Текст книги "Флейта для чемпиона"

Автор книги: Валерий Медведев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Не снимет Гиви, снимут другие! – язвительно сказал Гусь Мебуке. – Убери свой самострел, сейчас сюда кинопушку привезут.

Вадим Масюков тут же привязался к Валентине Сергеевне.

– А вам разве всё равно, кого снимать в фильме?

– В каком смысле? – спросила она.

– Вы пригласили попробоваться на роль Ларионова, а он у нас тип уже довольно аморальный, хоть и в газетах его снимают.

– Аморальный? Это в каком смысле? – повторила Валентина Сергеевна.

– Зазнался. Девушку у своего друга отбил. Режим нарушал. С дурной компанией якшается. Говорят, что даже за чужую команду собирается под чужой фамилией выступать! – горячо рассказывал Вадим.

– Что вы говорите? – ахнула она. – Вот бы не подумала никогда. С виду такой симпатичный и обаятельный парень. А вы ему говорили, что это нехорошо?

– Ему? Не говорил. А что? – сделал невинные глаза Вадим.

– А то, что иногда, характеризуя другого человека, человек характеризует самого себя... Но вы к нам обязательно приходите, у нас в сценарии есть роль и для вас. Нехорошо завидовать товарищу. До свидания!

– До скорого, – поклонился Вадим.

– Ну что, надумал? – Босс вновь похлопал Ларионова по плечу.

– Думаю, – коротко сказал Вениамин.

– Ну, думай, думай. – Босс вразвалочку пошёл со двора.

– Ну, что? – спросила Елена Вадима, который краем уха подслушал их прощальный разговор.

– Не согласился. Сказал: думаю, – ответил Вадим.

– Не согласился! Не согласился! – захлопала в ладоши Елена.

– Но и не отказался! Не отказался!.. – заметила Надежда.

... А страсти между тем накалялись.

– Не понимаю, что тебе здесь непонятно? – доказывал Вите Леонид. – Слушали: чтобы Ларионову не заржаветь, когда он станет чемпионом мира по прыжкам в высоту. Постановили: заржаветь Ларионову сейчас, только ты об этом никому. А мы, значит, все должны сделать всё, чтобы он заржавел. Тебя он, в частности, должен отбить у меня...

– Ой, как вы всё это здорово придумали! Этому Ларионову давно пора в кого-нибудь влюбиться, а то ходит, воображает, кроме спорта, ни о чём не думает, на девчонок ноль внимания. А ещё что он должен сделать?! – понизила она голос.

– Поживёшь – увидишь... – Леонид снял очки, задумчиво протёр их. – М-да... но вообще-то я думал, что ты откажешься, а ты восторгаешься... Была у меня такая надежда, – безнадёжно сказал он.

– Ты, лучший его друг, голосовал за это, а я, по-твоему, должна отказываться? – строго взглянула на него Левская.

– Не мог же я ставить свои личные интересы выше общественных... – слабо защищался Леонид. – И потом... это ж всё должно пойти ему на пользу.

– Значит, ты не можешь, а я могу? В конце концов, насколько я понимаю – это общественное поручение? – по-деловому спросила она.

– Ну вроде, как бы... – замялся он.

– Я с удовольствием берусь его выполнить. С чего начнём? вздёрнула носик Левская.

Лена и Надежда одобрительно смотрели на них издали.

– Всё по плану. Кажется, клюёт, – сказала Елена. – Записку она должна написать, записку!

– И свидание назначить, – вторила ей Надежда.

– Ну, записку ты должна написать... и... это... как его... назначить свидание... – уныло сказал Леонид Вите.

– Ой, как страшно интересно!.. И страшно!.. И интересно!.. Я никогда никому не писала записок, – призналась она.

– Зато тебе все пишут и пишут... – промямлил он.

– Я не виновата, что в меня влюбляются мальчишки... Кстати, тебе это должно быть приятно, – безжалостно сказала она.

Леонид совсем впал в уныние.

– Вообще-то приятно, но... Ты знаешь, Вита, нас прошлом году тренер водил на оперу "Иван Сусанин", а после спектакля он сказал: "Видели, в какое болото завёл Сусанин поляков. Так вот, в какое болото может завести красивая девушка парня, этому Сусанину и не снилось. Так что вы, говорит, будущие спортсмены, это учтите..." Теперь я понимаю, что тренер был прав...

