Текст книги "Ниалл. Возвращение Повелителя Света (СИ)"
Автор книги: Валерия Катина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
– А ты на что рассчитывал? Что я растаю от твоих букетиков и вечных тасканий за мной? Посмотри где ты, – кивнула она в сторону сломанных стебельков, припорошенных пылью, – и где Повелитель Света.
Мужчина сглотнул ставшую вязкой слюну и прикусил кончик языка. Предательские слезы все равно побежали по щекам, капая на бархатные рубиновые лепестки. Зло взмахнув ладонью, их вдруг охватил яркий огонь. Он лизал бутоны, за долю секунды превращая их в пепел. И только когда последний лепесток сгорел, огонь исчез, как испарился мужчина, чье сердце сегодня тоже превратилось в пепел, который подхватил летний ветерок и унес в далекое бескрайнее море надежды.
Персефона медленно шла за ровной спиной слуги. Мужчина вел ее через арки разнообразных цветов. Девушка таких даже никогда не видела. Бутоны похожи на маки, только цвет у них был необычный: плавным градиентом от белоснежного до ярко-алого лепестки обрамляли черную как бархатную ночь сердцевину. Персефона посмотрела под ноги и ахнула. Они шли по хрустальной дорожке и от каждого шага в разные стороны разливались разноцветные волны: то синие, то ярко-желтые.
– Это магия Повелителя? – удивленно спросила Персефона.
Слуга покосился на изумленную девушку. Карие глаза скользнули по тоненькой фигурке, затянутой в белоснежную рубашку на шнуровке, опустились ниже на пышную юбку в черно-красную клетку, но взгляду пришлось вернуться на ее фарфоровое лицо. Мужчина нехотя поднял глаза и ответил:
– Все верно, госпожа.
Карий взгляд задержался на змейках волос, собранных в высокий хвост, на длинные угольные стрелки, придающие глазам кокетливый лисий прищур, на пухлые губы, сияющие под солнечными лучами. Он вздохнул: хорошенькая. Жаль только, что Повелитель оторвал бы ему голову, если бы заметил такой откровенный заинтересованный взгляд. Все знали: рядом с женщинами Ниалла лучше даже не дышать, чтобы не вызвать его гнев.
Они свернули на дорожку, усеянную разноцветными камушками и вышли к небольшому деревянному домику с широкими окнами. Слуга указал ладонью на дверь, поклонился и ушел. Персефона задержала дыхание. Внизу живота заворочался нервный клубок, руки похолодели, она потрясла ими в воздухе, сбрасывая напряжение, улыбнулась и распахнула дверь. Ниалл, одетый в василькового цвета рубашку и белый фартук сидел перед мольбертом и держал меж пальцев кисть. В другой руке у него была палитра, на которой из тюбиков акриловой краски он выдавил несколько цветов: белый, черный, охра, синий, красный и зеленый. Подняв лазурные глаза, Бог улыбнулся. Он вытер испачканные в краске руки о тряпочку, а затем кивнул на место рядом с собой.
Персефона замерла, стоило Богу только улыбнуться. Его глаза усиливал красивый оттенок рубашки и в свете солнца, что мягкими лучами ложился на его лицо, они выглядели как бескрайнее море, в котором утонули далекие холодные звезды. Платиновые локоны прямым водопадом струились по широким плечам. Одна прядка испачкалась синей краской и Персефоне захотелось прикоснуться к ней. Запоздало поклонившись, девушка робко подошла к пустующему месту у мольберта.
– Добрый день, Повелитель, – сказала она.
– Повелитель? – удивился Бог. – Я думал, не в твоем стиле так ко мне обращаться.
– Но я же все еще хочу быть вашей.
Ниалл хмыкнул, но промолчал. Он скользнул взглядом по лицу и нахмурился. Ее прекрасное личико снова было скрыто от него за этой краской. Женщины убивают свою настоящую красоту, делая глаза больше, меняя их разрез, данный природой, увеличивают карандашами губы, рисуют веснушки, становятся другими, заменяют свою индивидуальность, скрываясь под маской грима. Персефоне не нужна была косметика, Ниалл хотел видеть ее настоящей.
