Текст книги "Финская руна (СИ)"

Автор книги: Варди Соларстейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

После ужина, Викторов совершил рекогносцировочную прогулку по городу. Ему все же требовалось как-то сбросить стресс. Хорошо проветрившись и вернувшись в общагу он получил нагоняй от ворчащего вахтера, за то, что шлялся непонятно где. Последнее время делались попытки ввести что-то вроде комендантского часа, так как своими разгулами молодежь серьезно подрывала трудовую дисциплину опозданиями, нетрезвым видом, а то и вообще не выходило на работу после пьянки. Текучесть кадров на Кировском заводе находилась на стабильно высоком уровне. Слава широко улыбнулся гундящему вахтеру, извинился и вежливо пожелал доброго вечера. Хамить в ответ он не стал, так как на фоне Лены-стервозины тот выглядел настоящим дошкольником против доцента. Озадаченный страж двери открыл запирающий засов и молча запустил парня внутрь общежития. Гулена лишь выслушал в спину вечное «Эх, молодежь, молодежь…»

Утром Викторова разбудил звон огромного железного будильника, занимающего господствующую высоту на стопке книг посреди стола в комнате. Завтракали сваренными вкрутую крупными яйцами, ароматной зеленью и классическими бутербродами с сыром, запивая все это сладким янтарным чаем.

На новой работе Славе, перед тем как допустить его к трудовой деятельности, быстро пробубнили инструктаж о технике безопасности и заставили расписаться в журнале. А следом подписать и бумагу о неразглашении. Викторов подмахивал бумаги, не особенно вникая в текст – надо, значит надо. Пару раз он мельком видел Нелли Михайловну, которая ему приветливо улыбнулась. Хронопопаданец понял, кто его добрая фея, устроившая такой быстрый прием на приличную работу. Хотя, честно говоря, профессия фотографа почему-то не слишком котировалась среди рабочих. Парией его, конечно не считали, но и за ровню не держали. В государстве рабочих и крестьян на самом деле уважали только первую категорию. Ну, еще конечно военных, кадровых командиров. Тут также следовало учитывать, что Викторов наблюдал вживую срез общества, конкретно задействованный на одном из самых передовых и крупных предприятий в стране.

А цеховая солидарность и ощущение превосходства над другими социальными категориями – вещь обычная и естественная, придающая каркасу взаимоотношений внутри групп, объединенных по профессиональному признаку, необходимое внутреннее давление.

Начальник Славы, отзывающийся на имя-отчество Дмитрий Сергеевич, провел по некоторым цехам, чтобы познакомить с заводом, а затем торжественно вручил ключ от фотолаборатории. Предшественник Славы, некий Эдик, пил по черному, запираясь якобы для проявки фотографий, беспардонно пользуясь сакральным ореолом этого таинства. Как потом оказалось, еще и подрабатывал используя казенную пленку и технику, фотографируя по кабакам подгулявшие компании «на память». И тут получалась забавная вещь – кое-кто действительно считал хорошей идеей запечатлеть момент радости, например, семейного праздника, а вот большинство воспринимало это чем-то вроде разновидности шантажа. До поры до времени фотограф умело лавировал, извлекая прибыль, но похоже, в какой-то момент Эдик эту тончайшую грань переступил, видимо «щелкнув» не того человека, и просто-напросто после этого бесследно исчез.

После инспекции Викторов пришел к выводу, что после генеральной уборки, которую ему придется сделать, для того чтобы убрать следы эдиковской жизнедеятельности, основательно загадившего помещение – жить будет можно.

Его напрягло только то, что все как-то получилось легко и без особых напрягов. Он почему-то считал, что устроиться на по факту режимный завод – это непреодолимое испытание для его зыбкой легенды внедрения.

Славе надоело сидеть в вонючем, пропахшем реактивами помещении и он решил прогуляться, с целью дополнительного ознакомления с легендарным заводом. Перед путешественником встал вопрос – каким способом своей прогулке придать легитимность? Взгляд его упал на полку с профессиональными принадлежностями оставшимися от предшественника. Процесс выбора из дюжины агрегатов продолжался недолго.

Надев для солидности ГОМЗовский пленочный с центральным затвором «Лилипут» себе на шею, показавшийся ему вполне представительским для этих целей, Викторов вознамерился для начала совершить вояж по коридорам административного здания. Он выбрал этот аппарат за то, что он хоть немного напоминал, в отличие от других типов, современные ему устройства. Фланируя по коврам заводского учреждения, ноги его сами собой привели к тому самому окну, где вчера случайно чуть не убил девушку по имени Наташа. Хронодиверсант подошел к кабинету и прислушался. Из-за филенки двери доносилось звонкое перестукивание клавиш печатающей машинки. Немного поколебавшись, Слава осторожно постучал и тут же, не задерживаясь на ожидание приглашения, вошел внутрь.

