Текст книги "Level Up: Женский взгляд (СИ)"

Автор книги: Валерия Корносенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Статус социальной значимости: 2

Родители: мать София 30 лет, отец Олег 35 лет.

Отношение: Равнодушие 0/30.

Девочка, увидев меня, радостно хватает за рукав и тянет к мальчику:

– Это И-и-игаль. Он зивет в нашем доме, – девочка не выговаривает некоторые буквы.

Мое волнение постепенно утихает – теперь точно найдем мать ребенка.

– Правда!? Замечательно. Игорь, верно? Ты знаешь Олесю? – начинаю допрос мальчика.

Игорь смущенно говорит что-то под нос и кивает головой, но я не понимаю, что он там бубнит, мне это не нравится.

– Где твоя мама? – начинаю злиться.

Опять что-то бубнит, я ничего не слышу – здесь шумно.

– Что? – переспрашиваю.

– Дома, – говорит мальчик чуть громче.

– Срочно веди нас домой к Олесе! – рявкаю, приказывая, устав уже возиться с этим детсадом.

Мальчик ведет нас по направлению к одному из новых домов. Подходим, набираем номер квартиры мальчика на домофоне – квартиру Олеси он не помнит.

Выполнен квест: 'Проводить девочку до дома'

+1000 очков опыта

Ха! Это еще что за выверт Системы? 'От бега или на солнышке перегрелась? Можно прямо у подъезда ребенка бросать!?' – хочется заорать в небо. Почему-то у меня стойкое ощущение, что некто сидит, там наверху, наблюдает за каждым моим шагом, и постоянно провоцирует.

Поднимаемся на этаж, где живет мальчик. В дверях того ждет бабушка, удивленно смотрит на меня.

– Здравствуйте, я Олесю в лесу одну нашла. Она от мамы убежала. Надеюсь, вы знаете в какой квартире она живет?

– Святый Боже! – бабуля всплескивает руками, – Да как же ты так, дитятко, такой парк опасный, а ты в лес..., – продолжая причитать и вытирать руки о передник, видимо мы оторвали ее от готовки, берет ключи, и как была в тапочках, выходит к нам на площадку, закрывая дверь.

– Ребятки, я не знаю точно номер, но этаж это восьмой или девятый. Поехали, думаю, Олеся сама нам квартиру свою покажет.

– Квалтира сто шесть, – звонко говорит Олеся.

Повисает тишина, и все трое опускают взор вниз. Олеся, задрав голову, наивно и открыто глядит на нас своими голубыми глазищами.

Пауза. Нервный смех на весь подъезд пугает тишину на многие пролеты вверх и вниз. Отсмеявшись, заходим в лифт.

– Может ты и этаж знаешь?

Олеся жмет кнопку своего этажа.

– Как быстро растут дети, – вздыхает бабуля о своем, о женском.

Сдаем девчонку с рук на руки открывшей нам бабуле номер два. Начинаются охи-ахи, причитания и сетования на судьбу и вертких детей.

Решительно прерываю вселенский плач, требуя срочно позвонить и сообщить матери о находке.

Бабуля резвой трусцой забегает в квартиру, и начинает, слюнявя палец, увлеченно листать бумажную записную книжку. Затем, подслеповато щурясь, набирает по одной цифре, каждый раз сверяясь с записями, номер телефона в федеральном формате на сотовом кнопочном телефоне. Это занимает время. Но я не рвусь помочь, и не тороплю, с теплотой в душе слежу за всем этим действом. Это так мило.

Отношения с семьей Рысаковых улучшились до Уважения 10/30.

+50 очков опыта.

Запоздало вспоминает о зажатых очках Система.

Когда все дети найдены, а все родители оповещены, прощаюсь, собираясь уходить. Бабульки наперебой меня уговаривают пить чай, и отмечать такое радостное событие. Насилу отказываюсь, и сто раз извинившись, ссылаясь на занятость, наконец отправляюсь домой.

Иду прогулочным шагом, по направлению к дому. Мысли о потерянных детях; о сходящих с ума, медленно умирающих от тоски, не нашедших и живущих с этой болью в сердце родителях; о разбитых семьях и судьбах. Я же реально могу им помочь. Я хочу, чтобы дети были дома, чтобы у них было счастливое радостное детство. Чтобы они не росли воришками, превращаясь с годами в бомжей, алкашей и наркоманов. Не должны дети страдать. Я все силы брошу, но помогу тем, кому смогу.

