Текст книги "Финская руна (СИ)"

Автор книги: Варди Соларстейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Французская интерлюдия

Франция. Осень 39-го.

Западный фронт.

Позиции французского артиллерийского полка у города Бельфор.

Пушка выстрелила, звучный грохот ударил по перепонкам и гильза с металлическим бряцаньем покатилась по бетону. Через несколько секунд пристрелочный снаряд грязным фонтаном вздыбил землю на немецкой стороне. Точно между двумя огромными транспарантами, на которых готическим шрифтом немцы намалевали: «Англичане будут воевать до последнего француза» и «Мы вам не враги». Летейнант-артиллерист, совсем еще мальчишка, радостно ударил кулаком в гофрированную обшивку окопа арткорректировщика. Он только что совершил свой первый выстрел на этой войне! Сделав пометку в блокноте, молодой лейтенант, легко и осторожно помассировав пальцами красные невыспавшиеся глаза, снова прильнул к окулярам прибора наблюдения. Рядом со стереотрубой, перед офицером, на небольшом откидном столике, лежала карта, прижатая тяжелой металлической линейкой и целлулоидным артиллерийским кругом с вращающимся треугольником. Бумага изобиловала пометками, сделанными цветными карандашами – молодой офицер чрезвычайно ответственно подошел к решению поставленной задачи.

– Ориентир три! – чуть слышно зашептали губы лейтенанта. Он тщательно, не стесняясь что это делает вслух, проговаривал данные для следующей пристрелки. Наконец, решился и срываясь от волнения на петушиный фальцет, почти заорал в телефонную трубку, совсем забыв наставления преподавателей о том, что угольные микрофоны при крике до неузнаваемости могут исковеркать звуки:

– Орудие номер один! Гранатой! Взрыватель на удар! Заряд шестой! Буссоль пятнадцать! Прицел шестьдесят четыре! Один снаряд! Огонь!

Стальная болванка ввинтилась в тяжелый осенний воздух и спустя мгновения, растянувшиеся на часы ожидания, раскаленной каплей рухнула точнехонько туда, куда целил молодой артиллерист. На вражеской стороне что-то жахнуло, и следом полыхнуло в небо багрово– аспидным всполохом. Лейтенант, прижав динамик телефонной трубки к плечу, вослед выкрикнул что-то очень обидное и непечатное в сторону немцев – сейчас он сводил старые семейные счеты. Анри вошел в состояние в экстаза, и совершенно не скрываясь вопил от радости – свидетели его чересчур экзальтированного поведения все равно отсутствовали.

Вчера вечером его вызвал к себе на командный пункт сам полковник. «Пробойник», как за глаза называли старшего офицера в их артиллерийском полку, без лишних расспросов перешел делу:

– Мой мальчик! На фронте царит тишина, мы и англичане объявили бошам войну, но та полыхает только на страницах желтых газет. Мы сидим здесь, сложив ручки на коленках, как монахини из Бетюнского монастыря, и с жалобой во взоре стыдливо и алчущее поглядываем на немецкие автоколонны, вызывающе открыто фланирующих на той стороне границы. Наши самолеты не сбросили ни единой бомбы на немецкие заводы, которые, как армада кораблей, задымливают все небо на востоке. Мне кажется, у нашего командования лишь одна мысль – находясь в ужасе перед возможностью развязывания новой Великой Войны, они просто бояться провоцировать противника! Да, та война, я был на ней, самое ужасное что видело до сих пор человечество – газы, подводные лодки! Смерть тысяч за пару сотен метров вражеских позиций, гибель миллионов за пару километров в глубину фронта. Бесконечные как итальянские спагетти, линии траншей. Война, это не наша пятничная партия в трик-трак! И мы не боимся воевать! Нужно показать силу и нас вновь начнут уважать! Мы должны быть готовы, когда в Париже наконец опомнятся и раскачаются. Вот вам, сударь, мой официальный приказ – немедленно, то есть завтра с утра, начать пристрелку вражеских позиций! Составьте самостоятельно список возможных целей, должны же были научить хоть чему-то в ваших академиях? И помните, мой мальчик, Наполеон тоже начинал свою карьеру как артиллерист. Трон императора я вам не обещаю, но маршальский жезл гарантирую. И он лежит в ранце немецких солдат на той стороне границы! Все в ваших руках, Анри де Ружейлон!