Девушка удивленно взглянула на него, но потом узнала и легко улыбнулась очаровательной улыбкой. Ее не испортила даже припухлость под подбородком.

– Как ваше ничего? – галантно поинтересовался Дон-Жуан от фотографии.

– Хорошо! – мигом откликнулась Наташа. – Спасибо, хорошо!

– А как ваши боевые раны? Ноют при плохой погоде? – развил общение Викторов конкретным вопросом про здоровье.

– Раны? – девушка поначалу озадачилась, но быстро догадалась. – Мне примочку Наталья Петровна сделала, как к ней зашла. Все и обошлось.

Слава подумал про себя, что у этой Натальи Петровны хороший накопленный жизненный опыт, раз она знает как лечить нокаутировавший удар в челюсть.

– Тезка ваша, значит. С такими сослуживцами скоро и доктора не понадобятся, – Слава хорохорился и веселился как мог. Девушка тоже издала негромкий смешок.

– Хотите, я вас щелкну?! – спросил воодушевленно Слава. – Вдруг попадете на доску почета, а фотка уже есть!

– Фотка?! – удивилась новому слову собеседница. – Если и снимать фотографию, то на хороший аппарат. Зачем меня на детский фотографировать?

Судя по тону голоса, девушка даже немного обиделась на такое ребячество нового знакомого. Сам Слава растерялся – он не ожидал, что в довоенном СССР были фотоаппараты, нацеленные на детскую нишу сбыта товаров народного потребления.

Викторов принялся выкручиваться, на ходу выдумав, что принимает технику и должен ее опробовать и лучшей кандидатурой ему показалась Наташа. Молодая машинистка не спешила доверять скользкому новому фотографу, поэтому за неимением пряников, без которых, как известно, лучше не ухаживать, неудачливый разбиватель женских сердец вернулся в свой кабинет в приниженном состоянии духа.

Для взыскательного стороннего наблюдателя покажется странным такой активный флирт попаданца. На самом деле Викторов занимался тем, что казалось ему обыкновенным, посреди всего окружающего сумасшествия. Сознание просто напросто блокировало панические мысли разума о полном несоответствии реальности внутренней сущности попаданца, и поэтому переключило внимание на самый важный вопрос для любого мужчины, игнорировать который весьма сложно – вопрос размножения. В силу этого кажущаяся адаптация на самом деле прошла не сознательно, а как бы фоном к несущей идее. Психика человеческая вынуждена прибегать к таким грязным трюкам, руководствуясь при этом высшим приоритетом – самосохранением целостности личности. Тем не менее, процесс вживания и мимикрии постоянно давал сбой – начальник, отловив наконец шатающегося где-то по заводоуправлению хронопопаданца, вставил ему конкретный ядреный пистон за его вопиющее тунеядство. Хорошего настроения это молодому фотографу не добавило.

Кировский завод считался самым крупным предприятием в машиностроительной сфере на всем Северо-Западе Советской Страны, и за день обойти все помещения с вдумчивой экскурсией считалось почти нереальной задачей. Поэтому нового фотографа целенаправленно повели в цеха, которые изготавливали детали для пушек. Там, между поддонами с деталями, показав рукой на стойку со стволами, сопровождающий Викторова инженер пояснил:

– Ф-22 УСВ. Грабинская пушка. Ее в результате «испытаний» приняли вместо нашей, которую сделал Маханов. Теперь мы по плану делаем чужую пушку. Причем лучше чем грабинцы, на совесть работаем, без нареканий – у них половина деталей идет обратно в мартен, а у нас почти все принимается с минимальными допусками! В войска именно нашу просят, на «их» поделки ругаются!

Слова «испытаний», «по плану» и «их» были произнесены в такой кисло-горькой интонации, что если бы Викторов не спросил, в чем тут дело, то его бы наверняка бы заподозрили в излишней осведомленности предмета, который знать скорее всего был не должен… Он и задал вопрос, о чем тут речь. Возведя очи долу, скорбящий в каждом слоге своей речи инженер патетически принялся декламировать грустным голосом не рифмованную сагу в прозе об истоках «грабинского ига»:

– Почти год назад, на подмосковном полигоне, в присутствии Воронова, главного инспектора артиллерии, мы и грабинцы выставили на испытания по четыре пушки. И мы проиграли благодаря хитрости грабинцев! – наверно примерно таким же тоном рассказывали русские князья о своем разгроме на Калке.