А кого мне спасать? Где эти дети? Лазить по стройкам, чердакам и подвалам? Приставать к попрошайкам, вызнавая, где логово бездомных детей? Ну да, долго я так прохожу небитая.

Идти в полицию и спрашивать, не нужно ли им помочь в поиске детей – страшно. Начнутся вопросы. Вспомнят, что намедни я при столкновении с "газелью" не пострадала и вышла сухой из воды. А теперь сама явилась с бредовыми предложениями. Буду казаться вдвойне подозрительнее. А то и к психиатру направят, заподозрив скрытые повреждения.

Пойти в детский дом? Еще страшнее. Как смотреть детям в глаза? Кто-то рассказывал, как дети за руки тебя хватают, заглядывают в глаза и умоляюще спрашивают:

– Ты моя мама? Пожалуйста, забери меня домой. Будь моей мамой, я буду слушаться! – умоляет тебя малыш.

А ты стоишь в панике, не зная, что и как бедному ребенку ответить. Врать – язык не повернется. А сказать правду, да легче умереть:

– Извини, малыш, я не могу стать твоей мамой, потому что боюсь ответственности. Что про меня соседи скажут? Что подумают? Я слишком зависима от мнения окружающих. Да и вообще, чужого ребенка растить не хочет никто, чужие дети никому не нужны – все хотят собственных родить, родных. А неродной ребенок вдруг в маньяка-наркомана вырастет? Против генов не попрешь, а кто их знает, какие они ребенку достались? Или больного какого-нибудь в детдоме подсунут, мучайся с ним потом.

Ну вот, подумала о детдоме. Так сердце защемило, так тяжело стало на душе. Как теперь туда НЕ пойти? Ощущение теперь, будто дети сидят в детдоме и ждут только меня. А я приду и всех спасу. Ну, конечно, и как, интересно, они без меня там раньше жили?

Что я вообще могу-то? Узнать, кто их родители? Интересно, если ребенок подкидыш, а фамилию ему дали в детдоме сотрудники, какая фамилия высветится? По идее должна гореть официальная, родительская, или нет? Правда, что ли, попробовать? А если ничего не получится? Боже, как же страшно!

За этими мыслями не замечаю, как дохожу до дома, на автомате здороваюсь с бабушками у подъезда, поднимаюсь на свой этаж, захожу домой, сажусь на диван и так сижу, смотря в стену напротив. Даже не знаю, сколько я так просидела, будто выпала куда-то, так замечталась о спасении детей всего мира.

Проверяю телефон в который раз, и в который раз – пусто. Ни пропущенного звонка, ни смски от Льва. Нет мочи больше терпеть. Набираю номер, слушаю длинные гудки. Никто не берет трубку.

Может работает, занят? Или посетители. Попробую еще раз, попозже набрать. Мыкаюсь по квартире, пытаюсь готовить обед, но все валится из рук. Не могу думать ни о чем другом.

Долго сомневаюсь, теребя телефон в руках и надеясь, что он увидит пропущенный и перезвонит сам. Но, так и не дождавшись, все же через полчаса решаюсь. Набираю повторно. Спустя серию долгих гудков, уже практически готова сбросить вызов, но на том конце отвечают:

– Да, – голос сонный и хриплый.

Начинаю клять себя на чем свет стоит, разбудила человека.

– Прости, пожалуйста, не думала, что ты спишь. – вкладываю в голос всю вселенскую грусть.

– Который час? – судя по шуршанию и звукам в трубке, Лев трет лицо рукой, – Ночью операция была внеплановая, прилег тут на диване в кабинете, и заснул, шея затекла, не поворачивается. Извини, некогда мне было позвонить.

– Да что ты, я все прекрасно понимаю. Может, как освободишься, на ужин придешь? – закусываю губу, предвкушая ответ.

– Не смогу, Жень, на четыре еще операция, и бумажек гора. Извини, я плохой друг. У меня всегда на первом месте единственная любимая женщина – работа.

– Жаль. Ну ладно, пусть у тебя там все хорошо пройдет. Если появится время – звони сам, ладно? Не буду больше отвлекать.

– Добро.