– Леонид, не обобщай, – погрозила пальцем Левская.

– А в тебя он всё равно не влюбится и отбивать тебя у меня не будет. Ларионов мой друг, – шмыгнул носом Леонид.

– Ну конечно, не влюбится, – опечалилась Вита, но мы же должны с тобой выполнить общественное поручение, – оживилась она. – Ну, Лёнечка, это же несерьёзно и Ларионову на пользу, ты же сам говорил...

– Ну ладно, давай ему назначим свидание в записке, на которое он, конечно, не придёт...

– Конечно, он не придёт ни за что, – успокаивала его Вита, – но записку мы ему напишем.

Елена и Надежда переглянулись.

– Так... Кажется, проблема Виты решена... – Елена вычеркнула один из пунктов в своей записной книжке. – Теперь что? Теперь Ларионов должен ещё согласиться выступить за чужую команду и под чужой фамилией... Ещё он должен попасть в плохую компанию... Ещё Масюков что-то предлагал насчёт милиции... Но это уж глупости. Это я, пожалуй, вычеркну.

Она вычеркнула в блокноте ещё один пункт, спрятала записную книжку в сумку. И перевела взгляд на Ларионова.

Теперь им завладел "портретист" Сидякин. Он смешивал на палитре краски и бормотал:

– Вот никак не могу, Вениамин, схватить выражение твоего духа... Выражение тела схватил, а вот души... Выражай, чего так просто разминаешься?! Ты знаешь, тебя Вита называла Моцартом прыжка! Может, мне в тебе Моцарта поискать?

– А с чего это ты решил меня рисовать?

– Госзаказ получил, – уклончиво сказал Тарас.

– Так уж и госзаказ? – опустив руку в карман куртки, Веня достал платок и записку...

"Чемпион, если будешь отбивать девчонок у своих друзей, ноги переломаем!.." – предупреждали в ней.

– Почерк, между прочим, знакомый... – задумчиво произнёс Вениамин.

К Ларионову чуть ли не вплотную приблизилась Стеллка.

– Слушай, а может, у твоего папы есть машина?

– Нет, у моего папы нет машины, – спрятал он записку.

– А может, он много зарабатывает, и ты в семье единственный сын, и тебе ни в чём не отказывают?

– Отец мой зарабатывает немного, сын я не единственный, а в чём мне должны не отказывать? – в тон ей сказал Вениамин.

– Ну, во всём...

Неожиданно раздалась трель свистка. По двору промчался Гусь с чемоданом в руке. За ним гналась дворничиха с метлой:

– Ах ты, хулиган! Вот я тебя сейчас!

Спасаясь от погони, Гусь пересек спортплощадку и вгорячах перепрыгнул через планку на стойках.

– С ума сойти! – изумился Тарас. – Он же перепрыгнул твою высоту!

Преследуемый дворничихой, Гусь перемахнул и через забор.

– Ты говоришь – мою высоту? – сказал Вениамин Тарасу. – Он через забор перепрыгнул с чемоданом и без техники!.. Чудеса!.. А ты представь, если наоборот, без чемодана и с техникой?!

Пока Вениамин и Тарас, взобравшись на забор, высматривали Гуся, Вита подошла к куртке Ларионова, висевшей на ветке дерева, и сунула в карман записку...

Дворничиха, ворча, удалилась, на всякий случай погрозив метлой в сторону забора.

И только тогда Гусь выбрался из-за мусорного бака на соседнем дворе и перелез на свой двор.

– Гусь, ты же дал нам расписку! – сердито подступила к нему Лена.

– А чего она ковры решила выбивать прямо на ваших богов, огрызнулся Гусь, показывая на фанерные "статуи". – Загрязнение среды получается. Вот я охранял ваш свежий воздух.

– Ты бы видела, какой он прыжок сообразил через планку и через забор! – сообщил Ларионов Елене.

– И с чемоданом в руках! Я его прыжок случайно на плёнку снял. Прыжок аж два во! – сжал кулаки Тарас и выставил вперёд два больших пальца.

– Стресс... Ничего особенного, – скептически сказал Вадим. – С испуга можно и не такую высоту взять.

– Вот бы ты и пугался почаще, – посоветовал ему Тарас.

– Слушай. Гусь, а почему бы тебе не заняться спортом? – убеждал его Вениамин. – Вон у тебя какие перспективные ноги... для прыжков... или для бега... А пока бы с нами и побегал, и попрыгал...

