Текст книги "Чеченская обойма"
Автор книги: Валерий Горбань
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
Вчера я снова побывал в гостях у Дмитрия. Нет, это был не второй визит через шесть с лишним лет. Все эти годы мы продолжали общаться и даже работать вместе. Линия «Дэна» – практически полная история Дмитрия – в моем новом романе рождалась тяжело. Я продумывал вопросы. Дима отвечал на них. Просто и безыскусно. Но в этих простых словах было столько глубины, а порой и боли, встречались такие образы, что порой становилось физически тяжело пропускать через себя эти незатейливые строки.
Шла работа над «…И будем живы».
А параллельно шла другая жизнь – опережающая события романа на десять лет.
Невероятная духовная мощь Дмитрия заставила жизнь прогнуться под него. Состоялась та самая встреча, о которой он говорил и мечтал. В городе Якутске жила красивая, удивительно доброжелательная, открытая молодая женщина по имени Женя. С Дмитрием они познакомились по Интернету. Завязалась переписка. Женя чувствовала, что ее заочный собеседник – человек непростой, что их переписка – не заурядный виртуальный роман. И когда наступил момент истины, когда Дима написал ей все о своей жизни, о своем реальном положении, она не отступилась, не ударилась в панику или, хуже того, в сочувственно-жалостливый тон. Она нашла возможность приехать к Дмитрию в гости в Магадан. А потом Дима поступил, как нормальный любящий мужчина: не дождавшись срока, оговоренного во время приезда Жени, приехал к ней в Якутск. Помогли братья-собровцы: и магаданцы, и якутяне.
Свадьбу сыграли в Магадане…
В позапрошлом году молодые перебрались в Москву, поближе к живущим здесь родителям Жени и к центрам самой современной медицины.
А вчера мы с Димой не только обсуждали вопросы нашей текущей работы (Дима помогает издательству в работе с ресурсами Интернета, форматирует электронные материалы, занимается правкой рукописей и другой работой), но и выпили на кухоньке снимаемой ими квартиры по три стопки хорошей водочки с перцем. Закусывали пельменями, которые нам быстренько сварила Женя. Быстренько, потому что некогда ей было возиться со здоровыми взрослыми мужиками. За стенкой пищал, кряхтел и наконец подал в полную силу голос, требуя свой обед, Юрий Дмитриевич. Матвеев-младший, появившийся на свет чуть меньше месяца назад!
Вот такой вот сюжет.
И это – не придуманная фабула новой части романа. Это – реальная жизнь настоящих, любящих и невероятно мужественных людей.
Но я хочу не просто в очередной раз выразить свое восхищение этой парой. Рождение малыша и наследника – не только огромная радость, но и огромная ответственность. Несомненно, обострятся материальные проблемы. Женя пока не сможет работать, ухаживая за малышом. Придется жить на скромную пенсию Дмитрия и его небольшой приработок. Они сдюжат. Не сомневаюсь. Они сумеют продержаться пару лет, пока Женя не сможет снова пойти на работу, а Дима освоит новые, более квалифицированные и более высокооплачиваемые компьютерные операции. Им не привыкать жить в спартанской обстановке и отказывать себе во многих простых радостях жизни, чтобы не поступиться главным: правом Димы на настоящую человеческую жизнь.
Но если кто-то захочет им помочь, то сегодня эта помощь будет как нельзя кстати.
Братишки и сестренки!
Дима совершил свой подвиг длиной в десять лет.
Давайте попробуем и мы, каждый из нас, совершить свой маленький подвиг: пройти сто или двести метров до сберкассы и перечислить любую посильную сумму на счет Дмитрия в Сбербанке. Недокупить бутылку водки в тот самый пресловутый «второй заход». Не растрынькать в погоне за дешевой безделушкой. Не проиграть «однорукому бандиту». Не подать очередному опустившемуся попрошайке.
А просто взять и поделиться своим благополучием с людьми, которые этого более чем достойны.