Судорожно думаю, о чем бы еще спросить. В трубке подозрительная тишина. Смотрю на экран телефона, и тот сообщает мне о завершении вызова. "Положил трубку. Ни здрассти вам, ни до свидания." – расстраиваюсь, вздыхаю. Зато честно ответил, мол, я занят, и работа для меня важнее, не юлит и не врет. Это самое важное. Ненавижу ложь.

Чем же мне тогда сегодня заняться?

Принимаю, наконец, душ после пробежки. Переделываю все домашние сиюминутные дела, но мысли о детдоме так меня и не отпускают. Решаюсь на разведку и начинаю собираться.

***

Прихожу к детскому дому. Страшно. Оделась, нарочно попроще, в футболку и джинсы. Может, никто не обратит на меня внимание?

Передо мной большое четырехэтажное здание, вокруг которого огорожена довольно большая территория: детская площадка, футбольное поле, беседки – все новое. В прошлом году по государственной программе выделились деньги, сделали комплексный капитальный ремонт всего сооружения. Стены зашили большими квадратными панелями, пластиковые окна, которых в здании явно больше двухсот, новый асфальт вокруг, еще черный, даже затоптаться не успел. Футбольное поле газоном засеяно, а может и покрытие, отсюда не видно. Не хочется думать, сколько все это стоило, ведь автоматически умножаешь в уме, сколько же тогда украли. Ничего святого нет у этих бюрократов. Надеюсь, они поплатятся за свои деяния, пусть будет как в том анекдоте:

'Умирает политик, попадает в Чистилище. Там его встречает апостол Петр и говорит: 'Дружище, ты, конечно, заслужил Рай, но сегодня у нас акция, поэтому давай мы тебя на экскурсию отправим в Ад, чтобы ты сравнил'. 'Ну, на экскурсию, так на экскурсию', – подумал политик, и отправился в Ад. Смотрит, а там знакомые все лица, никаких тебе котлов и прочего обещанного антуража. Наоборот, все веселятся, спиртное льется рекой, симпатичные чертовки-официантки подносят изысканные закуски, демоны во фраках раздают карты. Удивился политик. Подошла экскурсия к концу, вернулся он в Рай. Бродит по его просторам – скукотища: кругом однообразный, хоть и приятный пейзаж, ангелочки поют песни, играет тихая музыка, но никаких тебе развлечений и удовольствий, даже поговорить не с кем, все в Аду остались. Промаялся он так день, а потом отправился к апостолу Петру и попросил отправить его в Ад: там, мол, веселей. Ухмыльнулся апостол, но просьбу выполнил. В тот же миг очутился политик в Преисподней. Глядь, а кругом безжизненная пустыня, его бывшие коллеги собирают мусор, черти уже волокут котлы, а чертовки хлопают кнутами, подгоняя нерадивых грешников. 'Как же так?' – спрашивает политик. 'Так то была предвыборная компания, – засмеялся главный черт. – А теперь ты свой выбор уже сделал'.

Во дворе детского дома пусто. Еще бы, притащилась в такую рань, наверняка у детей какие-то занятия с утра проходят? Ну конечно, тот же садик, школа. Что они, не дети что ли? Идиотка. Что же делать? Ждать? Сажусь на лавочку, недалеко от ограды. Слышу за спиной разговор подростков, оглядываюсь. Стоят трое мальчишек и курят. Невольно становлюсь свидетелем их разговора – они сбежали из детдома, с занятий. Тем временем в голове зреет план.

Встаю, иду по направлению к детям. Начинаю их ругать, и читать лекцию о вреде курения. Все трое ошарашенно уставились на меня, а мне того и надо – поймать их взгляды. Быстро считываю информацию и от греха прогоняю детей. Стою, гашу носком туфли тлеющие бычки: " Ну и чего я добилась?"

Иду обратно, сажусь на лавку. Начинаю разбирать добытую информацию.

ГЛАВА 15.

Не успеваю присесть на лавку, как Система напоминает о себе мелким подхалимажем:

'Повышен навык Проницательность (2)

За поднятие второстепенного навыка +500 очков опыта'.

Да, сказать, что Система провоцирует меня на благие дела – ничего не сказать. Да я разве ж против? Если я реально смогу помочь этим детям – мне никакого опыта не надо, я буду вполне счастлива.

Изучив характеристики ребят из детского дома, я убедилась в правильности своей теории. Все трое: замечены в противоправных действиях, из навыков развиты, лишь те, что помогают выжить 'на улице' – воровство, лицемерие, эгоизм, ложь – явно не то, чем стоит гордиться.

