Текст книги "Level Up: Женский взгляд (СИ)"

Автор книги: Валерия Корносенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

      Достаю деньги, подозрительно рассматривая перспективу 'отравления'.Торговка, все это время прислушиваясь к нашему разговору и с интересом нас рассматривая, видит мои сомнения, и спешит их развеять, не упустив единственных клиентов:

– Девушка, ты не думай, пирожки отличные. Я сама пеку. Свежие, еще горячие, я пятнадцать минут, как пришла. Вот увидишь – понравятся, еще придешь. У меня и чай есть из термоса. С капустой, с картошкой, какие будете брать?

– А с мясом нету? – расстроено спрашивает Маша, и, получив отрицательный ответ, добавляет, – Три с капустой, три с картошкой. И два чая с сахаром.

– Ты же лопнешь, деточка. – смотрю на Машу с ухмылкой.

     Маша, гордо задрав подбородок, выдерживает мой наезд. Купив царский обед, отходим на противоположную сторону от любопытной тетки-продавщицы, присаживаемся на лавочку. Тетка не обманула – пирожки роскошные: горячие и ароматные. С удовольствием вгрызаемся в румяные бока пирожком, набивая пустые животы. Система одобрительно молчит – значит не обманула тетка.

      Маша, утолив первый голод и дожевывая четвертый пирожок, не утерпев, начинает приставать ко мне с расспросами:

– Я кстати Маша. Ты че от меня хотела-то? – говорит с полным ртом.

– Женя. Ничего я не хотела,– отвечаю также, жуя ароматную начинку, – Помочь хочу, если смогу.

– Тебе че заняться нечем? – неверяще удивляется девочка.

– А если и так, что откажешься от бесплатной помощи? Вон, даже доплачиваю. Ты где живешь? – меняю тему на интересующую меня.

– С отчимом, – недовольно бурчит девчонка.

– А когда он пьет, тогда где? – предполагаю и попадаю 'в яблочко'.

– Тогда на вокзале ночую.

      Поднявшиеся было настроение и уверенность девочки, опять скатываются в ноль.

     Достаю телефон, открываю браузер, якобы собираясь искать работу для Маши. Сама же открываю интерфейс, и начинаю оперативно искать варианты трудоустройства.

– Сколько тебе нужна зарплата в месяц, чтобы съехать от отчима и прокормить себя, и ерундой этой не заниматься, которой ты сейчас занимаешься.

      Маша насупленно сопит.

– Сколько? – настаиваю.

– Да че тебе вообще от меня надо? – Маша вспыхивает. – Ты мать Тереза что ли? Взялась на мою голову. Откуда я знаю сколько?

– Ну, сколько у тебя в среднем в день получается заработать?

– Когда двести, когда и пятьсот бывает, но редко, все жадные такие, иногда ничего не дают, как сегодня, – погрустнев, мямлит девочка, – Из них семьдесят процентов отдаю Серому, если совру – побьют. Пару раз удавалось зажать сотку, а бывало, так били, ни за что, три дня потом встать не могла.

– Понятно, – киваю, и утыкаюсь в телефон. Параллельно загружаю в интерфейс, как мне кажется все необходимые данные, вариантов не так много. – Вот слушай какие есть варианты. Можно банщицей устроиться в частный банный комплекс, на Кирова. Требований к образованию никаких. Зарплата восемь тысяч. Можно в ларек с шаурмой на Басманной, посуду мыть, а может в перспективе и до повара дорастешь, а? – подмигиваю, – зарплата – семь. Еще вариант в парикмахерской на Вернадского полы мыть, там три тысячи, но я так полагаю, это один раз после закрытия, можно попробовать совмещать.

     Девочка сидит, смотрит на меня круглыми глазами, то ли в шоке от моего участия, то ли от перспективы другой жизни.

– Мне кажется, если зарабатывать около десяти тысяч, можно себе и комнату в общаге снимать позволить. Видишь, вариантов масса. Было бы желание. То, чем ты занимаешься – последнее дело. Ты здоровая, крепкая девка. Ну, ты чего? Плачешь что ли? Да ну ты что, перестань. – Приобнимаю трясущиеся плечи девочки.

