Текст книги "Вольф Мессинг. Судьба пророка"

Автор книги: Варлен Стронгин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Гетто. Канал. Свобода

1 сентября 1939 года бронированная немецкая армия перевалила через границы Польши – государства более слабого в индустриальном и военном отношении, к тому же фактически преданного своим правительством.

Вольф Мессинг понимал, что ему нельзя оставаться на территории, оккупированной немцами. Евреи бежали из родных мест, покидали свои дома. Сотни и тысячи мужчин, женщин и детей уныло плелись по дороге. Но когда эти люди поняли, что окружены, что все пути на восток перекрыты немцами, не осталось и следа от торопливости первых дней, от желания во что бы то ни стало перебраться через болота и речки и даже от инстинктивного стремления укрыться, замаскироваться во время вражеских налетов в открытом поле.

Детей уже не несли и даже не вели за руки. Они покорно, без слез и жалоб тащились следом. Измученные дорогой, голодом и безысходностью, люди стали походить друг на друга: кузнец и кантор, портной и шорник, молочник и телепат Вольф Мессинг, извозчик и юноша Григорий Смоляр, мечтавший стать писателем.

Многие повернули назад. Если помирать, то дома. Идущие пытались свернуть направо, налево, но везде вырастали вражеские десантные группы. От них впервые люди услышали клич смерти: «Юден – капут». Беженцы вышли на большой тракт, и только евреи из маленьких местечек проселками и тропами направились в родные края.

Гора-Кавалерия, еще не разрушенная, не сожженная, словно и не брошенная обитателями, замаячила впереди. Сердца людей наполнялись надеждой.

– Не бойся, Вольф, – сказал ему отец, – мы откупимся. Ты заработал кое-какие деньги, хотя и посылал их нам каждый месяц. У тебя что-нибудь осталось, сынок?

– Осталось, папа, – безразлично произнес Вольф, – вполне достаточно, но для чего?

– Слава Богу, – облегченно вздохнул отец, – я был жесток к семье, к детям, маме, я переживал, видя, что вы недоедаете, но я откладывал деньги на черный день. Хозяин сада обменял их на царские золотые десятки. У меня их шесть штук. Вместе с твоими деньгами это целое состояние. Мы отдадим их немцам, и они не тронут ни меня, ни тебя, ни твоих братьев.

– Нас не спасут никакие деньги, – покачал головой Вольф, – немцы отнимут их, а меня или станут пытать, или сразу убьют на месте. Ведь я предсказал смерть Гитлеру, если он пойдет войной на Восток. За мою голову обещана большая награда.

– О Боже! – встрепенулся отец. – Зачем ты это сделал, сынок? Тебя что, дергали за язык? Или принуждали сказать то, что ты знаешь? Принуждали силой?

– Такова моя профессия, отец. Я говорил о том, что чувствовал. Я увидел горящие дома, целые города в руинах, фашистские знамена над ними, потом красные, полосатые – американские, и среди развалин Берлина мертвого фюрера. Я хотел предупредить беду. Зачем разрушать мирные города и убивать невинных людей? Чтобы обречь себя на смерть, смерть в огне? Я видел Гитлера, объятого пламенем. Он даже не пытался сбить его. Я не терплю убийства, смерти, но это самосожжение не расстроило меня. Слишком много бед принесет Гитлер всему миру. Он сам уйдет из жизни, боясь человеческого суда над собой.

Ты размечтался, сынок. Гитлер жив-живехонек! Слышишь, кто-то стучится в нашу дверь? Слишком настойчиво!

Дверь затрещала. За ней стояли немецкие солдаты. На ломаном польском языке они приказали евреям – обитателям дома – собраться на центральной площади. На сборы давали тридцать минут.

Отец оглянулся вокруг, думая, что же взять с собой: все вещи, добытые тяжким трудом, были ему дороги.

– Берите самое необходимое, – сказал Вольф отцу и братьям.

Через полчаса они стояли в толпе, сгрудившейся на площади. Вольф поднял воротник плаща, опустил на глаза шляпу.