Он поднялся, макнул губку в воду и подошел к Персефоне. Девушка испуганно вжалась в спинку стула, но Ниалл опустился на колени, схватил ее за плечо, чтобы не двигалась и коснулся мягкой губкой лица. Она было дернулась, но Бог приказал:
– Не двигайся.
– Что ты делаешь?
– Когда я сказал, что хочу позвать тебя на урок рисования, я не имел ввиду, что нужно разрисовать свое лицо. Писать картины лучше на холсте, Хаосов цветочек. – Бог лукаво улыбнулся, а затем наклонился к притихшей Персефоне и прошептал: – Если, конечно, холст не твое прекрасное тело.
От прикосновений Бога стало жарко. К щекам прилил румянец, а руки инстинктивно сжали сидение стула. Когда Ниалл закончил, он обвел большим пальцем скулу девушки, очертил прямую линию подбородка, коснулся губ и сказал:
– Так гораздо лучше. Не надо менять свою индивидуальность под стандарты общества. – Бог поднялся, но замер, когда в тишине, нарушаемой только сильным сердцебиением Персефоны, раздался ее нежный голос:
– Я хотела понравиться Повелителю.
Ниалл обернулся. Лазурный взгляд заинтересованно скользнул по ее лицу, спустился вниз на короткую клетчатую юбку, он хмыкнул, посмотрев на босоножки на грубой подошве. Единственной женщиной, которая надевала штаны и продолжала будоражить фантазии Бога, была Персефона, и ему не хотелось видеть ее другой.
– Мне нравится как ты выглядишь, Персефона, крича всему миру свое имя и бросая мне в лицо мои же законы. Этим ты и привлекла меня, не стоит становиться безвольной куклой, только чтобы кому – то понравиться. Даже если мне.
Он сел к холсту, подхватил палитру и, наклонив голову набок, быстрыми мазками нанес краску. Персефона же рисовать не умела. Она заинтересованно разглядывала Бога. Сейчас на его лице не было привычной задумчивости, мудрости в глазах, а только безмятежность. Губы то и дело растягивались в легкой полуулыбке, в лазурной радужке вспыхивали золотистые искры, лицо озарялось светом, а красивые пальцы взметались вверх, плавными мазками ложились на холст, четкими движениями краска смешивалась между собой, плоская кисть рисовала ровные линии.
– Прекрати так смотреть, – Ниалл обернулся к Персефоне. Она тут же смущенно отвела глаза и набрала на кисть краску.
– Мне интересно, что ты рисуешь?
– Всему свое время, цветочек.
Персефона вздохнула. Она огляделась: студия была деревянная, лишь пара широких окон пропускали в нее яркий золотистый цвет. В каждом углу в вазах стояли розы, на стенах висели картины. Персефона пригляделась. Это были букеты цветов, скала над Розовым морем и прекрасный багровый закат, красивая девушка с рыжими кудрями в зеленом платье, которое от ветра развевалось в разные стороны. Она придерживала ладонью соломенную шляпку и сияюще улыбалась. На одном холсте Персефона заметила Селену. Богиня сидела на нежно-голубом диване, а в ладони ее лежало полотно, из-под пальцев тянулись разноцветные нити. Она выглядела безмятежной и счастливой. Такой Повелительницу Порядка Персефона не видела ни разу.
– Это…Катрин? – прошептала девушка, боясь смотреть на Повелителя.
Он застыл, крепче сжимая в пальцах кисть. Девушка думала: «вот же глупая! Он выгонит тебя за такие личные вопросы и будет прав». Но Ниалл тяжело выдохнул и тихо произнес:
– Да.