Вдохновленный этой речью старого служаки, судя по высокому штилю в слоге, явно забавляющимся на досуге серьезными рыцарскими романами, Анри вихрем помчался в казарму для офицеров. Будущий маршал Франции, не скованный ржавыми цепями излишних условностей, мгновенно сообразил, как ему получить необходимые данные о вражеских позициях.

Инициативный офицер, прихватив с собой пару бутылок домашнего красного вина, направился прямиком в армейскую часть, про которую пошел слух, что они часто ходят брататься с немцами. Анри одну бутылку потратил на подкуп сержанта, который бы ему посоветовал проныру, способного внятно описать местность «на той стороне». Вторая емкость ушла как гонорар коммунисту-пацифисту на которого указал польщенный вниманием офицера пехотный сержант. Солдат без всяких угрызений совести сдал своих немецких братушек и даже указал ставшее случайно известным «ходоку» место со складом горючего.

Дисциплинка, царящая сейчас как в пехотных частях, так и в родном подразделении, конечно, сильно напрягала экспрессивного и честолюбивого парня, только что вышедшего из под сводов славящихся своими порядками артиллерийского училища. Их полк вообще три дня как перекинули из глубокого тыла, одного из внутренних департаментов страны, и согласно плану приказали занять позиции перед Бельфором.

Их орудиям не досталось места в многоэтажных ДОТ-ах и железобетонных капонирах линии Мажино, но зато их разместили на уже заранее сооруженных полуоткрытых блиндированных позициях в качестве дополняющей, «полевого заполнения» артиллерии. Линия Мажино своим размахом вызывала восхищение у молодого офицера. Этот фактически подземный город, рассчитанный на триста тысяч жителей, внушал абсолютную уверенность гражданам Третьей республики в своей неодолимой надежности. Титаническое сооружение, на возведение которого были затрачены астрономические суммы, в ответ щедро наделяло жителей прекрасной Франции верой в собственную безопасность. По крайней мере, за годы пропаганды, неустанно воспевающей эту линию защиты, все привыкли ее считать прочной преградой на пути вероятного противника, буде такой вновь явится с востока. К сожалению, в нашей истории, это ощущение оказалось самообманом, приведшим страну полей и винограда к быстрой катастрофе.

Но пока время здесь будто застыло, словно в тот миг, между объявлением герольдами войны и мгновением когда скрестятся мечи в безжалостной схватке, все заставило остановится в полной неподвижности могущественное волшебство.

Действительно, вместо ожидаемых Анри жарких боев, в которых так легко, по его представлению, свершить какой-нибудь подвиг и получить орден или повышение по службе, не происходило ровным счетом ничего интересного. В ежедневных коммюнике командования звучала одна и та же умиротворяющая нота: «ничего существенного не произошло» или «в течение ночи на фронте было спокойно», как будто игрой на этой «дудке» можно усыпить безжалостного тевтонского волка-Фенрира, рвущего на куски очередную жертву на востоке. Офицеры и солдаты совершенно спокойно, как во время мира, уходили в увольнительные и просаживали все накопленное жалование в борделях и увеселительных заведениях близлежащего бастиона высокой культуры – городишка Бельфор. Почти каждый вечер рядовые солдаты вечером на плацу самостоятельно организовывали импровизированный концерт, и каждый в него вносил «свою песенку», иногда исполняя совершенно непотребные куплеты. В войсках эту войну уже успели прозвать «веселой». Анри подмечал, что в расположении части отирается чересчур много людей в штатском. Кто нестроевой, кто продавец не пойми чего, третьи, являясь военнослужащими, вообще плевали на ношение мундира. Анри поймал одного такого за рукав, и попытался допросить, как тут же откуда ни возьмись, буквально из воздуха материализовались два капитана и вступились за этого разгильдяя. А тот даже не понял истинных намерений молодого и рьяного офицера, и вместо оправданий сообщил ему какой-то адрес! Отрекомендовав его при этом как отличный офицерский публичный дом. Оказалось, что типчик – сын местного нотариуса! С почти свободным посещением казармы, представьте себе, по желанию! А на самом деле он просто сводник, офицеры записываются к нему на прием, как к министру, потому что его папенька крышует всех шлюх этого городишки, каналья! Анри подозревал, что эта парочка, сын и отец, кроме оказания сутенерских услуг – еще и платные немецкие доносчики. Где еще так не развязываются языки, как в борделе?

