Текст книги "Вольф Мессинг. Судьба пророка"

Автор книги: Варлен Стронгин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Дома он «дочитал» мысли Сталина. Подозрительность у него растет. Он знает, что Молотов и Калинин люди недалекие, прыгнувшие благодаря ему выше своей головы, но стали ли они до предела верными псами, в этом он сомневается. Вот и арестовал их жен, чтобы проверить рабскую покорность и того и другого.

С Калининым положение понятнее, чем с Молотовым. Окончил сельскую школу. Скрытый пьяница и бабник. Но его рекомендовал в партию сам Ленин. Калинин играл на этом, цитируя в своей книге слова Ильича о том, что он «обладает умением находить подход к широким слоям трудящихся масс». Придумал себе определение – «всесоюзный староста» и приучил газетчиков так его называть. Староста – не вождь и учитель. Бог с ним, с этим сельским полуграмотным старичком. Пусть потешит себя непонятным званием. У него нет никаких полномочий, он не может решить ничего серьезного и значимого.

Иное дело – Молотов. Взял себе псевдоним, похожий на сталинский, от слова «молот». А в действительности – Скрябин. Какая-то дворянская фамилия. Он от нее быстро избавился. Родился в семье приказчика – не пролетария. Участвовал в Февральской революции. Интересно, на чьей стороне? Надо попросить Лаврентия Павловича уточнить этот момент в его биографии. А может, и не нужно. В настоящее время – ничтожный человек. В справке о нем Берия привел стишок некоего эмигранта-сатирика Дона Аминадо (Григория Шполянского. – В. С.), которого другой эмигрант Бунин назвал классиком русского юмора. В стишке есть не известная никому фамилия – Ломброзо. (Чезаре Ломброзо – итальянский ученый, определявший по внешнему виду склонность человека к совершению преступлений и его общее развитие. – В. С.). Стишок гнусный, но забавный: «Лобик от Ломброзо. Галстучек. Кашне. Морда водовоза, а на ней пенсне». И это написано о министре иностранных дел Советского Союза! Пусть напечатано во Франции, но все равно мерзость, задевает умение его, Сталина, подбирать кадры, которые «решают все!».

Впрочем, такие кадры, как Молотов и Калинин, его устраивают. Жену Калинина он арестовал зря. Она – ничто. Не влияет на мужа, в отличие от Жемчужиной. Умная, начитанная и активная еврейка. Иногда Молотов позволяет себе высказывания и предложения, явно не им придуманные. Логичные и конструктивные. Это раздражает Сталина, и он знает, что они подсказаны Молотову его женой. Пусть поумничает вдалеке от нее. Пусть осознает свое истинное положение в партии и полную зависимость от вождя. Кажется, он уже осознал это и лишь позволил себе пискнуть об аресте жены, не более. Зато сохранил свою должность и жизнь. Надо его наградить орденом ко дню рождения. Рабы жаждут подачки, она для них важнее любой ласки. А свободы боятся. Дай Молотову и Калинину власть, возможность принимать государственные решения самостоятельно – они растеряются, будут молить о возвращении в рабство. Он их проверил лишний раз, арестовав жен. Доверяй, но проверяй.

Потом Сталин подумал о Вольфе Григорьевиче. Слава богу, не отнес его к числу своих рабов. «Удивительно, – усмехнулся про себя Сталин, – что этот гениальный провидец довольствуется малым и даже счастлив оттого, что ему дали возможность работать. И вечно благодарен стране, что спасла его от фашизма, даже, наверное, не стране, а лично мне – Сталину».

«Нет, – подумал Вольф Григорьевич, – стране».

Из головы не выходил один из моментов его прежней встречи со Сталиным. Что-то в ответе Мессинга не понравилось вождю, и глаза его налились кровью. В зрачках Сталина Мессинг увидел реки пролитой им крови.

– Что вы видите?! – не выдержал Сталин, и взгляды их скрестились на мухе, сидевшей на двери. Неожиданно муха съежилась, засохла и упала на пол.

– Это вы убили ее?! – воскликнул Сталин.

– Я, – спокойно сказал Мессинг.

– Значит, вы можете убивать?! – догадался Сталин.

– Не могу, – после паузы ответил Мессинг, – если не считать насекомое, которое может помешать работе.

– А людей?! – с рьяным любопытством поинтересовался Сталин. – Своих врагов? Интриганов? Завистников? Неужели не можете убивать?!