Больше Персефона не решалась задавать вопросов. Она поднялась, подхватила из вазы сочный алый бутон и положила его перед собой. Макнув кисть в белую краску, она смешала ее с красной, чтобы слегка разбавить цвет, и мазнула по холсту. Девушка так увлеклась, пытаясь передать красоту розы, мягкий солнечный свет, подсвечивающий лепестки, остроту шипов, что не заметила как Ниалл вытер руки от краски и уже несколько минут наблюдал за ней. Персефона вздрогнула, когда в тишине раздался его стальной голос:
– Что же ты так долго и увлеченно рисуешь?
Он поднялся, чтобы посмотреть, но девушка отвернула мольберт в сторону и воскликнула:
– Не смотри! Еще не готово.
– Ты не можешь запретить Повелителю, – возразил Ниалл, улыбнулся и встал позади Персефоны.
Вздохнув, она повернула холст и задержала дыхание. Бог долго всматривался в подобие цветка, на тени, что Персефона попыталась передать темно-зеленой краской, на желтый свет, льющийся из окна, на белоснежные блики на лепестках, на острые шипы.
– Весьма неплохо, – похвалил он.
– А что же нарисовал ты?
Девушка вскочила со своего места, отпрянула от ладони, что хотела задержать ее и схватил холст ладонями.
– Аккуратнее! – прошипел Бог. – Краска же еще не высохла.
Лукавая улыбка соскочила с пухлых губ, ледяные глаза расширились от удивления, руки сильнее вцепились в подрамник. На нее смотрела Персефона, держащая меж пальцев сочный бутон розы, а вокруг порхали бархатные лепестки. Ниалл изящно передал даже блики на серебряных кольцах и мягкие капли воды на перьях розы.
– Я хочу повесить его здесь.
– На стене? – изумленно спросила Персефона. – Я думала, вы хотите отдать его мне.
– Вот еще! Но я рад, что тебе понравилось.
Ниалл бережно забрал портрет из цепких пальцев Персефоны, подошел к пустующему месту на стене и солнечная магия закрепила холст. Сердце девушки выпрыгивало из горла, а ледяной взгляд по-другому взглянул на Бога. Она совсем не знает его. И снова ей вспомнились слова Дафны. «Жестокий тиран», «тот, кто не умеет любить», который рисовал ее магией на стекле, красками на холсте, заставлял ее сердце с каждой секундой стучать все чаще, а мысли хаотичной стайкой летать в голове. Игра, которая обернулась против нее самой. Теперь все чаще Персефоне хотелось мчаться к нему, куда бы Ниалл не позвал, не из желания поскорее отдать кристалл разбойнику, а чтобы в очередной раз увидеть его, коснуться, поймать соленый морской выдох. Что она будет делать, если их чувства не окажутся взаимными? Исчезнет из его жизни? Навряд ли Повелитель позволит нарушительнице Порядка так просто уйти.
Ниалл, заметив такую резкую смену настроения Персефоны, подхватил чистый холст, сел на стул, разводя ноги шире и похлопал по месту между ними.
– Садись, я научу тебя чувствовать магию изобразительного искусства также, как ты чувствуешь танец.
Персефона заколебалась, но села. Места было не много и Ниаллу пришлось прижаться к ее спине грудью. Девушка почувствовала жар, исходящий от него, соленое дыхание пощекотало ее шею, горячие пальцы мягко взяли ее за ладонь и вложили в нее кисть.
– Представь, что все в мире состоит из геометрических фигур. Какой ты видишь розу?
– Круглой, – ответила Персефона.
– Почти.
Ниалл, все еще не выпуская ее ладонь, макнул кисть в красную краску, а вторую руку положил ей на живот, удерживая положение, чтобы кисть не соскочила с холста. Он повел красной краской, рисуя линиями непрерывающийся круг от крохотной точки до четкой округлой линии, затем от его основания он сделал полуовал, а от него коричневым цветом мазнул прямоугольник, слегка сужающийся книзу.
– Это основа твоей будущей розы, не нужно сразу начинать с детализации. Так у тебя не получится.