     'Какая же она маленькая и глупенькая еще. И некому ее образумить, подтолкнуть. Видимо, как с детства научилась зарабатывать, так до сих пор ничего умнее и не придумала'.

     Маша успокаивается:

– А если они меня не возьмут? – смотрит глазами кота из Шрека.

– Возьмут. Ты просто не пробовала никогда. А будешь хорошо работать – все у тебя хорошо будет. В вечернюю школу пойдешь, доучишься, в техникум поступишь. Человеком станешь. Все у тебя хорошо будет.

     Сидим еще некоторое время, думаем каждая о своем.

     'Зачем я это делаю? Нет, не ради опыта, смешно даже так рассуждать. Делаю – потому что могу. Потому что мне это ничего не стоит. Потому что так правильно, и мне это нравится. Почему мне так хорошо на душе от каждой маленькой победы и так горько от поражения? Может это мое призвание – помогать людям?'

    Вспоминаю о цели приезда в Чебеньки. Встаю с лавки. На непонимающий взгляд Маши, объясняю ей в общих словах цель приезда в деревню. Он смотрит на меня неверящим взглядом, похоже, взвешивая мою вменяемость, но молчит и идет за мной следом.

    Пока идем от станции до села, Маша мне рассказывает о тонкостях своей работы в данной профессии.

    Современный мир наводнен попрошайками. Мы давно уже привыкли к их неприметному присутствию, и воспринимаем, как должное. Все мы прекрасно понимаем, что мы, давая просящему деньги, возможно, даем деньги его «хозяину». Наша неуверенность растет, но, в тоже время наши сомнения и совесть помогают этому человеку пробить стену нашего недоверия. Искусство попрошайки не так уж и легко, как кажется со стороны, ведь нет идеального способа выпрашивания денег, ни один из методов не является абсолютным. Настоящий попрошайка должен быть хорошим психологом и интуитивно, по поведению аудитории подбирать определенный метод воздействия на нее, чтобы разжалобить. Ведь ты думаешь, когда даешь деньги, что они на еду, а на самом деле?

     Те, для кого это работа, как для Маши, обычно объединены в группы, которые называются организованными. В эту группу входят в основном люди трудоспособного возраста, дети и инвалиды, пожилых людей практически нет. У группы есть смотрящий, который собирает с попрошаек плату, но за это он их оберегает от наездов конкурентов и правоохранителей закона.

     Каждый попрошайка занимает свое место – одних и тех же мы преимущественно видим на закрепленных за ними местах и у каждого свои методы воздействия на публику. Попрошайки – хорошие артисты и мастера перевоплощения. В своей основной массе попрошайки стараются бить на жалость. Главное в этом случае только не 'переборщить'.

     Слушая подноготную такого грязного бизнеса, в который раз убеждаюсь, о несправедливости этого мира, и о нашей незавидной участи во всем этом.

     Это система, выстроенная годами, и ее не изменить. Что я могу? Стать суперженщиной, уйти в инвиз, включить режим берсерка и покрошить всю преступную верхушку? Смешно. Ну ладно, я этого сделать не смогу, да и не буду. Допустим, это сделает тот же Лев. Не пройдет и недели, и свято место займут другие злодеи, а уберешь и тех, придут их последователи.

    Систему не сломать, мир-утопию, где нет войн и страдания – не построить. Но таким вот несчастным, заблудившимся во тьме детям я могу помочь. Принесет ли мне это проблемы? Несомненно. Откажусь я от этой идеи, струшу? Вряд ли. Не буду загадывать. Время покажет и все расставит по своим местам.

    Село Чебеньки встречает нас размытыми сельскими дорогами, лаем дворовых собак, полуразвалившимися домами, запахом коров да солярки. Дома все старые, село вымирает. Точнее жизнь-то еще теплится, но вяло: молодежь вся подалась в город на заработки, и в деревне остались лишь древние бабки, коротать свой недолгий век. По пути нам не встретилось ни души, от этого запустения жутковато. Благо я знаю точное место обитания сбежавшей мамаши.

     Дом Мирошниковой особым убранством и новизной не отличается. Покосившийся забор, прошлогодняя сухая трава стоит в огороде по пояс, Крыша с одной стороны у дома зияет приличной дырой. Одно из окон заколочено. Полное ощущение, что дом заброшен, но интерфейс твердит мне обратное. Четко показывает яркую зеленую пульсирующую точку в тридцати метрах от меня, в этой вот развалюхе.