Дима не любит просить о помощи. Но не думаю, что он сильно обидится на меня и на всех своих новых друзей. В конце концов, на Руси принято дарить подарки новорожденному. А пока у Матвеева-младшего нет своего счета в банке, придется ему пользоваться маминым-папиным…
Счет открыт на имя Жени, поскольку ей проще посещать сберкассу.
МОСКОВСКИЙ СБ РФ. Реквизиты для рублевых перечислений:
Царицынское ОСБ № 7978/01631 Расч./сч. 30301810938000603806 В Сбербанке России Корр/счет 30101810400000000225 БИ К 044525225 ИНН 7707083893 КПП 774401001 ОКПО 00032537
Л/счет 42307.810.7.3806.4712080 Матвеева Евгения Геннадьевна
Москва, 2008 год
Остается только добавить, что этот материал по-прежнему актуален. Матвеевы продолжают свою борьбу за счастье и достойную жизнь. И если кто-то готов помочь им сегодня, то эта помощь не будет лишней. Особенно, если она будет выражаться в предоставленной работе. Помните: «Подарить не рыбу, а удочку»?.. Мой персональный сайт в Интернете http://vgorban.ru/ делал Дима. Хорошая работа, и другим рекомендую от чистого сердца.
МужикиС уважением, В. Горбань
Командировки в район боевых действий – не прогулки в лесопарковой зоне. Практически все, что происходит с тобой в напряженные дни боевой работы, остается в памяти навсегда. И сами события, и цвета, и запахи, и вкусы. Но главное – это люди, с которыми сводит Ее Величество Судьба.
Встречи эти происходят по-разному.
В начале первой командировки в Чечню у нас сложилось бедственное положение с боеприпасами. ГУОШ мог выдать только крохи. В частях же Российской армии боеприпасов, в том числе и ненужных им, но остродефицитных для нас патронов к «АКМ», хватало с избытком.
Первая попытка «подкатить» к военным успеха не принесла. Солдаты ВДВ, подтянутые, молодцеватые (а ведь работали в самых опасных местах и жили в землянках), отнеслись к нам вполне сочувственно и быстро помогли добраться до командира части. Но господин подполковник, снисходительно выслушав просьбу «ментов», вместо помощи подарил страшную историю о том, как он уже однажды помог омоновцам, а его «подставили и затаскали по следствиям». Свежо предание, но верилось с трудом. Кто знает обстановку в Грозном в начале 95-го, – со мной согласится. Хотя, конечно, всякое бывало… ну да бог ему судья.
Наконец разведка в лице старшины отряда «законтачила» с морскими пехотинцами-дальневосточниками с острова Русский. Требовалось провести встречу на высшем уровне и получить «добро» командира части.
Перед тем как встретиться с ним, я спросил прапорщика – начальника склада арт-вооружения:
– Как с вашим командиром разговаривать, что он за человек?
И получил исчерпывающий ответ:
– Прямо разговаривай. Он – настоящий мужик.
И действительно, все принципиальные вопросы были решены мгновенно. А для доработки технических деталей мы послали одного из офицеров отряда, разрешив ему ради укрепления дружеских связей с братишками нарушить установленный в отряде сухой закон. Вечером наш посол вернулся в состоянии, свидетельствовавшем о невероятной сложности дипломатической работы с прапорщиками из морской пехоты. Но зато на другой день наш «Урал» вернулся, битком набитый ящиками с патронами, гранатами, «Мухами» и другими сокровищами.
Буквально через несколько дней начались активные и внезапные обстрелы нашей комендатуры, перекрывавшей боевикам выход из зеленой зоны прямо к сердцу города. Что бы мы делали полтора месяца с привезенными из дома тремя БК? Какими добрыми словами вспоминали мы в эти жаркие дни и ночи наших братьев-дальневосточников!
Так что характеристика их командира оказалась вполне точной и исчерпывающей.