– И чем же чем плоха грабинская пушка? – изобразил полное непонимание Викторов. – Почему нашу, питерскую, зарубили? – мудро продемонстрировал вслед цеховую солидарность.

– Интриги. Грабин влез тогда, когда наша уже проходила испытания и должна была быть принята на вооружение. Но в последний момент тот сумел уговорить руководство «дать ему шанс» и отложить решение. А по технологии – пушки Маханова используют в работе оригинальные противооткатные устройства, в которых жидкость гидравлического тормоза отката непосредственно сообщается с воздухом накатника. Но при этой конструкции существует вероятность, что при смене режимов огня такая схема выйдет из строя. Это обстоятельство и использует наш главный конкурент. Имея мохнатую руку, он делает так, чтобы на испытаниях велся длительный огонь, полный расстрел боезапаса для наработки на отказ, со стволом на максимальном угле возвышения, а затем, по условиям испытаний, требуется резко опустить прицел, до минимального угла, и повторить серию выстрелов. Всего шесть сотен залпов на круг. В наших пушках противооткатные устройства выходят из строя довольно часто, при таком-то кульбите. Но даже дураку ясно, что в условиях боя, подобный перенос угла с максимального на минимальный, при такой интенсивности огня – вероятность почти равная нулю, это все равно что час обстреливать цель на пределе дальности, когда позиции батареи уже штурмует пехота противника. Однако против условий конкурса не попрешь.

– Так доработать разве не пробовали? – попытался решить сходу конструкторскую задачу хронопопаданец, разбирающийся в проблемах артиллерии как свинья в апельсинах.

– Пробовали. Но! То обслугу к орудию назначат негодную и неопытную, то коней запрягут таких тощих, что с места сдвинуть не могут. А в результате, наши пушки идут лесом. Тут Грендель еще постарался, финн этакий…

– Ничего не понимаю! – совершенно искренне заявил Слава. – Ведь если выдерживает конкурс, кроме того, что легче нашей, то в чем еще причина, кроме неопытных артиллеристов и происков финнов?

«Режущий правду-матку» подошел к стволу, лежащему в люльке специального поддона, подозвал жестом фотографа и указал на затвор.

– Вот, смотри, другое главное конструктивное отличие от нашего орудия: поджим. Когда снаряд досылают, этот механизм затем позволяет, после выстрела, принудительно экстрагировать деформированную гильзу.

– Такое количество брака среди снарядов? – протянул разочарованно Викторов. – Что закладывают прямо в конструкцию? А почему не шомполом выбивают?

– Сразу видно, новичок! Не шомпол, а разрядник! Вот тут была и другая каверза. На тех испытаниях поставили специально бракованные снаряды. Потом уже слух прошел, что использовались устаревшие, еще французские, на наших складах лежавшие, якобы еще с пятнадцатого года, но тут хитрецам пришлось выворачиваться, так как Кулик и Ванников тоже за это дело могли по башке от Самого получить. За снарядный брак. А с царских запасов какой спрос? Только с царя, а с него уже все спросили. Впрок, как говорится.

– Я про недостатки нашей пушки понял. Но какие браки у грабинской пушки? Получается, что он просто использовал фичи, простите, особенности своего орудия в специфических условиях. А у нас какие есть преимущества? Ведь существуют такие? Почему их наши кировцы не использовали?

– Да у них куча недоделок! – вскричал инженер. – Первая и основная: при интенсивном ведении огня грабинский полуавтоматический затвор сначала ведет себя штатно, но с увеличением настрела полуавтоматика постепенно сдыхает, а, под конец вообще отказывает! Да у Грабина пушки постоянно с лафета слетают! Это все знают! И заряжание! У нас – классическим броском, в одно движение, а у него доталкивать надо из-за этого чортого поджима!

Викторов, несмотря на все приведенные доводы, совершенно справедливо засомневался. Вроде фамилия «Грабин» ассоциировалась в его памяти с определенным количеством пушек различных модификаций, а вот «Маханов» ему вообще ничего не говорила. Впрочем, ситуация для советского предвоенного военпрома была знакомой и можно сказать, знаковой. Взять хотя бы грызню в авиапроме, византийские интриги того же талантливого Яковлева, противопоставившего гению Поликарпова и ряда других авиаконструкторов кроме своего умения, мощный кулак «административного ресурса». Кое-что Викторов почерпнул на форумах, посвященных играм-симуляторам времен Великой Отечественной.