– Не могу, не хочу, – тихо произнес Мессинг. – Даже предсказывать людям время их смерти, тем более что в жизни бывают чудеса.

Пройдя через обиды, нервотрепки и мучения, Вольф Григорьевич Мессинг напишет: «Свойство телепата позволяет мне иной раз слышать о себе такое, что вянут уши. Так, может быть, самое завидное – умение видеть будущее? Да тоже нет! Я никогда не говорю людям печальные вести. Зачем тревожить их души заранее? Пусть будут счастливы. Так не завидуйте мне!»

Берия, Жуков и другие

Был ли Лаврентий Павлович Берия пламенным революционером? Никогда. Скорее, другое. Он был изначально нацелен на ложь, предательство, готовность ради карьеры шагать по трупам, что и осуществил в своей жизни с потрясающей циничностью, жестокостью и вероломством. И хотя находятся люди, пытающиеся хоть в какой-то мере обелить этого человека, найти в его деятельности положительные моменты, их попытки обречены на провал.

Дежурная русского отдела библиотеки Стенфордского университета, где содержится архив царской охранки, как-то намекнула мне, что его исследователя ожидают сюрпризы и даже сенсации.

– Какие? – поинтересовался я.

Она усмехнулась:

– Многие известные большевики до революции были агентами царской охранки. Вы не удивлены?

– Нет, – покачал я головой, к тому времени зная, что в КГБ работали некоторые ярые противники Октябрьской революции. Об этом мне поведал отец, арестованный якобы за издание националистической литературы. Его и следователя Шишкова во время допросов разделяла черта, пересечение которой подследственным расценивалось как нападение. Взбешенный отказом подписывать нужные протоколы даже после страшных пыток, Шишков достал из кобуры револьвер, схватил отца за волосы и потащил за разделяющую их линию. Отец впился руками в руку следователя и повалил его. На шум вбежали дежурившие в коридоре чекисты, разняли отца и Шишкова, неожиданно закричавшего:

– Устроили, жидки, революцию! И ты если и вернешься из лагеря, то психом. Я тебе все мозги вышибу!

Отцу дали пятнадцать суток карцера, он ходил по крошечному пространству и думал о первой фразе Шишкова, явного противника революции, но работающего в Комитете госбезопасности, да еще в чине полковника, да еще следователем по особо важным делам. И вряд ли он один был там такой. Не случайно, как показало будущее, ни в одной разведке мира не оказалось столько предателей, как в советской, выпестованной Лаврентием Павловичем Берией и его последователями.

Он был агентом не царской охранки, а другой – мусаватистской. В Сухумском городском училище ни одна кража или донос не обходились без невзрачного прыщавого паренька Лаврентия Берии. После окончания училища он переезжает в Баку и там поступает в техническое училище. Однажды он приходит к секретарю Кавказского бюро РСДРП(б) и говорит, что работает в мусаватистской охранке и просит принять его в партию большевиков, обещает давать ценную информацию. Впоследствии, принятый в партию в 1919 году, он присвоил себе партстаж с 1917 года, то есть дореволюционный, что очень ценилось. Но в мусаватистскую охранку уже были внедрены большевики Мусеви и Ошум Алиев. Берия уничтожает конкурентов. Оба были убиты в ресторане выстрелами в упор. Берия работает сразу на двух хозяев. Мусаватистская охранка находилась под контролем английской Интеллидженс сервис и турецкой разведки. Тогда же Берия знакомится с Мир Джафаром Багировым, связанным с бакинской милицией, позже одним из руководителей Азербайджана. Добытые Берией сведения Багиров пересылал в Царицын, в штаб 10-й армии.

Весной 1920 года Берия перебирается в меньшевистскую Грузию, где его арестовывают в Кутаиси, приняв за шпиона большевиков. Однако вскоре освобождают по просьбе посла Республики Советов Сергея Мироновича Кирова.

Выйдя на свободу, Берия переезжает в Тифлис, где сразу входит в контакт с охранкой меньшевиков. Одновременно, пользуясь поддержкой Багирова, Берия в возрасте двадцати двух лет становится заместителем председателя ВЧК.

Весной 1921 года в Баку прибыл с ревизией ответственный работник ВЧК Михаил Кедров. Он обнаружил, что с ведома Лаврентия Берии освобождаются явные враги советской власти, прекращаются дела террористов и бандитов, осуждаются невиновные. Сообщил об этом в Москву Дзержинскому, но тот не принял никаких мер.