И после этого случая мне не раз потом приходилось слышать, как о генералах, офицерах и рядовых бойцах, независимо от должностей и званий, их боевые товарищи говорили коротко и исчерпывающе: «Мужик!» И далеко не каждый мог в тех условиях заслужить такую репутацию!
А потому, с особенным удовольствием, я хотел бы рассказать о некоторых из тех, кто такой отзыв вполне заслужил.
Александр Романович Шулубин пришел в УВД из аппарата обкома КПСС на должность начальника политотдела. Немногие выходцы из партийных органов сумели найти свое место среди профессионалов, тем более что вскоре политические структуры в органах внутренних дел были ликвидированы. Но к этому времени руководство УВД сумело оценить неуемную энергию, незаурядные организаторские способности и обширнейшие связи Александра Романовича. А потому он был назначен заместителем начальника УВД – начальником службы тыла.
Я немного знал Шулубина еще до службы в милиции. А в должности инспектора пресс-группы пришлось поработать под его непосредственным руководством. Но наши отношения всегда ограничивались чисто служебными вопросами. Из того периода мне запомнилась, в основном, сизая мгла в кабинете «шефа»: курил он невероятно много. По-моему, даже спичками пользовался всего один раз в день, в начале, прикуривая затем сигарету от сигареты.
И вот несколько лет спустя, 1 апреля 1995 года, мы едем вместе, в одном купе железнодорожного состава, до Моздока. Я – командир ОМОНа, Александр Романович – сопровождающий от руководства УВД. В общем-то горячий, скорый на шумную расправу Шулубин держится подчеркнуто корректно, не вмешивается в мои распоряжения, лишь изредка, с глазу на глаз, подсказывая что-нибудь. Из Моздока в Грозный пошли колонной. Возглавляет всех прибывших омоновцев командир сводного отряда Иван Егорович Панарин, заместитель начальника отдела МВД, настоящий офицер и наш первый боевой наставник, в этот период практически не вылезавший из чеченского пекла. С появлением Панарина совпало исчезновение многих сопровождающих. Их логика проста: «Мы отряд довезли, передали новым руководителям, ответственности больше не несем, и делать нам в Чечне нечего». В Грозном, после напряженного марша и первой ночевки под звуки стрельбы и взрывов, сопровождающих остались единицы.
Судьба свела в одной комендатуре наш и владивостокский ОМОНы. Сопровождающий приморцев замначальника УВД края, участник событий в Афганистане Валерий Иванович Яшин и наш Александр Романович были до смешного непохожи друг на друга. Первый – подчеркнуто спокойный, крепкого сложения и с уверенными повадками опытного солдата. Второй – подвижный, моторный, всюду успевающий и без всяких комплексов заявивший: «Я в военных делах ничего не смыслю, ты – командир, вот и командуй. А я своим делом займусь…» Но двух полковников роднило одно: пока последний боец не лег на персональную кровать, пока не было организовано приготовление нормальной пищи и не определился четко порядок несения службы, они оставались в Чечне, мотались по штабам, учреждениям местной администрации, блокпостам. Оставались, прекрасно понимая, что не только любой день, но и любая минута, любая поездка по стреляющему городу могут оказаться последними. Их помощь на первых порах была просто неоценимой, она позволила командирам заняться главным делом: продумать и организовать боевую работу с минимальным риском для личного состава.
Не обошлось и без веселых эпизодов.
В ГУОШе подписываю заявку на радиостанции. Недовольный чем-то тыловик начинает фыркать «через губу» и неосторожно заявляет:
– Нет от вас покоя, ходите тут и ходите!
Шулубин, зашедший в этот момент в кабинет, немедленно взрывается и, налившись багровой кровью, обрушивается на чинушу:
– Вы как разговариваете с боевыми офицерами! Люди жизнью рискуют, под пулями службу несут! Вы за что тут деньги получаете? Смотри ты, переутомился!
Завершается тирада грозным:
– Где тут начальник тыла, что у него за бардак? Хотя зачем он мне нужен? Пойду поговорю с Бабаком.