Бог медленно водил кистью по холсту, придавая лепесткам форму, стирал тряпочкой ненужные детали, учил Персефону смешивать цвета, видеть куда ложится тень, как нарисовать свет и передать блики. Он крепко держал хрупкую девушку в своих сильных руках, направлял, учил видеть оттенки и полутона. А она, затаив дыхание, внимала хорошо поставленному стальному голосу Бога, замирала, когда широкая грудь касалась ее спины при вдохе, покрывалась мурашками от горячего выдоха, обжигающего шею. А Ниалл еле сдерживал себя, чтобы не сойти с ума от соблазнительного черничного аромата, чтобы не впиться в ее шею влажным поцелуем, повалить на пол и целовать каждый сантиметр сладкой манящей кожи. Ткань рубашки казалась ему тесной, мысли то и дело подкидывали неприличные сцены, ему приходилось все чаще сжимать бедра, сдерживаясь. Ниалл успокаивал сам себя, мол в веренице событий он просто еще ни разу после возвращения не был с женщиной. Вот только его тело желало только ее: обладательницу ледяных глаз и черничного аромата зефирной кожи.
Когда Бог нанес последний мазок и картина была готова, они еще пару минут сидели в тишине, а Персефона, объятая порывом, вскочила со своего места, опустилась перед Ниаллом на колени, одним рывком сняла с Бога фартук и принялась по одной расстегивать пуговицы его рубашки.
– Что ты делаешь? – спросил Ниалл и попытался оттолкнуть девушку, но она упрямо покачала головой и попросила:
– Позвольте мне украсить ваше прекрасное тело.
– Ты будешь рисовать? – удивился Бог.
Девушка кивнула. Алмазные пуговицы по одной выскальзывали из петель, открывая взору гладкую алебастровую грудь и рельефный живот. Персефона приблизилась ближе, почти касаясь губами его шеи и медленно опустила рубашку. Шелковая ткань соскользнула с широких плеч, прокатилась по выпуклым венам на предплечье и мягко осела на деревянный пол. Мышцы перекатывались от движения, когда Ниалл удобнее откинулся на спинку стула. Он заинтересованным лазурным взглядом мазнул по щекам, которых коснулся легкий розовый румянец, проследил как язык скользит по пухлым губам, как тонкие девичьи пальцы зажимают кисть.
Персефона макнула кончиком в алую краску. Ниалл дернулся и напрягся, когда холодная мягкая кисть коснулась его горячей кожи. Руки покрылись мурашками, пальцы вцепились в ножки стула до побелевших костяшек, а сердце застучало чаще. С каждым касанием, мышцы все сильнее напрягались, становилось тяжелее держать себя в руках, глаза заволокло дымной поволокой, а голова в блаженстве запрокинулась назад, лишь бы не смотреть на манящие полуоткрытые губы, на медленные движения длинных пальцев. Девушка принялась писать на теле Повелителя бархатные лепестки, припорошенные каплями дождя. Таким она видела его: величественным снаружи и хрупким внутри, а блестящие слезы неба, застывшие на бархатные лепестках – его израненная душа. На зеленом стебле Персефона нарисовала острые шипы. На одном из них блестела от света рубиновая капля крови. Стоит коснуться Повелителя и ты истечешь кровью, но если убрать шипы, вырвать их с корнем, перед тобой откроется совсем иной Ниалл – прекрасный, как бутон этой алой розы.
Персефона наклонилась ближе и волосы, забранные в хвост, вдруг мягким водопадом рассыпались по животу Бога. Он вздрогнул и прохрипел:
– Остановись, Персефона, или я не сдержусь.