    Я ничего умнее не придумала, как запаковать посылку с адресом Мирошниковой, и сказать, что якобы ей просили передать, главное добиться зрительного контакта, а там уж буду думать по ходу дела.

    Аккуратно отодвигаю калитку, держащуюся на одной петле, и захожу во двор. Маша предпочла подождать меня на улице. Набираюсь смелости и стучу в дверь. Нет ответа. Стучу сильнее, со скрипом дверь приоткрывается. Что-то жутковато, как в фильме ужасов. Проверяю интерфейс – Татьяна точно жива. Еще не хватало найти чей-то хладный труп. Распахиваю дверь и вхожу помещение.

     В нос бьет резкий запах мочи, перегара, грязи и пота. Закрываю рот рукой, чтобы сдержать рвотные позывы. Ну да, не труп, но близко к этому. Татьяна Мирошникова валяется на панцирной койки в глубоком высокоградусном забытье. О чем говорят валяющиеся повсюду пустые бутылки. По углам комнаты тонны мусора, который, похоже копился в течение многих месяцев или даже лет.

    Слышу хриплый стон из соседней комнаты:

– Танька, ты очухалась? Принеси мне пива, – голос настолько грубый, что непонятно мужчина это говорит, или женщина.

      Любопытство пересиливает, аккуратно заглядываю в соседнюю комнату, которая по 'чистоте' своей, как брат-близнец, похожа на первую. На затертом, замшелом диване лежит гора тряпья – видимо компаньон(ка) по уничтожению выпивки.

      Не выдерживаю больше. Выбегаю на улицу. Все равно ничего от нее не добьюсь. Там, похоже, праздник надолго затянулся. Отдышавшись на крыльце, подхожу к Маше, спрашивая совета: 'Что делать?'

     Маша, оценив мой вид беглым взглядом, морщится:

– Все понятно. От тебя этим смрадом за километр теперь несет. Пошли, я знаю, кто нам все расскажет, – направляется вглубь деревни, побуждая идти за ней.

      Давненько я такого не видела, но подобные картины, болезненным отпечатком застывшие в памяти, останутся со мной навсегда. У отца есть сестра-алкоголичка, а может уже и нет ее на этом свете, пропала она лет десять назад. Ох, и попила же она кровушки родителям. Сколько боли за родного тебе человека, сколько было пролито слез и произнесено пустых обещаний. Но змий манил и искушал своим ядом, несколько раз даже вытаскивали мы ее с 'того света'. Хорошо хоть спилась она, когда сын ее был уже взрослым и жил собственной жизнью.

     Ведь алкоголичка не видела всей беды своего положения. На обвинения в том, что она больна, она смеялась в лицо и стучала пальчиком у виска.

     Алкоголь незаметно затягивает в свои сети всех без разбора – это факт! По-моему, абсолютно в каждой семье есть алкоголик, которого спасают 'всем миром' или пытаются вычеркнуть из жизни навсегда. И нет безразличных, как не кичись, и от раза к разу обещаешь, что проигнорируешь, двери ему больше не откроешь, а сама все равно пытаешься вытащить его за волосы из этой бездны, ведь ты помнишь его, когда он еще был Человеком.

     Особенно женский организм настолько быстро привыкает к чувству эйфории, легкости и убаюкивающего комфорта, что важные вещи, постепенно, отходят на второй план и происходит смена приоритетов. Все, что отличает женщину от мужчины: достоинство и гордость, забота о родных, внешность – всё это становится неважно для нее. Разумом зависимой женщины завладевают совсем другие ценности, чувство собственного достоинства, как в мужском застолье: 'ты меня уважаешь', совершенно другое понимание женской красоты: 'некрасивых женщин не бывает – есть мало водки'. Но когда она начинает замечать, что теряет всё, чем дорожила и жила раньше, то уже, как правило, поздно. Алкоголизм изменяет женщину не в лучшую сторону, говорят же, что 'у женского алкоголизма – не женское лицо'.