Берия ловко умел поссорить соперников на пути к власти, сыграть роль своего парня, вошел в доверие к Андрею Ершову, возглавлявшему борьбу с экономическим саботажем в Грузии. И все же Ершов первым разобрался в его интригах, сказав жене: «Берия превзошел самого Макиавелли». Это случилось в 1927 году, когда Лаврентий Павлович стал заместителем начальника ГПУ Закавказья. Месть Берии настигнет Ершова позднее, в Ярославле. Заняв пост помпреда ОГПУ в Грузии, тот позвонит в Москву Сталину, посоветуется с ним, как быть с якобы проникшими в партию врагами, и уничтожит всех своих конкурентов.

22 марта 1925 года в газетах появилось правительственное сообщение о том, что «вблизи Дидубийского ипподрома трагически погибли, вследствие аварии аэроплана „Юнкере-13“, заместитель председателя Совнаркома ЗСФСР, член Президиума ЦИК СССР, член РВС СССР и Краснознаменной Кавказской армии (ККА) Александр Федорович Мясников…

Свидетели показали: на высоте 20 метров из самолета один за другим выпали два пассажира, а перед самой землей – пилот. При ударе машины о землю взорвались баки с горючим. Под обломками обнаружены обгорелые трупы Мясникова и второго пилота Сагарадзе.

Технический осмотр показал, что мотор и системы управления самолета вполне исправны. Причина пожара не установлена» («Заря Востока», 24 марта 1925 года).

Берия разузнал, что Мясников располагает сведениями, компрометирующими Сталина, а значит, представляет угрозу и для генсека, и для него самого. Еще долгое время после гибели Мясникова чекисты не сводили глаз с его товарищей и родных, тем более что комиссия, расследующая катастрофу, ограничилась реабилитацией немецкой фирмы и подтверждением правомерности действий пилотов. Следы-улики были кем-то уничтожены.

Исследователь жизни Л. П. Берии, профессор В. Ф. Некрасов, приводит слова Троцкого, отдыхавшего в те дни в Сухуми: «Надо еще спросить о причине гибели наших товарищей…»

В Москве уже знают, что Берия защищает советскую власть в Грузии, не жалея сил. Преследуя меньшевиков, винит их в том, что они идут на прямой сговор с фашизмом, занимаются шпионажем, диверсиями и опираются при этом на церковь. Кампания против меньшевиков служит Лаврентию Павловичу прикрытием для массового террора, для расправы с непокорными грузинами, в первую очередь с интеллигентами и бывшими дворянами. Он копирует произвол Сталина целеустремленно, с неистребимым желанием завоевать его расположение. Пишет доносы на истинных большевиков, каждый год устраивает громкие разоблачительные процессы, стремится к одному – перебраться в Москву, а там максимально приблизиться к Сталину.

Путь в столицу становится короче, когда Берию назначают партийным руководителем Грузии. В газетах появляются его статьи под такими заголовками: «Стереть с земли подлых шпионов!», «Хитрости шпиона», «Враг под маской директора», «Как шпион проникает в тайну» и им подобные. Сопровождает Сталина в поездке на озеро Рица. Во время прогулки с берега раздается выстрел. Лаврентий Павлович самоотверженно заслоняет своим телом вождя и вскоре находит «террористов». Сталин после этого считает, что на Берию можно положиться в любых случаях. Путем провокаций последний добивается ареста старшего брата Орджоникидзе. Метит на самый высокий пост в НКВД. Делает все, чтобы лишить Серго Орджоникидзе его ближайших соратников и друзей. Рассказывает о нем небылицы Сталину. Затравленный Орджоникидзе, по версии тех лет, кончает жизнь самоубийством. Члена комиссии по расследованию этого дела Анатолия Семушкина, как потом стало известно, лично расстрелял Берия. В 1938 году, сместив Ежова, Сталин ставит Берию на ключевой пост системы НКВД. Список его преступлений чудовищен.

С Лаврентием Павловичем Берией Мессингу пришлось видеться несколько раз. Встречи с этим неприятным и, как он сразу определил, лживым и коварным человеком наполняли его душу страхом.

Этим он поделился с женой, и она очень переживала, когда за мужем приезжала машина и он, в сопровождении грузина с военной выправкой, направлялся к автомобилю, стоявшему у подъезда. Впервые это случилось сразу после возвращения Мессингов из эвакуации.