– Они не узнают тебя! – шепнул ему отец. – Я здесь нигде не видел объявлений с твоей фотографией!

Вольф кивнул. Немецкий офицер выстроил собравшихся в колонну и скомандовал:

– Шнелль! Шнелль! Нах Варшава!

Путь оказался длинным. Многие не выдерживали и присаживались на обочине дороги. Немцы били их прикладами, заставляли догонять колонну. Тех, кто не в силах был подняться с земли, пристреливали, не обращая внимания на то, кто это был – мужчина, женщина или ребенок.

«Быстрее, поганый еврей. Ты еле волочишь ноги. Скоро придется пристрелить тебя. Еще в шляпу вырядился, паршивый!» – прочитал Вольф мысли погонявшего его прикладом солдата и обернулся к нему: «Я вовсе не паршивый». Немец от удивления выпучил глаза.

– И я вовсе не еврей. Я поляк. Зашел навестить старого знакомого, – сказал Мессинг.

– Нам приказано вести только евреев, – смутился солдат, а Мессинг продолжал внушать ему: «Ты гонишь не еврея! Ты гонишь не еврея!»

– Тогда не мешайся под ногами! Выйди из строя! – нервно скомандовал загипнотизированный солдат. Вольф потянул за собой отца, но тут же получил прикладом по плечу. Несчастного отца солдат ударом сапога свалил на землю. К нему подбежали братья, помогли подняться, взгляды отца и сына встретились, полные любви друг к другу и тоски от предстоящей и, возможно, смертельной разлуки. Вольф, оставшийся на обочине дороги, долго смотрел вслед колонне, стремясь различить фигуры отца и братьев. И вдруг он почувствовал, что родные рады за него в надежде, что ему удастся избежать самой злой участи.

Вольф свернул в ближайший лесок, из пожелтевших листьев соорудил себе ложе, прилег на него, попытался уснуть, но мысли о родных не давали ему покоя. В конце концов усталость и кромешная темнота сомкнули его веки.

Он проснулся от ружейного выстрела, подошел к дороге, раздвинул кусты и увидел очередную жертву, скорчившуюся от смертельного выстрела. Рассвет только начинался, и Вольф незаметно примкнул к проходящей мимо колонне евреев, не сомневаясь, что с нею догонит родных. Уж если принимать смерть, то чувствуя поддержку отца и братьев. Об одном только пожалел Вольф: они не успели сходить на кладбище, проститься с матерью, но, слава Богу, она не увидит их кончину. Сон, пусть и краткий, все-таки вернул Вольфу силы, и ему удалось с небольшой частью колонны добраться до Варшавы. Знакомые улицы, здания концертных залов, гостиницы, рестораны уныло встречали его, как узника гетто, а не как великого телепата.

И сама полуразрушенная Варшава выглядела не прежней оживленной и красивой столицей, а обезображенным, обреченным и убогим заштатным городишком. Большие железные ворота молча возвещали о том, что Вольф попал в Варшавское гетто.

В мемуарах Вольфа Мессинга этот период его жизни описан невнятно: «Вскоре мое местечко было оккупировано фашистской армией. Мгновенно организовалось гетто». Где? В крошечной Гора-Кавалерии? И затем: «Мне удалось бежать в Варшаву». В американской печати говорилось, что Вольф Мессинг попал именно в Варшавское гетто.

На улицах Варшавы, столицы Польши, уже давно появились объявления о создании гетто и приказ коменданта города, включающий следующие пункты:

1

Начиная со дня утверждения настоящего приказа, в городе Варшаве выделяется особый район, в котором должны проживать исключительно евреи.

2

Все евреи – жители Варшавы и прибывшие из других мест – обязаны после опубликования настоящего приказа в течение 5 дней переселиться в еврейский район. Евреи, которые по истечении этого срока будут обнаружены в нееврейском районе, будут арестованы и строжайше наказаны. Неевреи, проживающие в пределах еврейского района, обязаны немедленно покинуть еврейский район.

3

Разрешается брать с собой необходимое домашнее имущество из списка указанных вещей. Тот, кто будет уличен в присвоении чужого имущества или грабеже, подлежит расстрелу.

4

Еврейский район ограничивается следующими улицами (список приводится, но в дальнейшем сокращается. – В. С.).

5

Еврейский район сразу же после переселения должен быть отгорожен от города каменной стеной. Построить эту стену обязаны жители еврейского района, используя для этой цели в качестве строительного материала камни от нежилых или разрушенных зданий.

6

Евреям из рабочих колонн запрещается пребывание в нееврейском районе. Означенные колонны могут выходить за пределы своего района исключительно по специальным пропускам на определенные рабочие места. Нарушение этого приказа карается расстрелом.

7

Евреям разрешается входить в еврейский район и выходить из него только в указанных местах. Перелезать через ограду воспрещается. Немецкой страже и охране порядка приказано стрелять в нарушителей этого пункта.

8

В еврейский район могут входить только евреи и лица, принадлежащие к немецким воинским частям, а также к Городской управе, и то лишь по служебным делам.

На юденрат (еврейское правление гетто) возлагается заем на расходы, связанные с переселением из одного района в другой. Означенная сумма должна быть внесена в течение 12 часов после издания настоящего приказа в кассу Городской управы.

9

Юденрат должен немедленно представить жилищному отделу городской управы заявку на квартиры, которые евреи оставляют в нееврейском районе и которые еще не заняты арийскими (нееврейскими) жильцами.

10

Порядок в еврейском районе будет поддерживаться немецкой патрульной службой и особыми еврейскими отрядами порядка (специальный приказ об их функциях будет своевременно издан).

11

За переселение всех евреев в свой район несет полную ответственность юденрат Варшавского гетто. Виновный в уклонении от выполнения настоящего приказа будет строжайше наказан.

За только что приведенным последовал приказ о желтой «заплате». С немецкой пунктуальностью указывались ее размер, место, на которое она должна быть нашита. В конце звучала угроза: «За неисполнение – смертная казнь».

Ошарашенные и растерянные узники гетто теснее жались друг к другу, боялись лишний раз показываться на улице, откуда постоянно доносился топот и стук кованых сапог. Постепенно люди привыкали к страху. Целыми днями у юденрата стояла толпа. Здесь можно было встретить знакомых и вообще узнать о том, откуда прибыли люди.

Однако поиски родных оказались тщетными. Колонна из Гора-Кавалерии и соседних с ним мест здесь не появлялась. Эта весть угнетала и мучила Вольфа. Погибнуть вдалеке от своих родных, не увидеться с ними даже перед смертью было выше его сил. Лишь потом Мессинг узнает, что отец и братья сгорели в печах Майданека. Все до единого… У юденрата сколачивались группы, пытавшиеся бежать из гетто. Вокруг гетто уже возводилась ограда из колючей проволоки, по которой должны были пропустить электрический ток.

Для жителей гетто еще не была изготовлена специальная форма, и люди по одежде могли более-менее точно определить финансовое состояние друг друга. Вокруг Мессинга собралась группа из трех прилично одетых евреев. Они искали пути спасения и обратили внимание на то, что один из немецких офицеров охраны без особой злобы здоровается с ними, остановился рядом раз, второй, третий. Вольф заговорил с ним о погоде. Неожиданно офицер спросил:

– Валюта есть?

– Есть, – решил рискнуть Мессинг.

Офицер назвал место встречи и время. Все четверо явились в точно указанный час, минута в минуту. Офицер задерживался. Взгляды собравшихся сошлись на Мессинге:

– Не провокация ли это? Не обманывает ли нас немец?

– Я не прочитал в его мыслях обмана, – понуро опустил голову Мессинг, но оживился, услышав стук сапогов.

Офицер ухмыльнулся, получая пачку долларов. Он отдернул носком сапога крышку канализационного люка и показал рукой на открытый проем. Мессинг нащупал ступеньку лестницы и стал осторожно спускаться. За ним последовали другие. Уже смелее и быстрее. Вся операция заняла не больше минуты, после чего крышка люка над ними захлопнулась и они очутились в кромешной темноте. Наверху их, рано или поздно, ожидала гибель, здесь – неизвестность со слабой надеждой на свободу.

Темнота поначалу не испугала беглецов, но постепенно стала угнетать: не видно было, куда идти. С рассветом сквозь неведомые трещины пробились первые лучи солнца. Беглецы приободрились и снова посмотрели на Вольфа Мессинга; они верили, что ясновидящий укажет им дорогу. Он действительно мог увидеть будущее, но не выход из этой бесконечной трубы. Вот если бы был индуктор, который мысленно указывал бы ему путь, то он легко справился бы с этой задачей.

– Черт здесь сломает голову! – сказал Мессинг. Его пугали отводные линии от центрального канала. Он шел к тем местам, где брезжил свет, но выхода там не находил.

– Отдохнем, – предложил он и присел на трубу, протянутую вдоль канала. Запасливые попутчики достали из карманов еду.

– Вы не хотите перекусить? – спросили они у Мессинга.

– Нет, – сказал он, – во время работы у меня пропадает аппетит.

Он очень проголодался, но не смел взять даже малую толику еды у людей, которым она сможет продлить жизнь. В темноте они едва видели друг друга и различали лишь по голосам.

– А я был на вашем концерте в Вене, – пропищал кто-то. – Вы имели ошеломляющий успех. Вы показывали чудеса!

– Но при свете! – отозвался Мессинг.

– А в темноте вы бессильны? – испуганно заметил простуженный бас.

Мессинг промолчал, обдумывая положение.

– Ой! Ой! – завопил баритон. – Кто-то вырвал из моих рук кусок колбасы!

– Крысы! – ответил Мессинг. – Будьте осторожны!

Одна из крыс застыла у его ног. Он резким движением схватил ее за голову, быстро встал и пошел по скользкому дну канала. Мессинг знал о чувствительности этих животных, о том, что они могут передавать сигналы друг другу. Крыса наверняка постарается убежать от него. Но куда? Может, к выходу из канала? Желая вырваться, крыса бешено завиляла телом, пытаясь укусить, но Мессинг из последних сил держал ее, думая использовать как индуктора. Однако никаких сигналов от крысы не поступало, и он брезгливо отбросил ее в сторону. Сырость проникала сквозь одежду, усталость сковывала движения. Писклявый попытался попробовать воду, стекающую по заплесневелой стене канала.

– Потерпите! – попросил его Мессинг. – Вода здесь грязная. Можно отравиться!

– Мы здесь пропадем! – процедил простуженный голос, когда после двух суток хождений они очутились на месте, откуда начали путь.

– Пришли! – иронически заметил баритон. – Куда двинемся дальше?!

Мессинг решительно направился в противоположную сторону, делая вид, что знает, где выход. Он боялся, что среди попутчиков начнется паника и они перестанут верить ему, разойдутся кто куда и погибнут поодиночке.

– А может, вернемся в гетто? Сменим одежду? – дрожащим от холода голосом предложил писклявый.

– Нас тут же расстреляют, не дав переодеться! – воскликнул баритон. Похоже, он был на грани истерики.

Мессинг шел, обстукивая железным прутом стены, но тот каждый раз ударялся о металл. Наконец он уперся в землю, проступавшую между трубами. Мессинг нащупал ступеньки и немного поднялся по ним. Над его головой чернела крышка люка.

– Помогите, – попросил он и вместе с простуженным приподнял крышку люка.

– Мы опять в гетто? – чихая, вымолвил писклявый.

– Нет, где-то на окраине Варшавы. В нееврейском районе.

– Но нас могут схватить и снова отвести в гетто! – продолжал ныть писклявый. Ему никто не ответил.

– Будем выходить? – спросил Мессинг.

– Да, – сказал простуженный, – спасибо вам. – И сунул в карман Мессинга вчетверо сложенный листок бумаги. – Там слова песни защитников гетто. Я буду пробиваться к партизанам.

– Спасибо вам всем! – поблагодарил попутчиков Мессинг. – За то, что не выдали меня!

– Как можно?! – искренне возмутился писклявый. – Многие в гетто узнали вас, но никто даже не подумал сообщить об этом!

– Еще раз спасибо! – сказал Мессинг и первым вышел на поверхность.

Была ночь, холодная и беззвездная. Люди казались тенями, пошатывающимися от ветра. Но ветра не было. Просто их, нанюхавшихся всякой дряни, шатало от чистого воздуха, от усталости, от непривычно твердой земли под ногами, сменившей осклизлую мокроту канала.

– Прощайте! – сказал простуженный и исчез в темноте. Остальные, кроме Мессинга, потянулись к черневшему впереди лесу.

Вольф узнал район. Где-то здесь жил знакомый мясник, почитатель его таланта, у которого он однажды был в гостях. Мессинг дождался первых проблесков рассвета и замер на месте, увидев на стене ближайшего дома приклеенную листовку с его портретом и текстом, обещавшим награду в 200 тысяч марок тому, кто укажет местонахождение врага германской нации.

Мессинг на мгновение задумался, но все-таки постучал в дверь лавки мясника.

– Кто это? – услышал он за дверью знакомый голос.

– Свои, – тихо ответил Мессинг.

Мясник осторожно приоткрыл дверь и, не поверив глазам, протер их.

– Вольф Григорьевич! Пророк наш! – Лицо торговца на мгновение озарилось радостью, но потом помрачнело: – Здравствуйте, господин Мессинг! Я счастлив видеть вас в своем доме! Но… по всей Варшаве развешаны объявления. За вашу голову дают 200 тысяч марок!

– Возьмите их, – полушутливо заметил Мессинг.

– Что вы, господин! – засуетился торговец. – Какие слова вы говорите? Я всегда восхищался вами. Но так резко изменилась жизнь… Извините, но я не могу принять вас достойно, как вы этого заслуживаете! Достойно вашего божественного таланта! Извините… Вот если бы вы согласились… Извините… Согласились жить в подвале… Там вас никто не найдет… Туда никто не заходит. Даже я редко вспоминаю о нем. Я поставлю вам койку. Буду приносить еду. Извините, господин Мессинг! Но в другое время… Сами понимаете…

Мясник принес книги и еду, которая после долгих дней голода показалась Мессингу самой вкусной и изысканной на свете. А потом сон сморил его. Проснулся он от какой-то мучившей его во сне мысли. Лежа на старом и колком матрасе, Мессинг задумался о своем будущем. Возможно, Гитлер разыскивает его, чтобы заменить им Ганусена? Но через минуту отказался от этой версии. Он предрек фюреру смерть после похода, который уже начался. Об этом предсказании знает вся Европа. Гитлер наверняка хочет жестоко расправиться с ним. Как проверить?

Мессинг напрягся до предела, пытаясь разгадать планы Гитлера и внушая ему: «Подумай о Мессинге! Подумай о Мессинге! Что ты собираешься делать с ним, что именно? Задержишь его?! А потом убьешь публично?» Но подсознание молчало. Слишком далек был от него индуктор. Мессинг впал в транс и увидел трупы голых людей, перевозимых на тележках в крематорий. От ужаса похолодело сердце. Чтобы оторваться от страшных видений, пришедший в себя Мессинг взял в руки одну из книг, принесенных мясником. В ней рассказывалось о том, как следует разделывать туши…

Четыре дня провел Мессинг в подвале. Но мысли о страшной судьбе соплеменников не покидали его, и Вольф, презрев осторожность, тихо выбрался на улицу. В глаза бросилось объявление, висевшее на доме мясника. Осторожно, чтобы не оставить на стене клочков бумаги, Мессинг отклеил его, сложил и спрятал в задний карман брюк. Вдруг резкий свет фонарика осветил лицо.

– Майн готт! – раздался голос немецкого офицера, появившегося из-за угла дома во главе патруля. – Герр… Вольф Мессинг! О-го-го! Зеер гут! Зеер гут! – радостно завопил офицер и вытащил из планшета обрывок объявления с изображением Мессинга. Было темно. Мессинг сделал несколько шагов назад, удаляясь от света фонарика. Офицер подбежал к нему: – Мессинг! Мессинг!

«Я – писатель! Я – писатель!» – внушал телепат. Офицер на секунду заколебался и вперил взгляд в фотографию.

– Найн Мессинг! Комм цу мир!

«Я – писатель!» – из последних сил повторил Мессинг и вдруг ощутил мощный удар в челюсть, опрокинувший его на землю.

– Юде! – заключил ударивший его прикладом автомата детина.

Вольф вместе с кровью выплюнул несколько зубов. Голова кружилась. Мысли перемешались.

– Я – писатель, – прошептал он.

Офицер, все-таки попавший под его влияние, не решился сразу отвести Мессинга в комендатуру и потребовать награду, а отправил в участок, где быстро разберутся, что он за птица.

Запертый в карцере участка, Вольф понимал, что счет его жизни пошел на минуты. Раскалывалась голова, ныла разбитая челюсть, но расслабляться было нельзя. Жизнь или смерть… Их могли разделять мгновения. Еще никогда Вольф Мессинг так не напрягал свою волю, как сейчас. Мимоходом подумал, что именно сейчас выяснится, действительно ли он мастер волшебства, как писали о нем газеты. От дикого напряжения он съежился, побледнел и тут, едва не потеряв от слабости сознание, наконец услышал, как поворачивается ключ в замке.

В карцер вошли солдаты, в том числе вооруженные автоматами и пистолетами, и, тупо глядя на каменный пол, уселись на скамейку рядом с Мессингом. Они были загипнотизированы. За исполнение такого номера на сцене Вольф Мессинг был бы засыпан цветами, заслужил бы море оваций, но сейчас, даже не думая об этом, боясь лишним движением или шумом нарушить гипноз, он быстро выскочил из камеры и закрыл ее с внешней стороны на задвижку.

Выйдя на улицу, не побежал, чтобы не обратить на себя внимание, а стал петлять по переулкам направляясь к восточной окраине Варшавы. Едва не напоролся на колонну немецких танков, продвигавшихся в сторону гетто.

Несколько раз его выручал польский язык, который он знал в совершенстве. При виде немцев он здоровался с поляками, как с закадычными друзьями, и те, не зная его, на всякий случай приветственно кивали головами. Только войдя в лес и углубившись в чащу, Вольф присел на пень, чтобы перевести дыхание.

– Еврей? – неожиданно услышал он за спиной хриплый голос с местечковым акцентом.

– Еврей, – подтвердил Мессинг и, обернувшись, увидел седого как лунь старика с почерневшими от дорожной грязи пейсами. Старик показал взглядом на восток, в сторону советской границы.

– Там наше спасение!

Мессинг хотел сказать, что не уверен в этом, что советские пограничники могут принять их за немецких шпионов или вообще, как перебежчиков, вернуть обратно. Он давно следит за действиями Гитлера и Сталина и понимает: они оба тираны, мечтающие завладеть миром.

– Сталин! – воздел руки к небесам старик, и Мессинг кивнул ему, что согласен идти вместе.

Когда деревья уже закрыли заходящее тусклое солнце, к ним присоединился третий еврей в одежде, покрытой засохшей грязью. Он тоже бежал из гетто и тоже по системе канализации. Увидел полуоткрытый люк, нырнул в него, несколько суток метался по подземным туннелям, иногда по колено в воде, иногда по горло, и вода вынесла его прямо к Бугу, куда стекали городские отходы. Он нанес эти каналы на карту, и по ним можно попасть в гетто. Туда уже отправлена первая партия оружия, но его катастрофически не хватает. Люди в основном вооружены палками и камнями. Советские войска приближаются к Варшаве. Должны помочь узникам гетто. А если не удастся, они поднимут восстание. Лучше погибнуть в борьбе, чем в душегубке.

– Пойдут танки – задержим их своими телами, – гордо, с одержимостью в голосе произнес новый знакомый и тихо запел песню защитников Варшавского гетто.

Мессинг вдруг увидел месиво из людей, бросившихся под танки, и понял, что никто не поможет обреченным, и, чтобы не сойти с ума, запел их песню.

Осторожно, раздвигая кусты, беглецы подошли к деревне. Мессинг вызвался поговорить с крестьянином, искавшим грибы на опушке леса, но тот внезапно разогнулся и направился к деревне. Стали дожидаться темноты.

У меня есть деньги, – сказал Мессинг новым друзьям, – даже царские червонцы. – И глаза его наполнились слезами при воспоминании об отце, успевшем передать ему отложенные на черный день монеты.

«Чернее дней, чем те, что наступили, уже не будет», – мысленно сказал он отцу и постучался в дом на окраине села. За окном зажглась керосиновая лампа, отодвинулась занавеска и мелькнули алчные глаза хозяина:

– Чего надо? Деньги есть?

– Есть, – глухо отозвался Мессинг.

– Тогда сговоримся! – заключил хозяин и направился в сени.

Скрипнула дверь, и на пороге появился мужик в длиннополой рубахе.

– Много вас?

– Трое.

– Дорога длинная. Будем передвигаться только ночью, а днем прятаться в лесу. Ночью немцы обычно квелые, после шнапса их ко сну тянет. Перевезу через Западный Буг, а там граница. Туда собираетесь?

– Туда.

– Хорошо. Но без аванса не повезу. Не обижайтесь. Всякие встречаются люди. Довезешь – и поминай их лихом. Никому верить нельзя.

– А вам можно? – насторожился Мессинг, угадывая в мыслях мужика какой-то подвох.

– Нам можно, – усмехнулся старик, – нам деньжата нужны, а кто вы и кем будете, наплевать. Хоть жиды, хоть черти! Лишь бы платили!

Мессинг передал ему пачку купюр Речи Посполитой, оставшихся от последних гастролей.

– Трое, а платите за одного, – нахмурился мужик, – еще есть?

– Золотые червонцы, – сказал Мессинг.

– Тоже сгодятся! – обрадовался старик.

Он оказался сноровистым и неглупым. Постелил на дно телеги одеяла, сверху навалил сена. При встрече с немцами прикидывался нищим крестьянином, предварительно, еще дома, напялив на себя самую худую одежонку.

И лошадь выбрал старую, с пожелтевшими зубами, с побитыми от вожжей боками. И мелкое сено походило на скошенное не на лугу, а на поляне, к тому же прошлогоднее, свалявшееся. Дорогу знал хорошо, сходил за местного, точно называя немцам ближайшее село, куда якобы направлялся.

Соседи Мессинга по телеге мучились, отлежав спины, надышавшись сырого гнилого воздуха, а Мессинг давно научился впадать в летаргический сон, чтобы не чувствовать болевые ощущения.

Он выглядел наиболее свежим и бодрым, когда они добрались до Западного Буга, и помогал попутчикам перебираться в качающуюся на воде лодчонку.

– А где червонцы? – напомнил мужик перед тем, как самому пересесть в лодку.

– Бери, – сказал Мессинг, с горечью прощаясь единственной памятью об отце.

Старик одну монету попробовал на зуб.

– Настоящая. Тогда поплыли. Только тихо, не разговаривать. А то перебьют еще до границы.

Но стоило лодке выбраться на середину реки, как по ней стали стрелять с обеих сторон: и немцы, и советские.

– Ничего, проскочим, они нас не видят на слух палят, – успокоил беглецов мужик. Вскоре лодка уткнулась в песок противоположного берега.

– Вылезайте! – грозно прошептал проводник. – Дальше транспорт не везет.

Мессинг и его попутчики, сняв обувь, поплелись по мелководью к берегу, а мужик ловко развернул лодку и быстро поплыл обратно. Войдя в лес, они вздохнули с облечением, но вдруг их ошеломил громкий голос:

– Кто идет?! Руки вверх!