Текст книги "Не грози свахе! (СИ)"
Автор книги: Валерия Малахова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Не грози свахе!
1
Лла Халима Акуба Ниахате потянулась, исторгла из груди, необъятной, как Мать-природа, длинный вздох, протёрла глаза и лениво подняла голову с подушки. Над Одакво занимался новый день – наверняка такой же жаркий и неспешный, как и все предыдущие. Лла Ниахате зевнула, слушая доносившиеся с улицы звуки – сегодня всё как и вчера, и хвала Отцу-Солнцу.
Вот едва уловимый лязг железа и топот ног – стражники идут к воротам, заменять уставших за ночь товарищей. Пускай Одакво и невелик по размерам, но всё же это форт Гхайнны, империи, раскинувшейся на множество фарсахов, и стоит он на одной из двух древних Дорог колесниц. Здесь проходит множество торговых караванов, а кочевники именно этой дорогой каждый год перегоняют стада. Есть и разбойники, куда ж без них, и злые колдуны, наводящие порчу на стада и людей, и даже, бывает, воины древности поднимаются из могил, ведомые звуками тех, давно отгремевших битв! Стражникам стоит держать глаза и уши открытыми, а оружие – наготове.
Вот пастухи кричат протяжно, призывая хозяев выпустить коз. Нынче пастухам сложно – кочевники как раз расположились рядом с Одакво, заняв лучшие пастбища. Куда пойти с городскими козами? Ещё и племя идёт нехорошее, воровитое – у наместника с вождём кочевников стычка случилась в прошлом году, да и в позапрошлом... Скорей бы уже убрались – так нет, стоят у ворот, словно им там карамель из сахарного тростника сварили и подошвы намазали! Надо богам жертву принести, чтоб без неприятностей обошлось.
Лла Ниахате неохотно поднялась с постели. Спустилась на первый этаж, раскрыла ворота, и Однорогая, возбуждённо мекая, вырвалась на свободу. Пускай её теперь пастух ловит, это отродье Асаунте, бога-паука, стремящегося весь мир заплести в паутину злых чар! Пастух, в конце концов, обязан лла Ниахате – кто ему в конце прошлого сезона дождей высватал скромную и работящую жену? Таких мало на свете осталось. А что некрасива – так красоту нельзя съесть. Поверхность воды, как говорится, прекрасна, но засыпать на ней не следует.
– Эй, люди! – о, а это глашатай совершает ежедневный утренний обход. – Эй, люди Одакво, слушайте меня! Велика Гхайнна, и в длину она простирается на тысячу фарсахов, а в ширину на восемьдесят!
Понятно, новостей никаких, поэтому глашатай рассказывает то, что все уже слышали сотни и тысячи раз.
– Четыре барабана есть у Бога-властителя в столице Вайгхаду! И золотым он собирает к подножию трона легендарных потомков Динга, что возвысились над прочими, и в руках у них копья и мечи, пронзающие врагов, а серебряным собирает знать с четырёх сторон света! Если же зазвучит бронзовый, то простые воины все должны сорваться с места и прибыть в Вайгхаду, ну а железный звучит для рабов. И говорю я вам: нынче молчат все четыре барабана, посему спокойно отдыхайте и занимайтесь своими делами, но держите открытыми ваши уши и глаза, чтобы когда призовут вас в столицу, были готовы!
Сквозь дрёму лла Ниахате задумалась о величии своей страны, ведь фарсах – это расстояние, которое хороший конь шагом пройдёт за час! Постичь такой размах казалось решительно невозможным. Интересно, если орёл взмоет ввысь, туда, где его не каждый взгляд различит, сумеет он охватить взором всю Гхайнну?
Плеснув на лицо остывшей за ночь воды из бронзового кувшина, лла Ниахате бросила короткий взгляд в зеркало – вещь дорогую, подарок хха Нунгу, купца, которому она нашла жену хорошую, а заодно ещё пропавший караван из пятнадцати верблюдов. Глупец больше радовался каравану, но лла Ниахате точно знала, что для него важнее. Замужество как орех: пока не расколешь, внутренностей не увидишь. Но жена ему и впрямь досталась чудесная, за это лла Ниахате была готова ручаться.