Романыч удаляется «разбираться» с начальником ГУОШа. А перетрусивший тыловик робко спрашивает у нас:
– Кто это?
Положение у наглеца действительно было затруднительное. Все в камуфляже, все без знаков различия. Можно нарваться и на руководителей группировки, и (бывало и такое) на заместителя министра. Наш старшина мгновенно просчитывает ситуацию и не отказывает себе в удовольствии слегка порезвиться:
– О-о-о! Вы попали! Что сейчас будет! Я видел, как этот начальник только что во дворе генералов «строил»…
«Строить» начальника ГУОШа Шулубин, конечно, не стал. И дело было не только в том, что Александр Григорьевич Бабак занимал высокий пост и носил генеральские погоны.
Запись в моем дневнике:
«Из ГУОШа в Россию работает только один (!!!) канал телефонной связи. Им пользуется дежурная часть, генерал, а также весь штаб. Что остается – приходится на долю командиров и бойцов, для которых на третьем этаже установлен аппарат. При этом любая штабная шестерка может зайти в дежурку и бесцеремонно, без особой нужды, прервать человека, который по случаю вырвался с передовой и, прождав 2–3 часа, только-только сказал своим родным или руководству в родном регионе: «Здравствуйте…» Кстати, начальник ГУОШа такого себе не позволяет. Я сам был свидетелем, как он сначала запросил дежурку по рации, не говорит ли кто по телефону, и только потом попросил переключить связь на него. Дежурный связист при этом отметил, что генерал никогда не забывает «отдать связь». Вообще, руководитель он очень интересный, простой, без позерства, но и без игрушек в демократию. Подчеркнуто уважительно относится к подчиненным, особенно к тем, кто несет службу «на земле». Без дела к нему не стоит соваться, но если нужно, все вопросы решаются быстро и ясно. С таким начальником можно работать, и не только 45 суток».
То, что проявляется в мелочах, всегда проявится и в крупном. Именно генерал-майор милиции Бабак добился у командования объединенной группировкой федеральных сил отмены решения о прочесе зеленой зоны в районе третьей комендатуры г. Грозного. Какие-то «светлые» штабные головы на скорую руку соорудили план этого мероприятия с участием самых разнообразных, наскоро собранных подразделений, не имеющих карт местности, единой связи… Не одна мать вернувшихся из Чечни мальчишек должна сказать ему спасибо за то, что он прислушался к мнению командиров отрядов ОМОНа и СОБРа и не позволил реализовать эту авантюру.
Неудивительно, что после доброжелательного и товарищеского разговора с Александром Романовичем начальник ГУОШа кратко и доходчиво объяснил своим подчиненным: «Тыл существует не для того, чтобы условия ставить, а для того, чтобы необходимые условия создавать»…
Вскоре «переутомившийся» лично руководил выдачей нам радиостанций, а грозный Романыч стоял у него над душой, непрерывно ворча и допекая того до самых печенок. Жаль, что не было возможности сделать фотографию и поместить ее в учебники для сотрудников тыловых подразделений МВД: два человека – два тыловика – два подхода к делу и к людям.
Уехал Шулубин домой только через неделю. А за четыре дня до возвращения отряда я услышал в коридоре возле «кубриков» нашего отряда радостные возгласы омоновцев, обычно не склонных проявлять нежные чувства:
– О, НАШ РОМАНЫЧ приехал!
Шулубин стоял, нагруженный сумками с подарками, сжимая в руках пачку писем из дома. Ребята обнимали его, тормошили, и глаза термоядерного Романыча поблескивали подозрительной влагой.