И вот сейчас, увлеченный своим занятием Анри, на полную катушку отыгрывался на немцах. Он бил их снаряд за снарядом по ориентирам, мстя заодно за все свои разочарования от пребывания во французской армии, как внезапно из трубки раздались противные щелкающие звуки. Это телефонисты перекидывали реле и тут же кто-то фальцетом заверещал прямо молодому человеку ухо, да так что тот подскочил на своем хлипком одноногом стульчике арткорректировщика.

– Прекратить огонь! Немедленно прекратить огонь!

Растерявшийся лейтенант недоуменно отстранился и посмотрел на вопящую трубку, а затем вновь приложил к голове. Проскочила шальная мысль: «Шпионы? Саботаж? Как-то подключились и срывают артпристрелку?!»

Тем не менее Анри на всякий случай вежливо поинтересовался:

– С кем имею честь говорить? У меня приказ командира полка!

– Это полковник Лембар, из штаба корпуса! Приказываю вам немедленно прекратить огонь по немецким позициям! Я отменяю любое распоряжение на ведение обстрела! – истерично рыдала трубка.

Анри наконец узнал этот голос, который почти до неузнаваемости исказил страх, просто физически нагнетающий панику в помещении, прямо из динамиков переговорного аппарата.

– Слушаюсь, господин полковник! Есть прекратить огонь! – без всякого энтузиазма в голосе, как того предписывал Устав, отрапортовал лейтенант.

– Немедленно прибыть на командный пункт! – сухой удар по перепонкам возвестил что с той стороны провода кто-то яростно шарахнул переговорным аппаратом.

Анри, засунув документы и карты в командирский планшет, почти бегом преодолел лихие зигзаги ходов сообщения и перекрытых траншей. Он с неодобрительной ухмылкой миновал врытый в стену траншеи столб, держащий часть огромного белого полотнища с надписью по-немецки: «Мы не сделаем первого выстрела на этой войне!»

«А вот вам!», – со злобным удовлетворением подумал лейтенант. – «Сделали! Вернусь с КП, еще добавлю. Считайте это изысканным французским юмором!»

Мысли лейтенанта вернулись к отмене приказа: «О-ля-ля, черт побери! Очевидно в штабе решили, что одиночной пристрелкой мы демаскируем позицию всей батареи! Как же я так опростоволосился! Следовало как-то отбуксировать орудие на другое место. Но как?! И куда?!»

На командном пункте царила нервозная суета. Возле двери в бункер оживленно переговаривались несколько человек, в которых Анри узнал адъютантов полковника и пока малознакомых ему старших офицеров из штаба корпуса. Из-за двойной бронированной двери доносились крики. Один из сослуживцев схватил за плечо артиллериста, спешащего открыть дверь в укрепленный бункер.

– Анри, ты бы лучше туда не ходил, а то сейчас всыпят горячих. Там генерал и наш полковник. Рычат друг на друга, как два льва в Африке.

Молча кивнув другу, проявившему участие, и предупредившего о возможном разносе, молодой человек бесстрашно вступил под прочные своды железобетонного командного пункта, освещенный желтым светом тусклых ламп.

– Как вы посмели открыть огонь по немецким позициям? – едва увидев артиллериста, заорал командир корпуса.

– Это был мой приказ, – бесстрастно взял на себя всю вину также находившийся здесь командир Анри. – И он его выполнял.