– Если Грабин такой демон, то наши то, что наши, ленинградцы? Не могли обыграть? Странно все это! – заявил довольно остро юный фотограф. – Надо тоже было подходы искать. Все знают: не подмажешь – не поедет!

Капиталистический опыт хозяйствования Славой Викторовым был усвоен туго. Как он считал, без преимущества, которое обеспечивает развитая коррупция, само собой не сделается ни одно нужное дело. Приносящее Большие деньги, естественно.

– Да нашли мы подход к одному, заму самого Грабина. Практически уговорили снять поджимы для экстракции снарядов во время испытания, но тот хитер! Ох хитер! Сам не поехал, чтоб лично не отвечать, а всю группу обязал принимать решения коллегиально и обязательно у него утверждать! – обличительная филиппика инженера о грабинском коварстве воспламеняла пространство, будь пушки заряжены, они бы сейчас начали палить от накала речи.

– Но самое неприятное случилось еще до этого! Наш водитель получил указание дополнительно проверить устойчивость грабинской пушки во время марша по бездорожью. Тот же, чтобы выдать свою пушку за новую разработку, и увеличить количество деталей, отличных от Ф-22, взял шасси от обычного гражданского грузовика ЗИС-5. Естественно, та завалилась на каменистой дороге. И вот, когда артиллерийский тягач «Комсомолец» протащил пушку как следует по камням, можно было ожидать что Грабину присудят техническое поражение. Но не тут то было!

Рассказчик, подняв вверх палец, замолк, во всю меру наслаждаясь неподдельным нетерпением собеседника, заинтригованного и желающего узнать что случилось дальше, и как все-таки «коварный Грабин» сумел обхитрить и обскакать «честных кировцев».

– И что? Что было дальше? – не выдержал Викторов.

– У команды Грабина оказалась пятая пушка! Они ее украли в соседней воинской части той же ночью! Ее сумел незаконно притащить помощник, Мигунов, очень сильно развитый физически атлет. Они заменили неисправную на новую, просто поменяв шасси, а комиссии сообщили, что пушка настолько ремонтнопригодна, что самую серьезную поломку можно починить за пару часов. Ага, так мы и поверили! Особенно про разбитый вдребезги прицел, который они восстановили кувалдой, используя стекла очков команды инженеров-грабинцев!

Такую ярую «дичь» Викторов не приходилось слышать со времен последних выборов. Но он согласно кивал головой и поддакивал. Теперь, согласно канонам психологии спора, следовало задать хоть один вопрос, иначе собеседник подумает, что он вообще не поверил в эту чушь.

– А как, этот, как его, Мигунов, как он утащил из воинской части пушку? Там же охрана, часовые?! – выбрал, вроде как адекватный вопрос Слава. Правда он слышал о «черных следопытах», которые раскопав до мелового периода «линию Маннергейма» и выбрав все артефакты, с горя воровали боеприпасы на полигоне военных в Каменке. Но уволочь из части орудие?!

– Поменял на спирт! – бодро выкрутился рассказчик. – Кому надо дал на лапу канистру, а кого-то тупо подпоил. И утащил.

– А сломанную пушку куда дел? – выскочило у ошарашенного Славы помимо его воли, и он тут же прикусил язык. Слишком много вопросов могло испортить все дело. То что у истории концы не сходились начиналось даже с вопроса почему в части не сумели обнаружить пропажу? Вроде на всех деталях наносится маркировка, по которой установить принадлежность пушки проще простого. – Да неважно, наверно в болоте утопили.

И все-таки Викторов не выдержал и задал острый вопрос, опасный в первую очередь для него самого.

– А все-таки, почему вы так этого, как его, Грабина, правильно? Грабина значит хаете? Пушки понятно – конкурентная борьба, соцсоревнования, пятое-десятое? А как человек, как личность?

– Да потому что человек он – нехороший! – возопил инженер, на манер попика на вопрос паствы о его толстом брюхе. – Когда товарищ Сталин спросил Маханова про пушки Грабина – тот с гордостью ответил, что Грабин – его ученик. И ничего не произнес против его поделок. Благородство проявил. А уж на аналогичный вопрос Сталина к «ученичку» о творениях «учителя» – тот их в грязь втоптал, да сверху попрыгал!