В четыре часа утра 12 мая закончилась наша последняя перестрелка. А в десять часов «священная корова» с отрядом, разместившимся в ее круглом пузе, опустилась на аэродром Моздока. Нас встретила невероятная тишина. Шулубин вышел из вертолета, деловито огляделся и сказал:
– Командир, твоя работа закончилась. До дома отдыхай, с дорожными делами я сам разберусь…
В Ростове нас встретили предупрежденные телеграммой братья-омоновцы. Наш вагон был отцеплен в каком-то закоулке станции, подошедшие машины и автобусы сначала тоже стояли несколько поодаль. Командир ростовского ОМОНа Николай Васильевич Кривченко потом рассказал, что приходилось встречать и таких вояк, что вываливались из вагонов в непотребном виде и даже пытались устроить стрельбу прямо на вокзале, «салютуя» в честь благополучного возвращения. Но мы, прибыв в нормальном состоянии и организованно проведя погрузку, так понравились встречавшим хозяевам, что они, испросив разрешения начальника ГУВД области, отвезли нас на базу отдыха, расположенную на берегу Дона. Причем отряд был отправлен отдельно, а нас с Шулубиным пригласил и лично отвез на своей «Волге» начальник главного управления генерал-лейтенант милиции Фетисов, разместив в лучшем, «генеральском», коттедже.
Гостеприимство ростовчан нас просто поразило. Заскочив по пути на базу на причал, где стояли милицейские катера, Фетисов отдал какие-то распоряжения. И через два часа накупавшиеся в Дону голодные магаданцы были приглашены к столу, на котором дымилась настоящая донская уха, стоял котел с великолепной отварной рыбой и (из песни слова не выкинешь) – соблазнительно отпотевала извлеченная из холодильника «Ростовская». Бойцы, невинно поглядывая в мою сторону и преувеличенно вздыхая, доложили:
– К сожалению, нам нельзя, товарищ генерал, у нас в отряде сухой закон.
Михаил Григорьевич, посмотрев на меня, рассмеялся: «Что я за генерал, если приказ майора отменить не смогу, да, командир?» – и произнес первый тост в честь гостей.
А на другой день нас просто «добили» десять зажаренных молочных поросят и огромная кастрюля с котлетами, доставленные к обеду на уже знакомой «Волге». Свежее мясо после «сухпаев» и нехитрых военно-полевых блюд!
Прогостив три дня до ближайшего самолета домой, мы многое узнали о той громадной работе, которую сами,руководствуясь одними лишь понятиями чести и товарищества, нагрузили на себя ростовчане. Разделившись «по родам войск», они встречали и провожали десятки следовавших транзитом через Ростов отрядов. Любой омоновец, собровец, сотрудник ППС, ГАИ или другого подразделения из любого региона страны, оказавшийся после Чечни в госпитале на ростовской территории, немедленно попадал под «патронаж» своих коллег. Они устраивали приехавших к раненым родных и близких, решали вопросы с восстановлением документов, выручали деньгами… всего не перечислишь. И как только сил хватало? Ведь в это же время сводные отряды ростовской милиции несли службу в Чечне наравне со всеми. Важнейшую роль, конечно, сыграло и личное отношение к этим вопросам начальника ГУВД области, начинавшего службу рядовым сыщиком и прошедшего все милицейские трудовые ступеньки. Того самого человека, кто начинал переговоры с террористами, захватившими школьников, и на которого преступники отказались обменять ребятишек:
– Мы тебя, Фетисов, знаем, ты детей пожалеешь, а себя – нет!
Правда, негодяям это не помогло.
Вся страна знает об этой знаменитой операции, но под свет журналистских юпитеров попали только некоторые ее участники. А такие люди, как Михаил Григорьевич, проделавший вместе со своими подчиненными в те дни огромную черновую работу, по обыкновению, остались в тени.
И потом еще дважды наш отряд пользовался гостеприимством ростовчан. Не всегда, конечно, у них получалось устраивать гостям такие праздники, как в первый раз. Это было бы просто невозможно. Но это и неважно. Важно то душевное тепло, которое мы чувствовали при каждой встрече, и тот высочайший пример братства, о котором ветераны магаданского ОМОНа сегодня рассказывают новичкам.
Древняя казачья земля может гордиться своими сыновьями. Братишки, мы у вас в долгу!