– А ты не выгораживаешь своего любимчика, а, «Пробойник»?! – зычное прозвище полковника, заслужившего его еще на щедро орошенных кровью полях битв Великой Войны двадцать лет назад, говорило само за себя.

– Тебя могут предать военно-полевому суду, Пробойник! Тебя и твоего… Гавроша! – с горечью, заламывая руки возопил возбужденный генерал. – И моя карьера с вами тоже может кончиться в проруби! Я с такой репутацией так и не пристрою своих дочерей!

Украшенный орденами генерал под конец почти зарыдал:

– Понимаете, что вы сделали? Вы чуть-чуть не начали войну!!!

Анри и его убеленный сединами командир, посмотрели друг на друга и одновременно сжали кулаки. Но сделать большего ничего не могли.

Действительно, узнав об этом эпизоде, почти все руководство Третьей республики, начало биться в жестокой истерике – никто не хотел повторения ужасов Великой Войны. А Польша? Что блистательной, но весьма прагматичной, Франции Польша? Франция сейчас – одна из четырех величайших стран планеты. Это только сиволапые русские могут, соблюдая «рыцарскую честь», не до конца даже отмобилизовавшись, ринуться на помощь, как это произошло в начале Великой Войны. Такое опрометчивое решение впоследствии стоило Николашке-кровавому трона и головы, его держава распалась, а затем погрузилась в жуткий хаос Гражданской войны. Зато руководитель государства повел себя как «рыцарь», вступившись за честь la belle France.

Да Польше, этому «шакалу Европы» сейчас не сладко, и с ней, накануне войны зачем-то заключили оборонительный договор. Но «цивилизованные нации» в свою очередь совсем не спешили кидать своих сыновей в печь новой войны. «Гитлер должен пойти на Восток!» – молились в правительственных кабинетах по обе стороны от Ла-Манша. Реальная политика не признает «рыцарства», так как подобное безответственное поведение грозит неисчислимыми бедами тому народу, над которым стоит «честный и благородный» правитель. Франция и Англия спокойно смотрели, как гибнет в боях под Бзурой и Варшавой их союзник. И не делали ровно ничего для его спасения.

Глава восьмая. ЛЮБОВНИК ЕЕ ВЫСОЧЕСТВА

Так и получилось у хитрого парня, как хотел – вечером пятого дня шестидневки, встретившись с Наташей после работы, он повел ее гулять по улицам города. Прогулка закончилась около подъезда, там, где Викторову выделили комнату в профсоюзной коммуналке. Любопытная девушка захотела посмотреть условия, в которых пребывает молодой, но очень талантливый фотограф. Тем более, что предусмотрительный Ярослав спрятал фотопластинки в шкафу еще вчера, и теперь, для того чтобы сделать обещанную фотографию, девушке хочешь-нехочешь а пришлось бы зайти в его берлогу, уже просто ради приличия.

Викторов показал свою комнату гостье. Наташа удивилась наличию двух огромных платяных шкафов, создающих у входной двери коридор с поворотом. Слава объяснил, в этих фанерных коробах полки забиты под завязку какими-то вещами и тряпками– то ли оставшихся от старых обитателей, а то ли эта комната служила театральным гардеробом и здесь хранились одеяния актеров. Слава угадал верно – здесь находились лучшие костюмы из разогнанных пару лет назад местных этнических театров. Профсоюзники с Кировского, считавшиеся элитой бомонда, в тот момент подсуетились и решили взять на сохранение реквизит – планируя в будущем создание собственного театрика. Но, как и большинство подобных идей, проект самозаморозился на стадии организации труппы. А когда вселяли Славу – гардеробную «уплотнили», сложив все костюмы и забив ими полки. И вот среди этих запыленных, забытых всеми залежей «сэконд-хенда» и спрятал хронодиверсант свою заначку с фотопластинками.

Когда фотограф наконец настроил аппарат и обернулся чтобы пригласить девушку занять место для съемок, он обнаружил, что Наташа исчезла. Оказалось, глазастая девушка высмотрела в открытой створке шкафа сложенные там платья. И не смогла устоять перед соблазном.