Она застыла с зажатой меж пальцев кистью и медленно подняла глаза. Ниалл тяжело дышал, на лбу выступила испарина, тело засветилось, а ткань на свободных брюках натянулась. Игра зашла слишком далеко. Ей стоит остановиться, а лучше вернуться обратно в замок Повелителя и послать всех к Хаосу. Но она, выдохнув, подалась вперед и впилась в полуоткрытые губы Повелителя. Он дернулся навстречу, запустил ладонь в водопад платиновых локонов и жадно сминал ее губы, словно измученный многовековой жаждой. Горячие языки сплелись в жарком танце, холодные пальцы Персефоны вцепились в напрягшиеся плечи Ниалла. Она сильнее сжала руки и острые ногти впились в алебастровую кожу до боли. Повелитель застонал, одним рывком посадил девушку на свои бедра, оттянул ее волосы назад и припал губами к шее. Белоснежная рубашка испачкалась в краске, алая роза отпечаталась на ней. Он кусал ее нежную кожу, оставляя на ней красные следы. Сердце Персефоны билось так сильно, что до боли ударялось в грудную клетку. Умелые пальцы расстегнули рубашку, губы коснулись ключицы, спустились на плечо, а грубые ладони сжали соблазнительные бедра. Персефона подалась ближе, чувствуя как сильно возбужден Ниалл. Ей было жарко, свет, что охватывал его тело, оставлял на ней небольшие ожоги. Это приводило ее в восторг, захотелось его всего без остатка, чтобы он принадлежал только ей, чтобы со сладких губ срывалось только ее имя.
– Я хочу тебя, Персефона, – прохрипел Ниалл.
Он дернул полы ее рубашки, отчего пуговицы оторвались и хрустальной крошкой рассыпались по полу. Тонкая ткань соскользнула с нежной кожи и рухнула вниз. Грудь Персефоны соблазнительно вздымалась, между ног стало невыносимо жарко и влажно. Пальцы Бога рывком приподняли бедра девушки, чтобы расстегнуть свои брюки. Сердце Персефоны в нетерпении выпрыгивало из горла, руки подрагивали, а губы ловили сладость его кожи. Морской аромат заполнил легкие, ладонь запуталась в его платиновых локонах. Ниалл отодвинул насквозь промокшее белье Персефоны и пальцы скользнули внутрь. Она ахнула, тело словно ударило током, голова запрокинулась, руки сильнее вцепились в плечи Бога. Боль должна была отрезвить его, но Повелитель Света наслаждался болью. Он хотел эту хрупкую девочку целиком, думал не сдержится и возьмет ее в ту же секунду, но ему хотелось, чтобы она кричала его имя, чтобы плавилась в сильных руках, чтобы просила его не останавливаться.
– Ниалл! – всхлипнула Персефона и задрожала. Волна удовольствия накрыла ее с головой, ударила током, заставляя тело вздрагивать от каждого касания. Горячий язык Ниалла скользнул по шее вверх, губы впились в ее. Ему нужна была черничная сладость, помутившая рассудок, горячий выдох удовольствия, сорвавшийся с них.
Ниалл развернул девушку спиной к себе, стянул юбку и белье, а затем рывком посадил на свои бедра. Она вскрикнула, вцепилась в его ладонь, лежащую на ее животе и запрокинула голову назад. Ниалл прижался горячей грудью к ее спине, едва взмахнул рукой и перед Персефоной появилось зеркало в полный рост. Она увидела сияющие лазурные глаза, припухлые от поцелуев губы, румянец на своих щеках и легкие укусы, покрывающие ее шею. Ее охватил небывалый восторг. Ниалл прошептал:
– Смотри то, что вижу я. Тебе нравится?
Ниалл задвигался чаще, рывками сажая ее на свои бедра. Персефона закричала, закрыла глаза, но Повелитель сжал ее грудь, не переходя грань между болью и удовольствием и прорычал:
– Ответь! И не закрывай глаза, я хочу, чтобы ты видела как прекрасна.
– Нравится, – выкрикнула Персефона.
Она смотрела как ее бедра скользят вверх-вниз, волосы от пота прилипли ко лбу, но стоило взглянуть на Ниалла, волна удовольствия накрыла ее с головой. Он смотрел на нее с обожанием. В бескрайней лазурной радужке золотыми крапинками сияли звезды, влажные губы скользили по шее, покрывали поцелуями спину, ладонь сильнее сжалась на ее животе и, вздрогнув, Ниалл запрокинул голову назад и застонал. Они тяжело дышали, прижавшись друг к другу. Щеки Персефоны пылали, тело приятно потягивало, а в голове было пусто, словно все мысли разом затихли и не беспокоили свою хозяйку.
Они перешли эту грань, другого пути назад нет. Кто она теперь для него? Наложница или очередная снежинка, чей черничный аромат помутил рассудок холодного Повелителя Света? Вдруг кулон засветился и до боли обжег спину Персефоны. Она вздрогнула и зашипела от боли, отстраняясь. Ниалл смотрел на горящий золотым огнем кулон и не понимал почему уже второй раз кристалл светится рядом с Персефоной.
Девушка рывком натянула рубашку, застегивая пуговицы, но Ниалл схватил ее за ладонь и протянул свою, поясняя:
– Я порвал твою. Не думаю, что тебе стоит расхаживать в таком виде.
Персефона застыла, смотря огромными глазами на Ниалла.
– Кто я теперь? – спросила она.
– А кем ты хочешь быть?
Ниалл наклонил голову набок и закусил губу.
– А кем я могу быть для тебя?
– Любимой…наложницей, – вздохнул Ниалл, отвечая. – Большего дать я тебе не смогу. Решай, нужно ли тебе это или мы навсегда можем исчезнуть из жизней друг друга.
Персефона кивнула. Она на большее и не рассчитывала, а в груди все равно ревностно кольнуло. Она хотела отказаться, спрятаться в замке Повелителя Хаоса и пережить неожиданное влечение к Богу Света, только не смогла. Им еще многое нужно было попробовать вместе.
– Твой кулон, – кивнула она, – снова светится. Что это все же за камень?
Бог заколебался с ответом, но потом все же сказал:
– Это кристалл Света. Часть моей души.
Сердце Персефоны остановилось. В горле стало сухо, а глаза расширились от осознания: он все время был рядом с ней, стоило только протянуть ладонь и оборвать цепочку. Девушка постаралась унять частое сердцебиение и облизнула губы. Ниалл проследил как язычок скользнул по мягкой коже. Он думал, стоит удовлетворить свое желание и он больше не захочет эту Хаосову смертную, только все обернулось наоборот: он захотел ее еще сильнее. Все его принципы разом превратились в прах. Быть может, когда-нибудь он пожалеет о своем решении, но Бог понял одно: он больше не хочет ее отпускать.
– Собери все необходимые вещи. Слуги завтра перенесут их в крыло наложниц. У тебя будет отдельная комната и…
– Подожди – подожди, Ниалл, я разве не говорила? Я останусь жить в замке Повелителя Хаоса.
– Исключено! – воскликнул Бог. – Наложницы живут рядом, это правило.
– К Хаосу правила! Мне нравится жить там.
– И быть прислугой у его Дафны? – фыркнул Ниалл. – Моя главная наложница не будет прислуживать подружке моего брата.
– Я не прислуга! Я делаю ей макияж и заплетаю волосы. Мне нравится эта работа. Наложница – не равно рабыня.
Ниалл тяжело вздохнул, но, подумав пару минут, кивнул, соглашаясь. Пусть живет где хочет, так даже лучше.
– Хорошо, будь по – твоему.
Персефона улыбнулась и поклонилась. Теперь осталось украсть кулон, а в душе взметнувшейся стеной огня горело сердце. В нем неожиданно поселилось имя Повелителя Света, а предательство равносильно смерти. И умирает не только тот, кого предали, а тот, кто занес над головой с длинными платиновыми волосами свой обсидиановый клинок. Сможет ли он простить? Решится ли Персефона предать? И чье сердце тогда будет разбито: ее или его? Но больше всего девушка хотела знать: какое место она отныне занимает в сердце Бога? Наложница ли или его израненное сердце вновь распахнуло свои двери для души, готовой любить его целиком?