Перед второй командировкой нам зачитали приказ о том, что снова сопровождающим от руководства поедет наш Александр Романович. И все мы: и офицеры, и рядовые бойцы, – были очень рады. Дело было не в каком-то панибратстве: полковник Шулубин всегда помнил о том, как должен вести себя руководитель, да и сотрудники строевых подразделений имеют очень четкое представление о субординации. Просто в сложной обстановке очень важно, кто находится рядом с тобой: абстрактный «начальник», вся власть которого основывается на его должностном положении, или человек, которому ты доверяешь и простое слово которого для тебя имеет большую силу, чем самый грозный приказ.
Сказанное выше я вполне отношу и к каждому из генералов и офицеров, имена которых названы в очерке.
К сожалению, невозможно рассказать обо всех, с кем свела судьба в те годы. Не стоит и пытаться давать оценки профессиональным качествам моих героев, поскольку многие из них – руководители высокого ранга, со служебным и жизненным опытом, значительно превышающим мой. Но что касается их человеческой сущности – я с удовольствием скажу о каждом из них словами братишки – морского пехотинца:
– Он – настоящий мужик!
Два Новых года доктора НижниковаСтудент Витебского государственного медицинского института Костя Нижников, в отличие от многих однокурсников, к занятиям на военной кафедре относился вполне добросовестно. Пусть и не особенно вдохновляло изучение уставов после бесконечной зубрежки латинских терминов. Да и командиром мотострелковой роты он становиться не собирался. Но если человек решил стать настоящим врачом, он должен быть готов ко всему. Тем более что на кафедре изучались и такие вещи, как организация военной медицинской службы и опыт работы медиков Великой Отечественной.
Он успешно окончил институт. А потом надел погоны. Но главные экзамены на высокое звание врача были еще впереди.
2 декабря 1988 года отряд курсантов Калининградской школы милиции под командованием подполковника милиции Владимира Попова и прикомандированный к ним врач следственного изолятора лейтенант Нижников прибыли в село Тохмуджа. Село было азербайджанское по населению, но располагалось в Красносельском районе Армении, над озером Севан, на высоте две тысячи метров. Оно было красиво и, по российским понятиям, сказочно богато. Атакой отечественной и импортной аппаратуры и таких условий, какие Константин увидел в районной поликлинике, не было ни в одной калининградской больнице, включая областную.
Потом, когда сто пятьдесят калининградских парней дружно сдадут кровь пострадавшим от землетрясения в Ленинакане, главврач поликлиники Юрик станет называть Нижникова «Костя-джан». И будет безотказно снабжать своего русского друга любыми необходимыми медикаментами. Свое медицинское богатство он объяснит очень просто:
«Я поехал к министру. Сказал: «Очень нужно». А он сказал: «Бери, дорогой, только чтобы не стояло, а работало». И у меня все работает».
Когда Константин, по просьбе Юрика, возьмет на себя обслуживание Тохмуджи и прилегающих сел, он поймет и причину личного благосостояния коллеги, который (в советские-то времена) жил в трехэтажном доме с зимним бассейном в подвале и летним – во дворе. По местной табели о рангах врачи шли сразу за районными руководителями. За простой визит к больному хозяева дома платили червонец. В ходе лечения вознаграждение увеличивалось многократно. Русский офицер Нижников попал в сложную ситуацию. Брать деньги с больных?! Но отказ сопровождался обидами и даже подозрениями: «Наверное, не хочет лечить, раз денег не берет».
Потом местные привыкли и сменили тактику. Сразу по завершении работы Костю-джана чуть ли не на руках несли к накрытому столу. И попробуй не поешь, не подними бокал за здоровье своего больного. А визитов – порой несколько в день…
В своем доброжелательстве, гостеприимности, в трудолюбии и предприимчивости армяне и азербайджанцы не отличались друг от друга. И потому особенно странно и страшно было видеть опустевшее село, которое, под давлением армян, покинуло большинство жителей, и слышать о том, что азербайджанцы творят такой же беспредел в контролируемых ими селах.