Восходящее солнце пока что казалось ласковым – нежно гладило каменные стены форта, пускало весёлые лучики в окна домов, да и пустынный ветер ещё не стал жгучим. Пора было просыпаться, известное ведь дело – рано вставший всегда находит черепаху на обед.
Лла Ниахате в последний раз зевнула и пошла наверх – одеваться. Натянула на талию нитку бус-хнага для отгона злых духов, способных пробраться в женщину через нижние отверстия. Достала из ящика три чистых и свежих отреза ткани-кенге, самым длинным обернула бёдра, другим, ненамного меньшим – полную грудь, из третьего скрутила тюрбан. На руки и на ноги надела браслеты – много, ибо, как известно, один браслет не звенит. Повесила на шею три ожерелья – из деревянных и бамбуковых палочек, обозначающее род занятий, из медных и бронзовых монет – для красоты, и из деревянных фигурок-оберегов. Вдела в уши длинные серьги и удовлетворённо кивнула: хороша. Настоящая сваха, которой не стыдно принять просителя.
Тем более, проситель как раз мялся на пороге дома, держа в руках традиционную лепёшку из сорго – знак миролюбивых намерений и желания посоветоваться. Одет был подобающим образом: в самое лучшее. Нынче мало таких вежливых среди молодёжи, больше норовят забежать к свахе между работой и походом в таверну, а то и после таверны заходят, разя пальмовым вином и пивом на всю округу. На груди, невзирая на юный возраст просителя, красовалось ожерелье из когтей и зубов различных зверей – знак прохождения испытаний и посвящения во взрослые; в уши тоже продето по кости – стало быть, пришёл охотник. А вот короткое копьё и лук со стрелами мальчишка с собой не принёс. Ну и правильно сделал: не он охотится за невестой, это дело мудрой свахи.
Лла Ниахате озадаченно нахмурилась. Что-то было не так: парня она знала. Имени не помнила – много их тут бегает, молодых да резвых, каждого разглядывать – день попусту растратишь. Но невеста у юноши уже имелась, причём высватанная мимо свахи, по любви и сговору между семьями. На подобное многие обижались, однако лла Ниахате относилась ко всему мудро. За каждой монетой бегать – только корзину попусту рассыплешь.
Так почему же мальчишка здесь? Поссорился с невестой и хочет другую? В таком случае лла Ниахате помочь ему ничем не сумеет: сговор семейств – вещь серьёзная. Уж раз настоял на нём, то терпи и расхлёбывай всё то, что сам заварил.
Кто там, к слову говоря, невеста? Кажется, вторая дочь барабанщика. Хорошая девушка, вежливая, приличная, и собой недурна. Нет уж, высватывать для глупца другую приличная сваха ни за что не станет!
Преисполненная воинственных мыслей, лла Ниахате резко распахнула дверь.
– Думела, молодой хха, – поздоровалась она, храня, впрочем, суровый и неприступный вид. – Чем обязана визитом? Ты ищешь себе невесту?
Немного ошарашенный напором, молодой человек тем не менее поклонился и вежливо поздоровался:
– Думела, почтенная лла. У меня уже есть невеста, но её вчера похитили. Ты слывёшь в Одакво женщиной сведущей, способной отыскать на крокодиле золотую чешуйку, а на гиене серебряную шерстинку, и если среди ста коров одна отличается родимым пятном, то ты укажешь на неё и засвидетельствуешь, в чьём стаде она родилась и кому была продана. Я принёс лепёшку из сорго в знак своего смирения. У меня нет золота и серебра, но есть две шкуры льва и ещё несколько буйволиных, и все их я готов отдать тебе, если отыщешь мою невесту.
Лла Ниахате тут же сменила гнев на милость. Верность у молодых людей встречается редко, кроме того юноша хороший охотник, раз у него в таком возрасте уже имеется целых две львиных шкуры. Нужно помочь хорошему человеку, несущему на плечах столь великое горе.
– Проходи, – посторонилась она. – Выпьем чай редбуш, и ты расскажешь мне всё в подробностях.
Юноша только того и ждал. Он зашёл в дом, не забыв отряхнуть ноги перед порогом, и лла Ниахате окончательно уверилась в правильности сделанного ею выбора. Заодно вспомнила, что сегодня огромный барабан, расположенный на главном плацу форта, звучал странно, как будто надтреснуто. Неудивительно, когда семью барабанщика постигла печаль!