– Отвернись! – прозвучал в требовательном тоне оклик, адресованный удивленному фотографу. Викторов послушно развернулся лицом к окну в комнаты и принялся терпеливо ждать. Спустя некоторое время, в течении которого из-за дверцы распахнутого шкафа доносился интригующий шелест материи, у него игриво поинтересовались:

– Ну как?!

Слава обернулся и с неподдельным восхищением присвистнул. Журчащий ручеек комплиментов, которые он предусмотрительно заготовил за время переодевания подруги, сладко и ласкающее зазвучал для ушей довольной красавицы. Девушка и вправду сейчас была хороша. Наташа приоделась как светская дама на прием в германское посольство, которое сейчас давало самые роскошные приемы: нарядное розовое платье с сахарным муаровым поясом, шляпка с пером, длинные перчатки. На ноги она одела белоснежные туфли с каблуком, украшенные румяной розой. Девушка выхватила с полки ажурный веер, встала боком и изобразила «страстную кокетку» выдав жеманное «о-хо-хо-хо!», демонстративно хлопая глазками, этим нюансом выпукло дополнив образ.

– Мадмуазель! Вы прелестны! – воскликнул искренне Слава. – Итак, сначала фото!

Каждая женщина – прирожденная актриса и фотомодель, просто не все реализовывают себя на этом поприще. Фотографу даже не пришлось выдумывать и указывать Наташе – та, совершенно раскрепощено, самостоятельно перебрала ряд эффектных поз и он, с огромным энтузиазмом, отснял несколько отличных кадров.

– Жаль, музыки нет! – сокрушенно посетовал хронодиверсант. – Сейчас бы потанцевали!

– Да, без музыки плохо, – послушно согласилась Наташа. – А я на полке видела музыкальную шкатулку! – радостно вспомнила она.

– Музыкальную шкатулку? – удивился Слава. Он хоть и немного поворошил в шкафах из любопытства при заселении, в поисках вещей под себя, однако не видел там ничего подобного. Но хронодиверсант нисколько не сомневался в способностях женского пола быстро, за пять минут обыскать два огромных чужих шкафа с гардеробом, и при этом ухитряться проводить полдня в магазинах из трех полок с тряпками. Наташа вытащила из круглой сильно помятой шляпной коробки небольшой ларчик. Открыв крышечку, она случайно просыпала на пол разноцветные стекляшки и круглые плоские блестки. Видимо, конкретно этот реквизит изображал «несметные сокровища».

– Ключа нет! – сделала экспертное заявление Наташа, внимательно осмотрев шкатулку. – Без него механизм не завести. Ой!

Викторов во время исследования свойств загадочного ларца, собирал у ног девушки яркие бутафорные сокровища. И совершенно естественно, мимоходом, погладил ее по ноге.

– Юра… – прошептала растерявшаяся девушка.

– Наташа! – стоя на одном колене, он взял ее за свободную руку. – Я не видел девушек прекрасней и добрее тебя! Можно, я поцелую твои пальчики, которые с таким изяществом набивают символы знания! Как бы я хотел превратиться в печатную машинку, и вечно испытывать твои нежные прикосновения!

– Ох, Юра!.. – девушка покрылась пунцовой краской и часто задышала.

Хронодиверсант стремительно поднялся с колен и их губы сошлись в жарком и неистовом поцелуе… Шкатулка упала со звоном на пол, но молодых людей уже ничто не могло оторвать друг от друга.

* * *

Чмокнув своего любовника в щечку, довольная девушка рано утром ушла домой. Счастливый до самых глубин души Викторов лежал раскинувшись на кровати и блаженно улыбался. Эта театральная ночь, когда девушка обряжалась в различные наряды, представляя себя той или иной известной личностью, оставила массу приятных впечатлений. Наташа тоже нашла себя в этих артистических перевоплощениях, устраивая развратный «стриптиз», с каждым разом действуя все более откровенно и вызывающе. «И откуда все это берется?» – с восхищенным удивлением подумал про девушку Ярослав. – «Такая нежная, тихая кошечка. Сидит на работе, ничем не выделяется, постукивает по клавишам, а тут такое! Вулкан! Театралка!..»