     Зачем я ввязалась во все это? Я вспоминаю цель своего приезда, и хочется выть и рвать волосы – я беспомощна. Я пообещала, не кому-то – себе, что спасу. Но я сдаюсь. Эти мальчишки никогда не познают теплоты материнских объятий. Они никогда не позволят себе минутной слабости, греясь под маминым бочком. Никогда не будут блаженно щуриться, подставляя висок маминым теплым губам.

     Зачем детям такая мать? Именно тот редкий случай, когда лучше вовсе никакой не надо. От безысходности хочется плакать, кричать, драться и искать утешения одновременно.

     Не помню, как мы ходили в местный магазин, собирая сплетни. Продавщица поведала, что семья Мирошниковых всегда была непутевой. Еще в школе девка где-то «нагуляла» и брюхатая ходила, двоих в подоле принесла. Детей у нее органы опеки практически сразу отобрали. Куда им детей растить без кола, без двора? Оба родителя Татьяны всегда были не прочь приложиться к бутылке и доченьке наливали грусть-печаль утопить. А после того, как похоронили траванувшегося самогоном отца, пять лет назад, и вовсе, не просыхали, и который год кряду, от пенсии до пенсии пребывали в хмельном забытье.

     Не помню, как возвращались домой, как прощались и обменивались контактами с Машей.

     Пустота. В душе кровавая рваная рана – выстрел насквозь – смотришь в дыру и видишь лишь безнадегу. Зачем я в это ввязалась? Как же мне обидно и больно за детей.

     Всхлипывая, набираю Льва. Так хочется, чтобы он приехал, хочется прорыдаться на его груди, сесть к нему на колени, прижаться в его горячему телу, быть баюканой, и забыть обо всей этой грязи. Звоню и слышу лишь длинные гудки.

     Накопленная за день усталость, горечь осознания суровой действительности, дают о себе знать. Я прижимаю к лицу подушку, кричу в нее и рыдаю навзрыд. Я уже много лет не плакала вовсе. И ощущение, что с этим потоком слез из меня выходит все: моя неуверенность, боязнь мира, разочарование, страх, боль, – оставляя после себя вакуум.

    Такой длинный день, если Лев не смог перезвонить, почему хотя бы смс не отправил, чтобы я не волновалась? Так обидно. Не мальчик же уже – должен понимать. Женская сущность и гражданская ответственность борются в моем сознании. Чем он там таким занят? Жизни спасает, или играет в героя, спасая планету от вселенского зла? Хочется ерничать и ругать Льва за невнимательность к моей персоне, и тут же одёргивать себя, выгораживая и превознося его заслуги перед человечеством.

     Тяжесть прожитого дня придавливает меня к кровати полуторапудовой гирей, мои веки закрываются, проваливаюсь в темноту забытья.

Глава 17. 4 мая Пятница

В голове раздражающим звоном дребезжит будильник. Просыпаюсь с ясной головой, но тяжелым сердцем. 'Прекрасно' отдохнула в выходные – ничего не скажешь. Запрещаю себе об этом думать. Обещала себе попробовать разобраться – 'разобралась'. В данной ситуации я помочь ничем не могу. Я не всесильна. Пока. Но это не повод складывать руки и сидеть обтекать, кляня несправедливый мир и тихонько пуская одинокую соплю в платочек. Нужно развиваться, нужно расти! И когда-нибудь придет тот день, когда я скажу себе: 'Я могу!'

Надо собрать себя в кучу. Один денек сегодня поработать, а дальше снова выходные. Люблю майские праздники, да еще они так удачно выпали в этом году, на середину недели. Собираюсь на работу, накидывая в уме планы на день и на выходные. Хорошо бы к родителям съездить, может Лев сможет выкроить несколько часов, мама будет счастлива, да и я тоже. День его не видела, а прям соскучилась.

На работе проект надо сдать. Хорошо бы сегодня шеф соизволил явиться нам пред светлы очи. Уже всем премию выдали, лишь я одна осталась. А ведь я ее еще даже не заработала! Хоть бы он в хорошем настроении пришел, иначе прогонит еще и наподдаст, чтобы траектория вышла посимпатичнее.