В Одакво было мало развлечений: глядеть, как порют провинившихся на плацу, да дважды в день слушать глашатая, а тот получал новости от барабанщика. С четырёх сторон света доносился рокот вестовых барабанов, с четырёх сторон света прилетали вести, добрые или злые, и чрезвычайно важно было, чтобы тот, кто знал секретный язык и тайные ритмы, всегда пребывал в добром здравии. Теперь же у него, оказывается, выкрали любимую дочь – какой позор для Одакво и его воинов, не сумевших защитить хорошую девушку!
Что ж, раз мужчины не в состоянии вступиться за честь дочери барабанщика, значит, городская сваха разберётся во всём сама.
Заварив чай редбуш и разлив его по пиалам, лла Ниахате указала гостю на подушки возле низенького медного столика, украшенного инкрустацией из красной древесины. Столик достался ей в подарок от военного кузнеца, хха Банну Афуоле – ни за что, просто так. Хороший человек этот хха Афуоле, душевный, жаль только, при встречах начинает заикаться и разглядывать песок под ногами. А то бы, глядишь, лла Ниахате и выведала, какие женщины ему нравятся, да подобрала супругу по душе.
Когда лепёшка сорго была преломлена и съедена, а чай редбуш выпит, лла Ниахате серьёзно сказала:
– Теперь говори, и ничего от меня не утаивай.
Юноша пылко ответил:
– Да пусть меня живьём обглодают чёрные муравьи, если в таком важном деле я стану скрытничать, почтенная лла! Меня зовут Тунка-Менин Йофи Тункара, и я охотник, живу на окраине Одакво и часто ухожу в сахель, на границу с пустыней, чтобы встретиться там один на один с дикими зверями. Моя семья и семья барабанщика Сафиату сговорились уже давно, когда мне было пять лет, а моей невесте, лла Соголон Афи Сафиату – всего три. Каждый день я вспоминал, что введу её в свой дом, и дом этот должен быть не из худших. Мы родились в один день недели, потому её второе имя – Афи, а моё – Йофи, и это значит, что нам светит одна звезда, связывая наши судьбы. И нет на земле Гхайнны, а может, и в соседних землях, девушки краше, чем моя Соголон!
Лла Ниахате про себя улыбнулась. Да уж, семьи не прогадали, заключая эту сделку, и брак явно обещал быть счастливым – на то указывали все приметы. Опытная сваха видела их и радовалась счастью молодых. Тем ужасней представлялось деяние того, кто похитил невесту. Он должен поплатиться за совершённое!
В таком воинственном настроении лла Ниахате слушала рассказ несчастного жениха.
– Вчера я пришёл в дом хха Сафиату, передать подарок его дочери, но встретил он меня очень холодно. Я удивился – между нами всегда были хорошие отношения – но не стал спорить с будущим свёкром, поклонился и ушёл, не увидевшись с моей Соголон. Шёл и пытался понять, что происходит. Грудь моя вздымалась от бури чувств, и рассудок туманился от горя. По пути мне повстречалась Текхайе, служанка из дома Сафиату. Мы разговорились – иногда я делаю ей мелкие подарки, чтобы она лучше заботилась о моей Соголон. Текхайе-то мне и рассказала о случившемся!
Юноша прервался и отхлебнул чаю редбуш. Лла Ниахате задумчиво кивнула. Стало быть, хха Сафиату скрывает пропажу дочери – как странно! Такое делают только если будущий зять подозревает семью и девушку в чём-то плохом, но даже слепой заметит, насколько Тунка-Менин влюблён в невесту. Значит, дело в другом...
– Что же рассказала тебе служанка Текхайе? – спросила лла Ниахате, когда собеседник как следует промочил горло чаем редбуш.
– Она рассказала, что молодая хозяйка пропала под вечер, а затем к хха Сафиату приходили странные люди, закутанные в плащи, и на лицах их были деревянные маски, как у жрецов Всеблагого Отца-Солнца. Но у нас в Одакво нет храма Всеблагого Отца, и давно никто из жрецов не приезжал в город...
