недолго радовался повышению. Очень скоро до него дошло, что название его новой должности – эвфемизм, стыдливо прикрывающий истинную ее сущность. На самом деле он служил мальчиком для битья. Ибо те громкие дела – дела об убийстве политиков, предпринимателей, а также чиновников и журналистов, которые вел Сергей Владимирович, довести до суда удавалось крайне редко. Либо убийство было заказным, а следовательно, практически нераскрываемым, либо убийца принадлежал к городской элите, и тогда прокурор решительно перекрывал Гуляеву кислород, заставляя искать черную кошку там, где ее заведомо не было. А потом устраивал талантливые представления для прессы: топал на Сергея ногами и, брызжа слюной, грозил увольнением. Но, разумеется, не увольнял. "Ручной" следователь по особо важным делам его вполне устраивал, а от добра добра не ищут.

Только вот насчет прирученности Гуляева прокурор сильно ошибался. Здоровый инстинкт самосохранения, руководивший Сергеем Владимировичем на новом поприще в первые годы, со временем основательно притупился. Часто попираемые человеческое достоинство и профессиональная гордость, горькое сознание напрасно потраченных лет и сил не способствуют желанию отчаянно цепляться за жизнь. Чтобы мальчик для битья не помышлял о бунте, ему нужно либо очень хорошо платить, либо воздавать особые почести. Иначе ждите беды. С некоторых пор Гуляев записывал свои беседы с прокурором на пленку, а протоколы допросов, улики и свидетельства экспертов, изымаемые из дел по указанию начальства, хранил у себя в тайничке, с тем чтобы при оказии переправить надежному человеку. "Когда-нибудь, – утешал себя Сергей Владимирович, – я озверею настолько, что откажусь действовать по чужой указке и поведу дело так, как сочту нужным. И ИМ придется смириться, потому что в противном случае я взорву такую бомбу, что никому не поздоровится. А если меня уберут... что ж, бомба взорвется все равно".

Убийство Турусовой Гуляев воспринял как знак, что час икс – час мятежа – настал. Во-первых, способ и обстоятельства указывали на то, что убил не наемник-профессионал, а кто-то из близких Альбины Николаевны. Причем круг подозреваемых ограничен, а значит, шансы на успех расследования велики. Во-вторых, убийство губернаторши – едва ли не самое громкое дело за всю карьеру Гуляева. Славно завершив его, он отыграется за прошлые неудачи и подправит свое реноме. И в-третьих, Сергей Владимирович до сих пор с любовью и болью в сердце вспоминал прежнюю Альку – ласковую, отзывчивую, щедрую душой. Пускай неведомая сила обратила сказочную принцессу в злобную тварь, но ради памяти той доброй и нежной девочки он чувствовал себя обязанным найти убийцу.

Альбину Николаевну лишили жизни в частной клинике, принадлежавшей ее самой близкой, если не единственной подруге – Оксане Вольской. Тревогу подняла медсестра, услышав завывание монитора слежения за состоянием пациента. Она бросилась к посту, крикнула дежурной, чтобы срочно вызвали врача в VIP-палату, и побежала к пациентке. На бегу заметила, что охранник, сидевший у двери в маленький коридорчик, который отделял бокс для особо важных пациентов от общего коридора, навалился всем телом на стол и не реагирует на пронзительный вой аппарата, замешкалась на секунду, но не остановилась, решив, что в первую очередь нужно спасать губернаторшу. В палате медсестру поджидал новый сюрприз: дверь туалета, запертая снаружи на задвижку, сотрясалась от ударов. Девушка выдернула задвижку из паза, и ее едва не сбила с ног красная и мокрая от натуги сиделка, постоянно дежурившая в палате. Изрыгая проклятия, сиделка в два скачка оказалась у койки, завозилась с кислородной подушкой, велела товарке заняться массажем сердца, схватилась за шприц... Но ни массаж, ни искусственное дыхание, ни стимулятор не помогли. Подоспевший через три минуты врач скоро понял, что вытаскивать пациентку с того света бесполезно: мозг умирает спустя всего несколько минут после остановки сердца, и эти несколько минут уже истекли.