Уверенность в себе у детей очень низкая, а показатели жизненных сил и удовлетворенности, далеки от ста процентов, еще бы травить растущий организм в четырнадцать лет, когда идет самый рост, и организму и так тяжко без посторонних дурных влияний.

Уровни социальной значимости варьируются от двух до четырех. Из этого делаю вывод, что дети закрытые, нелюдимые и глубоко несчастные. Тот, у которого самый высокий уровень, четвертый, похоже, что он у них заводила.

Два мальчика, видимо, братья – у них одна фамилия. Возраст тринадцать лет. Вспоминаю их лица, ну да, вроде похожи, но не близнецы. Может двойняшки? Вася и Петя Мирошниковы. Пойди, теперь, разбери, как было дело: попали ли они в детдом в один день подкидышами, и персонал детдома присвоил им одну фамилию на двоих или реально родственники. Ведь имена явно не родители давали. Сейчас так детей не называют. Сплошь Платоны, да Аристархи. Вчера в парке бегала когда, услышала разговор девочки с мамой. Так смеялась потом на бегу. Ну как разговор, девочка кричала на всю детскую площадку: 'Мама, забери Елизаветины игрушки. И Елизавету тоже забери. Елизавета описалась!' Королевна мокрых портков, не иначе. В наше время все проще было. Лизка и точка.

Что же до мальчишек...

Вася 'Сталкер' Мирошников, 13 лет.

Уровень социальной значимости: 2.

Класс не выбран.

Родители: мать Татьяна Мирошникова, 27 лет. Отец: Хусейн габиб оглы Мамедов, 49 лет.

Петя 'Мирон' Мирошников, 13 лет.

Уровень социальной значимости: 3.

Класс не выбран.

Родители: мать Татьяна Мирошникова, 27 лет. Отец: Хусейн габиб оглы Мамедов, 49 лет.

Вздыхаю с облегчением: братья. Значит и фамилия настоящая. Очень интересно. Мать родила их в 14 лет? Да уж, вряд ли это были желанные дети. Интересно сейчас она о них вообще вспоминает?

Как же мне это узнать? Попробовать искать ее в соцсетях? Фамилия достаточно редкая, если брать в пределах города или области. Но в масштабах страны – это не реально. Отец, судя по возрасту, национальности, и отказу от детей, о беременности или не знал, или сразу слился.

Вот найду я родителей, и как я им докажу, что это их дети? А что скажу: 'Ай-яй-яй как вам не стыдно рожать и сдавать детей в детдом!'?

Одни вопросы без ответов.

Третий мальчик:

Илья 'Парик' Власов, 13 лет.

Уровень социальной значимости: 3.

Класс не выбран.

Сирота.

Боже, как же мне детей этих жалко. Они уже взрослые, маленьких-то еще худо-бедно усыновляют. И то, это такая коррупционированная система. Помню, как на одном из предыдущих мест работы одна женщина жаловалась: 'Своих родить не могут. Решились на усыновление. Два долгих года сбора документов, а одобрения все нет. Либо предлагают детей инвалидов, без каких-либо конечностей, либо даунов, больных смертельными заболеваниями.'

Жалко, конечно, этих детей. Но чем лучше жизнь с больным ребенком, чем без ребенком вовсе. Вместо тоски от одиночества, наполнить свое существование болью за родного тебе человечка? Отличная альтернатива.

В итоге, пошли те будущие родители к управляющей детским домом. Все до противного просто – цена фиксированная, работа налаженная – сто тысяч рублей, один месяц, и вы обладатель полноценного, здорового, розовощекого карапуза.

И это в нашем-то Мухосранске такие расценки. Сущие копейки, не находите? Зато вы приобретаете счастье, умиротворение и покой. Стоит ли мелочиться? Интересно, а столько тогда 'счастье материнства' в Москве стоит? Миллион? Два? Кто сказал, что торговлю людьми на Руси отменили?

Как же душа болит за наш народ: терпят поборы, ругают систему, но при этом продолжают молчать, покрывать, поощрять коррупцию и взяточничество.

Вон отстроили детдом – хоромы, полная чаша. Живи – не хочу. Разве стало детям от этого лучше?