– Э-э, это верно, – вставила лла Ниахате, – давненько их не видали.
– Так что вряд ли это были жрецы, а кто тогда – не знаю, и служанка Текхайе не знает тоже. Но после разговора с этими людьми хха Сафиату выпил целую тыквенную бутыль кактусовой водки, а затем горько плакал и даже швырнул в Текхайе деревянным башмаком. Потом, правда, извинился.
Лла Ниахате задумалась и налила себе ещё чашку чаю редбуш. Итак, хха Сафиату явно не обрадовался тому, что ему сказали таинственные люди. Но при этом не пошёл к наместнику или к ней, лла Ниахате, и не попросил о помощи. Плохо, очень плохо. И глупо. Ещё до заката весь Одакво будет знать, что в семействе Сафиату украли девушку. Плохо для семьи, плохо для девушки. Но почему-то барабанщику эта простая мысль в голову не пришла. Может, испугался сильно? Страх в голову ударил, всю мудрость отшиб? Лла Ниахате видала, как с людьми такое случается.
Ну, раз с хха Сафиату произошло что-то подобное, стало быть, ничего он не расскажет. До последнего станет отрицать. Лучше всего вернуть ему дочь, а потом уж постучать головой о барабан, ум вогнать обратно.
Тунка-Менин глядел на лла Ниахате просительно. Ладно же, дело свахи – устраивать свадьбы, и нехорошо ведь выйдет, если эта случится без её участия! Видимо, сами боги так решили, а кто такая лла Ниахате, чтобы отказывать богам?
– Хорошо, молодой хха Тункара, я верну тебе невесту, если она жива. Не пугайся, думаю, что жива. Нынче новолуние, кто станет приносить богам жертвы? А раз никто, значит, твоя Соголон нужна для другого, и уж в любом случае, пока Луна не вернётся на небо, девушку не тронут. За это время я разберусь во всём, иначе не зваться мне лучшей свахой в Одакво!
На самом деле лла Ниахате была в Одакво единственной свахой. Юная лла Амината Нунгу, прислужница в доме у свахи, только-только начала обучаться профессии, и сейчас разве что сплетни подходящие могла своей наставнице принести. Но говорить об этом лла Ниахате не стала. Ни к чему.
– Ты не только лучшая сваха, ты лучшая женщина в Одакво, клянусь Всеблагим отцом! – глаза Тунки-Менина блестели. – Я отдам тебе две львиные шкуры, когда моя Соголон вновь окажется в моих объятьях!
– Пары буйволиных шкур и двух рогов будет довольно, – строго сказала лла Ниахате. – Тебе ещё свадьбу играть, а затем жену кормить. Давай заключим договор, и отправляйся домой, жди от меня новостей. Никому не рассказывай, о чём мы с тобой говорили, это важно. Спросят родители или их родители – поклонись и почтительно отвечай, что такова была моя воля; остальным и этого не сообщай, не их дело.
– Э-э, лла, я так и сделаю, клянусь всеми богами!
Лла Ниахате плюнула на ладонь, и Тунка-Менин сделал так же. Затем они обменялись рукопожатием, и тем самым скрепили договор. Молодой охотник ушёл, а лла Ниахате задумалась, теребя ладонью полный подбородок.
Вариантов-то, как ни крути, было немного. Или девушку похитили разбойники, или старый хха Сумаба Диаваре, сластолюбец и распутник, владелец лавки с пряностями и лавки с тонкими хлопковыми одеждами, перекупавший задёшево товар у караванщиков, порастратившихся на Дороге колесниц. Пять жён уже у старого греховодника, а он всё не уймётся! И зачем ему новая жена? По дням недели он их, что ли, распределяет? А последний день выходной?
Нет, ещё красотку Соголон могли украсть кочевники. Но лла Ниахате никак не могла понять: зачем кочевникам девица из города? Стадо пасти не умеет, одеяла из шкур быстро не сошьёт. Разные глупцы утверждали, что городские женщины куда лучше кочевых, поэтому кочевники крадут их просто из-за убогости своего разума и скудости духа, но лла Ниахате в подобную чушь не верила. Каждый хорош на своём месте. Попугаю нужна самка попугая, носорогу – самка носорога. Если даже самый распрекрасный вожак антилоп вздумает соблазнить крокодилицу, выйдет только конфуз и обед для крокодилицы. Ничего больше. А раз это понимает лла Ниахате – значит, понимают и кочевники. Они столько лет живут в сахеле и всё не умирают, стало быть, что-то помимо черепа внутри их голов есть.