Однажды за Вольфом Григорьевичем, без предупредительного звонка, явился невысокого роста крепкий грузин с цепкими руками. О том, кто это мог быть, рассказал друг нашей семьи поэт Исаак Борисов. После закрытия издательства еврейской литературы он зарабатывал на жизнь в спортивной прессе. Сам в прошлом хороший спортсмен, Борисов писал очерки о борцах, штангистах и боксерах в газете «Советский спорт» и небольшие брошюры – в спортивном издательстве, писал отлично, обладая литературным даром и зная спорт, как говорится, изнутри. И вот однажды, шагая по улице Качалова, он встретил известного борца, о котором недавно издал книжку. Поздоровался с ним, но тот прошел мимо, не ответив на приветствие, как мимо чужого и незнакомого человека. Обескураженный Борисов догнал спортсмена.

– Ты что, не узнал меня? – удивился писатель. – Ведь мы с тобой встречались несколько дней подряд, ты мне рассказывал о своей жизни. Вышла моя книжка о тебе, получила прекрасную рецензию. Ты что, не читал ни книгу, ни рецензию? Или не доволен тем, как я написал?

Спортсмен, смутившись, остановился на мгновение.

– Я в охране Берии, – глядя в сторону, тихо вымолвил он и поспешил отойти от Борисова, который после его слов сообразил, что находится рядом с особняком наркома госбезопасности.

Не исключено, что бывший спортсмен приехал за Вольфом Григорьевичем и повез его к Берии, которого Мессинг впервые увидел столь нервным и хмурым. Лаврентий Павлович разложил перед ним на столе пять фотографий военных в генеральской форме.

– Что вы можете сказать о них? – сурово произнес Берия.

– Они живы, – внимательно разглядев фотографии, сказал Мессинг.

– Я знаю, – попытался через силу улыбнуться Берия, но вместо улыбки его лицо исказила злая гримаса. – Пока живы. Меня интересует другое. Что вы думаете о каждом из них. Какие они люди?

– Честные, – не задумываясь ответил Мессинг, заставив Лаврентия Павловича нервно поправить пенсне. – Характеры у них разные, – испуганно вымолвил Вольф Григорьевич, – но глаза чистые, взгляды прямые, ничего предосудительного я в их лицах не замечаю.

– М-да, – протянул нарком госбезопасности. – Посмотрите внимательнее… Впрочем, не надо, – тяжело вздохнул он. – Можете идти, – пренебрежительно бросил Берия и нажал кнопку, вмонтированную в стол.

Открылась дверь кабинета, вошел спортивного вида грузин и проводил Мессинга к машине, выехавшей из гаража, расположенного рядом с особняком наркома. На этот раз в машине не оказалось никого, кроме водителя.

Вольф Григорьевич почувствовал, что Берия расстроился после их разговора. По бледному лицу мужа Аида Михайловна поняла, что встреча прошла неудачно, на ее ресницах блеснула слеза.

– Не волнуйся, меня не арестуют, – как мог увереннее произнес Вольф Григорьевич, но Аида Михайловна не успокоилась и, опустив голову, заплакала. Сердце Мессинга кольнуло при виде плачущей жены. Он понимал, что приносит ей страдания, встречаясь со Сталиным, с Берией, с другими чекистами, живущими под видом приезжих в гостинице «Москва». Его пугала трафаретность поведения большинства чекистов, их кажущиеся доброжелательными взгляды, за которыми он чувствовал тупость, жестокость и готовность выбить из любого человека нужные им показания. Его спасало от этого личное знакомство со Сталиным, о чем чекисты, конечно, были осведомлены, и он ни разу не сфальшивил, даже после того, как в их «беседах» начинали звучать угрожающие нотки. Он говорил правду о людях, которых они считали врагами, шпионами, предателями родины…

Плакала на кухне жена, а Вольф Григорьевич не знал, как ее успокоить. Он напрягся, вспоминая людей на показанных ему фотографиях, и вдруг почувствовал, что судьба их сейчас незавидна, но положение не безнадежно. Он встал с дивана, выпрямился и позвал жену.

– Аида, я не допустил ошибку, я, наверное, даже помог ныне несчастным, но заслуженным людям, их ожидает свобода.

Жена ощутила уверенность в его голосе, увидела, что с лица мужа сошла бледность, и вытерла слезы.

– Вольфочка, до каких пор это будет продолжаться? – умоляюще произнесла Аида.

Муж нахмурился, нервно взмахнул руками, что бывало с ним редко, когда он не хотел отвечать на поставленный вопрос.