– А какой мне хозрасчёт просто так бегать? – проворчал Гусь. Я убегаю только от милиции, а прыгаю – от дворников.

– За милицию и за дворников дают пятнадцать суток, а у нас целый портфель золотых медалей. Побежал бы... и взял... одну... – без всякой иронии сказала Елена.

– Подумаешь, медаль! Что у меня их нет, что ли? – Он раскрыл чемодан, порылся в "хипповых" майках и достал какую-то спортивную медаль на ленточке. – Вот... Взял... и... побежал...

– Ты мне этого не говорил, я от тебя этого не слышала! – Елена торопливо отошла от него. – Не расслабляться! Не расслабляться! Марафон-прыжки продолжаются!

– А медали действительно золотые? – крикнул ей вслед Гусь.

– Золотые, – обернулась к нему Елена. – Мой дядя был чемпионом по прыжкам, из спорта ушёл, а медали подарил нашим олимпийским играм!

Вадим Масюков что-то зашептал Гусю на ухо.

– Ларионов? – спросил Гусь.

– Может пригодиться вашей компании, – тихо сказал Вадим.

– Так ведь он у вас наверняка ах какой ах-ах-ахтивист! – дурачился Гусь.

– В том-то и дело, что уже нет, – так же тихо продолжал Вадим. – Зазнаваться начал. Режим нарушает, девчонок у своих приятелей отбивает, за другую команду под чужой фамилией выступать хочет.

– Да я ему сначала за это морду набью... – разозлился Гусь. И, подумав, добавил: – А потом возьму в свою оркестру!..

Стеллка вновь привязалась к Ларионову:

– Слушай, а может, у тебя есть богатая бабушка или тётя... богатая, но очень больная?.. Может, тебя ожидает большое наследство?

– Нет, не ожидает, – сдерживая себя изо всех сил, вежливо ответил Вениамин.

Лена Гуляева засекла Сидякина возле статуи "Дискобол", хотя он не то чтобы скрывался от Лены, но старался как-то вроде бы не попадаться ей на глаза. Человек с флейтой, которым он обещал обеспечить олимпийские игры вообще и лично Ларионова, не появлялся, хотя и вправду по телефону несколько раз давал честное слово, что уже выходит...

– Мама флейтиста сказала, что он уже пошёл, – не ожидая вопроса, сказал Тарас Лене.

– А ты сам случайно на флейте не играешь? – спросила его Лена и на отрицательный ответ Сидякина добавила: – Странно, из тебя бы большой свистун вышел.

– А ты не забыл снять на плёнку прыжок Ларионова? – спросила она Сидякина уже более миролюбиво.

– Я уже снял.

– Когда проявишь, – смягчилась Лена, – будешь в красном уголке демонстрировать кинограмму прыжка чемпиона наших олимпийских игр, а мы все будем этот прыжок изучать, так?

– А по-моему, не так! – влезла в разговор Таня. Они даже не заметили, как она подошла.

– Как не так? – взъерошилась Лена.

– Если изучать кинограмму прыжка, то её надо изучать у настоящего чемпиона, а не у Ларионова!.. – разъяснила Таня.

– Цветкова, – спросила её официальным голосом Гуляева, – ты как думаешь, колесо фортуны тяжёлое или не очень тяжёлое?

– Я под него ни разу не попадала, поэтому не знаю, какое оно, – съязвила Таня Цветкова.

– А я знаю, что оно очень тяжёлое... потому что мы его все, всем миром, поворачиваем в сторону Ларионова, – с пафосом произнесла Гуляева, – а ты... а ты палки вставляешь! И куда?.. В спицы колеса фортуны! И кому вставляешь спицы? Самому Ларионову!

– Ах, они колесо фортуны поворачивают?! То-то во дворе с утра до вечера скрип какой-то ужасный стоит! Я все думала, что это за скрип? А это они всем миром колесо фортуны поворачивают. Не тем мажете, – неожиданно закончила свою тираду Цветкова, – оттого и скрип, и вообще не в ту сторону колесо поворачиваете!

– Как это не тем? Почему это не туда? – совсем без пафоса переспросила Гуляева Цветкову. – И вообще, Цветкова, я тебя вывела за твой характер из кворума, я тебя и из форума выведу! – пригрозила Лена.