Пробегаюсь глазами по меню на день, собираю все необходимое. Просматриваю задачи и квесты, список навыков, прикидываю что и когда лучше воплотить в жизнь. Мне нравится планировать и следовать своему плану; нравится вкус победы, доза удовлетворенности, вкатываемая мне в мозг системой, и расплывающаяся теплом по всему телу; нравится уверенность в своем успехе; нравится конечный результат.

Уверяю себя, что все у меня будет хорошо. Поднимаю свой боевой настрой на нужный уровень, выдвигаюсь на работу.

Придя в офис, не успеваю с комфортом расположиться, как шеф вызывает к себе на ковер. У меня начинается легкий мандраж. Шеф – сильный, харизматичный, высокоуровневый мужчина. Мне всегда было сложно с ним общаться. В любой беседе, будь-то обращение шефа ко всем сотрудникам, или ко мне лично, он задавливал меня своим брутальным эго(чем?). Как овечка всегда перед ним блеяла. Может сказывалась колоссальная разница в уровнях? Но теперь-то я 'подросла'! Может хоть это придаст мне немного уверенности в успехе ситуации? Я должна убедить его в своей компетентности и незаменимости. Если он сейчас вновь во мне разочаруется, его отношение скатится в красную зону, и процесс зарождения ко мне уважения будет навсегда потерян.

Я обязана его заинтересовать. Собираю в кулак всю свою решимость, беру проект, записи и иду в 'стеклянную пыточную' – сдаваться.

– Доброе утро, – говорю, как мне кажется, решительно, захожу и располагаюсь напротив шефа.

– Да-да, добрее придумать сложно, – шеф насуплен, хмурит брови, бубнит слова приветствия себе под нос, продолжая разворачивать и включать в сеть свой ноутбук.

Я молчу. Смотрю шкалы его настроения, удовлетворенности – все плохо. Что же делать?

– У вас такое плохое настроение, давайте я позже зайду, не хочется что-то вам под горячую руку попасться и быть 'поротой' за чужие проступки, – не веря, что ляпнула такое вслух, подлетаю со стула, пытаясь скорее сбежать.

– Стоять! – его слова пригвождают меня к полу.

Осторожно оборачиваюсь.

– Я... извините... У самое настроение отвратительное, понимаю вас прекрасно, и работу обсуждать сейчас хочется меньше всего.

Губы шефа растягиваются в улыбке, хмурая морщинка на лбу разглаживается, показатели встрепенулись до отметки чуть ниже среднего.

Широко улыбаюсь в ответ:

– Или не все так плохо? Посмотрим проект? У меня все давно готово, – смотрю на него в ожидании.

– Ах, да проект. Видите ли Евгения... – шеф натыкается взглядом на мое каменное лицо и испепеляющий взгляд, про себя думаю: 'Если я зря это переводила, пургена ему в чай насыплю'.

Шеф, будто прочтя мои мысли, тут же исправляется:

– Давайте, конечно, посмотрим, очень интересно, что вы для себя поняли.

Сменяю гнев на милость, пора втянуть свое раздувшееся эго, пока по шее не получила:

– Вы знаете, очень сложно мне дается техническая литература, все же у меня больше уклон в перевод художественных произведений. Поэтому ваши расчеты, увы остались для меня темным лесом. Вот перевод введения. И вот еще заключение. Структура, задачи, цели, тезисы и общий смысл, конечно же, я уловила.

Сижу, вытянувшись по струнке, ловя каждое его выражение лица, в момент чтения моих опусов.

– Вполне недурственно, – тихо комментирует, просматривая листы с переводом, – у меня так и вовсе лишь разговорный английский, а переводить техническую часть я нанимаю агентство.

– Обратите внимание, я выделила места, где, по-моему, некорректный перевод слегка искажает смысл сказанного. Я не настаиваю, но я сверилась с несколькими источниками, и если перевести данный отрывок, согласно их рекомендациям, то вот, что получится, – протягиваю другой лист.

Шеф заинтересованно читает. Его отношение ко мне медленно, но верно ползет от Равнодушия к хиленькому Интересу. Это не может не радовать. Поднимает на меня взгляд:

– А еще?

– А все, – немного растерялась, – технической части с расчетами я не касалась, а теория у вас в руках, – потупив глазки, с сожалением признаюсь. Мне понравилось его удивлять.