Хронодиверсант внезапно вспомнил, что у него выходной. Его посетила мысль, что зря отпустил девушку – можно было бы продолжить приятное времяпровождение и дальше. Но тут же он с разочарованным вздохом отправил эту классную идею обратно в мечты – сегодня у него предстояла «профкомовское» самосовершенствование – поход на вечерний сеанс «кино».

Это было необходимо – без завязывания более доверительного контакта с Леной, он не видел других возможностей официально подобраться к границе. Для успеха в задуманном, дабы потом без лишних проволочек достигнуть своей цели, требовалось обрасти густой и непробиваемой шерстью из качественных «ксив» и полноценных «корочек». Слава уже примерно прикидывал перспективы. Участие в каком-нибудь выездном мероприятии, например, установка капониров, которые изготавливал Кировский завод – давало такой шанс.

Был еще вариант с рыбалкой – и уходом по воде Ладожского озера в сторону финской границы, но это тоже требовало подготовки и отработки. Викторов поморщился – «Письмо товарищу Сталину» он так и не дописал. Рутина работы его захватила, а потом он столкнулся с тем, что кроме общеизвестных дат и фамилий, ничего конкретного сообщить не может. Что писать? Какое экспертное мнение он может поведать? Что Т-34 – это ультимативная вещь, а КВ – так себе? Но кто немцев в начале войны ввел в шок непробиваемой броней – КВ. Кто засаду устроил, в которой сжег два десятка немецких танков – опять КВ. Далее, самолеты. Тут ИЛ-2, казалось бы, без вариантов. МИГ-3/МИГ-1 – высотное гуано. А если войны с немцами не будет, и в результате его письма, как и ожидали в СССР в 1939-ом, сцепимся мы с лягушатниками и наглами – тут то МИГ-3 и пригодится! Чтобы уверенно сбивать высотные бомбардировочные армады «союзников». И Ил-2 – будут бесполезно стоять в ангарах и на аэродромах. Два всего момента – а уже сколько сомнений и вопросов. Как бы хуже не было от такой «помощи» с этим письмом… Хронодиверсант и хотел и в тоже время боялся дальше писать. Но все равно, раз решил, надо доделать и отправить. Хоть что-то. Иначе совесть потом, Слава тут себя знал, будет мучить и, в конце концов, загрызет.

На глаза Викторова вновь попалась небольшая стопка из нескольких газет, которую он без зазрения совести прихватил из общей прихожей профсоюзной коммуналки. Тексты статей, посвященных Второй Мировой войне, потихоньку перетекали из формулировок «Военные действия между Германией и Польшей» в краткую, но страшную в своей потенциальной емкости рубрику «Война в Европе». Викторов по истории помнил, что штурм немцами польской столицы принял весьма ожесточенный характер, но в советских газетах это отразилось лишь кратенькой заметкой ТАСС, о том, что еще 8 сентября передовые немецкие части вошли в Варшаву.

Первый внятный обзор конфликта он увидел на полосах средств массовой информации лишь в газетах от 11 сентября 1939 г. Но это оказался до обидного короткий и весьма сжатый «таймлайн» боевых действий, с бесстрастной констатацией дат и событий. Во вчерашней «Правде» данная скудная летопись немецких успехов сопровождалась несколькими резюмирующими пунктами причин польского разгрома: отсутствия оборонительной полосы, отставания в вооружении артиллерии, авиации и прочих вооружений по сравнению с противником. Также в заключении шло злорадное замечание об отсутствия помощи со стороны «союзников». Выводы ниже гласили: из-за оставления немцам важных территорий, приведшее к потере почти всей военно-экономическая базы, поляки вряд ли смогут оказать в дальнейшем серьезное сопротивление. Приложенная крупномасштабная карта театра боевых действий наглядно демонстрировала тщетность польских попыток к сопротивлению. «Известия» напечатали сходную статью, где пережевывалось тоже самое, но другими словами.