Итак, остаются хха Диаваре и разбойники. Или хха Диаваре, нанявший разбойников для того, чтоб те похитили ему шестую жену. Впрочем, нанять старый сластолюбец мог и кочевников.
К самому хха Диаваре идти бесполезно – мало того, что раскричится на весь Одакво о всяких бесстыдницах, влезающих без спросу в чужие дела, так ещё и спрячет Соголон куда подальше. А вот разбойников можно и навестить. Вот только не сейчас, а вечером, когда Отец-солнце прекратит мучить своих детей, поджаривая их заживо. Пока можно проверить мысль о кочевниках, укравших девушку для мерзкого старикашки. В Одакво уже долгое время жила ньянга – лла Джуф, колдунья родом из кочевого племени. Когда-то ей понравился городской стражник, который был на двенадцать лет младше её самой, и она вышла за него замуж. Стражнику пришлось согласиться на брак – бедолага понимал, что случится, вздумай он противиться. Какое-то время супруги жили в согласии, затем мужчине понравилась совсем молоденькая девушка. Обычное для мужчин дело, но колдунья не смогла этого стерпеть, и стражник заболел, а там и вовсе помер. Люди, конечно, понимали, что случилось, но доказательств не было, а ньянга приносила городу пользу – например, когда убили одного из проходивших купцов, она велела покойнику подняться и стать умокву – ни живым, ни мёртвым. Тот послушался и рассказал об убийце, который, к слову, оказался его помощником из того же самого каравана. Наместнику не пришлось выплачивать родственникам купца отступное.
На самом деле, лла Ниахате тогда уже почти вычислила преступника и добыла нужные улики. Но одно дело – слова женщины, пусть даже уважаемой свахи, а другое – показания самого убитого. Второму веры куда больше!
Да, определённо нужно поговорить с ньянга. Если кочевники невиновны, то лла Джуф поможет снять с них подозрения и тем сбережёт мир между племенами, а если виновны, то лла Ниахате сумеет разглядеть правду, даже если та будет скрыта за семью покрывалами или замурована в каменной стене.
2
Приняв решение, лла Ниахате кивнула своим мыслям, залпом допила чай редбуш и поднялась с места. Её помощница, лла Нунгу, уже пришла и сейчас возилась с тестом, чтобы к обеду испечь лепёшки из сорго. Хорошая девочка эта Амината Нунгу, старательная. Со временем выдающейся свахой станет.
– Думела, – кивнула помощнице лла Ниахате. – Что нового в городе?
– Думела, лла. Говорят, у десятника Кукурая свинья сбежала – а может, и помог ей кто сбежать. Двое солдат напились кактусовой водки и буянили, отказались на пост идти, швырялись в своего начальника сандалиями. Завтра их на главном плацу порка ждёт, всех желающих зовут посмотреть.
Лла Ниахате кивнула. Новостей из столицы давно не приходило, от скуки и сильной зевоты у людей уже челюсти наизнанку выворачивались, так что народу завтра в форт набьётся немало. Может, и самой сходить? Там ведь хха Афуоле, хоть будет с кем поболтать...
Из необъятной, как любовь Всеотца, груди лла Ниахате вырвался возмущённый вздох. Ну что за человек этот хха Афуоле, даже в её мысли умудрился пролезть! Не до него сейчас: нынче надо думать, как барабанщику дочь вернуть.
Лла Нунгу закончила тем временем перемывать косточки местному люду, не забыв пройтись по бородавке на щеке наместника, которую тот всячески пытался извести и пользовался для этого новыми и новыми средствами на потеху всему городу. Теперь она пошла трещать о кочевниках, поставивших шатры прямо на пастбище – ну и куда городским пастухам теперь, спрашивается, коз девать? Да и сами кочевники мало того что дурно поступили, так ещё и глупо – их скотине тоже к траве доступу нет! Странные люди, может, браги из перебродивших фруктов перепили?