Зато охранника удалось откачать. Хотя, судя по диагнозу, "удалось откачать" – слишком сильное выражение. У парня в мозгу лопнул сосудик, кровоизлияние было мелким и для жизни неопасным. Рано или поздно он очухался бы самостоятельно. Но случайно ли этот микроинсульт совпал по времени со смертью объекта охраны? Точного ответа на этот вопрос Гуляев так и не получил. Опербригада, направленная в больницу, внезапному нездоровью охранника должного внимания не уделила. Врач, вызванный в прокуратуру для допроса, – тот самый, что безуспешно вытаскивал Турусову с того света, – на вопрос о возможности спровоцировать такое кровоизлияние пожал плечами.

– Есть препараты, резко повышающие внутричерепное давление. Но чем был вызван этот конкретный приступ, мы уже не узнаем. Это ведь не труп, вскрытие не покажет. Догадайся мы сразу взять на анализ кровь и содержимое желудка, тогда, может быть, что-нибудь и удалось бы выяснить, а теперь поезд ушел.

Сам парень начисто отрицал возможность того, что ему подмешали что-нибудь в еду, а тем более укололи. Еду и питье он приносил с собой, стряпал сам и вообще жил один. Сумку с провизией держал при себе, подобраться к ним незаметно никто не мог. И уж конечно, будучи "при исполнении", он никогда бы не подпустил к себе постороннего на расстояние вытянутой руки, так что шуточки со шприцем тоже исключаются.

Но Гуляев не очень-то полагался на его слова. Нет, он верил, что парень говорит искренне, такие вещи следователь со стажем видит сразу. Но не верил в естественное происхождение приступа. Каким-то образом преступник все же подобрался к охраннику или к его пище. Не мог же он рассчитывать на такое невероятное стечение обстоятельств – потерявший сознание охранник, удалившаяся в туалет сиделка... Как, кстати, злоумышленник узнал, что она удалилась? Подслушивал под дверью? Опасно! Кто угодно мог увидеть его из коридора. Сиделка была сообщницей? Нет, учитывая способ убийства, это совершенная бессмыслица.

Дело в том, что с Турусовой покончили довольно необычным способом. Сиделка поставила ей капельницу, дала легкое успокоительное и, когда пациентка уснула, ушла в туалет. Тем временем кто-то тихонько прокрался в палату, бесшумно закрыл задвижку на двери туалета, снял трубочку капельницы с воткнутой в руку иглы, а потом надел трубочку обратно и быстро вышел. Пузырек воздуха, попавший в вену, остановил сердце Альбины Николаевны. И если бы не запертая в туалете сиделка, никто бы не заподозрил неладное. У тяжело больной пациентки отказало сердце – что ж, бывает. Прозектор провел бы заурядное, положенное по закону вскрытие, с легкой душой вписал бы в графу "причина смерти" диагноз "сердечная недостаточность", и никакого расследования не случилось бы. Другое дело, если танатолог уверен, что человека убили. Тогда он, засучив рукава, как проклятый ищет причину этой самой сердечной недостаточности. Словом, будь сиделка сообщницей, она бы сама проделала весь фокус, предварительно отключив кардиограф. А минут через пять снова подключила бы, подняла тревогу и занялась бесполезной уже реанимацией. Тогда и охранника не нужно вырубать, и милицию никто бы не вызвал. Чистое, аккуратное, безупречное убийство. Нет, сиделка невиновна, это ясно. Конечно, припугнуть ее во время допроса не помешает, но чутье подсказывало Гуляеву, что это ничего не даст.

По его мнению, никто из медицинского персонала клиники Турусову не убивал. Во-первых, все сотрудники работали там давно и неплохо зарабатывали, а значит, подкупить их было непросто. Во-вторых, тот, кто попытался бы их подкупить, сильно рисковал. Где гарантия, что о первой же его попытке не станет известно правоохранительным органам? А в-третьих, у медиков всегда есть возможность обстряпать убийство так, что комар носа не подточит. Особенно если пациент на ладан дышит.