Калининградцам была поставлена звучавшая тогда еще необычно задача: «восстановление конституционного порядка в зоне вооруженного конфликта». Курсанты шутили:
«Не знаем, как конституционный, а калининградский порядок мы здесь установим».
И установили. Люди почувствовали себя под надежной защитой.
Националисты не оставили это без внимания. Практически сразу начались обстрелы школы, в которой расположились курсанты, и блокпостов. Тогда Костантин и услышал впервые, как поют и взбивают совсем рядом щебнистую землю бандитские пули.
Если честно, я больше боялся не самого обстрела, а струсить перед лицом ребят. Я же не мог заранее знать, как сработают мои инстинкты, подкорковые, бессознательные реакции… Ну, ничего. Хоть нас и здорово прижали, стреляли сверху, с гор. Было ощущение полной открытости, беззащитности, но я понял, что могу владеть собой в опасных ситуациях. И это было для меня очень важно.
А восьмого декабря – новое испытание. Гораздо страшнее первого.
Константин, сидя в медпункте, бывшем кабинете завуча, писал письмо домой. Где-то рядом набирал скорость поезд. Дрожали стены… и вдруг шибануло:
«Какой здесь, на двух тысячах, поезд?!»
В коридоре кто-то закричал: «Землетрясение! Все – на улицу!»
Нижников пулей вылетел во двор. Из дверей и окон горохом сыпались курсанты. Несколько человек выскочили из бани в чем мать родила. Поднялся ураганный ветер, который принес тучи небывалой здесь, в чистых горах, пыли. Земля качалась, как штормовая палуба, многие попадали с ног. Константин оказался на краю площадки, с которой открывался величественный вид на огромную горную долину. И он увидел картину апокалипсиса. От горизонта навстречу, к горам, шла волна. Земля поднималась гигантским валом, который накатывался с жуткой неотвратимостью. На гребне вала подпрыгивали и складывались дома и валились деревья…
До Тохмуджи докатился удар силой около четырех баллов. Село устояло, их школа – тоже. Земля стихла.
Люди стали приходить в себя, упавшие – подниматься на ноги. Напротив Кости стоял абсолютно голый, покрытый налипшей на влажное тело пылью, курсант. Блестели только его обезумевшие глаза и кокарда нахлобученной на голову фуражки. У многих был не менее живописный вид. И тогда у людей началась реакция. Дикий, гомерический хохот валил с ног не хуже землетрясения. Многие дохохотались до истерики, но остановиться не могли…
Половина отряда была срочно брошена в недалекий Ленинакан. Нижников оставался с теми, кто продолжал нести службу в селе и на блокпостах. Но он трижды выезжал, чтобы проверить, как организован быт ребят, работавших в Ленинакане. И конечно, не мог не пойти туда, где работали его коллеги, оказывавшие помощь пострадавшим.
Над стадионом, на который свозили раненых людей, нависла страшная аура безысходного горя. Сливались в неумолчный гул тысячи стонов и криков. Носилки с непрерывно прибывающими пострадавшими выстраивались в так называемые пироговские ряды. Между ними шли бригады медиков: два врача, две медсестры, два санитара. Они быстро давали оценки тяжести поражений и тут же распределяли: кого на немедленную операцию, кто может потерпеть, а кому нужна помощь психологов или просто доза снотворного, чтобы предотвратить нервный срыв.
Из всего увиденного тогда особенно запомнился взгляд старика, лет под девяносто, но еще крепкого с виду. В момент удара он вышел во двор похлопотать по хозяйству. А вся семья осталась в доме. И теперь перед ним стояли четырнадцать носилок, накрытых белыми простынями. Жена, дети, внуки. Вся его жизнь.
Врач Нижников прошел всю цепочку: от завалов до момента отправки людей в стационарные медучреждения. Он изучил реальные схемы организации медицинской помощи и этапы эвакуации пострадавших. У него появилась первая седина. Но теперь он твердо знал, что готов к любой ситуации и как личность, и как профессионал.