Почему не делают ничего, чтобы образумить людей? Не уговоришь каждую отказывающуюся от ребенка мать оставить новорожденного, какой-то процент все равно неизбежен, но хотя бы стимулировать на усыновление. Давать те же четыреста тысяч, как за рождение второго ребенка. Да, это тоже своеобразная торговля людьми, но хотя бы официально, и на пользу детям.

Либо делать открытые благотворительные выставки-праздники каждую неделю, в людных местах, или в том же детдоме, где дети выставляли бы свое творчество. Куда могли бы приходить все желающие, один человек, может и хочет прийти, но боится. А в толпе не страшно, и можно к детям присмотреться. Либо таким образом навещать небезразличного тебе ребенка каждую неделю. Детям и праздник, и официальный доход. Им ведь тоже хочется карманных денег. И воровство – не лучший вариант, но для них, похоже чуть ли не единственный.

Все так просто, и сложно одновременно.

Прихожу домой, и первым делом включаю компьютер. Хорошо, что я не стала его продавать, если я всерьез займусь поиском людей, он будет мне необходим. Открываю все соцсети, в которых у меня есть аккаунты и начинаю поиск Татьяны Мирошниковой двадцати семи лет отроду. По стране больше сотни Татьян, подходящего возраста. Вот незадача, не такая уж и редкая фамилия. Смотрю по нашему городу – Татьяна Мирошникова одна единственная. Это слишком просто, чтобы быть правдой.

Столько переживаний за этот день, устала я морально. Ну, всех этих детей вместе с их мамашами. Завтра еще один выходной, вот завтра и проверю.

'Система, самый простой и сытный вариант ужина' – отдаю приказ. Система производит перерасчет меню, анализирует мои вкусовые предпочтения, и, поскребя по сусекам, выдает мне рецепт 'Гречки с курицей'. 'Прекрасный выбор', – одобряю я и приступаю к готовке.

Утолив свой адский жор (кто бы знал, как он мне уже надоел) решаю отвлечься от проблем и разочарований. Устраиваюсь уютно на диване в ворохе одеял и подушек, и погружаюсь в волшебный мир новой книги любимого автора. Так увлеклась, что не заметила, как плавно опустилась ночь. Читаю, наслаждаясь процессом, ворочаюсь с бока набок, ища удобную позу. К сожалению, ни конфет, ни семечек, Система для максимально приятного чтения, купить в магазине мне не дала, довольствуюсь дольками яблока, политыми медом.

На самом интересном месте, не дав мне дочитать буквально пару глав, меня прерывает сигнал домофона.

Смотрю на время – час ночи. Кто бы это мог быть? Наверное, алкаши опять квартиру перепутали. Не довольная иду в прихожую. Рявкаю в трубку:

– Кто?

– Привет. Это я. – усталый и хриплый, но успевший стать родным, я узнала бы этот голос из тысячи – голос Льва.

Нажимаю кнопку открытия подъездной двери, открываю дверь в квартиру, а сама начинаю паниковать. 'Я же не одета! Почему он пришел? Что случилось?' – несусь ураганом в комнату, натягиваю лосины и тунику – мой любимый наряд для приема гостей, и удобно в домашней обстановке, и я хорошо выгляжу в этих вещах. Да и думать времени нет, слышу, как на этаже открываются двери лифта.

Выхожу в прихожую – Лев уже разувается.

– Я к тебе. Давай напьемся? – Поднимает на меня взгляд, протягивая бутылку коньяка. Губы его растягиваются в усталой улыбке.

Не дождавшись моего ответа, мягко оттесняет меня к стене, и проходит на кухню. Я, не успев сообразить, что к чему, провожаю его взглядом и растерянно произношу:

– Ну, заходи. В смысле напьемся? – иду за ним в кухню, – Что случилось?

– Да, что-то я подустал. Старею, наверное. Нервы ни к черту стали, – тяжело вздыхает, присаживаясь на мое любимое место, в угол, между холодильником и столом.

Я ощущаю себя в этом углу уютнее, и безопаснее всего. А состояние сейчас у Льва по виду такое, что хочется от всего мира спрятаться. Не пристаю с распросами – захочет, сам расскажет. Начинаю сервировать закуску. Как назло, с этой диетой, одна ботва в холодильнике, да кефир. Ни сервелатика, ни пельмешек. Злясь на Систему, нарезаю фрукты, сыр, вспоминаю и о маминых огурчиках.

– Ты кушать будешь? Правда, я тут решила на диету сесть, так что в моем холодильнике мало съедобной пищи. Грудка куриная с гречкой есть.