Викторов даже не знал что тут сказать. Вроде «благородство» вещь хорошая, но, кажется, когда дело касается обороноспособности государства – весьма вредная. Николашка «за французскую честь» вписал свое государство в Первую Мировую. Чем дело для Российской империи закончилось, знают все. Это очень ярко и емко на Западе описал Киплинг в строках:

 
«Забрасывай! Заравнивай!
Затаптывай живей!
Не жаль для мертвой нации
Ни почвы, ни камней».
 

К тотальному ревизионизму хронопопаданец морально оказался не готов. Да, он конечно попал в лагерь условно своих, питерцев, вроде как и приведенные примеры красноречиво говорили за то, что «благородный» Маханов как морально превосходил «ушлого и хитрого» Грабина, так и пушки его минимум были не хуже. Но ведь и речь идет не о чем-то сферическом в вакууме, а о вещи, которую политики любят называть «Последним доводом королей». И тут все зависит от того, с какого угла посмотреть и как подать материал. Дюма вот изобразил четырех друзей: аморального авантюриста, пьяницу, развратника и жлоба, по факту еще тот сброд, верными защитниками чести одной испанской дамы, которая против страны, которой правил ее муж, активно занималась интригами и периодически вступала в интимную связь со злейшим врагом государства. И все любят данных четырех шалопаев, между прочим, состоящих при всех своих фортелях на государевой службе. Эти же товарищи, носящие форму мушкетера, при случае не упускали возможности дезертировать с поля боя и при этом оставить с носом службу государственной безопасности, не гнушаясь даже устранением самых эффективных ее сотрудников. А имя кардинала, главного противника этого беспринципного отребья, имя великого человека, который объединил страну, вышиб англосаксов и вывел Францию в супердержавы того времени, повелевшего выбить на пушках ту самую знаменитую фразу «последний довод королей» – надолго еще будет служить синонимом «зла и коварства». И все благодаря мастерству рассказчика, создавшего шедевр всех времен и народов.

В общем, Викторов, повидавший в перипетиях интернет-баталий всякое, просто уже привык, благодаря СМИ, постоянно чрезмерно алармирующим почти любую новость как запредельную сенсацию, ко всяким поворотам сюжета и плюрализму мнений. Он не был готов воспринимать на веру всю эту историю вражды пушечных Оружейников, противостоящих друг другу на манер Монтекки и Капуллети, с наложившейся вечной проблемой «отцов» и «детей». Тем более, как помнил Викторов, потом вроде верх в этой борьбе взяли горьковчане, совсем другой актер на сцене разворачивающей у него на глазах драмы с баллистическим уклоном, пролегшей сквозь войну и десятилетия.

Так что фотограф из будущего глубокомысленно кивнул головой, для вида полностью молчаливо признав точку зрения инженера. И тут наступило неловкое молчание. Они смотрели друг на друга и Викторов непонимающе пожал плечами.

– Ну, я понял тему с пушками. А я-то вам зачем?

– Раковины, каверны, пустоты, поломки деталей в результате испытаний и эксплуатации – вы должны все это фотографировать на пушках Ф-22 УСВ. Мы потихоньку соберем доказательства того, что наши, пушки ленинградца Маханова, лучше! – заявил инженер.

Викторов с уважением посмотрел на начальника цеха. Так только редкие люди могут партизанить – делать качественные вещи без брака, гораздо лучше, чем сам заинтересованный в этом изобретатель, и одновременно искать в них технические недостатки, терпеливо собирая в тома доказательство своей правоты. Чтобы спустя годы грохнуть на стол руководителя так этим томом, что дубовая столешница зазмеится трещинами под лаком полировки. И прогнуть в свое в итоге весом неопровержимых улик. Сильные духом. Упертые и идейные. Настоящие ленинградцы.

Таких людей победить нельзя.

– Сделаем! – уверенно сказал, понявший свою задачу Слава. – Без напильников и подделок, мы и так докажем, что кировцы – лучшие!

– Спасибо, товарищ! Спасибо, что правильно меня поняли! – затряс его руку начальник цеха. – Да, без саботажа, честно и открыто!

Эта фантасмагория наконец закончилась. Слава порывался начать работу прямо сейчас, но начальник цеха ему не дал даже подойти к своей продукции – не хотел портить низкие показатели брака и бросать тень на свою улыбающуюся физиономию передовика, висящую на доске почета.

Викторов так и не понял, как его услуги собираются использовать, если продукция, после небольшого испытания сразу после этого отправлялась в войска.