Человек "с улицы" тоже исключался. Пропускная система в клинике была очень суровой. Пропуска оформляли строже, чем на каком-нибудь режимном заводе. Фотографировали цифровой камерой и загоняли снимок в компьютер вместе со всеми данными получившего допуск. Любой, кто входил в клинику, непременно должен был миновать один из нескольких тамбуров с дежурными охранниками. Охранник набирал номер пропуска, и на экране его компьютера появлялось крупное изображение физиономии работника или посетителя. И только убедившись в том, что на экране высветилось лицо стоящего перед ним человека, дежурный отжимал кнопку, блокирующую прозрачную пуленепробиваемую дверь. Когда срок действия пропуска кончался, программа автоматически закрывала доступ к данным его обладателя, и после ввода номера на экране появлялось соответствующее сообщение. Для посетителей срок действия пропуска кончался с выпиской больного, которого они навещали, а данные о выписке поступали в сеть из регистратуры, как только там оформляли документы. Хотя можно было аннулировать пропуск и раньше – например, если больной вдруг отказывался принимать визитеров. А вот позже – ни в коем случае.

Таким образом, по разумению Сергея Владимировича, круг подозреваемых следовало ограничить техническим персоналом клиники и посетителями. И начинать, конечно, нужно с визитеров самой Альбины.

В ответ на запрос о пропусках, выданных для посещения госпожи Турусовой, больничный компьютер выдал список из пяти имен:

Турусов Виктор Павлович – муж покойной;

Турусова Марина Викторовна – дочь;

Зарифуллин Равиль Рушанович – телохранитель дочери;

Морозов Александр Викторович – телохранитель дочери;

Желнин Виталий Григорьевич – личный помощник Турусовой.

Но начать Гуляев решил все-таки не с них. Для того чтобы правильно построить допрос, желательно иметь представление о человеке, которого собираешься допрашивать, о его характере, стиле мышления, о его взаимоотношениях с жертвой наконец. И, раздумывая, от кого бы такие сведения получить, Сергей Владимирович, конечно же, вспомнил о Вольской.

Оксана тоже была его одноклассницей и дружила с Альбиной с незапамятных времен. По слухам, ее профессиональное мастерство дважды спасло Альбине жизнь, причем один раз – вместе с жизнью Алькиного ребенка. Она была крестной матерью Марины. Опять же по слухам, Турусов в благодарность за спасение жены неизменно проталкивал Оксану вверх по служебной лестнице. При его поддержке Вольская в тридцать семь лет стала главврачом областной больницы. Именно Турусов одолжил Вольской денег и всячески помогал с оформлением документов и регистрацией, когда она решила открыть частную клинику. Короче говоря, едва ли кто-нибудь лучше Оксаны знал саму Альбину и ее домочадцев – со всеми тонкостями и подводными течениями их взаимоотношений. А учитывая личное знакомство с Вольской и общие воспоминания о младых годах, Гуляев не сомневался, что лучшего информатора ему не найти.

Поколебавшись, он отказался от мысли пригласить ее повесткой в прокуратуру. Казенные дома не очень-то способствуют обмену трогательными воспоминаниями и задушевным беседам. Сергей Владимирович позвонил Вольской по телефону и попросил о встрече. После паузы, показавшейся ему мучительно долгой, она пригласила его к себе домой.

– Ты, наверное, хотел встретиться на нейтральной территории? – сказала она, когда Сергей после небольшой заминки поинтересовался, удобно ли это. – Извини, но на ресторан у меня сегодня нет сил. После трех операций я обычно уползаю из клиники на четвереньках. Подъезжай часам к десяти, надеюсь, к тому времени я уже доползу.

Он явился к ней, точно жених, – в костюме, белой рубашке, при галстуке. Даже с цветами. А Оксана скользнула по нему безучастным взглядом и поприветствовала без улыбки:

– Ну здравствуй, Рыжик. Сколько лет, сколько зим. Проходи, будь как дома. – И открыла пошире дверь.

Гуляев чуть не задохнулся от изумления, когда ее увидел. Она действительно смертельно устала, это было ясно сразу: лицо бледное, под глазами синева, веки полуприкрыты, словно ей невмоготу их удерживать. Невмоготу улыбаться, напрягать мышцы лица. Но даже в таком плачевном состоянии выглядела Оксана потрясающе. Если бы Сергей не знал точно, сколько ей лет, ни за что не дал бы больше тридцати пяти... ну, сорока. И главное, с годами она стала не то чтобы красивее, а интереснее, что ли. Есть такие лица, которые время не портит, а облагораживает, словно вдохновенный резец мастера. Черты под таким резцом приобретают неповторимость, линии – четкость и выразительность. И юная, симпатичная, но вполне заурядная мордашка превращается едва ли не в иконный лик.

– Ты чего застыл на пороге? Сражен моей неземной красой? – Ксана заставила-таки себя растянуть губы в улыбке. – Давай цветы и проходи. Если мы простоим еще минуту, я просто рухну на пол.

– Прости. – Гуляев отдал ей цветы и суетливо нагнулся расшнуровать ботинки. – Мне, наверное, не следовало сегодня приходить. Ты же предупредила, что устаешь...

Ксана молча пожала плечами и ушла в комнату. Вот и понимай как хочешь. Когда Гуляев вошел вслед за ней, она втискивала по одной его гвоздики в вазу к другим гвоздикам. Помимо этой вазы в комнате стояло еще штук шесть, все полные цветов. Розы, лилии, ирисы, тюльпаны... И даже коробочка с орхидеей.

– М-да, неудачное подношение у меня получилось, – пробормотал Сергей Владимирович. – Надо было коробку конфет принести. Или бутылку вина.

Ксана усмехнулась, открыла застекленную узорчатым стеклом дверцу шкафа, и Гуляев увидел, что все его полки заставлены конфетными коробками.

– В баре то же изобилие, – сказала Оксана. – Так что не переживай. Дарить подарки врачам – дело неблагодарное. Садись к столу. Ты как знаешь, а я просто обязана хлопнуть пару рюмашек, иначе лыка не буду вязать.

На круглом столе, застеленном льняной скатертью, стояла ваза с фруктами, открытая коробка конфет, бутылка выдержанного армянского коньяка и две широкие рюмки.

– Если нужна другая закуска, сходи на кухню, выпотроши холодильник. И поставь приборы. А я – все, больше не могу. – С этими словами Оксана нырнула в кресло у стола, скинула туфли и, вытянув ноги, положила их на специальный пуфик.

Казалось бы, тут Сергей Владимирович должен был окончательно смутиться и почувствовать себя свиньей, однако, против всякого резона, вдруг расслабился. Без стеснения пошел на кухню, выгреб из холодильника колбасу, сыр, копченую рыбу, накромсал кое-как, разложил по тарелкам, которые нашел в сушилке, достал из ящика стола вилки и принес все это добро в комнату.

– Я знаю, коньяк этим не закусывают, но, по-моему, тебе нужно поесть. Вот увидишь, сразу станет легче.

– Не станет. Я себя хорошо изучила. От еды я тупею и окончательно растекаюсь лужицей. Лучше налей мне. Коньяк – самое замечательное известное мне лекарство от усталости и прочих неприятностей.

Гуляев подчинился.

– За встречу. – Ксана подняла свою рюмку в его сторону и тут же отпила два глотка. – Ну вот, теперь можно и поговорить. Ты не обидишься, если я попрошу тебя обойтись без вступлений? Без воспоминаний молодости, разговоров за жизнь и прочего пустопорожнего трепа? Понимаю, это звучит не слишком вежливо, но, сам видишь, мне не до церемоний. Чтобы облегчить тебе задачу, скажу: я знаю, зачем ты пришел. Правда, я уже беседовала аж с двумя молодыми людьми из милиции и сообщила им все, что имела сообщить по поводу своего алиби, распорядка в клинике и отношения персонала к Альбине. Но тебе, как я понимаю, нужна, так сказать, внутренняя информация? Какой была Альбина, чем дышала, о чем мечтала и тому подобное?

– Ну, в общем-то да, – признал Сергей Владимирович.

Оксана уже допила свой коньяк и протянула рюмку за новой порцией.

– Не бойся, – сказала она, перехватив взгляд Сергея. – Я не спиваюсь. Хотя кто знает... За последний месяц уже третий раз даю себе поблажку. Надеюсь, это не превратится в привычку. Вообще-то я пью очень редко. Для хирурга прямо-таки патологически редко. – Она снова откинулась на спинку кресла, сделала глоток коньяку и пристально посмотрела Сергею в глаза. То ли с вызовом, то ли испытующе – не поймешь. – Так вот, об Альбине. Она была людоедкой. Дышала страданиями ближних, упивалась чужой болью, мечтала подмять под себя всех, до кого могла дотянуться, и раздавить, растоптать, искромсать, насладиться зрелищем чужих корчей. Ее следовало бы убить еще лет десять назад. Вырезать, как раковую опухоль. А теперь, боюсь, уже поздно. Уже пошли метастазы.