– Нет, спасибо, ничего не хочу. – сидит, смотрит в черное ночное окно, думая о своем.

Закончив приготовления, присаживаюсь на табуретку напротив, смотрю на него, молчу. Лев, очнувшись от дум, наливает коньяк по рюмкам.

– Твое здоровье! – свою рюмку Лев салютует в мою сторону и, не чокнувшись, выпивает залпом.

Пригубливаю из своей рюмки, закусываю лимоном. Лев закусывать не стал, опять уставившись в окно. Точно что-то случилось.

Дебаф: 'Алкогольное опьянение'

– 1 к ловкости, – 1 к восприятию, – 1 к самообладанию в течение следующих четырех часов.

'Что ж, ожидаемо. Всем спасибо, все свободны.', – смахиваю системное уведомление: 'Сегодня я отдыхаю от всего, и от тебя, Система, в первую очередь.'

– Ты извини, разбудил тебя, наверное? Так погано на душе, не хотелось оставаться одному. – Лев очнулся и заговорил первым.

– Нет, я не спала. Правильно сделал, что пришел. – держу лицо, а про себя мне хочется кричать: "Я рада! Я счастлива! Я и не надеялась!"

Смотрю на его понуро опущенные плечи, красные глаза, уставшее лицо. Решаюсь, встаю, и начинаю греть ему еду. Наверняка только из больницы, и неизвестно когда ел в последний раз. Ставлю перед ним тарелку.

– Ешь, давай, вон щеки уже ввалились, смотреть больно. Хочешь перед пациентами начать в голодные обмороки падать? – добавляю грозных ноток, стараясь пресечь отказ.

Криво улыбается, но не спорит, вилку берет, ест. Сижу, любуюсь. Женщине никогда не надоест смотреть, как мужчина ест приготовленное ей блюдо.

Лев все съедает. Благодарит, и становится, будто чуть живее. Выясняется, что он действительно сегодня последний раз ел в обед. Ругаю его, что так нельзя, он в ответ лишь молчит, да улыбается. Наливает себе еще рюмку:

– Спасибо тебе. Давай еще за тебя выпьем.

Ничего не отвечаю, улыбаюсь в ответ, чокаемся, выпиваем. Сижу, посасываю дольку лимона, ломая голову, что бы такого рассказать ему, чтобы отвлечь. Рассказываю о своих утренних приключениях с девочкой, и поиском ее невнимательной мамаши, которую я, кстати, так и не видела в лицо, а отношения с ней заочно улучшила. Обстановка становится более мирной, напряжение спадает, Лев, кажется, даже слушает мои бредни. Под мои рассказы ни о чем, выпиваем еще пару рюмок, я уже прям 'хорошая', хоть и пила по половинке. Пожалуй, мне хватит, иначе 'прольется чья-то кровь'. Дебаф неудовлетворенности, подстегнутый алкоголем, разыгрался не на шутку. Стараюсь не бросать в сторону Льва голодных взглядов, чтобы себя не спалить.

Продолжаю щебетать, руша тишину. Передаю привет от мамы, и посмеиваясь, аккуратно рассказываю, как она нас уже поженила. Лев слушает, рассматривает меня и улыбается.

– Что ты так смотришь? Тебе, наверное, не интересен весь этот бред? – замолкаю, закусив губу от досады.

– Какой у тебя уровень социальной значимости? – Лев не удерживает натянутой улыбки, лицо его становится серьезным.

Округляю глаза: "Он все-таки решился?"

– Девятый, – рискую и я.

– У тебя есть интерфейс?он продолжает распрос.

– Да.

Лев довольно улыбается, подтвердив свои догадки. Улыбаюсь ему в ответ. Ему стоило больших усилий задать мне эти вопросы. Немудрено, сама бы я не рискнула никому поведать свою тайну.

– Ты видишь мои характеристики? – продолжает интересную нам обоим беседу.

– Нет, не вижу, а ты мои? – я поддерживаю.

– Нет, интерфейс у меня уже полгода, но такое впервые, ты меня не на шутку заинтересовала, малышка, своей таинственностью. – загадочно улыбается.

Кажется, еда и коньяк сделали свое дело, Лев начинает отходить от того, что у него там приключилось.

– А у тебя какой уровень? – спрашиваю я.