– Все-таки скажи мне, ты же знаешь, – как бы вскользь заметила жена, но он-то понимал, что это не праздное любопытство, она боится за него. Каждая встреча со Сталиным и Берией отзывалась болью в ее сердце, укорачивала жизнь.

– Станет лучше в 1953-м, – сказал Мессинг и, видя все еще обеспокоенное лицо жены, добавил: – Весною названного года.

– Тебя больше не будут вызывать эти?.. – не договорила она и с опаской посмотрела на телефон.

– Не могу и не хочу тебя обманывать, Аида, – серьезно произнес Вольф Григорьевич, – дышать станет лучше, свободнее, но, когда окончательно исчезнет этот кошмар, я на самом деле не знаю. Мы не доживем до этого счастливого времени. Я даже не в силах сказать тебе, когда оно наступит. Однажды я увидел человека, немолодого партийного работника, который сделает первый шаг к тому, о чем ты спрашиваешь. Кто-то последует дальше, кто-то попытается вернуть жизнь в прежнее русло. Я мог бы сказать больше, но для этого надо войти в каталепсию…

– Ни в коем случае! – возразила жена, зная, что это состояние отнимает массу энергии. – Ты и так обнадежил меня, – сказала она и прижалась головой к его груди.

Он любил, ждал ее ласку. Она придавала ему силы не меньше, чем тепло, шедшее от благодарных зрителей. Но когда Аиды не стало, даже самый восторженный их прием не мог заменить ему нежность и поддержку жены. Силы его таяли. Чтобы как-то восстановить их, возбудить себя перед выступлениями, он стал больше курить, понимая, что тем самым губит свое здоровье. Впрочем, курение помогало мало и сказывался возраст, однако он не мыслил свою жизнь без сцены…

Мессинг так и не узнал, зачем его вызывал Берия. Был в состоянии, но почему-то не захотел, наверное, потому, что, выяснив истинную причину, мог не сдержаться и еще больше расстроить жену. Только подумал, что не случайно на фотографиях, показанных ему Берией, были люди в генеральской форме. Это связано с кем-то из высших чинов. Некоторые генералы, в том числе легендарный комдив Гражданской войны Павлов, были расстреляны по обвинению в неудачах первых сражений с фашистами. В сознании почему-то возникла фамилия маршала Жукова, и Мессинга осенила правильная догадка, но он не стал развивать ее. Ради жены. Ради ее и своих нервов.

Берия хотел в очередной раз выслужиться перед Сталиным, заметив, что вождь невольно ревнует Жукова к его военной славе, завидует его авторитету у военных и народа. Для сбора компромата против Жукова он арестовал пять генералов, служивших под его началом. Берию смущало, что Сталину может не понравиться его затея со столь жесткой дискредитацией маршала. Ведь не случайно вождь назначил себя Верховным главнокомандующим и присвоил себе высшее воинское звание – генералиссимуса. Он выше Жукова по всем чинам, он может держать его в опале, но вряд ли арестует. Все же Берия решил рискнуть, посадить в тюрьму пятерых генералов и выбить из них показания, порочащие маршала. Потом намекнуть Сталину, что у него имеется компромат против Жукова, и посмотреть, как на это отреагирует вождь.

Мой отец оказался в Бутырке в одной камере с генералом из этой пятерки – Иваном Семеновичем Варенниковым (генерал Варенников – член ГКЧП – его однофамилец. – В. С.). Обоим, и отцу и генералу, приходилось нелегко, особенно отцу, к которому было разрешено применение спецмер, то есть пыток.

Ни один из пяти арестованных генералов не дал никаких порочащих Жукова показаний, и нарком госбезопасности, после полутора лет содержания в тюрьме, скрепя сердце, выпустил их на свободу. Опальный Жуков покорно исполнял приказы Сталина, и излишнее усердие Берии могло обернуться его недовольством. Кроме того, Берия помнил слова Вольфа Мессинга о том, что генералы – люди честные, прямые, понимал, что сломить их будет нелегко. Не каждый, даже волевой человек, даже уверенный в своей правоте и сильный характером, выдержит суточный конвейер допросов: «маникюр» – сдирание ногтей, смирилку – при которой жертву крепко заворачивали в сырую холщовую рубашку. Высыхая, она доставляла дикие мучения, доводя до потери сознания. Недаром эта пытка проводилась в присутствии врача, следившего за тем, чтобы человек от перенесенных страданий не скончался. К тому же кто-то из пятерки генералов мог оказаться знакомым Сталина, заслужившим во время войны его расположение. И тогда могло возникнуть встречное расследование, привлечение к нему Вольфа Мессинга, которого Берия побаивался, как провидца и близкого вождю человека.