– Странные, – кивнула лла Ниахате, размышляя о своём. Согласилась она и с тем, что брагу нужно уметь готовить, да и фрукты собирать спелые, но не гнилые, а иначе не удовольствие получится, а мерзкая бурда, да ещё и живот вдобавок вспучит. Лла Нунгу посмотрела на хозяйку испуганно и пробормотала:
– Лла, а вы здоровы ли? Говорят, в прошлом караване один погонщик странной хворью болел – по всему лицу его прыщами обсыпало, да и лихорадило знатно. На светлокожих прыщи видней, так все и заметили...
– Я здорова, – оборвала помощницу лла Ниахате. – То есть, говоришь, в городе спокойно? Проблем нет? Ну, не считая кочевников.
– Не считая – да, – подтвердила лла Нунгу, глядя всё так же испуганно. – Хотя как их не считать, этих костегрызов? Но если не считать, то да, конечно, лла Ниахате. Как скажете.
– Тогда я пошла, – подвела итог лла Ниахате. – Сегодня ты за меня побудешь на хозяйстве. Если кому свататься приспичит – скажи, пускай завтра приходят. А лучше послезавтра – в новолуние такие дела не делаются, а то брак будет как ночь тёмный. Так и передай.
И вышла за дверь, не слушая сбивчивых уверений лла Нунгу о том, что передаст, обязательно передаст, всё дословно обскажет и от себя добавит... Такие вещи слушать не следовало, а то всю дорогу потом гадай, что же чрезмерно ретивая лла Нунгу добавит от себя, и как разгребать последствия.
Жара тут же обрушилась на лла Ниахате тяжёлым грузом. Горячий воздух обжёг гортань, на лбу и в подмышках выступил пот. И это ещё раннее утро – что же в полдень-то будет! Стены домов, казалось, подрагивали – пустынный ветер ещё не дул в полную силу, но и лёгких порывов оказалось достаточно, чтобы над растрескавшейся землёй задрожало марево.
Старики рассказывали о том, как Всеотец-Солнце первой женой по сговору взял злую и иссушённую Пустыню, долго жил с ней, однако был этот брак бесплодным. Потом он встретил Воду, влюбился, и от их союза произошло всё живое. Но старшая жена возненавидела младшую, страшной клятвой поклявшись истребить её и её потомство. С тех пор так и ведётся – дыхание Пустыни губительно для живых, немногие могут хотя бы сутки выдержать её мучительно жаркие объятья. Вода же продолжает поить детей своих, а Солнце светит любому, кто готов жить честно, не прячась в ночных тенях.
Лла Ниахате поторопилась добраться до ближайшего тенистого участка, а затем до следующего и до следующего. Она жадно хватала ртом воздух, утирая пот и давая себе священный зарок: после визита к колдунье обязательно посидеть у городского колодца, а может даже зайти в таверну и хлебнуть прохладного пива. Совсем немного – только чтобы унять дрожь в ногах и зашедшееся частыми ударами сердце.
Разумеется, хха Афуоле тут был совершенно ни при чём. Сердце встрепенулось вовсе не из-за того, что он вышел навстречу полуодетый, в одной лишь набедренной повязке и тяжёлом кожаном фартуке, а мышцы его блестели от пота. Вот до чего непристойный человек этот хха Афуоле! Расхаживает по Одакво в таком непотребном виде. И что ему понадобилось здесь? От кузницы до дома лла Ниахате путь неблизкий, ой, неблизкий! Казалось бы, зачем по жаре туда-сюда шастать? Но нет, ходит, заставляет женские сердца чаще би... то есть, смущает людей своим видом. Непотребным, разумеется. Почти что развратным.
Мысли всякие вызывает. Ненужные. Скорей бы женился уже, глупости из головы выбросил.
Сама лла Ниахате была замужем трижды. В первый раз её, совсем ещё молоденькую девушку, выдали за старика, четвёртой женой. Не слишком плохая жизнь оказалась, со старшими жёнами она поладила, а мужу, в его-то возрасте, мягкие подушки да перетёртое в пыль мясо были куда важней, чем любовные утехи. Жаль только, через два года старик помер и пришлось возвращаться в отчий дом. Там лла Ниахате прожила недолго: родне лишний рот совсем был не по нраву, так что выдали её замуж второй раз быстро – и траурного покрывала положенный срок проносить не успела.