– Сейчас тридцать второй. Полгода назад был восемнадцатый, когда только начал прокачку. Поверить не могу, что обсуждаю это вслух на обычной кухне с обычным человеком. – он дарит мне открытую улыбку. – В хорошие-то времена не с кем было по душам поговорить, теперь и подавно.

Надеюсь, у меня не вылезли глаза из орбит. Тридцать второй уровень, шутка ли? Против моего чуханского девятого, слава Богу, хоть уже не пятого. Стыд-то какой.

– А у меня интерфейс всего около недели. Как раз в день аварии, он у меня и появился.– погруснев, начинаю оправдываться.

– Тебя сбила машина, и от этого появился интерфейс? – удивляется Лев, не замечая перемен в моей настроении.

– Нет, раньше появился, просто шла, задумалась и была невнимательна. Да и водитель несся, как угорелый, вывернул из-за притормозившей машины, я бы не успела отреагировать в любом случае. И умерла бы, если бы не 'волшебная' скорая помощь. Медбрат меня исцелил, самым натуральным образом. Вот я умирала, проходит какое-то мгновение, и вот я снова огурцом. Ничего ни понять, ни почувствовать не успела. Хотя может и шло восстановление какое-то время, я потеряла сознание, не помню. Ты тоже так можешь лечить?

– Нет, такой способности у меня нет ни в открытых, ни в будущих, пока неактивных. Было бы неплохо врачу такую иметь. – ухмыляется, – Говоришь врач скорой помощи? Не может быть, чтобы мы не пересеклись за полгода ни разу. Как его звали?

– Не знаю я, не видела я ни характеристик, ни внешности из-за маски. Какие-то способности у тебя все же есть? – мне очень интересно его расспросить, я это видела, и ему не отвертеться.

– Да, повышенная регенерация, если палец сломаю – срастется за сутки.

Кажется, я присвистнула.

– Невидимость, думаю, ты имела возможность видеть эту способность в действии.– киваю, соглашаясь, – И, еще, ускорение. Первоначально, это казалось чем-то невероятным, волшебным, но, на самом деле, ничего особенного, откат у способностей сутки. И мутит после ускорения так, будто мотало на аттракционе для взрослых минимум минут пятнадцать – не самое приятное чувство. Да, и как показывает практика, необходимость ими пользоваться возникает не часто. Но, конечно же, как в том случае, когда стоит вопрос жизни и смерти, выбирать не приходится.

– Обалдеть! Я что тоже так смогу? Что-то мне заранее страшно. – я не до конца понимаю как это работает, а неизвестность всегда пугает. Разум мечется, не зная ликовать или отдаться привычной панике.

– Твой уровень настолько мал, я даже не знаю, что тебе на это сказать. Средний уровень социальной значимости у людей – десятый. Все, кто перешагнули этот рубеж, считаются выше остальных, как бы сверх люди. Таких очень мало среди молодых людей, ведь большинство прокачивают свой уровень, либо уже зарабатывая уважение к преклонным годам, либо работая с людьми. Рождение детей, тоже влияет на твою значимость.

– Когда у тебя появился интерфейс, то сразу были эти способности? – мне не дает покоя перспектива стать супер-женщиной.

– Нет, что ты, для становления Хиро, тоесть героем, Система требует прокачки основных навыков, для получения той или иной плюшки на выбор. То есть я получил то, чего хотел, что выбрал для себя сам. У тебя, так как ты женщина, могут быть и совершенно отличные варианты, да и выбор лишь за тобой.

– Круто... – я в такой растерянности, я даже не задумывалась о подобных возможностях Системы.

– Тот парень, на скорой, о чем вы с ним говорили? – Лев возвращается к теме 'аварии', похоже, заинтересовался парнем не на шутку.

– Нашу встречу помню урывками, лишь слова его об инфополе помню четко, ощущение, что он выжег их на подкорке моего сознания, – не вижу смысла ото Льва что-то скрывать, он поведал мне куда больше.

– Интересно, у меня было иначе. Шел по улице, сделал очередной шаг и очутился в белой комнате, точнее в каком-то равномерно светящемся пространстве. Я, как раз, наоборот, нечетко помню, что происходило. Меня окружали какие-то люди, а может и не люди. Они копались в моем сознании, рассказывали мне о вселенском инфополе, о тысячах людей избранных Системой. – медленно перечисляет Лев, будто вспоминая, – Еще говорили об этапах отбора, в котором, мы все должны принять участие, если, конечно, станем этого достойны. Насколько я понял, нам дан интерфейс сроком на один год, а что будет дальше – не знает никто. Ты первая, кого я встретил, с интерфейсом. Я очень удивлен.