– Хм, действительно, все. А знаете, Евгения, ведь это вполне недурственно! – дарит мне открытую улыбку, и его настроение наконец-то переваливает в положительную сторону.

Отношения с ,,,, изменились до Интерес 5/30.

Ваше удовлетворение повысилось на 5 %.

Блаженно растягиваю губы в ответ на перемены в настроении шефа. Моя маленькая победа. 'Вот теперь, держись'. Собираю всю волю в кулак. Врубаю, как мне кажется, на полную, все свои нехитрые пожитки: навыки харизмы, убеждения, коммуникабельности, привлекательность, что у еще там у меня есть:

– Ну и как по вашему? Заслужила я премию? – задерживаю дыхание в ожидании вердикта.

Шеф открыто смеется. Невольно любуюсь его правильными чертами лица, ровными белыми зубами, искорками в глазах. Тут же отдергиваю себя: 'Нашла время!'

– Треть оклада – ваша. Я напишу служебную записку в бухгалтерию.

– Откровенно говоря, это еще не все, – борзеть, так до конца, – у меня мало работы, и она низко оплачиваема, зато большой потенциал и желание быть полезной для фирмы. Мы же можем с вами исправить эту досадную оплошность? – загадочно улыбаюсь, подначивая шефа, в душе же бушует пламя: 'Что же я несу!? Я что с ним флиртую!?', пытаюсь вложить по-больше убедительности в голос, – Я могу и хочу быть вам полезной. Дайте мне работу.

Шеф обескуражен:

– Ну что ж, Евгения, ваше рвение похвально, – задумчиво трет подбородок, – Я люблю людей, которые не боятся работы, – подходит к шкафу с документами, начинает поиск каких-то бумаг.

С замиранием сердца слежу за его действиями: 'Неужели получилось? Не верю!' Бездельничать на работе я откровенно устала, и если я могу реально тратить это время не на бесплатное безделье, а на зарабатывание денег, я выбираю второе. Когда есть работа, и время быстрее проходит. А уволиться и заниматься одними лишь социально-полезными делами я себе позволить не могу.

– Вот технический паспорт на новый бурильный станок. Мы сделали предварительный заказ из Финляндии, и станок поставят и установят нам ближе к августу месяцу: май, июнь, июль. Успеете? – протягивает мне толстую распечатку.

Пролистываю паспорт – двести страниц. Лихорадочно произвожу расчеты в уме, как мне на этом поживиться? Пробегаюсь глазами по тексту – язык черт ногу сломит, ну пусть три-пять страниц в день, если повезет и будут схемы с картинками, максимум семь. Плюс оформление – месяца полтора – два процесс займет.

– А что на счет моей зарплаты? Как отразится смена моей деятельности на материальной стороне? – с вызовом смотрю ему в глаза, что стоит мне неимоверных усилий – он сильный противник.

ИМЯ Усмехается:

– Да, вы крепкий орешек, оказывается, – посмеивается, – устроит, если увеличу оклад ваш вдвое?

Лихорадочно соображаю. Можно растянуть перевод и до самого августа, тогда помимо оклада я получу сверху тридцать семь тысяч. Но шеф – не дурак, смекнет, и отношение его ко мне просядет опять до пренебрежения. А может это и вовсе проверка на профпригодность? Если сделать работу за полтора месяца, то получу вовсе копейки. Такой перевод стоит в разы дороже.

– Чтобы торговаться нам с вами, нужно определиться с вашими ожиданиями. Как я должна выполнить эту работу? Быстро, качественно, недорого – выберете любые два пункта.

Шеф лениво улыбается:

– Ваши условия?

Пытаюсь выровнять дыхание, мое волнение, конечно, не скрыть, но хочется быть убедительнее, когда идешь ва-банк:

– Я хочу помимо оклада постраничную оплату. Вдруг я буду плохо работать? А с такой формой оплаты у вас будет гарантия, а у меня – стимул. В агентстве такой перевод стоит не меньше пятисот рублей за страницу, так как я у вас на окладе, и буду стараться сдать работу в сжатые сроки, согласна на половину этой суммы – двести пятьдесять рублей за страницу.