Второй муж попался не то чтоб плохой – просто руки любил распускать. Во многих семьях такое принято, только лла Ниахате подобного терпеть не желала. Уж на что её батюшка строг был, но пальцем никогда ни сыновей, ни дочерей не трогал. Думала молодая жена, как с бедой разобраться, думала – а только ничего лучше не придумала, нежели взять палку да начать отмахиваться. Жизнь в семье стала совсем жуткой, лла Ниахате спать рядом с мужем боялась – а ну как прирежет в темноте? Но трусоват оказался мужчина, а может, совесть проснулась (хоть и сомнительно, что так) – в любом случае, он предпочёл развод.
После второго брака лла Ниахате в отчий дом не вернулась. Устроилась к местной свахе служанкой, а заодно и училась ремеслу. Правда, внезапно ей понравился парень из соседнего села, и обучение пришлось прекратить. Старая сваха предупреждала её, что парень не так уж и хорош, но разве влюблённому сердцу прикажешь? Опьянев от свободы и возможности решать по-своему, лла Ниахате вышла замуж в третий раз.
Пожалела об этом не сразу, однако довольно быстро. Нет, новый муж её не бил – и думать ни о чём подобном не думал – но выпивал почти ежедневно, а в хмелю беспрестанно ругался с молодой женой. И дом ему был недостаточно чистым, и помыслы супруги далёкими от благочестивых, и одевалась лла Ниахате неправильно, и смотрела недостаточно почтительно. Поутру, протрезвев, он каялся и просил простить его, клятвенно обещая больше ничего подобного не говорить и пальмового вина в рот не брать. Вот только держались эти клятвы недолго – примерно до вечера, когда собутыльники собирались в таверну и зазывали его с собой.
Чего только лла Ниахате не пыталась сделать, чтобы спасти брак! И старалась содержать дом в порядке, а себя – в благочестии, и к колдунье ходила, и мужа пилила, когда первых два способа не сработали... Под конец ей надоело. Думала уже не о том, как помириться с любимым, а о том, как хорошо б было, если б поскорей всё закончилось. Да и любовь прошла – какая уж тут любовь, если при виде дорогого ранее лица хочется лишь отвернуться, а то и вовсе уйти из дома!
Старая сваха зазывала обратно. Говорила, что в чужих горестях лла Ниахате разбирается куда лучше, чем в своей собственной, а значит, суждено ей стать хорошей свахой, сводить вместе подходящих людей. Да вот только одна беда: попробуй-ка, поезди в соседнее село без разрешения супруга! Он и без того ругался, что жена посторонним людям уделяет куда больше времени, чем собственному дому. В общем-то, правду говорил: когда семья постыла, на сторону смотреть приятней, чем у себя в ненавистном дому горшки чистить.
Что ж, вздохнув, призналась себе лла Ниахате, ей и впрямь не судилось стать хорошей женой этому человеку. Может, он и неплох, да только буйволу жить с буйволицей, а волку – с волчицей. Нужно разбегаться, пока до чего дурного не дошло.
Во хмелю муж постоянно пугал разводом – разумеется, в трезвом виде от этих своих слов постоянно отказывался. Оно и понятно: грызня грызнёй, но какая другая за пьяницу пойдёт? Свободные женщины переборчивы, а юные девушки полностью зависят от семей. Ни один глава рода не отдаст женщину за выпивоху, разве только горбатую какую или хромую, да и насчёт той призадумается. Вдобавок, за жену, как ни крути, нужно выкуп собирать, а откуда у пропойцы лишние деньги, когда и нужных-то не наберётся?
Вот и поступай, как знаешь.
Лла Ниахате долго думала. Ещё дольше копила денег на то, что придумалось. Нелегко ведь собирать деньги, когда в доме живёт мужчина, которому сколько ни дай – всё мало! А поесть готовить нужно – и себе, и ему. Вдобавок, налоги заплатить, не то из хижины вышвырнут. Оставаться без крыши над головой с обузой в виде выпивохи лла Ниахате точно не желала.