– А вот и не выведешь! – совсем как маленькая, показала язык Таня. – Из форума вывести нельзя!

– Это почему? – удивилась Лена.

– Потому: кворумы приходят и уходят, а форумы остаются.

Елена хотела ответить на это что-нибудь похлеще, но, видно, ей ничего такого не пришло в голову, поэтому она отмахнулась от Цветковой, как от назойливой мухи, тем более, что ей на глаза вновь попался Гусь.

– Ну как, Гусь, охраняешь нашу олимпиаду?

– Охраняю, мать-начальница... но из последних сил.

– Молодец, Гусь! – одобрила Лена.

Светлана Мухина с портфелем в руках подбежала к Тане.

– Подержи портфель с медалями. Я за мороженым сбегаю. Жарко очень.

– Для себя или для Елены? – спросила Татьяна, принимая портфель из рук Мухиной.

– Я на подтекст не отвечаю, – крикнула уже на бегу Светлана.

Татьяна как бы взвесила в воздухе портфель, потом посмотрела на Гуся и многозначительно сказала:

– Золотые!.. Килограммов пять...

У неё мелькнула мысль: а что, если Гусь соблазнится на золотые медали. Конечно, он дал расписку и держится пока молодцом, но чем, как говорится, чёрт не шутит.

– Это странно, но единственное, чего я не знаю, – сказал Гусь, строя, как всегда, на своём лице невероятные гримасы, – а что, золотые медали, которыми награждают спортсменов, действительно сделаны из золота?..

– Это действительно странно, – согласилась с Гусем Цветкова, про золото и золотые изделия ты бы должен знать всё. Так вот, продолжала она, – спортивные медали делают из чистого золота девяносто шестой пробы.

Между прочим, Цветаева и сама не знала и, привирая Гусю про "чистое золото девяносто шестой пробы", думала про себя: "А действительно, из чего делаются спортивные медали?" И решила тоже про себя, что из какого-нибудь сплава. Тем временем Гусь, посмотрев оценивающим взглядом на портфель с медалями, надел тёмные очки.

– Гусь, подержи, пожалуйста, этот портфель с золотыми медалями, – подчеркнула голосом Татьяна слово "золотыми", – а то у меня в тапочку камень попал...

Гусь оторопело взял портфель. С портфелем в руках он неожиданно для себя начал перебирать ногами на месте, потом побежал, делая по двору круги всё больше и больше.

– Что такое?.. Я бегу... Я убегаю... – Гусь нёсся по двору, делая гигантские прыжки и приговаривая: – Господи, избави меня от лукавого и не соблазни, господи, не введи во искушение!.. – И с этими религиозными словами он с невероятной быстротой вылетел со двора.

– Ой, Гусь медали украл! – завопила Татьяна. – Гусь медали украл! Ура!.. То есть... караул!

– Ребята, Гусь медали украл! Караул, милиция! – полетело из конца в конец двора. Изо всех голосов выделялся торжествующий голос Масюкова. В нём было что-то неистребимо банальное в смысле: "Я говорил! Я говорил!"

На крик Масюкова к спортплощадке со всех сторон двора сбежались участники олимпийских игр. Через толпу девчонок и мальчишек пробивалась судейская коллегия. Впереди всех летела, казалось, что на множественно развевающихся складках своего модного летнего платья, как у богини Победы – Ники Самофракийской, – Елена Гуляева. На её разгневанном и победоносном лице было столько чувств, что с Елены в эту минуту можно было вполне лепить не дошедшую до нас голову Ники Самофракийской (статуя богини дошла до нас без головы).

– Я говорил, что этому Гусю нельзя верить! – раздавались голоса. – А расписочка-то липовой оказалась!.. А как же это случилось?.. Он, может, всё время только этого момента и ждал... А как это случилось? Как? Выхватил из рук Мухиной портфель, и был таков!.. Да не у Мухиной, а у Цветковой. Я говорил, нельзя все медали в одном месте держать! Сначала надо было наградить медалями, а потом уж игры устраивать!.. Надо в милицию заявить!

– Ищейку вызвать! – предлагал Масюков. – Дело уголовное.

– Как это случилось? Он у тебя действительно вырвал портфель? – грозно и официально подступила Елена к Мухиной, которая вернулась под шумок с мороженым.

– Нет, он не вырывал... Я его дала подержать Татьяне.