Середина командировки пришлась на Новый год.
Трещины в стенах школы забили тряпками и излишками перевязочных материалов. Кое-как протопили, хоть на время изгнав замучивший промозглый холод. Подачу электричества неподкупным и не испугавшимся калининградцам местные националисты уже давно прекратили. Но русский человек на выдумку горазд. Пищу приготовили на кострах. А командир и доктор на пару смастерили светильники по типу чукотских жирников. Разрезали брикеты маргарина, вставили марлевые скрученные фитили и устроили иллюминацию.
Праздник прошел весело, без стрельбы (по ним). Утром ахнули. На потолке, на перемазанных лицах, на форме – лохмотья жирной и почти несмываемой копоти. Почертыхались, посмеялись. И запомнили этот Новый год на всю жизнь.
Вернувшись домой и оттаяв в родной квартире, Константин зарекся:
Зимой больше – никуда. Все командировки – только летом.
20 декабря 1995 года калининградский ОМОН отправлялся в очередную чеченскую командировку. Своего врача в отряде не было. А был прикомандированный – начальник медчасти СИЗО капитан внутренней службы Нижников.
Новый 1996 год он встречал в Октябрьской комендатуре г. Грозного, снова в помещении школы. Только чеченские боевики оказались более бестактными, чем карабахские. Сначала по рации состоялся обмен любезностями. Омоновцы выслушали, что они русские собаки и что их сейчас перережут. Ответили по-омоновски. Беседа сразу себя исчерпала. Во включенном на всю мощь радиоприемнике зазвучали куранты, народ поднял кружки с шампанским. И тут во дворе рванула первая мина. Начался яростный обстрел.
– Я глотнуть не успел, чувствую – вокруг меня пусто! Все – уже по местам, по боевому расчету. Мой пост для приема раненых был там же, где и склад боеприпасов. С одной стороны – выбирали самое безопасное место. С другой, уж если попадет…
Жизнь отрядного врача в основном состоит из обычной организаторской рутины и, в первую очередь, профилактической работы. Известно, что в Чечне гепатит и дизентерия порой выводили из строя целые подразделения, так и не успевавшие совершить предназначенные им подвиги. Зимой прибавляются сырость и холод. Поэтому одну из первых операций саперы отряда провели под руководством своего доктора. Три половинки толовых шашек расположили на полу уютной комнаты на первом этаже школы… И через несколько секунд в полу образовались три почти идеальных «очка», ведущих в объемную яму в подвале. Так была решена проблема защищенных от обстрелов и простатитов походов в туалет. Бойцы пытались бунтовать против того, что Док превратил столь уютное заведение в «газовую камеру», засыпав все хлоркой. А он молча и непреклонно обмотал все ручки дверей (особенно – в туалет и в столовую) бинтами, пропитанными раствором все той же хлорки. Народ научился открывать дверь в столовую, берясь за отходящий от косяка верхний угол. Доктор аккуратно оббил угол «ароматной» полоской из ткани. Отряд делил столовую с военнослужащими батальона оперативного назначения. И скоро все пацаны-срочники приучились безропотно отправляться мыть руки после проверок «омоновского» врача. Не обошлось и без курьезов. Как-то Нижников раздобыл натовские таблетки для обеззараживания воды. Кое-как разобрались с инструкцией: одна таблетка на галлон жидкости. [4]4
3,7 литра – для жидкостей.
[Закрыть]А сколько это в литрах? Кто-то уверенно заявил: четыреста граммов. Рано утром, пока все спали, Константин засыпал снадобье во флягу с питьевой водой именно из этого расчета. Подождал, попробовал… голимая хлорка! А другой воды нет. Сейчас народ начнет просыпаться – убьют ведь! Пришлось броситься к водовозам, пообещать по «сотке» из заветного запаса. И те с честными глазами все утро разъясняли:
