Текст книги "Растения рассказывают"
Автор книги: Валерия Турманина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
Стоит заметить, что этому периоду предшествовали столетия повышенной увлажненности, когда в горах наступали ледники, разливался Каспий, в степи развивалось злаковое высокотравье (IV – VIII вв.), как о том свидетельствуют греческие и римские источники. Два века до начала нашего летосчисления и три века позже него выделялись холодными зимами и сухими летними резонами.
Переход ко второму периоду, начавшемуся в конце XII – начале XIII в., характеризуется повсеместным продвижением в горах ледников и сходом мощных селей. Именно в это время граница лесов в горах снизилась, и только в нашем веке леса начали восстанавливать свои позиции, что дает основание считать снижение летних температур наибольшим за тысячелетие. В это время еловые леса на Русской равнине, по палинологическим данным, сократились, а березовые и сосновые леса расширили площади. Однако широколиственные леса продолжали сохранять свои позиции, что возможно при относительно высоких температурах.
Широкое развитие бортничества, активное освоение лесов Нечерноземья были характерны именно для этого периода. Окончание периода, который можно назвать периодом контрастов, может быть отнесено к середине XVI в. Некоторые исследователи считают, что наибольшее продвижение ледников на Кавказе было именно в этот период. Бури, засухи, суровые зимы, недороды то из-за засух, то из-за избытка вод, то, наоборот, годы с прекрасными урожаями – все это усложняет восстановление климатических условий, типичных для периода в целом. Яркая картина аномалий тех времен рисуется по летописным данным. Моря продолжали оставаться в трансгрессивной фазе, Каспий – в регрессивной, хотя уже на XVI в. падает первая волна трансгрессии этого водоема. Стоит напомнить о нагромождениях льдов у берегов наших северных морей, отмечавшееся З. Герберштейном, посещавшим Россию в первой половине XVI в. Залесенность степи и лесостепи была выше, чем в предшествующий период, что свидетельствует о большей увлажненности. Ледовитость морей Северного Ледовитого океана, несмотря на "горы льда" (как описывал З. Герберштейн), была меньшей, чем в последующий период. Все эти факты, подчас противоречащие друг другу, позволяют считать этот период временем грандиозной перестройки циркуляционных потоков на огромных территориях, что вызывало аномалии погодных условий. Временами же они затягивались на десятилетия.
Третий период, начавшийся в конце XVI в. и продолжавшийся до середины XIX в., именуется "малым ледниковым периодом", хотя все ученые единодушно протестуют против этого названия, или "оледенением стадии фернау" – по названию деревушки в Альпах, где лучше всего изучено это оледенение.
Летующие снежники, местами образовавшие сплошные белые шапки, но чаще располагавшиеся по днищам каров – углублений древних ледников, отмечались в Хибинах, Кандалакшских горах, на Южном Урале, в Карпатах, на Малом Кавказе. На Полярном Урале и Большом Кавказе ледники перешли в наступление. На Центральном Кавказе, по лихенометрическим данным, максимальное продвижение ледников было в начале и в конце XVII в. Ледники продвинулись тогда на несколько километров вниз по горным долинам. Влажные прохладные сезоны вегетации и снежные зимы – наиболее типичные особенности этого периода, что дает основание предполагать вероятность зонального переноса атлантических воздушных масс круглогодично на огромных пространствах Русской равнины. Разумеется, были годы и десятилетия с другими условиями. Доказательством преобладания влажных нежарких летних условий служит развитие буковых лесов в Карпатах, Крыму, на Кавказе на более обширных площадях, чем теперь. А бук издавна называют "дитем тумана". В этот период разрастались сосны, а ниже – ели и пихты по южным экспозициям склонов Кавказа. На равнине в смешанных лесах благоприятные условия создались для ели и пихты. Именно в это время падает продвижение ельников на юг и юго-восток, исчезновение которых отмечалось в XIX и XX вв. Дуб потерял свои позиции на Западе и в Центральном районе, но продвинулся на юг и восток к Южному Уралу, что могло быть только при условии снижения континентальности.
Быстрее всего прореагировали на изменение увлажненности степные территории. Обширными стали мелкие степные озера, сухие поды тоже превратились в озера. Балки и овраги стали временными водотоками, а мелкие речушки – судоходными реками. Дубравы и даже ельники надвинулись на лесостепь. И она приобрела вид высокотравной саванны, в которой могли скрываться всадники на конях. Все это было возможным при значительном увеличении увлажненности, которая возросла за счет понижения летних температур на 1 – 3° и увеличения осадков.
Регрессия морей стала ощущаться в XVII и особенно в XVIII в., а ледовитость достигла максимума в начале XIX в. Создавшиеся на Севере условия повышенной континентальности за счет увеличения ледовитости дали возможность шире распространиться лиственнице и кедру на европейском Северо-Востоке, хотя предпосылки для этого уже начали создаваться в предшествующий период.
С середины XIX в. начался четвертый период, который, судя по длительности предшествующих периодов, может продлиться до XXII в. Растительность в высокогорьях начинает восстанавливать позиции, утраченные ею в XII в. Для поднятия древесно-кустарниковой растительности до этого уровня потребуется еще один-два века.
На фоне этих многовековых изменений постоянно происходит внутривековая перестройка растительности в соответствии с десятилетиями преобладания тех или иных климатических особенностей.
Таким образом, неоспорима реальность существенных вековых колебаний климата, вызывающих перестройку природных экологических систем.
Ритмы и прогнозы
Повторяемость явлений природы стала волновать умы людей, вероятно, с той самой поры, как они стали людьми. Точность восхода и заката Солнца, появление месяца, смена времен года будоражили мысль и вселяли надежды на возможность предсказания погоды. А от успешного прогноза холодов, начала весны, разлива реки и т. п. зависело не только благосостояние, но и сама жизнь целых племен и народов. Поэтому "легендные" сведения о правильно предсказанных затмениях, разливах рек имеют столь же длинную историю, как и связанные с ними религиозные верования. Но насколько глубоко ритмичность охватывает те или иные явления природы, пока еще недостаточно выяснено, хотя над решением этих загадок бьются ученые самых разных специальностей.
Влияние суточной ритмики на растительность очевидно. Несомненны и сезонные изменения в природе, ежегодно происходящие с растительностью умеренных широт. В настоящее время учеными выделяется более четырехсот ритмически повторяющихся явлений природы. Однако только суточные и сезонные ритмы не вызывают сомнений, реальность остальных ритмов требует доказательств. В работах А. В. Шнитникова выявлена серия ритмов увлажненности, влияющих на ход гляциальных процессов длительностью от 30 до 1800 – 2000 лет. Колонки глубокого бурения в Тихом океане выявили наличие крупного ритма продолжительностью в 150 млн. лет, а также подтвердили смелую гипотезу Миланковича, предложенную им еще в 20-х годах, о периодическом изменении наклона земной оси. Есть сведения об изменении солнечной радиации с интервалами в 2500 лет. И все-таки сразу же надо заметить, что все ритмы длительностью более года не имеют строго определенной продолжительности и не могут быть использованы для точного прогнозирования земных явлений. Все это свидетельствует о том, что и на нашу Галактику в целом, и на каждую пядь Земли одновременно действуют многие факторы, сложение которых мешает точному проявлению ритмов определенной продолжительности.
Влияние колебаний увлажненности и других косвенных проявлений космически обусловленных ритмов на растительность несомненно, но возможно ли выявить непосредственно контролируемую космосом ритмичность в растительном мире, обусловленную электромагнитной природой растительных организмов? Еще в 1964 г. А. В. Крылов предложил назвать "магнитотропизмом" способность растений реагировать на действие магнитного поля и считал установленным, "что магнитное поле Земли оказывает определенное влияние на ростовые процессы растений". Работы И. И. Гунара по выявлению электрофизических свойств растений для изучения физиологии раздражимости были начаты в 1953 г. Последующие работы его учеников позволили количественно охарактеризовать биоэлектрические потенциалы действия у целого ряда организмов и растений. Поскольку не только отдельные растения, но и целые сообщества растений, такие, как лес, могут рассматриваться как отдельные определенные биофизические системы, то можно предположить, что изменение электромагнитной обстановки на Земле в связи с деятельностью Солнца оказывает непосредственное влияние на растительные сообщества, однако количественно оценить величину этих воздействий пока еще, вероятно, невозможно.
Основоположник гелиобиологии А. Л. Чижевский выявил целый ряд интересных совпадений периодов солнечной активности и деятельности организмов. Еще в начале прошлого века старожилами Астрахани была замечена повторяемость колебаний уровня Каспийского моря. В "Землеописании Российской империи...", изданной в 1810 г., Е. Зябловский писал: "Старое известие, что вода в Каспийском море 30 лет прибывает, а в следующие 30 лет убывает, подтверждается свидетельством людей достоверных, которые долго жили в Астрахани". Сын немецкого ученого, проживавшего в Поволжье, Брикнер еще с детства, вероятно, заинтересовался этой загадочной ритмичностью и, став исследователем, предположил существование тридцатилетий, в течение которых повторяются пики увеличения увлажненности. Циклы эти проявляются не всюду; с выделением их многие не соглашаются, не ясна их причина. Но хочется снова вернуться к ним по следующим соображениям. В последние годы уровень Каспийского моря неожиданно для многих стал повышаться. Этот подъем еще в 60-х годах был предсказан М. С. Эйгенсоном.
Прогноз был качественным, основанным на колебаниях солнечной активности, и предполагал подъем уровня моря в 1960 – 1990 гг. Если продолжить циклы Брикнера с конца прошлого века на наш век, то очередной "пик" увеличения увлажненности попадает на 80-е годы. Обработка новейших материалов по Кустанайской области позволила М. X. Байдалу сделать заключение: "Таким образом, каждая климатическая эпоха длительностью в 30 – 35 лет характеризуется определенным замкнутым геофизическим процессом, различными показателями которого являются температура воздуха, осадки и пр."[29]. Тридцатилетия хорошо отражены в приростах деревьев Южного Урала. Пример этот заслуживает внимания, так как показывает, что обнаруженные практиками не вполне объяснимые ритмические совпадения оказывают довольно ощутимое воздействие на природу этого района. Урожаи зерновых на целинных землях могут возрастать или уменьшаться в несколько раз. Подъем уровня Каспийского моря на 1 м оживил рыбную "жизнь" в мелководных лиманах. Стаи фламинго снова стали прилетать на лето в места, в которых их не было несколько десятилетий. Возрастает биомасса тростников на огромных приморских отмелях.
Обширными количественными материалами, которыми располагают дендрохронологи, весьма заманчиво воспользоваться для выявления ритмических явлений, выражающихся в приросте деревьев.
Традиционным стало выявление соотношений прироста с показателями солнечной активности. Для выявления предела развития лесов на Центральном Кавказе сравнивались усредненные показатели прироста сосен с интервалами солнечной активности, при этом обнаружена была тенденция к увеличению прироста в периоды повышенной солнечной активности для деревьев приледниковых долин.
Обнаруженный для этих же мест ритм длительностью 180 лет, типичный для прироста современных деревьев, прослеживается и на погребенных деревьях в течение всего нашего тысячелетия. Стоит заметить, что минимумы прироста в нашем столетии совпадают с увеличением увлажненности в Прикаспии.
Проведенный совместно с Г. К. Тушинским анализ характера увлажненности и активности гляциальных процессов позволил прийти к выводу о трехсотлетних периодах колебания увлажненности: каждое трехсотлетие фитоценозы завершают свой цикл развития и достигают соответствия с климатическими условиями. Но в это время начинается новое климатическое трехсотлетие, и фитоценозы перестраиваются, при этом в благоприятных условиях оказываются виды, экология которых соответствует новым условиям. Может быть, потому, что цикл этот существует давно и все наши основные древесные породы дряхлеют к тремстам годам, приспособившись в процессе эволюции к этому ритму?
Каждое трехсотлетие последовательно сменяется еще двумя, а затем снова следуют условия, близкие к первому. И если принять за начало этих смен "трансгрессивную фазу" (по терминологии А. В. Шнитникова), характеризующуюся резкими контрастами, то такие фазы были в начале нашей эры и в XIII – XIV вв. За этими фазами следовали столетия с преобладанием прохладно-влажных условий и наступанием ледников в горах (IV – VIII и XVI – XIX вв.). Завершающим было трехсотлетие с повышением летних температур и уменьшением увлажненности. Если выявленные периоды верны, то нас ожидает еще одно-два столетия с теплыми сухими летними сезонами, как во времена Киевской Руси. Но в ближайшем десятилетии может быть и снижение температур, и повышение увлажненности за счет внутривековых колебаний. Однако этот прогноз весьма условен.
Растительность и колебания климата
О чуткой реакции растений на изменения природной обстановки мы уже рассказывали. А теперь хотелось бы остановиться на чисто геоботанических, фитоценотических аспектах, встающих при анализе растительности с учетом вековых изменений климата.
Многие геоботаники, но далеко не все делят растения по способности довольствоваться природными благами. Одни растения, безразличные к условиям среды, могут быть сравнимы с аскетами, которых мало радует и вкусная пища, и теплый ночлег. Другие растения, требующие для своего произрастания строго определенных условий и преобразующие окружающую среду в соответствии со своим вкусом, могут быть отнесены к своеобразным эпикурейцам. Наиболее типичным представителем считается дуб. В этой связи вспомним широко известную басню И. А. Крылова "Дуб и трость". Мощный дуб сочувствует беззащитной маленькой былинке, сгибающейся при любом порыве ветра. Началась страшная буря: "Дуб держится – к земле тростиночка припала. Бушует ветер, удвоил силы он. Взревел и вырвал с корнем вон того, кто небесам главой своей касался..." Тысячи таких былинок, целые растительные сообщества, благополучно переживают и загрязнение среды, и колебания климата. Растения сорных мест, травы-пионеры – типичные представители этой группы растений. Поэтому эта часть растительного мира в климатообусловленных перестройках не участвует. Они вовлекаются в вековые перестройки только в силу того, что появляются или исчезают пустые участки земли, например вблизи ледников.
Но большинство растений требуют определенных температур, почв, увлажненности, т. е. имеют узкую экологическую амплитуду.
В совершенно определенных экологических условиях произрастают виды постоянного сочетания, образующие растительные сообщества, где каждое растение приспособилось в процессе эволюции к сосуществованию со своими соседями. Но что принять за основу этого постоянства? С учетом выявленных колебаний климата в пределах тысячелетия можно предложить следующие соображения в отношении классификации растительности. В основу фитоценотических классификаций может быть положен фактор времени. Тогда сразу же снимутся многие спорные вопросы, например непрерывность или строгая ограниченность растительных сообществ. С учетом вековых колебаний климата границы сообществ строго ограничены рельефом и особенностями поверхностных толщ. Однако годичные колебания метеорологических и фитоценотических факторов делают границу каждого сообщества весьма динамичной в этих пределах. И если учитывать изменения растительности в течение одного сезона, то выделение единиц возможно только на уровне синузий[30] или аспектов[31]. Если же ставится задача выделения разно-годичных вариантов сообществ в пределах одного десятилетия, то чаще всего выделяются фитоценозы с определенными доминантами. Происходит это потому, что наши знания о фитоценозах базируются на разовых или разногодичных посещениях сообществ, но не с интервалами в десятилетия. Поэтому стихийно сложилось впечатление о той единице, которую мы привыкли выделять в качестве типа фитоценоза. При анализе растительного покрова в пределах столетия, когда проявляются десятилетние изменения природной среды, фитоценозы будут изменяться довольно значительно, границы их могут колебаться в пределах многих метров. Устойчивой единицей на этом уровне представляется группа фитоценозов. В этом отношении ельники зеленомошной группы – очень удачное объединение фитоценозов. С учетом же вековой динамики природы в качестве единицы выступают зональные типы растительности в пределах однородных литолого-генетических комплексов.
При этом следует заметить, что причины, вызывающие серийные смены растительности для формирования самих фитоценозов, не столь уж важны. К этому выводу удалось прийти, занимаясь исследованием восстановительных серий с 60-х годов на оползнях, селях, в приледниковьях.
Поэтому было предложено выделять для каждого сообщества климатогенные и деструктивные варианты, а каждое сообщество рассматривать как сочетание этих вариантов, представленное в форме конкретных ассоциаций, наблюдаемых в поле в их сезонных и разногодичных вариантах. Тогда сразу уменьшится количество растительных сообществ, и они все обретут свои постоянные границы. Мы чаще всего наблюдаем произрастающие вместе виды, сходные в требованиях к почвенно-грунтовым условиям, но мало реагирующие на погодные колебания и соседство других растений. Если же растения очень чувствительны к этим факторам, они то появляются, то исчезают на одних и тех же местах. Растения-эдификаторы[32] могут постоянно господствовать только в оптимальных условиях произрастания своего вида. Приближаясь к границе ареала, они будут преобладать только при благоприятной климатической обстановке. А такие виды, которые никогда не господствуют в сообществах, всегда требуют для своего хорошего развития особой обстановки, наиболее благоприятного сочетания режима увлажненности, температур. Возможно, этим видам климатический режим последних столетий неблагоприятен, поэтому они десятилетиями имеют пониженную жизненность.
Заканчивая этот небольшой экскурс в фитоценологическую терминологию, вновь вернемся к практической стороне дела.
Многие, вероятно, обращали внимание на обильные всходы кленов в парках и лесах средних широт. Ранней весной, когда еще не зеленеют травы, земля местами бывает сплошь покрыта ростками кленов с узорными розоватыми листочками. Кленовые заросли уже почти столетие наступают на газоны в парках и скверах Москвы. Если бы так продолжалось хотя бы пять-шесть столетий, то "Московию" наверняка считали бы царством кленов, а о елях, дубах, березах давно бы забыли. Но происходит эта кленовая "экспансия" в силу каких-то наиболее благоприятных сочетаний условий увлажнения и температур только одно столетие.
Но это же столетие оказалось роковым для вязов. Могучие вязы, столь типичные для парков и лесов Европы, начали постепенно усыхать на огромных пространствах от берегов Темзы до Волги. Основную "вину" за их гибель возлагают на новую агрессивную разновидность гриба Ceratocysis ulmiu (голландская болезнь). Так, в Англии в 1972 г. из-за нее погибло 2 млн. вязов, в 1976 г. – 9 млн., а в 1978 г.– 15,5 млн. деревьев. Старые парки, создававшиеся в России со времен Екатерины, обязательно имели группы вязов. Сейчас эти вязы гибнут в возрасте около 200 лет. Усыхают они и на склонах речных долин, где разрослись стихийно в конце XVIII в. на откосах вблизи старых монастырей (например, около Саввино-Сторожевского монастыря в Звенигороде под Москвой, возле Печерского монастыря под Горьким). Вероятно, климатические причины убыстряют процесс заболевания и усыхания вязов.
Для ясеня же, напротив, создались благоприятные условия, и он решительно продвигается на юго-восток. Совсем недавно был зафиксирован его выход к Волге ниже Горького. И если 100 лет назад ясень вышел на берега Суры, то современный выход к Волге фиксируют не единичные деревья, а уже сплошные заросли из молодого, стихийно растущего подроста от Горького до Камышина.
Дубы продвигаются в нашем столетии на северо-запад, сдавая свои позиции на юго-востоке. Ель повсюду отступает к северу. При этом заселение происходит не механически: сначала занос семян, а потом появление деревьев. Каждая основная порода разрастается в окружении своей "свиты" из деревьев, кустарников, трав и занимает места, откуда была вытеснена несколько столетий назад. Многие же растения "свиты" смогли пережить неблагоприятные условия. Ландыш, относимый к свите дуба, может быть встречен среди чистого ельника. Примеров таких очень много, что и дает основание для сомнений в реальности сообществ и их границ, если не учитывать вековые колебания климата. Вековые колебания климата создают оптимальные условия для тех или иных вариантов сообществ, и каждый из них получает шанс на преимущественное развитие в определенные столетия. Процесс этот динамичен; заново возникают сообщества очень редко и лишь там, где они учитываются стихийно-разрушительными процессами или хозяйственной деятельностью человека. На огромных же пространствах, занятых степями, лугами, лесами, болотами, извечно протекает малозаметный процесс развития тех вариантов сообществ, которые более соответствуют климатам определенных веков.
Наши задачи и многовековым опыт взаимодействия человека с природой
Программа грандиозного подъема народного хозяйства, в которой наряду со всесторонним использованием природных ресурсов в нашей стране остро поставлена задача сохранения природной среды, предусматривает глубокий анализ многовекового опыта взаимодействия человека с природой. Особое место отводится борьбе с последствиями всевозрастающего антропогенного воздействия на природную среду. Однако при этом нельзя не учитывать естественный фон природных изменений и деятельности людей, стихийно перестраивавшейся в течение тысячелетий в соответствии с этими вековыми изменениями.
Люди различных этнических групп, с глубокой древности населявшие Восточную Европу, несмотря на различия в хозяйственном укладе, образе жизни, верованиях, чувствовали динамику окружающей природы и довольно полно ее использовали, не нарушая гармонии окружающей среды.
Современный человек не может не мыслить общеземными и даже космическими критериями. В этом его сила и преимущество перед людьми прошлого.* Однако замкнутость наших предков в узком мирке деревни, хутора, поля, рощи давала им возможность углубленного изучения этого маленького уголка Земли и накопления знаний об его изменениях и выгодном использовании многими-многими поколениями. Мы лишены этого преимущества – наши стационарные наблюдения за природой в лучшем случае исчисляются десятилетиями. А опыт старожилов нам, вооруженным достижениями научно-технической революции, порой представляется примитивным. Нам, например, кажется варварским случайно дошедшее до XVII в. подсечное хозяйство с его периодическим выжиганием лесов. Однако этот способ хозяйствования позволял много столетий, не нарушая природного равновесия, практически в одном месте иметь и плодородную пашню, и дрова, и место для выпаса скота, для сбора грибов, и источник минеральных удобрений, дегтя, щелока для стирки, правда, при условии разумного чередования выжигаемых участков.
Культ деревьев и заповедование целых рощ имели целью прежде всего охрану основных объектов природы.
Вероятно, одной из полезнейших задач краеведения было бы восстановление бывших участков культовых рощ или их былых контуров. Поэтому каждое сообщение о былых культовых деревьях или рощах, старых парках, знаменитых садах прошлого очень интересно. И было бы очень полезно, если бы наряду с охраной архитектурных памятников старины, широко ведущейся в нашей стране, под защиту брались бы и окружающие их территории, в которых бы по возможности восстанавливался природный облик. Движение по выявлению подобных мест уже дало возможность найти сотни интереснейших объектов. Но охрана не должна выражаться в сооружении заборов и стендов с угрожающими надписями. Все эти места люди должны по-хозяйски использовать. Надо знать их историю, со школьной скамьи приучаться любить природу родных мест, которая возникает из знания конкретной истории каждой рощи, деревни, пруда. И тогда вряд ли у кого-нибудь возникнет желание портить и ломать то, что создавалось еще прадедами и помогало жить многим поколениям предков. Вероятно, заслуживают внимания и участки, не подверженные эрозии и дающие из года в год хорошие урожаи, или прекрасно возобновляющиеся естественным путем лесные массивы. В Восточной Европе, например, нет таких мест, где бы люди не жили уже тысячелетие. Кажущаяся "дикость" некоторых мест в прошлом создавалась искусственно в военных целях, для сохранения охотничьих угодий, мест бортничества. Пашни, рыбные угодья, ягодники испокон веков широко использовались, и каждый уголок, где люди веками могли получать дары природы без перегрузок и нарушения равновесия в природе, заслуживает особого внимания.
Любые колебания увлажненности проще переносятся в пересеченной местности. И бытует в легендах многих народов история о потопе и людях, спасающихся на высокой горной вершине... Но это крайности. А хотелось бы сравнить довольно обычные для Русской равнины участки слегка всхолмленной местности с водотоками, углубленными всего на 5 – 20 м. Такие места расположены, например, к югу от Москвы – по Пахре, Северке и десяткам других некрупных рек. Увеличение увлажненности вызывало увеличение водности рек, смену доминантов в лесах. Массивы лесов здесь имеют фрагменты дубрав и ельников, хотя всюду преобладают березняки, но никаких нарушений равновесия из-за этого не было.
Поэтому подобные места активно использовались все тысячелетие. Каждая деревня, каждый погост, каждый починок передавались из поколения в поколение московскими князьями или дарились во владение ближайшим помощникам. Поля здесь по-прежнему плодородны. Леса, радующие грибников, расположены преимущественно по неудобям. В таких местах надо с большой осторожностью подходить к любым преобразованиям природы с применением нашей мощной техники. Естественность природы здесь лишь кажущаяся. Каждая рощица на учете у человека многие столетия. И то, что эти земли не достались нам изрезанными оврагами, со смытыми почвами, – большая заслуга местных жителей, которые, возможно, сами об этом и не задумываются за суетой повседневных дел.
Сравним две деревни, находящиеся в 50 км к юго-востоку от Москвы и разделенные р. Северкой шириной не более 6 – 8 м.
Окрестные леса, луга, пашни, деревянные избы вдоль старых улиц здесь одинаковы. Но Авдотьино широко известно благодаря выдающемуся русскому просветителю Николаю Ивановичу Новикову. Еще в XVIII в. он построил кирпичные избы (назвав их "домами связи"), предназначенные для нескольких крестьянских семей, желая развить среди крестьян своеобразную кооперацию. И сегодня эти дома еще служат людям: они побелены, крыты шифером; современные веранды, окружающие дома в соответствии со вкусом хозяев, очень украшают двухсотлетние строения. И при этом деревня – не безжизненный музей под открытым небом, а полный жизни памятник трудам Новикова и крестьянам, сохранившим деревню с садами, огородами, обилием домашней птицы. А радом, в Большом Алексеевском, возведены многоэтажные дома, окруженные обширными пустырями. Конечно, в отдельной современной квартире жить удобнее, но иметь подсобное хозяйство невозможно. И такая деревня теряет свое основное преимущество – близость к земле, не приобретая при этом полностью и городских удобств. Природа же в подобных случаях теряет свою биомассу, начиная с отсутствия приусадебных садов, цветников, огородов, птиц, домашнего скота и кончая оскудением почвы без естественного поступления удобрений от всей этой живности.
Разговор об Авдотьине начат еще и для того, чтобы снова обратить внимание на важность бережного отношения к памятникам архитектуры при сохранении того природного фона, который типичен для них. "Не красна изба углами, а красна пирогами", – гласит известная всем поговорка. И когда мы хотим сохранить интересный дом, парк или лес для того, чтобы показать его в первозданном виде, то часто не добиваемся этого, так как, отрывая этот объект от окружающей среды и лишая его жизненных функций, мы получаем искусственную копию вместо подлинного экспоната. Авдотьино в этом отношении является примером удачного сочетания охраны и историко-архитектурных памятников и природы без изъятия этой деревни из хозяйственной деятельности. Подобных сочетаний заповедности и хозяйственной деятельности людей немало в нашей стране, они, в частности, типичны для Прибалтийских республик.
Ни в Авдотьине, ни в Алексеевском, и даже ни в десятках других деревень Подольско-Коломенского, или Северского, ополья колебания увлажненности не оказывали значительного влияния на хозяйственную деятельность. Иначе проявлялись эти изменения в понижениях без четко выраженной речной сети. В пределах этого же физико-географического района – Москворецко-Окской моренно-эрозионной равнины, в 100 км на юго-восток от Москвы, есть деревня Вихо р-на. Расположена она на невысоком пологосклонном поднятии, возвыщающемся среди так называемого Змеиного болота. Ручьи и небольшие речушки имеют сток из этого болота в Каширку, Лопасню, Оку. Деревня эта, как и места по Северке, упоминается в грамотах московских князей. Серпуховские князья передавали Вихорну своим потомкам вместе с окрестными деревнями. Через два века в писцовых книгах Вихорна упоминается вместе с окрестными опустевшими деревнями. А сейчас среди заболоченных лесов и лугов невозможно найти следов этих деревень. Остались только сама Вихорна на возвышении и остатки многочисленных обвалованных дорог, заросших старыми липами, местами исчезающими среди болот.
История каждого участка земли в Москве полна событиями, связанными как с деятельностью людей, так и с развитием самой природы. Давайте же углубимся в многовековую историю довольно типичного склона речной долины с низменным, луговым левым берегом и высоким крутым правым, рельеф которого осложнен деятельностью древних и современных оползней. Это склон Москвы-реки, живописный вид которого хорошо знаком каждому, кто побывал в Лужниках или проезжал здесь по метромосту.