Шеф производит расчеты в уме, ухмыляется:

– Двести, Евгения. Вашу работу еще нужно будет проверить специалистам. Извините, вы себя пока еще не зарекомендовали.

'Сорок тысяч за два месяца! Бинго!' – еле сдерживаюсь, чтобы не запрыгать на месте, даже не пытаюсь сдержать улыбку – все равно не получится, тем более шеф улыбается в ответ, а его настроение давно поднялось до приемлемых высот:

– По рукам, – протягиваю ладошку для скрепления договора, жмем руки, беру паспорт подмышку, и с чувством выполненного долга выхожу в общий зал.

Система меня гладит по головке:

Ваш навык Торговля увеличен до (4) пунктов.

+ 500 очков опыта за улучшения навыка.

Закрыв за собой дверь, позволяю дать выход эмоциям – мое лицо озаряет улыбка во все тридцать два, ну ладно, чуть меньше у меня зубов, так ко мне зубная мудрость и не пришла в полном составе, но это уже детали. Так хорошо на душе! Я такая молодец! Прижимаю паспорт бурового станка к сердцу, как самое ценное сокровище. Осматриваюсь по сторонам, и понимаю, что перекрестный огонь десяти пар глаз сейчас меня на месте испепелит. Улыбка сползает с лица. Иду, чеканя шаг, на свое место. Спина между лопаток зудит и ждет, если не канцелярского ножа в спину, то как минимум плевка жеваной бумажкой из трубочки.

'Боже, неужели это все те же милые, душевные люди, которые доверяли мне свои сокровенные тайны и с наслаждением поливали грязью своих коллег? Что, теперь все объединились, и против меня дружите, мальчики? Ну-ну. Удачи. Я не собираюсь в этом участвовать'.

Краем глаза вижу, что ко мне вразвалочку бредет разведчик, зам финдиректора, папочкин сынок, его премерзкое величество – Димочка. Стильная прическа, волосок к волоску; брендовая одежда, ослепляющая своими новьем и лоском; зашкаливающая самоуверенность – все кричит о том, что сейчас он начнет самоутверждаться за мой счет.

'У-у-у, мерзота, терпеть его не могу!', – мой стол в углу, никуда не сбежать, чувствую себя бьющейся в предсмертной агонии мухой в паутине крестовика.

Отточенная ехидная улыбочка становится еще гаже, когда Димочка ко мне обращается:

–Что светишься, как кремлевская елка? Нашла с какой стороны к шефу подлизаться? – считает, что сострил, и заходится в лающем смехе.

Смотрю на него с нескрываемым пренебрежением:

– Лизать зад – это твое ноу-хау, я не претендую. Я с тобой твою сексуальную личную жизнь обсуждать не собираюсь. Иди и работай! – говорю с холодным спокойствием, пытаясь показать, что мне до него 'фиолетово'.

– Ах, ты жирная сучка! – лицо Димочки краснеет, на лбу проступает испарина, – Да кто ты такая? Как ты смеешь? Выкатишься отсюда в два счета, корова тупая! – разворачивается на каблуках своих лакированных туфель и идет прямиком к шефу.

За стеклом происходит немой театр одного актера. Димочка активно жестикулирует, тыча своим наманикюренным пальцем в мою сторону и брызгая слюной, шеф смотрит на него со снисхождением и молчит. В конце, устав от спектакля, припечатывает крепким словцом, минуты на две, да так, что лицо Димарика, по мере вливания внушений шефа тому прямо в мозг, бледнеет, да и пыл его угасает мгновенно. Восхищаюсь выдержкой шефа, и про себя тихонько ликую, празднуя маленькую победу. Да, нажила я себе врага. Чтобы Димочку принародно опустили – это дорогого стоит. Все мосты сожжены, вперед – ни шагу назад. Все решено.

Осматриваю коллег, они-то и дело бросают в мою сторону злобные взгляды, выдавая себя с головой: Безразличие, Пренебрежение, Вражда, Ненависть. Так обидно и больно осознавать это. Самое главное я не понимаю, за что? За хорошее отношение с начальством? За нехватку сплетен на тему, чем я с шефом занимаюсь? Что за люди? И как же я раньше этого не видела и не понимала – просто клубок плюющихся ядовитых змей! Как же погано и мерзко на душе становится от одного взгляда на них.