Ее слова были такими страшными, такими беспощадными, что Гуляев едва не отшатнулся. За свою жизнь он выслушал множество злобных тирад, чудовищных, тошнотворных признаний и яростных обличений, но ни одно из них не потрясло его так, как эта характеристика, данная Альбине ее лучшей подругой. Может быть, потому что Оксана была настоящей подругой, без намека на бабское соперничество и мелочную стервозность. А может быть, потому что в ее тоне не было и следа какой-либо страсти. Ее голос звучал ровно и невыразительно. И бесконечно устало.

– Но... как же так? Она же была...

– Была. Чуткой, нежной, незлобивой, кроткой, привязчивой, благодарной... Все так. И мне об этом известно лучше, чем кому бы то ни было.

– Но почему, Ксана?..

Она пожала плечами.

– Не знаю. То есть предположения у меня имеются, но насколько они верны? Во-первых, болезнь. Почки – коварная штука. Если они работают с перебоями, в организме накапливаются токсины, которые постепенно отравляют все, и мозг в том числе. Альбина лишилась почки в двадцать лет. Ей трижды пересаживали донорские почки, но ни одна так и не прижилась. А операции она с каждым разом переносила все тяжелее. С возрастом страх смерти, как ни странно, усиливается. И иногда становится причиной душевного заболевания. Это во-вторых. В-третьих, климакс. Для женщины это всегда тяжелое испытание – не только и даже не столько в физическом, сколько в психологическом плане.

– Климакс? Десять лет назад?

– Нет, десять лет назад все было еще не так очевидно. Хотя ростки уже показались. Окончательно Альбина слетела с катушек три года назад.

– И как же это проявилось?

– Извини, Сергей, на этот вопрос я отвечать не стану. От выходок Альбины пострадали многие мои знакомые, и я не собираюсь усугублять их неприятности, откровенничая с тобой. Я понимаю, что это твоя работа – строить версии, искать мотивы. Но ты уж как-нибудь справляйся без меня. Скажу тебе честно: я не хочу, чтобы убийцу Альбины нашли. Да, убийство – это всегда ужасно, отвратительно, мерзко. Но существуют поступки – заметь, не всегда караемые законом, – куда более страшные и столь же непоправимые. Поверь, Альбина получила по заслугам. Может быть, даже недополучила.

– Значит, ты не хочешь мне помочь? Зачем же тогда согласилась встретиться?

– Мне не хотелось, чтобы ты вызвал меня повесткой. По крайней мере, не на этой неделе. У меня сейчас очень загруженные дни. Я ведь и правда не знаю ничего конкретного про убийство. В тот день у меня было совещание в больнице, потом обход, потом две операции – там же. В клинику я заезжала только утром в девять часов минут на сорок, не больше. А Альбину убили около трех. Если же ты собираешься выпытывать у меня, у кого были мотивы, так я все равно не отвечу, хоть сажай за отказ от дачи показаний. Могу сказать только, что были они у многих. Тебе жизни не хватит, чтобы всех проверить.

– Думаю, это и не потребуется. Достаточно узнать, у кого из них был пропуск в твою клинику. Или существует способ проникнуть туда без пропуска?

– Нет, насколько мне известно, не существует. Но они могли...

– Ага, значит, ты тоже не исключаешь возможность подкупа? Ты хорошо знаешь людей, которые у тебя работают? Кто из них способен за деньги лишить пациента жизни?

– Неужели ты думаешь, что я, зная о таких способностях, оставила бы человека работать в своей клинике? Хорошего же ты обо мне мнения! Нет, я не думаю, что в этом преступлении замешаны мои люди. Даже если я не доглядела и взяла на работу прохвоста, у него ведь на лице не написано, что он готов за приличную мзду прикончить человека. Первому встречному такое деликатное дело не поручишь, можно нарваться и на сознательного гражданина.

– Ну почему же первому встречному? А если заказчик хорошо знает твоего работника? У него ведь могли найтись веские способы убеждения. Не только деньги – шантаж, угрозы... Слабого человека запугать нетрудно.