Но самое большое удивление у хронопопаданца вызывали постоянно публикуемые сведения об эпических сражениях, разворачивающихся на Западном фронте между вермахтом и французами. Он с недоверием к собственным глазам читал в советских газетах следующее: «По имеющимся сведениям, атаку французских войск начали 70-тонные танки с 75-миллиметровыми орудиями. 7 сентября немцы произвели ожесточенную контратаку, уменьшив клин, образованный французскими войсками на германской территории. Французы считают, что операции против германских войск проходят успешно, так как их главной целью является оттянуть германские войска из Польши. По имеющимся сведениям, главный удар французских войск утром (?) сентября был направлен на Нейкирхен (к северо-востоку от Саарбрюкена)».

Такая беспардонная ложь «западных демократий» прикрывающих политику науськивания Гитлера на СССР, путем скармливания «кусочков мяса» в виде Польши, вызывало неприкрытое отторжение и отвращение.

Самое удивительное, и хронодиверсант к сожалению об этом ничего не знал, в составе вооруженных сил Третьей Республики состояли подобные стальные мастодонты – десятиметровые тяжелые танки FCM 2C образца 1921 г., боевой массой в семьдесят тонн и экипажем тринадцать человек. В свое время в боях они так и не поучаствовали, будучи просто выведены из строя экипажами.

«Неужели вся наша разведка ничего этого не видит?» – недоумевал Викторов. – «Дезу гонят, наглы с лягушатниками, а немцы им подыгрывают! Каждый преследует при этом свои интересы, но наши-то газеты зачем публикуют эту дичь?!»

В общем, согласно классикам, чтение советских газет ничего кроме как к расстройству ни вело, причем как физиологического, так и психологического плана.

Это Викторов просто почитал официоз, советскую прессу. В секретном же кратком обзоре германо-польской войны, подготовленным в это же время Пятым Управлением РККА, и положенным на стол перед высшим руководством, аналитиками старательно вырисовывалась совершенно иная причина поражения Польши, в котором бедственное описание соседней страны уже шло в твердом прошедшем времени:

«Основная причина поражения Польши заключалась во внутренней слабости бывшего польского государства и противоречиях, существовавших в нем.

Польша являлась многонациональным государством. В составе ее населения поляки составляли лишь около 60 %, остальные 40 % населения составляли национальные меньшинства, главным образом украинцы, белорусы и евреи. Национальная политика правящих кругов Польши характеризовалась подавлением и угнетением национальных меньшинств, особенно украинцев и белорусов. Являясь объектами самой грубой, беззастенчивой эксплуатации, национальные меньшинства Польши не могли быть надежным оплотом государственного режима. Многонациональное государство, не скрепленное узами дружбы и равенства населяющих его народов, а, наоборот, основанное на угнетении и неравноправии национальных меньшинств, как была Польша, не могло представлять крепкой военной силы. В этом причина быстрого военного поражения бывшего польского государства».

День тянулся медленно. Часу не проходило, чтобы хронопопаданец не прикидывал способа, который подарил бы ему возможность избежать совместного похода в кино. Может, прикинуться больным и истощенным? Или сказать потом, в первый день шестидневки, что траванулся…

Но ведь оба билета уже у него на руках – и если Лена придет к сеансу, а там его не окажется, то, зная «нежный» характер нервной блондиночки, потом с него живьем спустят шкуру! При всем рукоплещущем честном народе с Кировского.

Грустный и потерянный хронодиверсант, направился в кино как на тоскливую каторгу.

Он, истерзанный плохим настроением, немного поникший, встал возле круглой тумбы с афишами, ожидая профсоюзницу.

– Агасфен! Что ты тут такой грустный, будто пять рублей потерял? – окликнул его голос с знакомыми интонациями.