– А я его дала подержать Гусю. У меня камень в тапочку попал, – в свою очередь сказала Татьяна.

Елена без сил опустилась прямо на землю.

– Всё пропало! Всё! Какие же олимпийские игры без медалей и без награждений?

– Ничего не пропало! – заявил Ларионов. – Мы его сейчас разыщем и отнимем портфель с медалями! Охотники, за мной! В какую сторону он скрылся?

Татьяна показала на ворота. Группа "охотников" во главе с Ларионовым умчалась в указанном направлении. Как говорится, по горячим следам.

– Ларионов! Не смей! Ты наша олимпийская Вера, Надежда и Любовь! – истошным голосом завопила Гуляева.

В тот же момент Гусь с портфелем перелетел через забор, словно его на подкидной доске подбросили. Все оставшиеся сначала в ужасе шарахнулись от него, а затем устремились вслед за ним. А Гусь стал вновь делать круги по двору, голося:

– Да держите меня! Держите! Не бойтесь! – Он опять перепрыгнул через забор, скрылся и тут же появился снова. – Да держите меня! Держите, не бойтесь! Если боитесь по одному, то все сразу наваливайтесь! Я сам не могу остановиться!

При всём этом Гусь, словно наиискуснейший регбист, ускользал и отстранялся от преследователей, вместо мяча прижимая к животу драгоценный портфель с медалями.

Вадим крикнул бежавшему рядом с ним Сидякину:

– Чего ты, Сидякин, хватай его!

– Да, его схватишь, а потом он первым в список поставит! отказался Тарас, стараясь не приближаться к Гусю вплотную.

– Что это с ним? – спросил у Сидякина Леонид, бежавший чуть впереди.

– Двигательный рефлекс!.. По Павлову!.. Динамический стереотип!.. Временная связь... Раз в руки попала чужая вещь, надо бежать, научно-популярно объяснил Тарас.

Наконец Ларионов, падая, изловчился и схватил перескочившего через него Гуся с криком:

– В регби! Так в регби! Коридор! Схватка! Завал!

Гусь завалился, подрубленный под коленки, ловко захваченный Ларионовым.

– Куча мала! – вскричал Геннадий, налетая на Гуся вместе со всей поисковой группой.

Все навалились на Гуся. Получился, как говорят велосипедисты, "завал". Из-под кучи малы ползком, пыхтя, выбрался Гусь.

– Ребята, ей-богу, не хотел! – взмолился Гусь, отдавая портфель. – Можете поверить. Не хотел! Если уж Гусь расписку дал, то это железно. Это просто: чем чёрт не шутит, когда бог спит. Можете меня, ребята, подвергнуть ну самому острому кизму!.. Я кизма не боюсь! Подвергайте хоть сейчас!.. Как древнего грека, который не сдержал своего слова.

– Это какому ещё кизму подвергать тебя? – удивился запыхавшийся Цветков.

– Что, вы не знаете, что такое кизмы? – удивился на этот раз незапыхавшийся, к удивлению всех, Гусь. – А ещё интеллигенты! Он такой ещё острый, острый... как нож, наверное...

Все переглянулись, озадаченные, а Сидякин расхохотался.

– Придётся тебе, Гусь, мне деньги платить за то, что я у тебя переводчиком буду работать – с русского на русский переводить. Это надо же такое придумать: острый кизм, – продолжал хохотать Сидякин, – такого слова нет, а есть остракизм! – Продолжая смеяться, Тарас стал объяснять Гусю, что это значит: – Это значит подвергнуть человека общему осуждению, презрению... Эх ты, кизм острый! – Сидякин хлопнул Гуся по плечу.

– Да это не я, – оправдывался Гусь, – это Жора-Интеллигент пугал всех этим кизмом. Нет, за что же Жору все интеллигентом зовут, если он такие пенки пускает?..

– Да ладно!.. Не убежал же совсем!.. А вы обратили внимание, как Гусь бежал?.. Он через такой забор перемахнул, что у меня глаза на лоб полезли!.. Подумаешь, взял!.. Гусь с этим портфелем медалей два метра десять сантиметров взял! Правда, под свисток Масюкова! – каждый как мог комментировал происшествие с Гусем.

– Все по местам, – приказала успокоившаяся Елена. – Олимпийские игры продолжаются!

...Все, продолжая переговариваться, стали расходиться и разбегаться. Кто к медпункту, кто в сектор для прыжков, кто к судейской беседке.

– Прыгает Цветков! Приготовиться Масюкову, – крикнула Лена, поглядывая на небо. Июнь – румянец года – явно не оправдывал своего названия. Как бы этот дождь не сорвал сегодня состязания.

– Прыгает Цветков! Приготовиться Масюкову! – повторил диктор Виктор слова Гуляевой.

К этому времени один только Сидякин с недоумевающим Гусем остались на том самом месте, где сидели и раньше.

– Не понимаю, что это со мной случилось? – продолжал довольно искренне удивляться Гусь. – Так держался...

– Ты работу Павлова о рефлексах читал? – спросил его Тарас.

– Я – о рефлексах Павлова?! – изумился Гусь.

– Как? Ты разве не читал? А тебе бы по роду твоей деятельности надо её знать... Понимаешь, у тебя между чужой вещью и бегом установилась временная связь...

– Временная? Какая ещё временная? У меня эта связь постоянная! – сказал Гусь и добавил многозначительно: – А насчёт этого портфеля с медалями, так я, может, вас разыграл всех, я, может, шутник... А вы... рефлекс, олухи! Ча-ча-ча!

– Гусь, а ведь ты интеллигентный человек, – сказал Тарас и хотел было нарисовать его в своем блокноте, но его окликнула Гуляева.

– Сидякин, копию трости Пушкина сделал? – спросила она Тараса.

– Сделал, – откликнулся он.

– В точности как у Пушкина будет?

– Точь-в-точь.

– А вес? – спросила Елена.

– Шестнадцать килограммов, как в аптеке.

– Смотри, не обвесь... – предупредила Елена.

– Не в магазине... А зачем я её делал? – заинтересовался он, доставая из-под низкой спортивной скамейки сделанную им в точности копию тяжёлой пушкинской трости.

– Сейчас мы её Ларионову преподнесём, – сказала Гуляева, – пусть она его вдохновляет... Ларионов! – позвала она Вениамина.

Ларионов подошёл к Елене.

– Вениамин, – сказала торжественно Елена, – прими от нашей судейской коллегии наш скромный подарок, – кивая на трость Пушкина и поясняя значение подарка: – Ноги ты тренируешь каждый день, руки меньше. Так вот, чтобы твои руки не отставали от ног, болельщицы женского пола дарят тебе копию трости Пушкина. – Елена взяла из рук Тараса Сидякина копию трости Пушкина и, с трудом приподняв её от земли, протянула её Ларионову.

Ларионов с почтением приподнял трость на согнутых руках и прочитал выжженную на трости надпись: "...и вдруг прыжок! И вдруг летит, летит, как пух от уст Эола!.."

– Большое спасибо, – сказал Вениамин, втыкая конец трости в землю, опираясь на рукоятку. – Теперь мои руки не отстанут от ног, а как насчёт головы? – спросил Ларионов у Елены.

– Что насчёт головы? – не поняла Гуляева.

– Что для головы, чтобы она не отстала от ног и рук?

– А для головы вот что, – ответила нерастерявшаяся Гуляева, Пушкин физически прожил мало, а морально будет жить долго, а некоторые юноши морально гибнут рано, а физически живут долго.

Всё это Гуляева произнесла каким-то не своим голосом и почти не двигая губами, как разговаривают на сцене так называемые чревовещатели. Гуляевой представилось, что именно так в Древней Греции разговаривали пифии, – жили в Элладе такие предсказательницы всяких неприятностей в будущем.

– А если я не оправдаю доверия трости Пушкина? – спросил Ларионов.

– Отберём, – сказала Гуляева уже своим всем знакомым гуляевским голосом.

"Красивый подарок! И многозначительный! – подумала Татьяна Цветкова, с интересом наблюдая всю эту сцену. – И дарят-то ведь для того, чтобы отобрать её с позором... А многая значительность подарка заключалась, по её мнению, в том, что всю эту красоту этого подарка не Гуляева придумала. Это Масюков придумал. Ларионов ведь теперь с этой тростью не расстанется. Потаскает, потаскает – и ноги протянет, и первое место не займёт, и бог знает, что ещё произойдёт на этом дворе. А этому Ларионову так и надо: ах он растакой, рассякой, разэтакий, а не замечает, что вокруг него творится..."

Тем временем Гусь, ненадолго прибравший к своим рукам трость Пушкина, приподнял её и сказал: "Хали-кали" – и затем уронил её от неожиданной тяжести чуть ли не на носок своего башмака.

И дождь, которого боялась Елена, всё-таки хлынул. Да ещё какой дождь! Обложной. Все попрятались. Кто куда. Татьяна Цветкова почему-то оказалась под навесом ближнего гаража рядом с Гусем. Они стояли невдалеке друг от друга и как-то враждебно молчали. От нечего делать Гусь достал из висевшей на плече сумки "Адидас" галстук и стал его разглядывать, так чтоб его могла разглядеть и Цветкова. Галстук был сшит из торговых марок всевозможных стран. Вообще-то галстук был красивый, но производил самодельное впечатление.

– Сам сделал? – спросила Татьяна.

– Сам, – фыркнул Гусь, – мейд ин оттуда!..

– В армии бы тебе послужить... В стройбате! – сказала неожиданно Таня. – Там бы тебя быстро сделали мейдом ин отсюда!

Дождь прекратился так же внезапно, как и начался, как будто кто-то его просто выключил и включил яркое солнце.

Глава 4

КАРАУЛ! ЧЕМПИОНА ПОХИЩАЮТ!

После удачно выполненного очередного прыжка Ларионов стоял возле дерева, оно словно отряхивалось, сбрасывая с себя капли дождя. В ушах Вениамина ещё звучало слово: "Есть!" – что означало: высота два метра взята!.. Ещё было в душе ощущение полёта, то, что балетные артисты называют "баллоном" – ощущение зависания и замирания в воздухе, что-то вроде "остановись, мгновенье – ты прекрасно!.."

Вениамин надел куртку, сунул по привычке обе руки в карманы и внезапно нащупал в правом кармане какой-то листок. Затем он извлёк его из кармана. Это была новая записка. Ларионов развернул записку и прочитал:

"Я знаю, что вы любите классическую музыку. Жду вас сегодня на концерте симфонического оркестра в Большом зале консерватории. Билет прилагаю. Вы меня узнаете!" И подпись: "Таинственная незнакомка".

Испытывая чувство невероятного и беспричинного счастья, он просто стоял и просто ощущал это самое ощущение невероятного счастья, даже не пытаясь разобраться. Не было ничего такого, чтобы быть таким счастливым, хотя и прыжок был удачным, но не бог весть каким удачным, и дожди были такие в его жизни не раз, и записки он получал не раз вроде: "Ты мне изменил, но я тебя люблю", хотя он никому не изменял, потому что никого не любил...

Может, это было счастье прощания с каким-то прекрасным временем человеческого бытия?.. Или. может, напротив – это было счастье встречи с чем-то новым в жизни, чего он ещё не знал, но смутно догадывался. А может быть, его счастье в эту минуту было именно в том, что он не знал, почему он счастлив!..

Вдохнув жадно в себя тополино-горьковатый настой последождевого воздуха, Ларионов повертел записку в руках и сказал сам себе:

– Острые углы треугольника и более загадочного, чем Бермудский, – после этого он оглянулся.

Со стороны проходных ворот Стеллка медленно подходила к нему, пристально глядя ему в глаза.

– Я ведь тебе нравлюсь? – сказала она; он молчал. – А у меня вот никак не получается, чтоб ты мне тоже понравился... просто так... не по расчёту... Слушай, а ведь я могу и немного подождать?.. Ты ведь, говорят, скоро станешь чемпионом мира по прыжкам в высоту, и у тебя будет машина, деньги... Так что я, пожалуй, подожду немного. Пусть у меня первая любовь по расчёту будет, в кредит?.. А в общем-то, зачем мне ждать? У меня и сейчас есть прыгун с машиной, с деньгами, с богатыми родителями, с богатой бабушкой и с тёткой за границей...

– Прыгун, говоришь? В высоту? – с любопытством спросил Вениамин.

– В ширину... Рекордсмен мира по этому виду... Но мне кажется, что шире он уже не прыгнет... А ты, по-моему, действительно можешь прыгнуть выше всех! У меня нюх, – Стеллка заботливо разгладила ладонями линялые джинсы.

– Скажи, пожалуйста, а у тебя случайно нет сестры?

– Есть, – ответила Стеллка.

– А она похожа на тебя или нет? – спросил Ларионов.

– Как две капли воды – мы с ней близнецы... А тебе-то что? подозрительно сказала она.