– Из слабых людей, как мне кажется, получаются неважные убийцы. По крайней мере, если речь идет об убийстве умышленном, заранее запланированном. Тут, по-моему, нужны выдержка и хладнокровие.

– Всяко бывает. Впрочем, возможно, убийство вовсе и не было запланировано заранее. Представь, твоего человека взяли за жабры, велели ему избавиться от Альбины, он ходит, ломает голову, как бы это осуществить, а тут подворачивается такой удобный случай. Охранник потерял сознание, сиделка отлучилась в туалет...

– В таком случае я тебе не завидую. Тебе придется не только трясти бедолаг, имевших мотив для убийства, но и устанавливать связи с моими подчиненными. Управишься до пенсии?

– Может, и не управлюсь, но что делать? Ты же мне помогать не хочешь.

– Не хочу. Извини.

Гуляев допил свой коньяк и откланялся.

Разговор с Вольской оставил в душе Сергея Владимировича очень неприятный осадок. Поначалу он не задумывался над его природой, полагая само собой разумеющимся, что виной всему та гнусная характеристика, которую Ксана дала убитой подруге. До сих пор Гуляев думал, что дружба их, несмотря ни на что, продолжалась до самой смерти Альбины. Оксана Вольская, как ему казалось, принадлежала к редкой породе людей, сохраняющих верность близким до конца при любых обстоятельствах. Получалось, что он ошибался. Лишаться иллюзий всегда неприятно, вот на душе и муторно.

Но, проснувшись среди ночи от какого-то внутреннего толчка, Сергей Владимирович с удивлением понял, что это ощущение муторности никак не связано с разочарованием. Оно порождено беспокойством, если не сказать тревогой. Причем анализировать причины тревоги мозг почему-то отказывался. Стоило Сергею Владимировичу задать себе вопрос "В чем дело?", и мысли пускались вскачь, как резвые блохи, в самых разных направлениях, но только не в нужном.

Промаявшись полчаса без сна, Гуляев, кряхтя, вылез из постели и побрел на кухню. Поставил чайник, закурил, постоял у окна, бессмысленно пялясь на силуэт соседнего дома, расцвеченный редкими пятнами освещенных окон, на сереющее небо и неожиданно понял, что именно скребло когтями по сердцу, что вытолкнуло его из сна.

Если виновник Альбининой смерти убил ее не сам, а прибегнул к услугам кого-то из персонала клиники, то самым подходящим кандидатом на роль заказчика была Оксана Вольская. Она хорошо знала тех, кто у нее работает, и могла выбрать исполнителя не наугад, а со знанием дела. У нее были естественные рычаги воздействия на подчиненных – и само положение хозяйки клиники, и, возможно, осведомленность относительно чьих-то грешков.

Бывает, врачебная ошибка приводит к обострению болезни, а то и к смерти пациента. Выявляются такие ошибки сравнительно редко, а если выявляются, то коллеги не спешат обличать провинившегося собрата – то ли из корпоративной солидарности, то ли из суеверия. От ошибок ведь никто не застрахован, а ну как в другой раз сам окажешься в таком же положении? Возможно, Вольская знала о такой ошибке, допущенной кем-то из подчиненных, – кому и знать, как не ей, опытному врачу и хозяйке клиники? Легко представить, какую это давало ей власть над провинившимся. Не нужно никаких угроз, запугиваний, только намекни, что хочешь смерти некой пациентки, а уж проштрафившийся коллега сам сообразит, что от него требуется.

Можно не сомневаться, что мотив у Оксаны был. Как она сказала? "Существуют поступки, еще более страшные, чем убийство и столь же непоправимые. Альбина получила по заслугам. Возможно, даже недополучила". Сказать такое про подругу, про умершую подругу... Что это, как не признание в существовании мотива?

И эти постоянные напоминания о смертельной усталости. Разве не были они слишком нарочитыми? Хороший психологический ход, между прочим. "Ты просил меня о встрече, и я твою просьбу уважила, хотя сам видишь, чего мне это стоит. Оцени мою добрую волю и не приставай со своими дурацкими вопросами. А в качестве ответной любезности не вызывай меня в прокуратуру".

Гуляеву стало совсем тошно. Оксана Вольская, которую он знал по школе, никогда не прибегала к хитростям и уловкам. Одноклассники уважали и побаивались ее – она была сильной личностью, и, по их мнению, чересчур уж правильной. Ксана неизменно отказывалась от участия в сомнительных затеях вроде коллективного прогула или небезобидного розыгрыша какой-нибудь нелюбимой учительницы да к тому же безжалостно высмеивала одноклассников за мелкопакостническую сущность, безмозглость и дух стадности. Обзывала бандерлогами, цитировала обидные куски из Киплинга. Ее многие недолюбливали. Но уважали, потому что она никогда не "стучала" и не выдавала зачинщиков, если побег или розыгрыш все-таки устраивался. Зная о ее справедливости и беспристрастности, Вольскую часто просили судить спортивные матчи и соревнования. Любой спор, каким бы бурным он ни был, быстро прекращался, если она брала чью-то сторону.

И эта самая Вольская убила Альбину, за которую когда-то стояла горой, которую утешала, защищала, оберегала, которой, в конце концов, дважды спасла жизнь? Убила чужими руками, воспользовавшись начальственным положением или знанием чужой неприглядной тайны? А после этого затеяла со следователем, бывшим одноклассником, недостойную игру? Да полноте, может ли человек до такой степени перемениться?

Но ведь переменилась же Альбина – чудная крохотная девочка с удивительно нежным и большим сердцем. Можно поставить под сомнение оценку, данную ей Оксаной, но спорить с общественным мнением было бы глупо. А старградцы с редким единодушием почитали свою губернаторшу за особу безжалостную и властолюбивую. Гуляев и сам мог бы кое-что добавить к этой характеристике. Расследуя однажды заказное убийство некоего Лытникова, старградского дельца средней руки, Сергей Владимирович выяснил, что его деловые интересы частично пересекались с интересами Турусовой, и попытался добиться встречи с Альбиной Николаевной. Поскольку созвониться с ней не удалось – хамоватый секретарь без стеснения отфутболил назойливого следователишку, – Сергей подстерег Альбину неподалеку от ее офиса. Не слишком мудрый поступок. Мало того что Альбина облила его высокомерным презрением и отказалась разговаривать, так еще и прокурор на следующий день устроил безобразную выволочку. Куда, мол, лезешь, недоумок?

Если одна женщина могла до такой степени измениться, почему не может другая?

И все же Сергею Владимировичу не хотелось в это верить. Может быть, потому, что лицо нынешней Оксаны напомнило ему иконный лик. А может быть, из-за той непринужденности, той легкости, что он испытывал в ее присутствии, несмотря на ее откровенный отказ помочь.

"Ничего, Оксана Яновна, и без вас справимся. Мало ли на свете сплетников? Говорят, Альбина меняла прислугу как перчатки. Наверняка среди уволенных найдутся обиженные, которые с радостью вывалят перед любым желающим грязное хозяйское белье. Служащие Альбины Николаевны тоже вряд ли откажутся перемыть покойнице косточки – ну, хотя бы некоторые. Если я не ошибаюсь, мало кто настолько любил Турусову при жизни, что захочет хранить ей верность после смерти. А уж вызнав все о ее неблаговидных делишках, я как-нибудь сумею вывести убийцу на чистую воду, сколько бы времени это ни заняло".

* * *

В тот же предрассветный час не спала и Оксана. Впрочем, она не спала вот уже... сколько? Неделю? Две? Пожалуй, с того дня, когда к ней в клинику заявился Турусов...

– Нет, Виктор Палыч. И давайте не будем тратить время попусту. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

– Ксана, ради бога, выслушай меня...

– И не проси, Виктор. Ни ради бога, ни ради черта, ни ради светлого будущего дорогой Альбины. Слишком многое мы с тобой побросали в топку пламенной любви к твоей драгоценной супруге. У меня топливо кончилось, нечего больше бросать.

– Ты думаешь, я не понимаю? – Вальяжная физиономия губернатора скривилась то ли в горькой усмешке, то ли в беззвучном плаче. – У самого все выгорело. Даже головешки, и те в пепел рассыпались. Не о любви речь. Вернее, не о любви к Альбине. Последние года два я вижу в ней не жену и даже не женщину, а гранату с выдернутой чекой. Малейший толчок, и взрыв накроет всех, кто поблизости, – меня, тебя, Маришку...