Наконец, день настал. С утра лла Ниахате была к мужу ласкова, стерпела все придирки, подала на завтрак просяных лепёшек с мёдом и словно бы ненароком оставила на полке три медяка. Расчёт оказался верным: когда муж уходил «по делам», деньги прихватил с собой. Тогда лла Ниахате приступила ко второй части плана, и пригласила в дом жреца, с которым договорилась заранее. Было б о чём договариваться: за горшок дикого мёда и десять мелких монет этот подлец гиену бы матерью признал, не то что поучаствовать в небольшой семейной сваре! Именно такой для успеха задуманного и требовался.
Когда муж на заплетающихся ногах пришёл домой, всё уже было готово. Много ли нужно пьяному для того, чтобы вспылить? Вида жреца, сидящего за столом и грызущего запечённый батат, вполне хватило. Слово за слово – и мужчина завёл вечную свою песню о разводе. Именно этого лла Ниахате и ждала. Жрец тут же ухватился за сказанное, быстренько провёл обряд – и с того момента ничего больше мужа с женой не связывало, боги отвернулись от их брака. Хотя лла Ниахате часто думала, что боги отвернулись от них куда раньше.
Утром, протрезвев, муж содеянному ужаснулся, да только было поздно. Счастливая лла Ниахате уже собрала вещи и в тот же день ушла из дома. Вернулась к старой свахе, была ей предана всё то время, пока старуха жила. Даже вела дело, когда её учительница слегла и больше не вставала. Два года преданно ухаживала за старухой, а когда та наконец умерла – продала дом и всё имущество, уехав из села в самую глушь, о которой только слышала на своём веку. То есть в Одакво.
Как она и думала, свахи там отродясь не бывало, так что лла Ниахате пришлась в городе ко двору. Впрочем, любому человеку, готовому помогать другим людям, обычно радуются. Лла Ниахате поначалу снимала комнату, но довольно быстро купила дом и зажила в нём в своё удовольствие. Завела помощницу, честно обучала мастерству, как её саму когда-то старая лла Акубе. И всё бы было хорошо, если б не этот несносный хха Афуоле! И идёт ведь прямо посреди улицы, не жарко ему, и не обойти ни слева, ни справа!
Рассерженная лла Ниахате поспешила навстречу кузнецу. Когда она поравнялась с ним, хха Афуоле поклонился и пробормотал:
– Думела, почтенная лла. Мне бы... поговорить.
Такая застенчивость в исполнении могучего мужчины другой женщине показалась бы донельзя умилительной. Но только не лла Ниахате! Она упёрла руки в бока и грозно вопросила:
– О чём ты хочешь поговорить со мной, хха Афуоле? Хочешь, чтобы я подобрала тебе приличную одежду?
Кажется, кузнец немного испугался. Он судорожно втянул воздух в широкую грудь и замахал руками, точно небольшая мельница:
– Нет-нет, что ты. Что ты, лла, я знаю, куда идти за одеждой. Но мне бы... ну...
– Ну? Говори уже, не видишь, что я тороплюсь?
– Жену, – выпалил кузнец, отчаянно смущаясь. – Жену бы мне. Вот.
Странное дело, но у лла Ниахате что-то сильно заныло в груди. С чего бы это, спрашивается? Она же сваха, её дело – сводить вместе людей да радоваться! Наверное, просто пожалела ту несчастную, которая выйдет замуж за хха Афуоле. Виданное ли дело – муж чуть ли не голышом ходит! Ох, придётся же бедолаге поработать ножницами да иглой!
– Жену, значит... – протянула лла Ниахате, и кузнец закивал в ответ:
– Да, лла, именно. Жену. Самую хорошую.
Ишь ты, ещё и самую хорошую! Чего удумал!
Но лла Ниахате закивала, словно кузнец высказал правильную и нужную мысль.
– Жена – это хорошо, хха Афуоле. Жениться каждый мужчина должен, а такой статный да видный, как ты – тем более. Жениться, деток завести, род продлить... Только чего ж ты, хха Афуоле, в таком виде да посреди улицы к свахе с этим важным делом подходишь? Неужто родители тебя не учили порядкам, исстари заведённым в славной Гхайнне? А? Ну скажи, скажи – учили?