– Я тоже. – ошарашенно отвечаю на автомате. А у самой паника:

"Сроком на один год? Всего-то? Столько всего нужно успеть! Все-таки у меня отберут интерфейс. Я не хочу.", – хочется выть от безысходности.

– Лев, а ты уверен, что интерфейс исчезнет? – спрашиваю жалобно.

– Как я могу быть в чем-то уверен? Я сделал такие выводы, потому что лицензия у меня продлена на год. Ты что не смотрела у себя в закладке 'О программе'?

– Нет. – прикрываю себе ладонью рот, даже признаться стыдно, – Столько всего навалилось, я еще не успела до конца интерфейс изучить.

– Кулема. Ну, посмотри сейчас, что написано?

Открываю интерфейс, смотрю закладку: все что сказал Лев – правда. Читаю описание и у меня отпадает челюсть. Системный текст гласит:

Augmented Reality! Platform. Home Edition

Версия 7.2.

Copyright No 2101-2117 'Первая Марсианская компания'

Авторские права защищены.

Зарегистрирована на Евгению Михайловну Колесникову.

S/N C4R-7702D-2102770.

Годовая однопользовательская лицензия.

Премиальный аккаунт.

Дата активации: 27.04.2017 12:00.

Дата окончания: 24.04.2018 11:59.

– У меня тоже самое. – удушающая волна страха накатывает, от реакции на такие новости никакой коньяк не спасет. – Первая Марсианская компания? Серьезно?

– Мы не одни во вселенной, об этом даже по телевизору говорили, – глаза Льва смеются, – Или так быстро привыкла к интерфейсуи не хочется расставаться? К хорошему быстро привыкаешь.

Беру бутылку коньяка и разливаю по рюмкам. Мне нужно срочно выпить – слишком много свалилось на мою бренную голову. Руки мои трясутся, горлышко бутылки дребезжит о край рюмки, несколько капель расплескивается на стол. Понаблюдав за моими мучениями, Лев отбирает бутылку и наполняет рюмки выверенными движениями. Беру трясущимися руками рюмку и , стуча краем о зубы, опрокидываю в себя. Горячий поток спускается по пищеводу, согревая и расслабляя.

– Ну что ты так трясешься? От нас ничего не зависит, точнее не зависит отведенный нам срок. Но только мы сами решаем, действовать нам или сидеть, сложа руки. Ты, я смотрю, без интерфейса особо не утруждалась благими делами, так? Но ведь теперь все изменилось, неужели, даже если сейчас твои показатели погаснут, ты сможешь с таким же безразличием смотреть на нуждающихся в твоей помощи людей? Увидишь, что можешь помочь и пройдешь мимо, заведомо зная, как влияют благие дела на твое сознание?

Сижу, повесив нос. Мне все еще страшно, но слова Льва вселяют надежду. Киваю, соглашаясь, так и продолжая смотреть в пол.

– У меня сегодня на операционном столе пациент умер. – неожиданно заканчивает он свою бравую тираду.

Я встрепенулась, ошарашенно смотрю на Льва.

– О, Господи! – не знаю, что говорят в таких случаях, ведь он не родственник, и я не знаю, была ли это врачебная ошибка, винит ли он себя, – Мне так жаль.

– Рак, четвертая стадия. Он был обречен. Я, по возможности, всегда старался оперировать именно самых сложных больных, не боялся браться за, как всем казалось, запущенные случаи, безнадежные. Никто из врачей не хочет 'мараться' и расширять свое 'кладбище'. Мое подсознание мне и без всякого интерфейса кричало: 'ты должен' – иди и сделай это. И, ты знаешь, шел и делал. Да, многие умерли, к сожалению, я не Господь, но многие и выкарабкались. В них не верил никто, даже родственники уже начинали оплакивать, в тайне пиля имущество. Но сколько бы не умирало людей на моих руках, каждый раз я чувствую вину и боль утраты. Какие бы плохие они к тому моменту уже не были. Никто ни разу не заикнулся, ни коллеги, ни родственники, ни словом, ни взглядом, что я плохо старался или что я виноват. А совесть-то она вот где, – кладет руку на сердце, – ее не обманешь.