Этот шпионского вида тип, не будь покровительства Сталина, давно бы по решению тройки, без всякого суда, получил бы пулю в затылок, как ярый немецкий разведчик. А теперь с ним приходится считаться, даже пользоваться его телепатическими услугами, хотя добиться от него нужных показаний и предсказаний пока не удалось. Берия разрешил своим работникам лишь припугнуть его, и то не впрямую, а намеком, и запретил трогать даже пальцем. Разделаться же с ним очень хотелось, поскольку он наверняка знал о похождениях наркома госбезопасности по женской линии. Знали многие, даже наша семья.

Однажды моя мама, возвращаясь с работы, увидела, как рядом с ней остановился «виллис» – американская машина. Из автомобиля вылез человек в овчинном полушубке, на морозном солнце сверкнуло пенсне. «Берия!» – испуганно забилось сердце мамы. Он приближался, и она побежала. В те послевоенные годы наш шестиэтажный дом со стороны Скарятинского переулка, по которому шла мама, окружали три маленьких домика. Она свернула к ним, запетляла вокруг строений и лишь потом вбежала в наш подъезд. Бледная от страха и быстрого бега, долго не могла прийти в себя. Надеялась, что Берия не успел хорошо рассмотреть ее, но все-таки целую неделю не выходила на работу, благо начальник мамы – академик Варга, чьим референтом она была, разрешил ей остаться дома, а жили мы неподалеку от особняка Берии. Слава Богу, их пути больше не скрещивались.

Наступил день, когда вернувшийся из лагеря отец и мама пошли в гости к генералу Варенникову. Отец говорил, что тот спас его от смерти, приводя в сознание после пыток, согревая в холодном карцере. В день рождения генерала отец каждый раз звонил ему по телефону и посылал открытку со словами вечной благодарности.

Потом, когда наших родителей, увы, уже не было в живых, я встретился с дочерью генерала Майей. Она рассказала, что после ареста отца ее, сестру и маму сослали в северный лагерь, где к ним была приставлена матерая уголовница. Получи она указание прикончить их, сделала бы это без колебаний. К счастью, ссылка длилась для тех времен недолго, немногим более года. Отец Майи не раз вспоминал моего отца, их разговоры в камере и поражался его мужеству, считая, что далеко не всякий военный выдержал бы такие пытки, не подписав при этом заранее подготовленный протокол допроса.

Удивляло и обижало Майю то, что после выхода ее отца из тюрьмы Жуков ему даже не позвонил. Я близко видел этого легендарного маршала, пришедшего в Дом кино на премьеру фильма «Кавказская пленница». Одним из авторов сценария был добрейший писатель и его друг Яков Костюковский. Маршал стоял рядом с писателем. Одет был скромно и вел себя как обыкновенный человек, стараясь ничем не выделяться. Большинство окружающих его даже не узнали. Лицо у Жукова было доброе, живое, глаза умные, не пронзительные, а спокойные, и в штатском костюме он выглядел интеллигентным человеком, отнюдь не начальником, словом, совсем не таким, каким воплощен в помпезном памятнике.

Меня поразил рассказ Майи. В моем сознании образ Жукова не вязался с неблагородным отношением к человеку, пострадавшему за него и не предавшему бывшего командира. Жуков и Варенников все-таки встретились через несколько лет на похоронах общего друга – генерала Лопатина. После выступления Варенникова на панихиде Жуков подошел к нему:

– А ты, оказывается, прекрасный оратор! Я не знал об этом…

– А я не знал, что ты забудешь меня, даже не позвонишь…

Жуков неожиданно побагровел, схватил Варенникова за обшлаг шинели, приблизил к нему свое лицо.

– А ты знаешь Берию? Этого… А у меня жена молодая. Неужели не понимаешь? Ведь он следил за каждым моим шагом!

Настолько был страшен и опасен Берия, что его боялся даже Георгий Константинович Жуков, четырежды Герой Советского Союза, награжденный шестью орденами Ленина, руководивший разгромом фашистских войск под Сталинградом, овладевший Берлином, 8 мая 1945 года принявший капитуляцию Германии в Карлхорсте (Берлин), бывший командующий Сухопутными войсками и заместитель министра вооруженных сил…

Вольф Григорьевич Мессинг никогда не задумывался над тем, что своей честностью в разной степени помог многим людям. Даже легендарному маршалу Жукову.