Через полчаса начнется обед. Встаю, беру сумку и иду на выход. Плевать, у меня сдельная оплата, могу немного и превысить? свое служебное положение. Полномочия?, уйдя на перерыв пораньше.

Бреду через парк, в котором я получила свой первый квест от бабуси. Кажется, это было так давно, будто в прошлой жизни, а по факту не прошло и двух недель. Я сильно изменилась, пусть не по показателям, не внешне – у меня появился стержень, и он, как добротная сталь, закаляется от каждой пощечины судьбы, а я гордо подставляю вторую щеку.

Вспоминаю о неудачнике Дятлове, если бы я знала, что разговор по душам с ним, направит его на путь истинный, я бы его пожалела. Не от хорошей жизни ведь он этим занимается. Проверяю по карте, где он сейчас – он у себя дома – безработный? Хорошо, что не в парке.

Иду в участок, мой любимый следователь на месте.

– Добрый день, хочу с вами проконсультироваться. Я бегала в парке, наткнулась на онаниста. Доказательств у меня нет, но я знаю этого человека, его ФИО и адрес. Мне что теперь нужно следить за ним, и снимать на видео его извращения, или вы мне поверите на слово? – что-то настроение у меня такое поганое, что мне уже совершенно все равно, чем закончится эта история, просто надоело наблюдать напоминания об этом неприятном моменте в своих задачах.

– Хм... Знаете, Евгения, и заявление ваше 'условно' голословно, он может встречный иск подать на вас за клевету, и просто так оставить этого скота безнаказанным я тоже не могу. Тем более у нас уже есть два заявления, мы сверим приметы и описания фотороботов, и что-то мне подсказывает, они совпадут. Вы уже ознакомились с законом, что кроме позора ему ничего не грозит?

– К сожалению да.

– Сделаем так. Я задержу этого товарища и отправлю на трое суток КУДА? в камеру, якобы до выяснения личности. А там ребяткам шепнут, что с ними за фрукт. Уж эти головорезы законы и порядки знают. Там о нем позаботятся по понятиям и отучат трясти своим добром где не попадя.

Нервно сглатываю. Дело сделано. Научит ли это его чему-то? Избавит ли от дурной зависимости или только обозлит и усугубит ситуацию? Он ведь душевнобольной. Его нужно на принудительное лечение.

Выхожу из участка в раздрае. Открываю интерфейс – задача снята, а система молчит, не дает мне никаких очков опыта. Значит, я не права? А что делать? Блин! Я уже запуталась: где добро, а где зло!? Как мне все эти метания надоели!

Да что же это за поганая унылая полоса? Нужно срочно что-то менять! Хочу взрыва эмоций, смеха, эндорфинов от горячих поцелуев, адреналина в крови. В конце концов весна на дворе! Смотрю на часы, еще полчаса у меня есть. Устрою Льву сюрприз! Беру такси и мчу к нему в больницу.

'Эх надо было заехать пирожков купить, вместе бы пообедали, – догоняют меня запоздалые мысли, когда я уже поднимаюсь на лифте в отделение, – Как себя вести? Сразу его поцеловать, или лучше не стоит с порога кидаться? Пусть мужик привыкнет к мысли, что мы вместе, – иду по коридору к кабинету, стук каблуков гулко раздается на всю рекреацию. Все на обеде, в коридорах никого, – Ну точно, скажу, что приходила Светлану навестить! И заодно к нему забежала. Я – гений! Ха!, – подхожу к двери в его кабинет, – Нужно улыбнуться, выдохнуть, расслабиться. Так, одежду поправить, в зеркальце посмотреть. Красотка!' – подмигиваю своему отражению, и стукнув, для порядка два раза, распахиваю дверь в кабинет Бондаренко Л.Я.

Сколько раз в своей жизни я делала что-то спонтанное, порывистое, безумное? Десять? Двадцать? А может пятьдесят? А сколько зарекалась больше не принимать спонтанных решений, потому, как к хорошему они не приводят? Ровно столько же. Прийти к человеку не предупредив, чревато не только нарушением его планов, это чревато потерей душевного спокойствия, как минимум, а как максимум – истерикой.