Викторов встрепенулся, оглянулся на обращенную к нему речь и обомлел. Перед ним стояла Ленка, да не та самая Ленка. Волосы – затейливыми кудрями, лицо с душой накрашено косметикой, от тела исходит приятный запах, нарядное платье ласкает взор. Несносная «Золушка» только женщинам ведомым колдовством преобразилась в притягательный образ царевны-«Несмеяны». Девушка совсем и окончательно ошеломила парня, подойдя вплотную, а затем непринужденно и нагло поцеловав в губы. Взяв под руку своего спутника, ошарашенного подобной эмансипацией, и провоцирующее прильнув к нему телом активистка развернула Славу ко входу в кинозал. Сквозь ткань одежды Викторов почувствовал возбуждающую гибкость девичьего стана и далее не раздумывая сам обнял девушку и еще сильнее прижал к себе. Лена поощрительно и довольно ойкнула и не сделала ни малейшей попытки отстраниться. Хронодиверсант не стал погружаться в пучину сомнений и раздумий, из-за того что нынешнее поведение спутницы разительно отличалось от того противостояния что накалялось между ними, а отбросив все плохое, принял ситуацию как данность. Молодость не знает слова «нет», а гормоны освещают перед юностью самые темные коридоры сознания и прокладывают дорогу там, куда даже побоится смотреть убеленный сединами мудрый старец.

Фильм «Трактористы», перед которым зрителям показали мультипликационный фильм о достижениях Советской Власти, Слава пропустил фоном. Последний ряд в кинозале диктует свои неписаные правила поведения, для которых кинопросмотр – всего лишь повод, но не основное средство в получении удовольствий, большей частью тактильного плана.

Ленка, видимо придя к какому-то выстраданному решению, благожелательно относилась к вполне благопристойным поползновениям Викторова, который, однако, памятуя о полученной пощечине у дверей в закрытый цех, сильно руки не распускал.

В какие-то моменты ему надоедало целоваться и он начинал тогда комментировать происходящее на экране. Девушка, совершенно сейчас не похожая на ту стерву-профсоюзницу, трудолюбиво хихикала над каждой хохмой попаданца. На них, когда Лена уж слишком увлекалась смехом, иногда шикали. Тогда молодые люди начинали целоваться.

Фильм Славу поразил. Особенно глубоко запали в душу первая и последняя сцены фильма. В начале, когда грузин и москвич уговаривают Клима поехать к ним, а он отказывается и едет на Украину. Не «в Украину» а «на Украину» – огромная филологическая разница, обозначающую непреодолимую пропасть между эпохами. Настойчивые приглашения грузина, после острых и печальных событий войны «трех восьмерок», для их современника выглядели как самая настоящая идеологическая диверсия. Такое несоответствие не вызывало смех – Викторов почему-то даже испытал приступ огромной неприязни к этому лубочному советскому образу гостеприимного горца. Все-таки он был чужим в этом времени, и кинофильм зримо напомнил об этом. Финальная сцена, свадьба двух бригадиров-ударников, с песней про будущий и близкий бой, в который «пошлет товарищ Сталин», вновь заставила задуматься о судьбах всех жителей страны. Ведь, черт побери, знали, что будет война. Они точно это знали и готовились! Но почему Победа тогда досталась такой дорогой ценой? Где они, упущенные возможности?

Они вышли из кино довольные и разгоряченные. Хронодиверсант, пусть и продолжая держать себя в рамках, все равно постепенно раздухарился, и то и дело прижимал к себе спутницу сильной рукой. Опять само собой получилось, что фотограф отправился провожать активистку до уже знакомого адреса. Даже не обсуждая вопроса, приглашен ли спутник на чай, он вломился в парадную дома. Там, строгий дворник– консьерж, внимательно оглядев фотографа, отомкнул засовы во вторую, внутреннюю дверь подъезда. Лена вынула из сумочки денежку и отдала ее привратнику в руку, сказав «спасибо!». Дворник обозначил полупоклон и быстро, как фокусник, засунул подношение в карман белого фартука. Слава так удивился, увидев это, что рассматривал происходящее открыв рот. Деньги, поклоны, частный консьерж в подъезде – в его представлении никак не ассоциировались с социалистическим образом жизни, где каждый сам себе открывает двери. Но видимо в этом и находился залог царящей в городе чистоты. Свинарник, с мусором, он видел только вокруг жилого рабочего квартала, где коммунальные службы просто не справлялись с отходами жизнедеятельности от гиперактивного отдыха трудящихся.