– А вдруг я в неё влюблюсь с первого взгляда... – засмеялся Вениамин.

– Ну, это уже хамство, – рассердилась Стеллка. – Ему делают исключение, разговаривают с ним, а он...

Резко повернувшись, она пошла прочь со двора, такой походкой, какой прогуливаются манекенщицы, демонстрируя фасон нового платья. Затем остановилась, сделала ногой что-то похожее на фуэте (оборот вокруг себя!) и, картинно уставив руки в бок, крикнула рассерженно:

– Мы с сестрой близнецы, но она не такая красивая, как я.

– Ничего, – миролюбиво согласился Ларионов, – вот лишь бы не была такая пустая.

– От такого и слышу, – фехтовально отозвалась Стеллка.

В воротах на неё чуть не наткнулся Толкалин. Он нёс полную кошёлку яблок и всё время следил, чтобы они не вываливались.

Стеллка на ходу взяла яблоко. Леонид растерянно посмотрел ей вслед. Она откусила кусочек яблока, сморщилась, вернулась и положила яблоко обратно в кошёлку Толкалина.

– Кислые, – укорила она его и ушла.

– Лёнь... – позвал Вениамин. – Слушай, давай сегодня в театр не пойдём, пойдём в консерваторию. Бери Виту и...

– Нет уж, – наотрез отказался Леонид.

– Ну, не любишь ты симфонию, ну, знаю, – не понял его Ларионов. – Но надо же попробовать разобраться в этой музыке, я ведь тоже не сразу её полюбил.

– Кого ты полюбил не сразу? – насупился Леонид.

– Как кого? Чего! Музыку, – ответил Вениамин.

– Ну и иди! И люби её!.. – грубо сказал Леонид.

– Была бы честь предложена... – Вениамин направился к беседке.

Из пролома в заборе вылез Гусь.

– Честь! Вот именно, честь! – пробормотал Леонид вслед Ларионову. И встретился взглядом с Гусем. – Гусь, ты можешь пистолеты достать? – решительно спросил он.

– Гусь всё может. Для чего?

– Для дуэли. Я хочу тут кое-кого на дуэль вызвать,

– Конечно, могу, – кивнул Гусь. – Раз для дуэли. Соперник, да? А ты задуши его, как Ромео Джульетту... Но только после олимпийских игр, во время я не позволю.

– Джульетту душил не Ромео, а Отелло... и не Джульетту, а Дездемону, – печально поведал Леонид.

– Какая разница – кто кого? Важен результат, – отмахнулся Гусь.

Они пошли к подъезду, обсуждая различные виды дуэльных пистолетов.

Ларионов, сидевший на перилах беседки, даже не подозревал, что в каких-то ста метрах от него, за фигурами древнегреческих богов, идёт о нём горячий разговор.

...– Раз так, – утверждала Татьяна, – лучше я влюблю Ларионова в себя! Посмотрю на него с поволокой... Что такое взгляд с поволокой?

– Очень просто, – ответила Вита, – взгляд в угол, на нос, на предмет... Вот так...

– Взгляд в угол, на нос, на предмет... – повторила Татьяна. А если угла нет?

– Господи, ну посмотри просто вверх... в небо... Ну, мне пора, – Вита заторопилась домой.

– А ты всё с этим меланхоликом встречаешься? – спросил Вадим, имея в виду Толкалина.

– А что? – спросила Вита и добавила, загадочно улыбаясь, ну прямо как Мона Лиза: – А может, я не с ним встречаюсь...

– А с ним тоже зря, – сказал Вадим, имея в виду Ларионова. – Тебе со мной надо встречаться.

– Это почему же?

– Ты знаешь, школьники – круглые отличники и круглые отличники – студенты в жизни хода не имеют. В жизни вообще побеждают не круглые.

– А какие же?

– А такие... трёхугольные, четырёхугольные... В жизни чем больше углов, тем лучше. – Вадим согнул руки в локтях, демонстрируя острые углы локтей.

– А сколько же у тебя углов? – спросила Вита.

– Сколько есть – все мои, а хочешь, и твои будут.

– Чао... октаэдр!.. – сказала Вита, давая понять Вадиму, что разговор окончен.

– Главное в жизни имеет значение пересечение, пересечение, продекламировал вслед ей Вадим.

Оставшись одна, Татьяна задумчиво сказала вслух сама себе: